— 70!
— 90!
— Итак, 90 тысяч долларов! Кто даст больше? Чувствуется какое-то вращение, словно он шашлычок на вертеле, отчего злость начинает бурлить.— 120!
— Если снимете это тряпьё, то дам 180!
Пак точно ненавидит этот противный голос и его обладателя, потому что хлопковая ткань футболки жалостливо трещит, как и плотная джинсов. Однако трусы он снять не даст — брыкает ногами в пустоту, но попадает, по ощущениям в живот. Заплывший жиром живот.— 190! — 230! — Дам 250, если немного отшлёпаете! — у противного голоса, похоже, появился соперник.
Пак слышит стук каблуков, но не может понять в какой стороне, а после еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть от сильного удара. «Он же сказал немного…»— Ещё!
И снова удар. Третий. Пак терпит, закусывая губы, ведь понимает, что добиваются от него стонов, сильно жмурит глаза, хоть за повязкой и не видно, и поджимает пальчики на ногах, отмечая, что ему сняли ботики с носками.— 270!
Пинает ногой назад, потому что «больно, мать вашу!», но промахивается. Слышит, как кто-то подходит и насильно зажимает ему ноги, закрепляя щиколотки цепями. — Ещё ставки? 270 раз…— Дам 300, если он возбудится!
Он уже этот голос узнает из тысячи, сука. Серьёзно. Вот даже если этот баран будет под водой говорить и захлёбываться ею, то Пак всё равно узнает. Тот определённо поставил себе цель купить живую игрушку, выуживая ещё и издевательства. Чимин напрягается всем телом, понимая, что сейчас что-то да будет. А он в трусах. Одних трусах. В которых стояк точно будет виден. Более того… А что помешает им сейчас их снять?! Несколько человек окружают и начинают совать свои ручонки: один поправляет прядь светлых волос, другой почти невесомо проводит пальцами от плеча до кисти, ещё один дотрагивается до щеки — видимо, самый смелый. — Не трогать! — Пак шипит и дёргается телом, но, увы: оно максимально обездвижено. Откуда не возьмись появилась ещё и перегородка в районе поясницы, видимо, чтобы его тело лишний раз не раскачивалось назад. Прикосновения спокойные, плавные и тёплые. И Пак соврёт, если скажет, что они неприятные. Шеи бесцеремонно касается влажный и горячий язык, отчего Чимин инстинктивно пытается вжать её в плечи, но пальцы в волосах отворачивают голову в бок, не позволяя. Пытается отстраниться телом, но ещё одна пара рук ощутимо придавливает спину к перегородке и не спеша ведёт от острых ключиц вниз, по грудной клетке, щекоча пару рёбер, и по плоскому животу… — Убрали руки! — несдержанно выкрикивает и начинает дёргаться чаще. Конструкцию чуть потряхивает.— 310! Продолжайте!
Чимин скалится, хочет взвыть. Ему вроде бы противно от чужих рук, но тело возбуждается, и это нельзя скрыть. Только не тогда, когда на тебе одни трусы. Смущение накатывает волной, когда чья-то кисть ложится поверх наливающегося кровью члена, а соски всасываются в жаркий рот и ласкаются языком. Чимин не хотел. Правда. Но простонал. Больше от неожиданности, но простонал. Тонко. Смущённо. Закусив пухлую губку после. Сделал это до чёртиков сексуально для взбудораженных в зале гостей. И ему стыдно. А пальчики ещё и по головке через ткань проезжают и внутреннюю сторону бёдер гладят, отчего ноги пытаются сомкнуться, но цепи не позволяют, и Пак снова несдержанно простанывает. Очень стыдно. Облегчённо вздыхает, когда не чувствует больше рук, но щёки предательски горят, и кажется, что от этого повязка на глазах как фитиль зажжётся. А когда его снова прокручивают напоказ, Пак проклинает свое пристрастие к белому нижнему белью, а пульс учащается ещё от неимоверного стыда.— Он так мило смущается… Ладно, дам 320!
— 320 раз! 320 два! 320 три! Продано! Поздравляем, его невинность достанется Вам! Пак хочет вырвать его глотку. Зубами. Потому что даже на расстоянии каждой клеточкой чувствует, как незнакомец прожигает его взглядом, а что за бедлам творится в той голове даже представить страшно. Звук выбитых дверей как раскат грома в ясный день. Пара непонятных выкриков, выстрелы из пистолетов. Кто-то что-то кричит, визжит, слышно, что пытаются убежать, падают, раздаются расплывчатые приказы, а он висит в центре мешком картошки, что слепой попадёт, и пытается сжаться до размеров атома от страха. Его трясёт, по щекам бегут слёзы, дышать всё труднее, голова идёт кругом... — Чимин! Чимин! — слышится знакомый голос, цепи лопаются и повязка снимается. Толком не разбирая внешности, но зная, что это Юнги, Пак прижимается к нему сильнее, впиваясь пальцами намертво и светя глазами. Юнги настороженно переглядывается с прикрывающим его Чонгуком и ускоряет ход. Чёрная рубашка впитывает очередной поток слёз и соплей, а альфа несдержанно нежничает: — Тише, тише, мой маленький, — протяжным, мягким, успокаивающим тембром, но его лицо сразу же превращается в безэмоциональную мину, когда ловит на себе обескураженный взгляд Чонгука.