Brave New World

После первой банки Чонгук со смешком понимает, что всё — просто его перевозбуждённое после отхода наркоты и алкоголя состояние и бзик головного мозга, подкидывающий его организму приколы в виде галлюцинаций и ещё более повышенной чувствительности к запахам, чем обычно. А Юнги-хён просто прибабахнутый. С кем не бывает, верно? С Чимином не бывает. Тот, конечно, тоже с прибабахом, но в целом — адекватный парень. Просто сейчас ржёт как конь над видео с котиком, которое ему скинул его бывший одногруппник — как его там — Тэмин? Не велика важность, но Чонгуку почему-то кажется, что сейчас всё как-то важно. Что на видео с котиком никто, кроме Чимина, не знает, но смеются почему-то все (все — это трое), потому что Чимин падает с дивана и с хрюканьями укатывается под него, икая где-то там среди пыли. И это после первой же банки (хотя, может, он и пригубил до этого ещё парочку — или же он просто весёлый чувак). Как и его парень, полезший к нему, в попытке вытащить того из-под дивана — как он вообще туда залез? — и параллельно матерящийся на своего этого парня Пак Чимина, которому непонятно почему отдал своё сердцедушудевственностьнервныеклеткисвойзад — и вот это говорить вообще не надо было, потому что Чонгук от таких заявлений вдыхает пиво и начинает хрипло кашлять, задыхаясь. Если после «девственность» он ещё ладно, с кем не бывает, и его фантазия тиховала, попивая пиво из рук Чонгука, то после «свой зад» — давится уже она, ярко представляя исходящие этого смысла. Чонгук её иногда ненавидит. Как и своих новых друзей. Когда они успели стать друзьями? Чонгук не знает, но так сказал Чимин, а всё, что говорит Чимин — автоматически выглядит как нерушимая истина. Юнги, конечно, вломил ему затрещину, а встретив смех Чонгука — уже ему, — но это ничего, потому что друзья же. Юнги вообще крутой тоже, да — взрослый и серьёзный хён, заоравший на всю квартиру Чимина фальцетом, когда ему на голову кто-то из соседей сверху вылил ведро воды, когда Юнги вышел на балкон покурить (приглашая с собой Чонгука, с надеждой, что, наконец, нашёл себе балконью компанию, но тот отказался, зарабатывая обиженный взгляд Юнги, так и говорящий ему «ну и сиди тут, предатель»). С десять минут Юнги ходил переодевался и сушил волосы, проклиная на всю квартиру соседей Чимина. Им, кстати, ничего не сделали, хотя Юнги и порывался въебать им по первое число под громкий хохот Чимина и предложение позже выкинуть мусор им под дверь, на которое Юнги довольно усмехнулся и потрепал своего парня по волосам, назвав его гением и коварной булочкой; на это Чимин довольно зарделся, а Чонгук упал с кухонной тумбы, на которой до этого сидел, качая ногами. Запах груши элементарно снёс его с ног. Это, кстати, новые друзья тоже объяснили — при смущении или любой мало-мальски положительной эмоции, запахи звучат ярче, чем от какой бы то ни было негативной. Очень чудно. После второй банки, Чонгук внимательно слушает серьёзные разглагольствования икающего Чимина, сообщающего, что у каждого в их мире (они сошлись на том, что теперь Чонгук в другом мире где-то на сцене после титров в Мстителях с шаурмой и всём съеденном в доме рамёне) есть свой запах. Ничего нового, — хочется сказать Чонгуку, ведь этого он всю жизнь шарахался, но молчит, потому что Чимин серьёзен и суров и у него надулись щёчки. Чонгук действительно ничего не говорит и не ржёт, лишь серьёзно кивая, потому что за него уже ржёт Юнги, поднявший своего парня с пола и усадивший его на диван, предварительно забрав телефон, чтобы никакие Тэмины — Тэмины же? — не прерывали важные монологи Чимина на котиков. Чонгуку кажется, что Юнги просто ревнует Чимина к видео с котиками, потому что Юнги вообще-то и сам похож на котика. Наверное, по этой же причине он и попросил Чонгука снять его на видео, делающего агью с банкой найденного под диваном — да, под тем самым, куда закатился Чимин, — Хайта Экстра Колд, пока Чимин ходил на встречу с белым другом. Чонгук уверен, что Юнги потом пожалеет обо всём, но Юнги убеждает его, что не успеет, потому что видео будет уже отправлено, а жалеть о сделанном — бессмысленно. — В мире, где тебе не посчастливилось оказаться, мой дорогой друг, — Чимин поднимает вверх указательный палец и икает, — все делятся на альф — как я, — омег — как Юнги и, сочувствую, ты, — старший на это лишь закатывает глаза и зевает. — Ещё есть беты — они не пахнут, но так лишь мы считаем, потому что мало ли — вдруг и они пахнут, но только между собой? — Чимин задумчиво кивает своим словам, отпивает ещё пива и продолжает: — Так вот у каждого альфы и у каждой омеги есть запах — свой, природный, исходящий от кожи, что идеально нравится его партнеру, его судьбе, — он играет бровями, глядя на Юнги, и приближает к его плечу лицо, открывая рот, чтобы укусить того за кожу. Юнги же в ответ убийственно смотрит, так что Чимин с грустной миной отодвигается. — Запах — очень важен, — бубнит он обиженно, на что Юнги устало вздыхает и кладёт свою голову ему на плечо, и тут же широко улыбается и веселеет. — Твой запах решает то, как тебя будут воспринимать окружающие. Приятные запахи притягивают людей, когда… — Такие, как мой, заставляют хотеть жрать, но не человека, имеющего такой запах, — заканчивает за него Юнги и закрывает глаза. — Или же сбегать. — Обожаю твой запах, — мурчит Чимин тому в макушку, на что Юнги с виду никак не реагирует, но Чонгук видит, как у того вверх подпрыгнули на мгновение уголки губ. Когда Чонгуку стало так спокойно смотреть на двух обнимающихся парней, он не знает, но ему как-то похер, если честно. С ними комфортно. — Обжора, — фыркает в ответ Юнги, а Чонгук сам чуть ли не краснеет от этих двоих и их уютности. Да, он любит дорамы. И да, это по-мужски. — И я тебя, — Чимин заливисто смеётся, приобнимая того за плечи, и переводит взгляд на Чонгука, возвращаясь к своему рассказу. — Ты омега, пахнущий вишней и имеющий милую мордашку — это как магнит для любого звероподобного по своей натуре долбоёба, так что будь осторожен. Ты, конечно, крепкий и, уверен, что, если что, сможешь вмазать так, что любой мужик потом ходить не сможет, но если что — звонить можешь мне и Юнги. Мы же теперь друганы. Чимин подмигивает, а Юнги коротко кивает. Чонгук же лишь допивает вторую банку и тянется к следующей. Когда приезжает доставщик пиццы и смотрит во все глаза на встречающего его Чонгука, тот давится пивом – да сколько можно?! — и спешит попрощаться с зависшем на нём парнем, от которого пахнет лилиями. Отвратительный запах. Чонгук в них задыхается, потому что усилен он даже круче, чем у смущённого грушевого Чимина. Но одно дело груши и Чимин, а другое — грёбаные лилии и грёбаный доставщик пиццы. Не будь доставка уже оплачена при заказе, Чонгук бы не заплатил ему из-за… из-за остывающих в руках этого лилиечного малышек итальянских богов! — Спасибо, до свидания, — рыкает на него с грозным видом Чонгук, когда парень, отмерев, улыбается ему. Ну, если этот оскал поезженного по нему машинами старого плюшевого медведя можно назвать улыбкой, конечно. Доставщик на его грубость слегка тушуется, склоняет голову и плетётся к лифту. Чонгуку становится его жалко. Этот парень же не виноват, что родился в ебанутом мире, где мужики с мужиками-недомужиками-омегами и девушки с недодевушками-альфами — это норма. — Извините, — кричит ему в спину Чонгук, дожидаясь пока доставщик резко обернётся с округлившимися в удивлении и — боже, дай сил, — полными надеждой глазами. — Ты, наверное, хороший парень, так что не бери на свой счёт, — Чонгук широко улыбается и взмахивает рукой в прощании. — Я просто по девушкам, понимаешь? Доставщик округляет глаза до такой степени, что кажется, будто они сейчас вывалятся у него из орбит, в ужасе смотрит куда-то на лоб Чонгука, пятится спиной к дверям лифта, наощупь нажимая на кнопку открытия дверей, и поспешно сбегает, как от прокажённого. Утешил, блять. Кажется, этот парень завизжал откуда-то с улицы. Чонгук стоит в ахере в проёме, пока недовольный голос Юнги не произносит из глубины квартиры, что выпьет всё пиво сам, если Чонгук сейчас же не притащит в квартиру пиццу и свою задницу заодно, а то Чимин украл телефон и опять убежал смотреть видео с котиками при живом-то котике рядом, а сам он его поймать не может, он же не грёбаный атлет. Чонгук отмирает, закрывает входную дверь и проходит в комнату, где вокруг дивана бегают юнмины, один из которых рычит что-то наподобие: «эти котики, блять», - а другой смеётся и умиляется, произнося нежным голосом «ой, эти котики», щуря глаза и уворачиваясь от намеревающейся схватить его за ворот футболки руки. У Чонгука, конечно, были весёлые друзья с прибабахом, но прибабахнутых друзей, с которыми весело — как-то нет. Ну, видимо, не было. Юнги спотыкается на очередном рывке за Чимином и, сделав кувырок через голову, пластом разваливается на полу, громко, с полузадушенным «бля-я-ять» выстанывая в потолок. Чимин тут же переводит взгляд с телефона на лежащее на полу тело, вытягивает в удивлении лицо, а через секунду из его телефона раздаётся короткий сигнал начала записи видео. Но когда Юнги в попытке встать валится обратно на пол, тихо скуля от боли уже по-настоящему, Чимин мгновенно откидывает телефон, а сам одним быстрым прыжком перепрыгивает через диван и подскакивает к Юнги, подставляя руку ему под голову и аккуратно помогая подняться. Тот что-то бурчит через плотно стиснутые зубы и укладывается спиной на диван, болезненно морщась. Чимин начинает бегать вокруг дивана и причитать, а Юнги коротко фыркает, хватает его за руку, вынуждая остановиться и сесть рядом, и гладит по спине, тихо говоря, что всё в порядке, но полежать было бы круто. Чимин выдыхает, а Юнги прячет улыбку у него за спиной. — Там это, — подаёт голос ошарашенный Чонгук. — Пицца. Чимин округляет глаза, отчего