На своих местах

      Маша всегда замечала за собой одну интересную вещь — чем хуже были у нее дела, чем сильнее на душе скребли кошки, тем быстрее она абстрагировалась от всех хороших составляющих ее жизни. И каждый раз по чуть-чуть, шаг за шагом, ей приходилось убеждать себя в том, что ей есть за что быть благодарной мирозданию. Например, за здоровых красивых детей, за любимую работу, с которой сейчас были некоторые сложности, за возможность заниматься тем, что интересно, за жизнь в любимом городе, пусть холодном, сыром, неприветливым иногда, но все же любимом.       Вот и сейчас, проснувшись от звонка будильника, Маша глянула на наручные часы и вздохнула. Вставать и куда-то ехать ей совершенно не хотелось, а тишина собственной квартиры почему-то тяготила. Не хватало детей, не хватало мужа, общения, тепла, каких-то событий, помимо немного надоевшего маршрута дом-работа-дом. Однако ее ленивое течение мыслей прервал оживший мобильный на прикроватной тумбочке. Номер на дисплее был незнакомым.       «Неужели опять труп?!» — эта мысль заставила лихорадочно подскочить на постели и все же принять звонок.       — Да.       — Машка, ты спишь, что ли? — в динамике раздался голос Альбины Крутицкой. От удивления сев на постели, Маша вслушалась в голос возмущавшейся подруги, не сдерживая улыбки.       — Аля, ты откуда? Господи, сто лет не общались, ты пропала и…       — Откуда-откуда, из Испании. А ты все продрыхнешь, Маруся, нельзя же так. В мире столько всего интересного!       — В последнюю нашу встречу ты говорила наоборот, что для сохранения красоты нужен восьмичасовой здоровый сон, а сейчас концепция поменялась?       — Разумеется. Марусь, мы встретимся сегодня? Давай в твой обеденный перерыв.       — Давай, но я обещать не могу… Сама знаешь, ненормированный рабочий день.       — Да уж знаю, Федя со своей работой мне уже всю печенку проел, — проворчала Альбина, но Маша знала, что ворчит подруга скорее по-привычке, чем от настоящего недовольства.       — Подруга, я тебя не узнаю. Сколько вы уже вместе?.. Ты же не про нашего Федьку говоришь?       — Ну не про Достоевского же. С твоей стороны, Машка, некрасиво напоминать, что время идет, а я не молодею.       — Аль, да ну тебя… Ты же красотка и всем вперед сто очков дашь.       — Грубая наглая лесть. Ладно, Машка, побегу кормить мужчину вкусным питательным завтраком. Договорились, в обеденный перерыв пересекаемся, — Альбина отключилась, оставив Швецову улыбаться собственным мыслям. Несмотря на их непростые отношения, Маша любила подругу, она была у нее чуть ли не единственной — остальной круг общения составляли коллеги.       Завалившись обратно в постель, Маша с удовольствием потянулась, после чего вспомнила о том, что ей надо собираться и кинулась в ванную, выпадая из тапочек со смешными помпонами на носах. Когда шум льющейся воды прекратился, Маша услышала резкий звук бьющегося стекла и вздрогнула — ей показалось, что в квартире, кроме нее, кто-то был. С гулко колотящимся сердцем Швецова вышла в коридор, а когда заглянула на кухню, поняла, что испугала ее разбившаяся вазочка, стоявшая на подоконнике. Цветы — ярко-красные герберы, — разлетелись в стороны, заставив ее расстроиться окончательно. Вазочку подарил Дима и его подарками она всегда дорожила, ценя такое внимание.       Вынужденную уборку пришлось совместить с торопливым завтраком — чашкой горячего крепкого кофе. А после следовало быстро одеться, предварительно выглянув в окно — погода менялась с катастрофической быстротой, а замерзнуть Маше не хотелось. В итоге, надев черную водолазку, простой серый джемпер и серые брюки, она поняла, насколько ее наряд соответствует внутреннему состоянию. Пришлось в последние секунды перед выходом исправить ситуацию, надев ярко-красный платок. К черному пальто он подходил идеально.       «В конце концов, Альбина будет выглядеть на все сто… Не хотелось бы перед ней выглядеть какой-то несобранной и неухоженной. Вот что я за человек? Мы столько лет дружим, какой меня Аля не видела за все это время, но я переживаю и хочу показаться в ее глазах лучше, чем есть. Мда, Швецова. Это попахивает не только низкой самооценкой, но еще и недоверием к подруге. Ладно, долой печальные мысли, будем решать проблемы по мере их поступления», — решив таким образом, Маша вышла из квартиры, машинально напомнив себе, что вечером неплохо было бы созвониться с Луганским. У него сейчас шла самая горячая пора переговоров, он частенько был занят и их разговоры сводились к идиотскому «привет, как дела, нормально».

