***
— Чёрт, прости, — не отошедший ещё до конца Чимин распахивает ванную, совсем забыв, что там находится Чон. — Стой, — альфа лежит в ванне, чуть закинув голову и тяжело дыша. — Что? — так же устало и потрёпанно. — Я как раз собирался тебя позвать. — Зачем? — Помоги помыться. Мне больно двигаться, — знал бы омега, как трудно далась эта фраза Чону. Если бы Чимин не видел тот разнос в комнате, окровавленную одежду и помятого альфу, то подумал бы, что он так подкатывает и специально строит из себя беспомощного, хотя вряд ли альфы любят так делать. Но он видел. И слышал. Поэтому с уверенностью может сказать, что достался противник Чону мощный. Пару секунд обдумывая предложение, Чимин снимает с себя футболку и бросает на пол в груду грязной и порванной чонгуковой одежды. Перешагивая её, он подходит к бортикам ванны и встаёт на колени, мысленно благодаря Чона за то, что напускал пены и из-за этого его нижние части тела не видно. Альфа медленно садится прямо, держась за бортики, и подаёт намыленную губку Паку, который в ужасе смотрит на исполосованную когтями спину. — Всё не настолько ужасно, как ты думаешь. Хватит пялиться, мой уже. Чимин очень осторожно начинает тереть спину, отмывая засохшие разводы крови и стараясь едва касаться ран, чтобы не причинять ещё больше боли, но сделать это чертовски трудно. Он слышит, как Чон болезненно хрипит, стараясь заглушить себя. Он альфа, уязвимый сейчас альфа, показывающий собственную слабость омеге. И это смущает. Причём не только его самого. — Ты можешь… повернуться? — интересуется Чимин, домыв спину. — Это вряд ли, — тихо выдыхает Чон. — Тогда, как мне тебя домыть? Если мыть грудь со спины, то я не буду видеть раны, а если обойти ванну, то моя спина быстро устанет тянуться к тебе. — Залезай, — после недолгого молчания. — Но ты же голый и вода, — Паку не совсем и приятно лезть в окровавленную воду, причём кровь-то не только Чона. — В шортах и залезь, а душ потом примешь. Кинь мне полотенце. Чимин удивляется тому, не читает ли альфа мысли, а после достаёт полотенце с полки и ждёт, пока тот намотает его под водой на бёдра. Так же держась за бортики, он медленно погружается, пытаясь распознать в воде расположение чужих конечностей и немного прибывая в шоке от градуса из-за ощущения, что его хотят сварить как пельмешек. Усаживаясь на ноги, рядом с пахом, Чимин замечает, что альфа избегает прямого взгляда. Он счёл бы это за некое оскорбление, но сейчас молчит, намыливает губку и пытается убедить себя, что этот альфа не может быть милым и не может смущаться. Неловкое напряжение нарастает постепенно, соизмеримо с касаниями рук омеги по крепкому, натренированному телу. Чувствуя бедром через промокшее полотенце то, что не надо, Пак правда старается не подавать виду и надеется, что Чонгук правильно интерпретирует его красные щёки. Они покраснели от высокой температуры воды, а не из-за того, что кажется. — Ополоснись под душем, а потом ляг на кровать. Я поищу аптечку, — Пак выбирается из ванны, всё так же избегая взгляда, но мельком улавливая помимо раны в пол-лица ещё и разбитую губу и рассечённую бровь. Чимин отмечает, что перекись водорода непривычно громко шипит и ужасно воняет. Как в принципе вообще вся аптечка. Он максимально мягко касается ран ваточкой, а после дует, отчего Чон хочет захохотать в голос, но сдерживается. Иногда специально кривит рожу, якобы больно, чтобы заметить, как Пак судорожно начинает беспокоиться и дуть сильнее. Это забавно. Альфа мысленно смеётся и молчит о том, что можно обойтись и без обеззараживания ран, и просто любуется, наслаждаясь заботой. Вновь сидя на Чоне сверху, Чимин испытывает смущение, но так действительно удобнее (успокаивает себя так), и спасет от возгорания его щёк наличие на альфе шорт. — Температура твоего тела стала выше. Мне принести градусник? Чонгук откровенно хихикает, а Пак не понимает, чего тут смешного. — Температура среднестатистического альфы около тридцати девяти, а сейчас у меня она около сорока пяти. Тебе не хватит обычного градусника. — Она повышена из-за ран? — Пак нагибается и переходит на лицо, начиная с брови. — Сейчас мои кости ломит, а мышцы расслаблены, — Чон лежит валетиком, не способным и рукой пошевелить, и смотрит на Пака. — Это один из этапов ускоренной регенерации. Температура тела повышена из-за неё же. Чимин замирает, отклоняется, снова садясь на бёдра, и косит взглядом на аптечку и замечает… Замечает, как тонкие ранки уже затянулись, и отбрасывает ватку в сторону. — Почему не сказал раньше? — Ты был слишком милым, — сознаётся альфа и спешит добавить пикантности. — Если хочешь залечить их