***
В прокуратуре Мария Сергеевна появилась спустя час. Она почти не хромала, с каждым шагом все больше и больше благодаря врача травматолога, обезболившего несчастную ногу. Он конечно не одобрил ее отказ от больничного, выразительно хмыкнул, когда Маша заявила, что ей прямо сейчас нужно на работу и отменить никакие дела она не в состоянии. Маячивший за дверью Кораблев доверительно сообщил рентген-лаборантке, что начальница, мол, совсем сошла с ума в своем трудоголизме, удивительно, как вообще жизнь свою личную устроила и умудрилась родить двух детей. На что лаборантка понимающе кивнула и ответила, мол, у них такие кадры встречаются часто, они даже не сильно удивляются и отпускают с миром на все четыре стороны. В итоге лаборантка и оперативник расстались довольные друг другом, причем Кораблев успех взять у девушки номерок, чтобы при случае пригласить куда-нибудь и хорошо провести время. Героически проводив Машу до дверей канцелярии, Лёня смахнул с ее пальто невидимую пылинку и словно невзначай поинтересовался: — А награда за спасение жизни ценного зампрокурора полагается? — Моя благодарность не будет иметь границ, в пределах разумного, разумеется. — Скучно, Мария Сергеевна и неинтересно. — Почему? Хочешь — ужин или обед? Обещаю, будет вкусно. — Куда вам с ужином еще бегать? Шефу покажитесь и все, домой, в кроватку. Вам что врач сказал? — Лёнь, спасибо тебе большое за помощь. Ты настоящий друг, — с чувством призналась Маша и, после того, как Кораблёв ответил ей улыбкой, скрылась за дверями канцелярии. Сам Леонид предусмотрительно с ней не пошел, вместо этого поспешил спуститься вниз и вообще, побыстрее уехать подальше от прокуратуры. Остальные дела никто не отменял. Зоя была крайне занята — красила ногти ярко-алым лаком и напевала что-то попсовое себе под нос. — Я буду вместо, вместо нее, твоя невеста, честно, честная-я-ё… Маша в ответ лишь покачала головой и распахнула пальто. Увидев на Зоином столе красивый букет хризантем, улыбнулась — видимо, Старосельцев всеми силами старался наладить отношения с любимой женщиной. — Антон подарил? — А кто же еще? Я женщина приличная… — Зоя отвлеклась от своего занятия. — Ой, Машка, ты чего приперлась? — Шеф у себя? — Да конечно у себя, куда он денется. Тебя ждут, я им два раза чай приносила… Маш, а чего с ногой-то? Кораблёв тут всех перепугал, сказал, что перелом у тебя… И что месяц тебя не будет. — Вот трепло! Зой, просто ушиб, несильный. Само все пройдет, — Маша посмотрелась в зеркало. Поправив волосы, зачем-то глянула на часы и прикинула, что через пару часов обезболивающий эффект пройдет и лучше бы ей к этому времени быть дома. Выглядеть немощной в глазах коллег было неприятно. Конечно, за годы службы какой они ее не видели, но Маша по возможности хотела этого избежать. — Виктор Иваныч… — Маша заглянула в кабинет, застав двух прокуроров в невероятно мрачном расположении духа. Они что-то негромко обсуждали, а когда вошла Швецова, замолчали. — Мария Сергеевна, вы зачем приехали? — шеф строго глянул на свою заместительницу. «И он туда же», — без улыбки подумала Маша, пообещав себе при встрече хорошенько стукнуть Кораблева. — Да я в порядке, просто оступилась и неудачно ушибла ногу. Думала — растяжение, но врачи убедили, что просто небольшой ушиб. Помощь оказали и я вернулась на работу. Ходить, как видите, могу. Из строя не выбыла. — Садитесь, тут новости кое-какие есть. Мы с Андреем Витальевичем обсудили текущее дело, ждем ваших дополнений. И появилось еще кое-что, — Ковин, зная, что истерить Маша не будет, выложил перед ней газету, сложенную в прозрачный