они становятся на пол-лица, подрывается с дивана под шипение Юнги, подлетает к Чонгуку и тянет его — вообще-то коробки пиццы, но и его заодно, так как он их держит, — усаживая на тёплый пол около дивана, на котором удобно расположился совершенно довольный жизнью Юнги, поднявший и пригубивший очередную банку пива. Первая пицца съедается минут за семь. — Кстати, что за ор был с улицы после ухода доставщика? Что ты ему сделал? — громко смеётся Юнги, довольно похлопывая себя по плоскому животу. — Да он начал мне лыбиться, пялиться, завонял лилиями своими, а я ему грубо как-то ответил, отчего мне потом стыдно стало. Ну, я и решил объясниться перед ним, чтобы ему обидно не было, так что сказал, что мне девушки нравятся. Дело не в нём, а во мне — все дела, — произносит Чонгук между приступами зевоты и несколько раз моргает. Переведя взгляд на затихших друзей, он отскакивает назад, заваливаясь на спину. — Вы чего это? Взгляд у юнминов откровенно охуевший. — Бедный парень. — Ты бы ещё сказал, что с собаками трахаешься. Произносят они одновременно загробным тоном и отдают друг другу «пять», не моргая глядя на вылупившегося на них Чонгука, не понимающего, ровным счётом, ни-чер-та. — Это просто редкость в нашем мире, — поясняет Юнги, откашливаясь. — Как бы такое есть, но не все нормально реагируют, понимаешь? — вторит ему тихо Чимин, с сочувствующим видом кладя Чонгуку руку на плечо, поглаживая утешительно. Будто ему болезнь диагностировали неизлечимую. — Но мы примем тебя любым, так что можешь не стесняться нас. Чонгук в ахере давится уже воздухом. Потом, правда, юнмины ржут, сообщая, что просто пошутили, а тот парень доставщик — немного дурачок, и поорать любит по поводу и без. Юнги шутит, что, небось, в тени над головой Чонгука тому привиделся паук, вот тот и убежал. Чимин же как вариант предлагает, что тому могло привидеться и НЛО на небе, отчего тот и перебудил всех неспящих. Юнмины говорят, что это их любимый доставщик и он забавный. Чонгук всё ещё в ахере. — Так, значит, я не ебанулся, а запахи слышат все, а не только я, да? — задаёт он, наконец, вопрос, прокручивая в руках остатки третьей банки. — Ты, может, и ебанулся, но да — запахи слышат все, — философски изрекает Юнги, широко зевая. Чимин не упускает момента и засовывает палец ему в рот; Юнги с тихим лязганьем его прикусывает, тут же отплёвываясь, и громко возмущается о том, где этот чёртов палец побывал, фу! — Чонгук на это предпочитает промолчать и как можно скорее сбежать в туалет. Из зеркала на него смотрит знатно подвыпивший Чон Чонгук собственной персоной и не заимевший никаких видимых изменений. Те же чёрные волосы (растрёпанные, правда, но это ничего, бывает), те же карие глаза, то же лицо и те же родинки на нём; тело никаких изменений также не претерпело, так что за глюк в голове с тем, что юнмины говорят правду, а мир и в самом деле немного иной? Чонгук искренне без понятия. По возвращению, ему коротко ведают о том, что такое омежья суть и альфья, а также — что такое течки и гон. Быть в ахере — уже постоянное состояние Чонгука. Он внимательно смотрит в глаза скучающего по виду омеги Юнги и спрашивает со всей серьёзностью: — Ты что, собака? Чимин орёт ультразвуком и убегает в ванную проржаться. Чонгук же просто убегает, нарезая по комнате круги от яростного вида Юнги, кидающего в Чонгука всем, что ему только на глаза попадается. — Какая я тебе нахуй собака, блять?! А Чонгук не знает, но предполагает, что маленькая и прокуренная — скорее всего, чихуахуа. Юнги от его слов лишь больше звереет. Ах да! Он же котик, а не собака. Вымотавшись спустя несколько долгих минут и законченной памяти на телефоне Чимина, записывающего всё на видео, Юнги валится с проклятиями в адрес Чонгука на диван, закрывает глаза и требует принести ему, что покрепче, потому что на одном пиве с этим дебилом нельзя. По итогу вечера-ночи и пяти банок пива разных марок, а также бутылки виски (Юнги смешивает его с колой каждый раз с таким видом, будто варит зелье), ржут над видео с котиками уже Чонгук и Юнги, а Чимин просто дрыхнет под боком младшего, уткнувшись ему носом куда-то в рёбра. К этому моменту Чонгук уже более-менее смиряется с вариантом, что всё реальность, а он, как объяснили ему друзья, омега, пахнущая вишней, потому что где-то бродящему по планете его истинному(ной) альфе до зуда в члене(вагине) нравится запах вишни; а этот самый истинный(ая) альфа Чонгука будет пахнуть идеально для Чонгука, но вот как — даже сам Чонгук пока не знает, а уж юнмины, у которых он спросил об этом, и подавно. Они, кажется, даже пари заключили между собой. Чимин выбрал, что альфа этот самый будет пахнуть как чистящие средства или свежий воздух, а Юнги — что ничем и будет каким-нибудь дефектным, как и икающий от смеха со всего произнесённого друзьями Чонгук. И Чимин, и Юнги уверены, что альфой Чонгука будет парень, на что неверующий Чонгук