быстрее, то лучше оближи. — Чего? — его брови взлетают вверх. — Слюна оборотней обладает антисептическими свойствами. Немного обидно, но можно провести аналогию с зализыванием ран у собак. По своей волчьей сути мы относимся к их семейству. Первая реакция на подобное предложение — встать и уйти. Но видя весь масштаб, а именно полосу от когтя такой глубины на груди, что по идее зашивать надо, и более приемлемую на лице, он решает всё же помочь. Только уже действительно действенным способом, если верить Чону. Чимин складывает руки на груди и оглядывает альфу скептическим взглядом. Тот стойко выдерживает игру в «гляделки», подтверждая истинность высказывания, после чего омега выдыхает и робко наклоняется к его груди. Мазнув языком маленькую царапинку для проверки, он смотрит на неё снова и ошарашено отклоняется, потому что кожа затянулась буквально под его языком за считанные секунды, не оставив и следа. Упершись руками в живот альфы, Пак снова наклоняется, припадая уже к большой, всё кровоточащей ране, плавными движениями зализывая её. Вкус крови, лимфы и пота не отталкивает, наоборот кажется менее противным, чем когда он был человеком. Чонгук шипит, морщится от малоприятных ощущений, мышцы груди играют под языком, он горячий, мягкий, пахнет приятно, невольно сжимает его колено на особенно неприятных моментах. Щёки невольно начинают краснеть, потому что касаться Чонгука приятно, и Чимин правда не хочет, чтобы его раскрыли. Он лепит поверх из-за глубины медленно зарастающей раны три больших пластыря, не решаясь посмотреть Чону в глаза, потому что чётко чувствует своё небольшое возбуждение. Затем переходит на царапину на лице, и это оказывается в разы труднее, чем с раной на груди, отчего заставлять себя слишком уж явно не рдеть приходится упорнее. В какой-то момент, не отрываясь от зализывания пореза, чуть меняет своё положение и случайно проходится по паху альфы бедром сильнее, чем ожидал, отчего тот шумно выдыхает. В воздухе уже давно витает совсем иная атмосфера, и Чимин, видимо, подзабыл, что тот не под анестезией, чтобы не чувствовать касания влажного языка по своему телу. Омега замирает, облизывает окровавленные губы и встречается с алой радужкой напротив, что проблёскивает из-под полуприкрытых век. — Можно тебя поцеловать? — просит нежно Чонгук, проводя рукой по мягкой щеке, хоть и прекрасно чувствует, что да. — Нет, — Пак отворачивает голову, избегая прикосновения руки и скрывая собственные глаза, и отклоняется назад. — Нельзя. — Пожалуйста, — канючит Чон, приподнимаясь в сидячее положение и приближаясь, ловя тонкую шею одной рукой, а второй рукой спускаясь по телу к паху омеги. — Нет! — твердо говорит Пак, ударяя по руке, что полезла не туда, куда можно. — Мне надо в душ, ты-то помылся, — и юрко подрывается с кровати, закрываясь в ванне. «Ну и как можно было так спалиться?». Он окатывает себя холодной струёй надеясь привести в чувство. Сердце чуть сбавляет ритм, и температура понижается, однако очередная доза адреналина вновь разгоняется по крови, потому что альфа слёту вышибает бедную дверь в ванную комнату. — Ты совсем рехнулся, ненормальный?! Выйди отсюда! — вопит Пак, прикрывая не спавшее полностью возбуждение полотенцем. Но Чон решительно делает обратное, забавляясь с реакции. — На выход, извращенец! — пара баночек с полочек дружно летит в Чонгука, явно не намеренного сейчас отступать. А когда подобный шанс вновь представится? Вот и Чон и не хочет его проёбывать. Он зажимает омегу у стенки душевой кабинки, что рядом с ванной, властно сминая упругие бёдра и выдыхая горячее и хриплое «Чими-и-и-н» в шею. Кусает за ухо, после резко впиваясь в губы, о которых мечтал весь вечер, и решает выхватить полотенце, прикрывающее пах, чтобы тот не пинался так резво. — Не смей! — в промежутке между поцелуями; попой чуя, что удумал Чон. Альфа отдирает руки омеги от держащегося на добром слове полотенце, болезненно сдавливая тонкие запястья, и бросает его в сторону, чувствуя, как напрягается Чимин, не скрытый больше ничем. Припадает к шее, вызывая табуны мурашек и трётся своим пахом о пах, снова посасывает мочку и проводит пальцем по головке миниатюрного члена, отчего Пак издает свое первое «А-ах!» сдавленным шёпотом, как будто бы нельзя. Понимая, что дело пахнет жареным, а отжаренным будет он сам через пару минут, если ничего не предпримет, Чимин пытается отпихнуть Чонгука, стукая кулаками тому в грудь. Чон сурово смотрит в глаза сопротивляющемуся Паку, усмиряя аурой и снова сдавливая запястья, на что тот жалостливо хмурит брови и поджимает подбородок. — Хватит, не надо, — Пак хочет заплакать от