пакет. — Мария Сергеевна, у вас все нормально в последнее время? Ничего странного не было? Угроз там, или звонков? — Золотарев, куривший с разрешения Виктора Ивановича одну за одной, посмотрел на Машу и в который раз вздохнул. — Все в порядке, — отозвалась Швецова, пристально рассматривая первую страницу газеты. На фотографии некто простым черным фломастером пририсовал петлю на шее, а в области сердца прорвал дыру. Намек был, мягко говоря, недвусмысленным. — Это откуда? — Позвонила твоя соседка, говорит, вышла выкинуть мусор — нашла на коврике газету. Испугалась, позвонила тебе на рабочий. Тебя не было, дозвонилась нам. Газетку мы изъяли, соседку Тивилеву допросили. — Виктор Иваныч, давайте сделаем вид, что этого не было. Андрей Витальевич на этих словах покачал головой, а Ковин, задумчиво грызший дужку очков, бросил их на стол прямо перед собой. — Марья, ты не понимаешь, что это значит? — Виктор Иваныч, мне нужно разобраться самой. Пожалуйста. — Давайте вернемся к основному делу. В морге при Анне Павловне была найдена фотография мужчины, я вам уже говорила, — Маша торопливо перевела тему. — Панов нашел в подкладке ее куртки фотографию. Мы сравнили с телом неизвестного мужчины, на труп которого выезжала Ольга… С большой долей вероятности это один и тот же человек. Но личность пока устанавливаем… Ковин взял тонкую папку с результатами вскрытия, пробежался взглядом по тексту, беззвучно шевеля губами. — Андрей Витальич, я был прав. Мужчины переглянулись. Андрей Витальевич, только-только затушивший сигарету, принялся за следующую. Маша заметила, как дрожали его руки и сочувственно вздохнула. Отметать версию, что Анну и Золотарева связывали не только служебные отношения она не собиралась, планируя поговорить с Андреем Витальевичем более подробно вне стен прокуратуры если не сегодня, то завтра. Вместо ответа Золотарев забрал у него папку, нашел интересующий его момент в заключении и отшвырнул его, как будто печатные листки доставляли ему физическую боль. — Думаете, муж узнал о ее беременности, убил сначала ее, а потом его? — Нельзя исключать такую версию, — ответил за них с Машей Виктор Иванович. — Либо этот мужчина убил сначала ее, а потом через какое-то время погиб сам. Тут можно гадать до бесконечности, пока мы не установим его личность. — Мы не были близки с Аней в этом смысле, — неожиданно проговорил Золотарев. — И я очень хочу найти того ублюдка, кто лишил ее жизни. Можете рассчитывать на мое содействие. Я вам еще нужен? — Думаю, нет. Мы все обсудили, Мария Сергеевна поделилась новостями… Созвонимся, Андрей Витальич. Золотарев кивнул, быстро собрался и уехал, оставив после себя приличную дымовую завесу. — Накурил-то, а… Не отправлять же его было вниз, — усмехнулся Ковин, распахивая раму, не заклеенную на зиму. Холодный воздух быстро убрал тяжелый табачный аромат, дышать стало гораздо легче. — Так, Машенька, а теперь ты мне все подробно расскажешь. Что это за новости с газетой. Маша открыла было рот для ответа, но их прервала Зоя, одетая и с сумкой в руках. — Все нормальные люди давно уехали домой, а вы тут чего заседаете? Виктор Иваныч, пожалейте Машку, она у нас и так травмированная. — А который час? — прокурор удивленно уставился на часы. — Правда, давно пора по домам. Только заедем к экспертам, да, Марья Сергевна? — Ага, — Маша послушно кивнула. — Закройте тут все, и бычки выкиньте, — распорядилась Зоя и, не дожидаясь новых поручений, поспешила уйти. — А эксперты еще не ушли? — Я Ивану позвонил, он сказал, что ради такого дела задержится. — Может быть, это просто чья-то шутка… Хотя с соседями у меня нормальные отношения, мы друг другу не мешаем. — Многовато совпадений для шутки, сразу после убийства зампрокурора из другого района. — Виктор Иваныч, давайте пока не будем активизироваться еще и по поводу моей скромной персоны. — Хочешь разбираться сама — пожалуйста. Но я этого не одобряю, это во-первых, и во-вторых, провожу тебя до дома. — Ну что вы, не стоит, я как-нибудь сама, — стала отнекиваться Маша, прекрасно понимая, что никакие отговорки шеф не примет. — Одевайся, поехали. Черт, ну и накурил же…***