крестится и молится на скорейшее возвращение в нормальный мир. Но доля чего-то всё же в нём разъедает ему мозг. Возможно, это всё алкоголь, а возможно… Чонгук не знает и даже не уверен, что хочет знать, но ему любопытно. Потому что если этот мир реально такой, каким описали его юнмины, встают несколько вопросов: 1) как Чонгук сюда попал; 2) почему и зачем он сюда попал; 3) когда его отпустит. Но пока что на первом месте видео с котиками. Юнги плачет от смеха и падает с дивана, не переставая ржать. Чонгук ржёт с Юнги, потому что он, и впрямь, сам похож на котика. Он включает запись видео и хохочет над хохочущем в экране смартфона старшим. Кстати юнмины оказались довольно любопытной парочкой даже для этих мест: у них, конечно, всё было по канонам (альфа, омега, истинные, все дела), но всё дело было в том, что они не ставили для себя рамок, останавливаясь лишь на утверждённых им ролях, данных природой. Проще говоря, вполне нормальным в их отношениях было такое, что периодически альфа становился омегой, а омега – альфой. И все были счастливы. Но в этом мире это было странностью. — То, что я омега, ещё не значит, что я баба, — сказал тогда на это Юнги, делая очередную затяжку, и усмехнулся. — И Чимин полностью этим доволен. Чонгук тогда мысленно кайфанул с этой фразы, так до конца её и не поняв, но восхитившись тоном друга знатно. Ведь какая, впрочем, разница, верно? Парни, девушки, омеги, альфы, беты — дело в подкорочной ебанутости, как называет её Чимин. Ебанутый ебанутому рознь. Ебанутый ебанутому услада. Чонгук говорит это вслух. — Какие красивые слова, — икает на это высказывание Чимин, зашедший неслышно на балкон, чтобы подойти к Юнги и обнять его со спины, принявшись урчать ему на ухо, как довольный жизнью котик. Слишком много котиков! Чонгук умиляется и со слезами на глазах даёт юнминам своё благословение. У Юнги выпадает изо рта сигарета, Чимин разворачивает их обоих пингвиньими шажками к Чонгуку, а после они все стоят и обнимаются, рыдая друг другу о том, как счастливы, что познакомились. Идиллия. Пропадающая с утра.

***

Чонгука будит вой ламантина. Точнее, он так предполагает — что это ламантин, — потому что, честно, понятия не имеет, как воют ламантины, но думает, что те звуки и эти, скорее всего, не особо отличаются. Он хрипит и выпивает залпом воду из стакана, стоящего на кофейном столике рядом с местом его ночлежки, и довольно лыбится с закрытыми глазами. Вдоволь насидевшись на тёплом одеяле, он, наконец, отлепляет себя от подушки и пола, где уснул, завернувшись в плед, предоставленный самым адекватным Чимином, и пытается открыть глаза, заведомо зная, что идея какая-то отстойная. Солнце светит ему прямо на веки, заставляя идеальную черноту краснеть, а Чонгука готовиться к худшему, потому что после того, как шторки раздвинутся, он уверен, всё станет много хуже. Может, не надо? Досидит так до вечера и всё будет… Меж тем, вой продолжается, но к нему прибавляются ещё и ругательства. Это заставляет Чонгука всё-таки открыть глаза, потому что Чонгук вообще-то очень любопытный, а страдания Юнги — это любопытно. Проморгавшись и с кряхтениями поднявшись, он идёт на звук, краем сознания слыша грохот со стороны ванной. Чонгук прошаркивает босыми ногами на вой в спальню юнминов и, только открыв дверь, тут же хочет её закрыть потому что: — Чонгук, блять! — прилетающее ему прямо промеж глаз вместе с подушкой, заставляет жалеть не только о том, что он вообще пришёл «спасать» ламантина, но и что он вообще родился. — Где Чимин?! Из коридора раздаётся грохот упавшей полки. А вот, кажется, и Чимин… — А ну стоять! — орёт на всю квартиру Юнги, выскакивая из кровати и пробегая мимо Чонгука на скорости Соника Икс в сторону шума, и исчезает за поворотом под задушенные кряхтения еле сдерживающегося от смеха Чонгука, у которого к глазам от напряжения подступили слёзы. У Юнги-хёна нежно-розовые волосы. Когда из прихожей раздаются «Блядское похмелье», «Ну, Юнги, ну тебе так идёт!», «Я тебе мошонку в радугу покрашу» и «Хён, ты зачем провод от зарядки накручиваешь на кулак?», Чонгук уже не выдерживает, сгибаясь пополам, и оседает на пол, начиная безудержно ржать. Чимин продолжает что-то пищать про единорожек и выбегает в гостиную, проскользнув между разведённых ног Юнги, как самый настоящий герой боевиков. Взглянув на Чимина, Чонгук разражается новым приступом хохота, потому что у Чимина на обнажённой груди написано: Я принадлежу котику Юнги, написанное почерком… Чонгука? Резко замолкнув, он в страхе подрывается на ноги и бежит в ванную, чтобы взглянуть на себя в надежде на… провал. У Чонгука вместо привычного чёрного цвета волос на голове теперь идеальный, чтоб его, пепельный, мать его, блонд. Чонгук орёт матом на юнминов и выбегает в гостиную, видя разом замерших перед ним Юнги и Чимина: одного — с поднятыми над головой лабутенами (откуда он взял лабутены?!), а другого — с прижатой