собственной беспомощности, но альфа это предчувствует. — Тихо, всё ведь хорошо. Не бойся меня, — спокойно тянет Чон, даже не думая отпускать его. — Я хочу сделать тебе минет и больше ничего. Разрешишь? Чон говорит это напрямую, со всей серьёзностью, отчего Пак ужасно теряется, а для альфы это и есть ответ. Он вновь целует его, настойчиво проникая в рот языком и щекочет подушечками пальцев внутреннюю сторону бёдер, отчего тот коротко стонет, инстинктивно расставляя ноги шире. Сжимает рукой аккуратный член, начиная неспешно надрачивать и спускается по телу поцелуями, изучая его с несвойственными для себя желанием и стремлением. Встаёт на колени и направляет головку в рот. Пак задыхается воздухом, а после неестественно прогибается в спине от того, что альфа заглатывает полностью, до основания. Рот жаркий, тесный, влажный, язык гладкий, юркий и до невозможного приятный, отчего мозги превращаются в кисель и вытекают из ушей. Пак хрипит, глуша постыдные стоны, что жутко не нравится Чонгуку, потому что его труды бессовестно гробят. Он всасывает головку, щекочет уретру и нежно перебирает яички, и Пак ломается, выдавая протяжный и тонкий стон. Его ноги подкашиваются, равновесие чуть теряется, он хватается за волосы Чона, частично вымещая эмоции на прядях, что служат неким индикатором его состояния. Чимин почти ненавидит себя за то, что так легко уступает, поддается, что позволяет альфе творить с собой, что ему вздумается, а это не Юнги. Это сильный, напористый и горячий Чонгук, которому, блядь, хочется подчиниться. Как смотреть Юнги в глаза после, он подумает позже, а пока стонет громче, дышит чаще, подвиливает бёдрами, давя на голову альфе, что до этого момента не было кому-либо позволено, и смотрит горящими глазами вниз. Картинка отсасывающего Чона надолго запомнится, но сейчас она добавляет ещё больше томительного возбуждения. Чонгук ускоряется, стройное тело изгибается и хватается рукой за полку в кабинке. Уши ласкает откровенный, по-омежьи сладкий скулёж, из-за которого альфа почти теряет контроль, но вовремя отдёргивает себя, а прикрученная к стене полка отрывается к хренам. Он мягко ловит Чима, устраивая свои ласковые и тёплые руки на его талии. Тот еле стоит на ногах и загнанно дышит куда-то в область его шеи, прикрыв глаза от удовольствия. — Я… тебя… ненавижу, — до невыносимого смущённо. Словно Чимин сейчас готов позорно захныкать, размышляя в какой из углов комнаты ему нужно забиться до конца своих дней. Чонгук же самодовольно улыбается, прекрасно понимая, что всё совсем наоборот, но ждёт момента, когда Пак разберётся в своих чувствах. Ему и Юнги нужно просто подталкивать парня, когда тот стопорится.Глава 13.
10 мая 2019 г. в 14:45
— Закройся! — рычит подлетевший со стекающей из виска кровью Чон, что мощным рывком оттаскивает профи из проёма, прокатывая по полу.
Пак мигом поднимается на ослабевших ногах и захлопывает дверь. Трясущимися руками защёлкивает замок и подпирает проход стиральной машинкой, садясь впереди неё и упираясь ногами в стенку. Запах крови Чона и очередные выстрелы расшатывают нервы до предела, отчего по щекам начинают стекать слёзы, а руки закрывают рот, заглушая рвущиеся звуки.
Слышится звук битого стекла, а после всё резко стихает. Чимин напрягается и пытается расслышать хоть что-нибудь, кроме собственных всхлипов, но не получается. Паника постепенно отступает, накрывает неизвестность и любопытство. То самое, из-за которого персонажи обычно дохнут в ужастиках, потому что надо выйти и посмотреть, что происходит. Чимин судорожно размывает весь свой макияж, на который в общем-то уже насрать, стирая слёзы, и прижимается ухом к двери, шепча в щёлку между стеной и дверью тихое «Чонгук?». Ответа не следует, отчего отступившая было паника начинает накатывать снова.
— Чонгук! — уже громче, напрягая слух на максимум и улавливая какое-то копошение, а затем и топот ног из коридора отеля.
Слыша тихий голос Чона и знакомые имена с запахами, Пак отодвигает машинку и щёлкает замком, осторожно выходя. Комната в разнос: всё кругом переломанное, перевёрнутое, битое и со следами крови. Намджун о чём-то разговаривает с изрядно потрёпанным Чонгуком, одежда которого порвана, измята и так же в крови, а на лице огромный порез по щеке от скулы до брови. Кто-то из неизвестных омеге стай убирает осколки, а кто-то выносит тело.
Оба альфы поворачиваются на звук и оглядывают еле стоящего Чимина, что тихонечко скатывается по стеночке, плюхаясь на пол и беззвучно всхлипывает. Чон напоследок что-то говорит Джуну и на удивление стойко подходит к омеге, забирая того на руки и неся в забронированный на ночь номер.