Отперев дверь в собственную квартиру, Маша поняла, насколько она напряжена и испугана всем происходящим. И как хорошо, что сейчас она не одна — есть с кем выпить чаю, согреться после промозглого колючего ветра. Они перекидывались общими фразами пока грелся чайник, Маша не торопилась делиться проблемами, собираясь с мыслями. Виктор Иванович стоял у окна, убрав руки в карманы, рассматривал темный, чуть разбавленный светом фонаря пейзаж. Маша, разобравшись с чаем, пристроила на ногу компресс и выпила очередную дозу обезболивающего. В ноге неприятно пульсировало, приходилось постоянно себе напоминать, что все могло закончиться гораздо хуже. А так — просто ушиб, вопрос нескольких дней и отказа от обуви на каблуках какое-то время. — Сильно болит? — Терпимо. И ведь на ровном месте запнулась, — Маша поморщилась. — Виктор Иваныч, я кажется знаю, кто мог подбросить газету с угрозой. Но конкретики пока никакой. — Ох, темнишь, Маша… — Виктор Иваныч, — Маша умоляюще посмотрела на шефа. У них были хорошие отношения, Ковин, кроме того, что являлся ее учителем и начальником, был еще и другом. — Не ругайтесь. — А я и не ругаюсь. Обстановка складывается такая… Неоднозначная. Боюсь я за тебя, Маша. Может расскажешь, все-таки, что происходит? Или не доверяешь? — Давайте еще чаю? — от неудобного вопроса хозяйка квартиры смутилась и придвинула поближе к шефу тарелку с шоколадными мини-эклерами. — Сиди, сам налью, руки есть, — проворчал Ковин и поднялся из-за стола, чтобы налить новую чашку чая. — Завтра на работу не выходи, дома побудь, раз уж от больничного отказалась… — Хорошо, — Маша кивнула. — Вы не думайте, что я не доверяю или что-то такое… Пугать не хотела. Сначала думала, что показалось. А потом стали звонить… — Угрозы? — Да. Настаивал на встрече, мол, для нас с Луганским это будет лучшим выходом. — А он что? — А он… Да я не говорила ему… — Маша, Луганский должен знать, что тебе угрожают. Ты же сама это понимаешь? — Понимаю. — А чего молчишь тогда? — Он запрет меня дома, — Маша вздохнула. — Тебя? Дома? Машенька, да не родился еще тот мужчина, который сможет тебе что-то запретить, — Ковин по-доброму усмехнулся. — Но это никуда не годится, нужно принимать меры. — Мне в последнее время кажется, что за мной следят. Это нервы, я думаю. Надо успокоиться и включить голову… — А если нет? Ты никогда не была подвержена истерикам, да и не мерещилось ничего. В общем, позвони Луганскому, расскажи ему все как есть. Что он тебе на это ответит… Завтра никуда не выходи из дома, я пару человек все-таки пришлю. Посмотрят за квартирой. И послушать надо бы… Конечно, незаконно, но нам это не важно. И не спорь, это не обсуждается. А вообще, Маша, мой тебе совет — скройся из города на время. Дети у тебя далеко, сам Луганский в Москве, вот пусть и разбирается с проблемой. — Думаете, это поможет? У этих людей очень длинные руки. — Поможет, если сделать все быстро и грамотно. В общем, не тяни время, звони мужу. Если что-то случится, сразу же звони мне. Поняла меня, Марья? В любое время суток. — Поняла. — Вот и умница, — Ковин выбрался из-за