к груди в качестве щита подушкой с изображёнными на ней арбузами. По всей видимости, вид у Чонгука настолько грозный, что Юнги тут же роняет туфлю и подбегает к Чимину, обнимая его и в страхе глядя на разъярённого Чонгука с напряжённой челюстью, вздувшимися ноздрями и сжатыми кулаками. Мышцы начинают играть под его кожей, отчего футболка натягивается сильнее, а юнмины жмутся ближе и, кажется, тихо пищат. — Чонгуки, мы не знаем, как так вышло, — хором скулят они, пингвинчиками обходя диван, в попытке сохранить дистанцию с приближающимся к ним младшим. — Тебе так идёт! — пытается вставить Чимин, получая за это лежащим до этого на кофейном столике бананом по голове. — Очень-очень идёт! — вторит ему Юнги, хватая падающий с Чимина банан и вытягивая его, как оружие. Чонгук практически начинает рычать, как вдруг… На него накатывает осознание того, что вчера он выпил без малого — свою недельную норму, а за день до этого — месячную. Резкая головная боль складывает его пополам, а в горле начинает отдавать привкусом чего-то отвратительного. Чонгук смотрит на удивлённых такой смене поведения юнминов и сипит еле слышно: — Сколько мы вчера выпили? Юнги замирает, а Чимин кривится, прикладывая ко лбу ладонь, охлаждая. Оба садятся на пол прямо на том же самом месте, где и стояли. С тихим скулежом они жестом подзывают к себе Чонгука, а когда тот ползком придвигается к ним, валятся втроём на спины, громко воя на всю квартиру. — Дебилы, блять. — Добро пожаловать в наш мир. — Убейте меня. Раздаётся одновременно тремя голосами, отчего все трое снова кривятся и подумывают вслух о том, что миру необходимы спасатели от похмелья или доставщики лекарства в такой тяжёлый жизненный этап. Чонгук открывает глаза и видит свою размытую светлую чёлку, тут же скуля о том, как сильно ненавидит долбоёбов-юнминов и когда они вообще успели. Юнмины на это лишь хрипят, что самим интересно, и грустно хныкают. Юнги, кажется, плачет по своим волосам. Чонгук же его полностью поддерживает.

***

Как выяснилось, мир, за исключением ярче звучащих запахов не изменился совершенно. Лучшие друзья Чонгука — Намджун и Хосок с выпускного курса бакалавра, — всё также орут как резаные при встрече и всё также неизменно шутят над каждым сказанным Чонгуком словом. Хосок, как и прежде, вешается на его шею и громко ржёт прямо в ухо, временами тяжело вздыхая, когда мимо проходят симпатичные девушки, а Намджун много говорит никому доселе неизвестные факты, да отвечает на «по приколу» заданные Чонгуком вопросы со скоростью, которой даже Google бы позавидовал. На новый образ Чонгука и его платиновые волосы они предсказуемо замирают, но совершенно непредсказуемо орут на пол-университета о том, как ему идёт. Чонгука это почему-то отпускает, и он после этого перестаёт шарахаться своего отражения, наоборот подходя к зеркалу в туалете с серым знаком (для преподавателей, что ли?) и разглядывая, трогая свои новые волосы. Новый мир — новые волосы, так? Это сказал с задумчивым видом Чимин, когда Чонгук пару дней назад, как раз после той самой пьянки, всё же успокоился. Вариант с «перекраситься» отогнали мгновенно, решив, что жечь волосы дважды за такой короткий промежуток времени слишком тупо. Он же не айдол какой. Да и не страшно всё оказалось, на самом деле. Он даже смирился. Правда, всё равно трясся от неизвестности реакции своих друзей. Пьянка и «переселение» были в пятницосубботу, а Чонгук привык (с натяжкой) к своему блонду уже к вечеру воскресенья. В понедельник утром перед встречей с друзьями у ворот универа, его руки тряслись так, что он выронил из рук банановый латте, купленный до этого в его любимом кафе. Каково же было его удивление, когда друзья не стояли в ожидании своего тонсена, а скинули ему сообщение в Какао, объясняя, что им пришлось раньше прийти в универ отдать перед парой преподавателю данный им на выходные проект. Отсрочка казни? Если бы. Они тогда встретили его с криками восхищения на третьем этаже, привлекая внимание к их компании каждого неспящего. Намджун принялся удивлённо охать, говоря, что не думал застать при жизни момент, когда чёрные волосы Чонгука изменятся хоть на тон; Хосок же начал накручивать их на манер рожек, восхищённо крича. Чонгук повозмущался ради приличия с пару минут, но, в конечном счёте, не смог не признать, что рад тому, что им понравилось. Друзья на это принялись его тискать, через мгновение, правда, успокаиваясь и возвращаясь к своему привычному поведению: Намджун — философствовать над зажатой между стёкол окна мёртвой мухой, а Хосок залипать на ногах проходящих мимо девушек. Они не изменились. Вообще. За исключением того, что от Намджуна теперь пахнет карри, а от Хосока — молочным шоколадом. Когда Чонгук выходит после первого проведённого в стенах университета дня на улицу и звонит Чимину, тот задумчиво мычит, но всё-таки предполагает, что они оба альфы, а значит неплохо бы быть