***

      Оказавшись в родной конторе, Маша первым делом заглянула в канцелярию. И тут же наткнулась на целующуюся парочку — Зоя, видимо, помирилась со Старосельцевым и стремилась ему это доказать не отходя от рабочего места. Они выглядели настолько счастливыми, увлеченными друг другом, что у Маши язык не повернулся делать им какие-то замечания.       — Доброе утро. Ребят, вы бы хоть это…       — Маш, к шефу зайди, — Зоя отмахнулась, занятая более приятным делом, чем выяснение этических составляющих их с Антоном поведения.       Пожав плечами, Маша прошла к двери и, постучавшись, шагнула в кабинет.       — Виктор Иваныч, вы просили зайти.       — Да, Маш, проходи. Разговор есть.       Заинтригованная, Швецова прошла к одному из кресел, стоявших у стола шефа. Ковин выглядел озадаченным.       — Что-то случилось?       — Тебя, Беляева и Ольгу желает видеть Филонов, вступивший в должность, так сказать… Но Ольгу я уже отправил на адрес, на труп… Пять минут как уехала.       — А, ну да. Она дежурная сегодня. А что за труп?       — Мужчину нашли, без документов, у мусорных баков в одном из дворов. Со слов обнаруживших труп — мужчина раздетый, и это в ноябре-то месяце.       — Мда… Лишь бы не маньяк, — Маша передернула плечами. — А может и я поеду, Виктор Иваныч? Надо посмотреть, как там и чего, Оле помочь.       — Район не наш. Так что, Мария Сергеевна, поедете пред светлы очи к начальству, послушаете, что ценного Николай Петрович скажет.       — Ну Виктор Иваныч, Филонов — и ценное… Это из области невероятного.       — Никакого уважения к начальству.       Маша лишь улыбнулась в ответ — они с шефом друг друга прекрасно понимали.       — Сейчас подойдет Иван Иваныч, поедете, я машину вам выклянчил… Вот что, — Ковин снял очки и внимательно посмотрел на Машу. — Скажи, ты с Федосцевой знакома хоть сколько-то? Зампрокурора по Фрунзенскому району.       — Анной Павловной? Мы пару раз на общих совещаниях пересекались, на уровне «здравствуйте-до свидания», а что?       — Это все из области моих догадок, предположений. Дошел тут слушок, что она пропала. Официально числится в отпуске, но на связь с близкими и друзьями не выходила уже пять дней.       — Может она куда-то в горы уехала или специально телефон отключила? — предположила Маша, понимая озадаченность шефа. Каждый из них являлся потенциальной жертвой, ведь осужденные как правило возвращались из мест заключения и иногда желали мести человеку, поспособствовавшему наказанию. — Или там… Ну сломался у нее телефон. Или на личном фронте какая-то драма, она решила, что нужна тишина.       — Хотелось бы надеяться на это.       — А почему ее окружение бездействует? По своим-то каналам можно пробить.       — В том-то и дело, что никаких данных нет. Как в воздухе растворилась, раз — и нет человека. Я с прокурором по Фрунзенскому району тесно общаюсь, вот, поделился бедой, теперь вот подумать надо, как быть. Одна голова — хорошо, а две — лучше.       — Чем сможем, поможем, конечно. Я постараюсь насчет Федосцевой узнать, — пообещала Маша, чувствуя уже и свою определенную ответственность за судьбу коллеги.       — Хорошо. Держи меня в курсе.       В дверях кабинета появился Беляев, с папкой подмышкой и чему-то своему ухмыляющийся.       — Марья Сергеевна, поехали.       — Иду. Надеюсь, мы там ненадолго.       Они ушли, оставив прокурора за бумажной работой.