поаккуратнее. Чонгук на это сглатывает, а когда чувствует налетевшую на него красноволосую бестию в лице Хосока, запрыгнувшего ему на спину, очень по-мужски орёт на всю улицу. Хосока это нисколько не пугает и не смущает. Он лишь крепче вцепляется в плечи Чонгука, неся какую-то чушь про пчёл и красную икру; Намджун в это время падает на асфальт и принимается громко ржать. До икоты. В телефоне раздаются перепуганные вопли Чимина, кричащего «что с тобой?!» и «Чонгук-и, ты жив?!», на которые Хосок удивлённо затыкается и тянется лицом к вытянутой руке Чонгука со сжатым в ней до побелевших пальцев мобильным. На крики Чимина Хосок вопит так, что начинает давиться смехом уже Чонгук. — Алёу, всё окей? — орёт в трубку Хосок, выхватывая телефон Чонгука и держа одной рукой около своего уха (второй он всё ещё цепляется за чужую шею, по-хозяйски восседая на спине младшего). — Окей?! — фальцет Чимина слышится так, будто кричит он по громкой связи, а не обычной. — Только попробуйте тронуть Чонгука, и я вам рыло начищу и на жопу его натяну! — Да этот мелкий сам кому хочешь жопу на рыло натянет, — ржёт с этого Хосок, оглушая на одно ухо Чонгука и доводя до полуобморочного состояния Намджуна. — Ой! То есть наоборот! На той стороне слышится тишина, а в следующий момент раздаётся хихиканье. — Даёшь громкую связь! — восклицает радостно Хосок, вытягивая вперёд руку на манер летящего Супермена. Чонгуку предпочтительней Железный человек, но Хосок, по его мнению, как-то не дотягивает. Вместо громкой связи включается фейс-тайм. — Всем привет, я Чимин! — Привет, Чимин. я Хосок! Идеально громкая парочка. Следом представляется красный как рак Намджун, а Чонгук лишь страдальчески стонет, что Хосок-хён сейчас отдавит ему шею и сломает позвоночник. Тот же на это лишь фыркает, даже и не думая слезать, но Намджун, пошатываясь, встаёт на ноги и отдирает его от согнутого в три погибели Чонгука под счастливое пыхтение одного и недовольное — другого. Недовольное пыхтение, переросшее в ругательства, когда Намджун скидывает его на землю. Чимин смеётся и спрашивает: — Вы ведь альфы, да? Чонгук ждёт, что те сейчас перекинутся друг с другом непонимающими взглядами и покрутят у виска, назвав Чимина как минимум дурачком, а как максимум — долбоёбом. Он искренне надеется на подобный ответ и, честно, уверен в нём, но те выбивают из него воздух, когда спокойно кивают и одновременно растягивают губы в приветливых улыбках. — Ага, а ты? — хором отвечают они, на что Чонгук замирает и в шоке пялится на них, бегая глазами от одного к другому и обратно. Он выпучивает глаза и громко сглатывает, привлекая внимание. — Гук-и, ты чего? — удивлённо спрашивает Намджун у Чонгука, в удивлении открывшего рот и смотрящего на них, как на пришельцев. — У тебя температура? — В-вы, — начинает, запинаясь, Чонгук и громко цокает зубами, закрывая рот, — альфы? — Чонгук-и, у тебя точно температура, — охает взволнованно Хосок, подлетая к Чонгуку. Тот же отшатывается, не давая к себе прикоснуться. — Эй, мелкий?.. — Это шутка такая? — кашляет он поражённо и хмурится. — Так вот не смешно. Если вы сговорились, чтобы как-то прикольнуться надо мной, то хватит. Серьёзно. — Чонгук-а, о чём ты? — искренне не понимает Намджун, хмуря лоб и приоткрывая в удивлении губы. — Мы же полжизни знакомы. Привыкнуть бы пора. Чонгук игнорирует вторую часть, вылавливая лишь первую. — Запахи эти, альфы, омеги — серьёзно? Как вы это провернули? И с Чимином вы наверное знакомы были и до этого, и с Юнги, да? Подсыпали мне что-то для повышения чувствительности? Или как? — Чонгук, мы, правда, не понимаем, — произносит серьёзным тоном Хосок, привлекая внимание Чонгука. Хосок и серьёзность — сочетание чересчур редкое для его игнорирования. — Он из другого мира, — раздаётся из телефона тихий голос Чимина, про которого все позабыли. — Чего? — хором отвечают Намджун и Хосок, фыркая. — А мы из БигБэнг. Чимин просит подключить наушники, а когда те со скептическим настроем всё же выполняют это и тот начинает что-то им говорить, Чонгук нервно смеётся, оседая на землю. Он искренне надеялся, что это юнмины просто шизанутые, а не у него поехала крыша. Искренне. Намджун спустя какое-то время взволновано восклицает, оглядывая Чонгука с головы до пят, и вытаскивает наушники, принимаясь ходить из стороны в сторону, шепча себе под нос «что за херня вообще?» Хосок молчит, серьёзно слушая то, что говорит ему Чимин, и неотрывно смотрит в глаза испуганного Чонгука. Молчаливый Хосок — неизвестный Хосок. Неизвестный Хосок — пугающий Хосок. Чонгук нервно икает и сипит, что надо нажраться. Намджун застывает на месте, в следующий же миг срываясь в сторону ближайшего к ним круглосуточного, крича на ходу, что этот пиздец надо запить, я не перевариваю и не верю; Хосок всё ещё молчит, неотрывно глядя на Чонгука. Отключённый из наушников Чимин говорит, что ждёт всех у себя — Чонгук покажет где.

***

Очередной вечер в компании юнминов и алкоголя. Намджун, во время всеобщего веселья, молча сидит в компьютере; в его очках отражаются страницы с легендами, астрономией и, кажется, эзотерикой. Человек-гугл гуглит. Юнги пьёт, зависая на балконе в ожидании соседей сверху, чтобы запульнуть им бычок в глаз, а Чонгук на это с несколько раз деловито кивает и пьёт не меньше его. По возвращению с балкона, они каждый раз застают картину, как Хосок ржёт (это вызывает у Чонгука облегчённый выдох) и тянет с Чимином на пару во всю глотку песню из какой-то дорамы. Не какой-то. Из грёбанных Потомков солнца. Чонгук мысленно им подпевает.

***

Так проходят две недели, за время которых Чонгук по-настоящему привыкает. Его мир не изменился, на самом деле. Просто теперь на него больше залипают в коридорах универа и на улице не девушки, а парни. И это главная проблема. Но сейчас на повестке иное. Дорога от университета до дома обычно составляет чуть более сорока минут в спокойном темпе. Она лежит через две станции метро, на которых сокращай-не сокращай, а всё равно эффекта и разницы временной будет немного; Чонгук обычно сворачивает с главной дороги и идёт через небольшие жилые улочки с десятками круглосуточных магазинов и щиктанов, но сегодня его почему-то подбросило решением прогуляться по большой улице. Он не то чтобы пожалел, но лёгкий осадок разочарования всё же остался. Решил же на свою голову зайти в E-Mart, чтобы купить бытовухи в квартиру. Из набитых вечером под завязку забегаловок компаниями вываливаются корейцы, пахнущие очередной мешаниной запахов, приправленных, на удивление-радость Чонгука, чем-то известным, вроде дешёвых сигарет, крепкого соджу и светлого пива. Неприятные запахи, но хотя бы знакомые. Из приоткрывшихся дверей слышатся звуки скворчащего мяса и шумных разговоров, когда очередная компания с глупыми пьяными улыбками вылетает из дверей довольно популярного в этом районе щиктана, держась друг за друга. Самый трезвый на вид вызывает такси и икает. Самый трезвый, да? Красные лицами мужчины глупо хихикают, а женщины смотрят на них с некоторым недоверием и беспокойством. Скорее всего коллеги. Их выдают одинаковые бейджи. Чонгук напевает себе под нос прицепившуюся мелодию из рекламы хлопьев и, хрустя пакетом, набитым доверху помимо каких-то бытовых предметов ещё и пятью пачками рамёна по акции «4+1», несколькими банками светлого пива, чипсами и банановым молоком, шагает мимо шумной компании с подъехавшим к ним такси. Но кое-что заставляет его резко остановиться. — … ну, Секретарь Пак, почему бы не продолжить сей замечательный вечер в более тихом месте? Это произносит чуть заплетающимся языком один из мужчин, когда уже вовсю сжимает плечо в испуге прижавшейся к дверям автомобиля женщины, обдавая её лицо запахом перегара и усилившимся на пол-улицы ароматом грецкого ореха. Чонгук начинает за несколько дней привыкать к этим странностям, на вид, совершенно неизменившегося мира. От женщин, одна из которых уже сидит в машине и в испуге смотрит на разворачивающееся действо, пахнет фиалками и кокосом. Из объяснений Чимина Чонгук понимает, что это, по видимости, так называемые омеги. Омеги-не омеги, но они те, кто оказались в неприятной ситуации по вине других людей, а Чонгук, вроде как, воспитанный парень, не терпящий долбоёбов. — Проблемы? Он выкрикивает это быстрее, чем включает мозг, но не жалеет. Всё равно рано или поздно бы влез, пока не дошло до чего-нибудь неприятного. Чонгук прислоняет тяжёлый пакет к каменной стене чуть поодаль от компании и медленным шагом, не сводя глаз с хихикающих пьяно мужчин и криво ухмыляющегося главного раздражителя, приближается к машине. Женщина в страхе распахивает глаза и качает головой, безмолвно прося не лезть. Как жаль, что Чонгук не фанат прислушиваться к подобным советам. — Малыш, иди куда шёл, — икает один из мужчин, когда с пятой попытки всё-таки попадает сигаретой себе между губ. — Или хочешь присоединиться, вишенка? — вякает сидящий на тротуаре, хихикая. Чонгук игнорирует их, подходя к зажатой мужчиной женщине, пахнущей кокосом, и отталкивает от неё плечом тут же упавшего на землю пошатнувшегося мужчину, брезгливо морщась. Он открывает пассажирскую дверь и помогает женщине сесть в машину, кивком головы прося пожилого таксиста ехать. Пахнущий карамелью старичок смущённо улыбается ему, кивает и трогает автомобиль с места. Чонгук провожает взглядом скрывшееся за поворотом такси и сжимает кулаки, когда чувствует, как его предплечья касается жирная ладонь одного из мужиков. Чонгук, честно, не брезгливый, но вообще — немного есть. Контроль, контроль, контроль. Надо держать себя в руках. Он медленно оборачивается на недовольного мужчину с запахом грецкого ореха и скидывает с себя его руку, морщась от неприязни. Чонгук обводит взглядом каждого в оставшейся компании, втягивает воздух через плотно стиснутые зубы и произносит мягким голосом, обычно действующим лучше любых криков и открытых угроз: — Уверен, уважаемые господа, дома вас ждут семьи, а на работе — скорое повышение. Вам ведь не нужны с этим проблемы? Вы из компании GS Caltex, не так ли? Не думаю, что там обрадуются тому, что вы лезете с приставаниями к своим коллегам. Спасибо, мама, что ты когда-то работала в GS Caltex, а я любил воровать твой бейдж. Мужчины замирают, а грецкий орех, как прозвал его Чонгук, испуганно икает и, по всей видимости, на автомате из защитной реакции ударяет Чонгука кулаком по лицу. Остальные тут же бросаются его оттаскивать, в страхе принимаясь восклицать про камеры и про то, что он, идиот, ударил омегу, да и вовсе только что лишил их всех как минимум премии. Когда их пьяные голоса затихают за поворотом, Чонгук тихо шипит себе под нос, прижимая к щеке холодные пальцы и шикая от боли. Кажется, у того мужика был перстень. Хоть бы шрама не осталось, — думает Чонгук, когда возвращается к одиноко лежащему на земле пакету и достаёт из него банку пива, прикладывая жестянку к скуле и выдыхая от спадающей боли. Ещё слабо отделался, защитник. Чего только не сделаешь за справедливость.