***

      Николай Петрович, меряя шагами новый, толком не обжитый кабинет, с самодовольным видом рассуждал о показателях, необходимости тщательнее трудиться, с большей самоотдачей и пониманием, что важнее всего — высокая раскрываемость. Маша слушала его пламенные речи, думая совсем о другом — о пропавшей с радаров коллеге, — что-то не давало покоя, но все это ощущалось настолько смутно, не оформившись в четкое подозрение, что появлялось раздражение. Ведь где-то что-то она слышала о Федосцевой, только нужная информация никак не желала быть вспомненной.       На своем имени, задумавшаяся Маша, встрепенулась.       — …Марья Сергеевна — самые плохие показатели. Дел в суд — меньше всех, сроки нарушаем, два прекращенных за отсутствием состава, два! Это вообще ни в какие ворота! — распалялся Филонов, вызывая у Маши смертную скуку и желание как можно покинуть собрание. — Эти дела я сам возбуждал!       Мелькнувшая цитата из фильма: «все что нажито непосильным трудом…» заставила Ивана Ивановича едва заметно усмехнуться. К возмущениям Филонова он относился философски — такие люди как Николай Петрович тоже должны быть, для равновесия, а потому на его слова особого внимания не обращал. Свое-то он практически отслужил и отработал, а потому не боялся.       — Сразу было понятно, что эти дела закончатся прекращением, — возразила Швецова, на что Николая Петровича слегка перекосило. Он хронически не переносил тех, кто ему перечил, а Марию Сергеевну — тем более.       — Мария Сергеевна, а вы не понимаете политического подтекста раскрытия преступлений? Надо читать, надо развиваться… С приказами, там, знакомиться, литературку какую-то читать? А вы что? Погрязли в своем болоте и носа не высовываете!       — Николай Петрович, я могу высказать свои соображения относительно того, зачем вами лично эти дела были возбуждены.       — Ну зачем сразу так-то? Показатели хромают, ведь хромают, Иван Иваныч? Надо лучше работать!       Беляев тут же кинулся на защиту Марии Сергеевны:       — У Марии Сергеевны больше всех дел в производстве, дела многоэпизодные, нагрузки высокие…       — Спасибо, Иван Иваныч, но это меня не извиняет, — Маша признательно коснулась локтя коллеги. — Я постараюсь лучше работать.       Понимая, что ничего полезного она здесь больше не услышит, да и к тому же совещание было ознакомительным, Маша поднялась со своего места и, смерив Филонова взглядом, исполненным сарказма, вышла из кабинета. Не то чтобы ее задела эта выволочка, однако неприятный осадок все же остался.       — Не, ну никакой дисциплины.       Оказавшись в коридоре, Маша решила позвонить Луганскому, чтобы скоротать минуты ожидания — с Иваном Ивановичем они возвращались в прокуратуру на одной машине.       Гудки в динамике давали понять о том, что Дима явно занят и Маша хотела положить трубку, но в самый последний момент послышался низкий мужской голос:       — Машенька, привет!       — Привет, Дим. Как у тебя дела?       — Переговоры идут тяжеловато, но сейчас мы на кофе-брейке, ты позвонила…       — Дим, помнишь, что я тебе говорила насчет этого твоего партнера? Надо быть осторожнее.       — Маша, все будет хорошо. Я не первый раз замужем, — начал было Луганский, но Маша его деликатно прервала.       — Насчет замужества не знаю, но вот женат ты второй раз и, надеюсь, мои слова для тебя что-то да значат.       — Машенька, не переживай, все полностью под моим контролем. Скажи лучше, как ты?       — В порядке, Дим. Сейчас вот с совещания вышла, жду, пока все закончится, поеду в прокуратуру.       — Мне пора идти. Я тебя люблю и очень скучаю, постараюсь вырваться поскорее, — признался Дима, торопясь.       — Я тебя тоже, — ответила Маша, после чего отключилась. Разговор ее скорее расстроил, причем Луганский ее аргументы упорно предпочитал на замечать, и это тревожило. Последствия таких бизнес-разборок она видела достаточно на своем профессиональном веку и становиться на место жертв не собиралась ни при каких условиях.

***

      — Володя, я убежала! Няня должна приехать через полчаса, дай Васеньке компот, я его уже процедила, — торопливо проговорила Женя, крутясь у зеркала в прихожей, поправляя то прическу, то макияж, то ярко-зеленый вязаный шарф, купленный недавно к новому же серому пальто.       — А ты-то куда?       — У меня слушание перенесли, поеду успокаивать и настраивать клиента, — невозмутимо отозвалась Евгения. Никакой проблемы ровным счетом она не видела, предвкушая более приятное утро в компании с другим мужчиной. — Когда приеду, не знаю. Позвоню, в общем.       — Жень, а завтрак?       — Поешь сам что-нибудь, — отмахнулась Женя и, послав мужу воздушный поцелуй, скрылась за дверью.       В недоумении Винокуров остался стоять в ванной, с перекинутым через плечо полотенцем. С тех пор, как они переехали в Москву и обзавелись няней, Женька стала сбегать из дома при первой удобной возможности, и это не могло его не раздражать. В Питере они оставляли с малышом Нину Федоровну Беляеву, ее затруднять было неудобно, прося остаться подольше. А вот с няней ситуация была проще — они платили, а она выполняла свои обязанности со всей ответственностью.       Владимир наивно полагал, что переезд в столицу, смена обстановки и его повышение, изменят их жизнь к лучшему, но лучше не стало. И банальная проблема несовместимости замаячила в полный рост, которую он до настоящего времени старался игнорировать и всячески оправдывать поступки жены, а уж тем более свои собственные.       Утро, начавшееся так неплохо, испортилось моментально, так же, как и настроение.       — Ну что, Василий, будем пить вкусный компот, — с наигранной радостью и бодростью он прошел в комнату к сыну. Мальчика Владимир любил, понимая, что их с Женькой развод скажется на на нем самым серьезным образом, Женя еще давно обмолвилась, что сына ему не отдаст и видеться не разрешит.       Приходилось терпеть, пока были силы и желание.       Усадив Васю на стульчик и вручив ему компот в кружке-поильнике, Владимир поставил греться чайник. Не завтракать с утра он привык, а вот без кофе обходиться не умел совершенно. Почему сразу после «побега» жены, он снова почувствовал раздражение — Москва, новая работа, все это в общем и целом радовало, но ощущение, что находится в гостях, не покидало.       Вздохнув, Винокуров подошел к окну, чтобы понять, насколько тепло нужно одеваться. Ночью столицу щедро осыпал снег с дождем, тротуар и проезжая часть глянцево блестели, день жестянщика явно набирал обороты.       Вася с радостным гулением скинул со стульчика поильник с компотом, заставив отца с умиленной улыбкой замереть на месте.       — Васька, ну что такое! Нас мама оставила как двух взрослых людей, а ты хулиганишь. Компотом кидаться не надо, хорошо?       Мальчик лишь рассмеялся, но кидаться больше не стал.

***