***

Когда ночью ему по фейс-тайму звонит Чимин и видит синяк на скуле и приклеенный пластырь телесного цвета, Чонгук почти уверен, его ор о том, что кто-то посмел прикоснуться к малышу Чонгук-и, слышит весь Сеул как минимум. На крики и громкие возмущения Чимина из ванной в пижаме с мишками выбегает взъерошенный розоволосый Юнги, размахивающий зубной щёткой, словно отбиваясь от невидимых врагов, и злобно пыхтит «кому начистить рыло?!» Единственное, что может сделать Чонгук в перерывах между приступами смеха — просипеть, что всё в порядке, а пострадал он в борьбе за справедливость. Чимин на это берёт с него очередное обещание быть осторожнее и если что — звать их. Юнги злобно шипит слова проклятий на ебучих мужиков и подрывается обратно в ванну, говоря, что «ща вот принесу волыну, и мы их найдём и вынесем». Вопросы Чимина «откуда у тебя волына?» и «а ничего, что ты тоже мужик?» Юнги успешно игнорирует. Чонгук тихо смеётся, откидываясь спиной на кровать, и интересуется у Чимина, как у них двоих дела. Они не виделись несколько дней с последней попойки, а кажется, будто вечность. Юнмины сдружились с друзьями Чонгука так, что Чонгук теперь не понимает, чьи они вообще друзья. Но он рад. Ебанутый ебанутому... как там дальше? Меж тем Чимин ради приличия бурчит о том, что ему о своих делах больше заботиться надо, а не об их, но получив от Юнги полотенцем по голове, всё же принимается рассказывать. Чонгук благополучно отгоняет от себя мысли о том, что Юнги забыл в квартире Чимина в час ночи, когда у него есть своя квартира, расположенная в соседнем от того доме. Для них, кстати, нормально говорить «наш дом», имея в виду квартиру Юнги или Чимина по отдельности. Чонгук не раз уже это замечал. Его из мыслей вырывает задумчиво рассказывающий о чём-то Чимин. Интересно, сколько Чонгук уже пропустил? Вроде лишь на пару секунд отвлёкся. Как бы то ни было, вида он не подаёт, хмуря брови в доказательство, что внимательно слушает каждое слово. Выясняется, что он так-то ничего и не пропустил. У Чимина на работе какие-то проблемы с проектом, из-за чего его босс практически ночует в офисе, по доброте душевной, отправляя всех работников по домам чётко по времени, чтобы те не задерживались, когда сам в это время уже чуть ли не кровать купил себе в офис. Чимин говорит, что его босс — бывший сокурсник Чимина и Юнги, и у них было по три одинаковых курса на протяжении всех лет обучения. Так они и начали общаться, а позже и вовсе — работать вместе, когда открывший свою рекламную компанию его бывший сокурсник пригласил к себе обоих на работу. Чимин согласился, не раздумывая, а Юнги — нет, направив себя больше в музыку и получение степени магистра. Чимин говорит, что его босс — невероятно добрый и светлый по своей натуре человек, но с маской полного безразличия на постоянной основе. В последнее же время к маске безразличия прибавилась ещё и постоянная усталость с какой-то тщательно скрываемой грустью в глазах. Чимин её видит и ему непонятна её причина, так как у того есть, кажется всё для счастья: красивая жена, интересная и любимая работа (не без минусов, конечно, в виде огромного количества работы, но всё же любимая — дело всей его жизни), большая и шикарная квартира, деньги. Чимин говорит, что не знает, чем так выматывается и печалится тот, но точно узнает. Ему хочется помочь. Чонгук на это растягивает губы в улыбке. Он уже заметил, что Чимин любит беспокоиться за других и думать, как бы им помочь. Ему не всё равно, и это очень Чонгука пробирает. Он никогда, ему кажется, не встречал таких людей, но вот столкнулся. Поразительно, что именно так и здесь. Здесь? Почему это вмиг стало таким неясным? Чонгук подносит к носу своё левое запястье и втягивает запах под тишину со стороны в удивлении замолчавшего Чимина. На вопрос что он делает, Чонгук лишь хмыкает и произносит: — Понимаю. От его кожи пахнет вишней. Сакурой. Той, что здесь не существует. И это значительная разница с прошлым.