стола. — Такси, пожалуйста, вызови. Я машину-то отпустил… — Конечно. Виктор Иванович ушел в переднюю одеваться, а Маша, заказав машину, задумчиво посмотрела на трубку домашнего телефона. С одной стороны ей стало легче, а с другой… Как рассказать все Диме она не представляла, зная его реакцию. И еще почему-то боялась, что Луганский все-таки не отступится от своего и продолжит свои опасные игры во имя бизнеса. Тем самым подставляя ее под удар. Страх был иррациональным — Маша знала, что муж ее любит, — но с собой ничего поделать не могла. — Через пять минут белая Хонда, — выйдя в переднюю, чтобы проводить, Маша улыбнулась в ответ на ворчание шефа. Он глянул на подставку с обувью и пришел в ужас от количества пар на высоких каблуках — от десяти сантиметров и выше. — И двери никому не открывай. Приедут утром Курочкин с Кораблевым, и Иван, тогда откроешь. Поняла? — Поняла, Виктор Иваныч. Не маленькая уже… — Может и не маленькая, а глупостей натворить всегда успеешь. Все, спокойной ночи. И не думай о плохом. Мы предупреждены, а значит вооружены. — Спокойной ночи, — с улыбкой пожелала Маша и закрыла за начальником дверь. Добравшись до дивана, Маша взяла в руки мобильный и посмотрела на часы. Начало первого. Звонить, конечно, было поздно, но страх заставил ее решиться на этот шаг. Пережить очередное покушение, похищение и тому подобные проблемы хотелось меньше всего. Маша еще помнила свое состояние после истории с Калабановым, после того, как из-за «шкурки» их с Альбиной перепутали и ее чуть не убили… Как ее взяла в заложники курьер, развозившая пиццу… Было страшно. И пока страх окончательно не лишил способности думать, Маша решила действовать. Дима ответил практически сразу, будто бы ждал звонка. — Дим, разбудила? — Нет, я еще работаю. Что случилось? — В общем… Мне звонили, настаивали на встрече. Якобы это очень важно для тебя… И мне кажется, что за мной следят. Дим, я очень боюсь. — Когда звонили? — Вчера вечером. — Господи… — из растерянного голос Луганского стал раздраженным и даже злым. — Я же просил… Машенька, ты можешь потерпеть еще день? Всего один день и все это закончится. Не копайся, пожалуйста, в этом. Звонков больше не будет, я тебе обещаю. Утром пришлю охранников, чтобы тебе было спокойнее. А то как же ты на работу? — Завтра я на работу не иду. Так что день пересижу дома, не волнуйся. — Что случилось? Заболела? — Нет, ничего. Ерунда. Дим, у нас убили зампрокурора… — Я слышал мельком, да. Ужас… Такая молодая женщина. — Ее убили по личным мотивам, но я так думала до сегодняшнего дня… Нам под дверь положили газету с моим интервью, фотография изуродована. Мне страшно, Дима. За мной охотятся некие преступники и твои партнеры по бизнесу, и кому я попадусь первой — неизвестно. — Надеюсь, ты заявление уже написала? — Какое заявление, Дима? — На увольнение, какое еще? — Это называется рапорт. Нет, я уходить не собираюсь. Да, это опасно, но мне нужно разобраться, что за охота на зампрокуроров. — Я сейчас все решу с охраной, и не вздумай отказываться. — Хорошо, пусть будет охрана. — Машенька, милая, ты мне веришь? — Конечно. Что за вопрос? — Потерпи еще сутки, любимая, и все закончится. Обещаю тебе — никто больше тебя не побеспокоит. Но все-таки, пока ищете убийцу твоей коллеги, не ходи никуда одна, я тебя умоляю. Пусть кто-то всегда будет рядом. — Поняла, буду брать с собой охранников. Ладно, Дим. Уже поздно… Спокойной ночи, — Маше ужасно захотелось побыстрее закончить тяжелый разговор. — Не думай о плохом, слышишь? Я рядом и все будет хорошо. Спокойной ночи, — пожелал Луганский. Маша зачем-то кивнула в ответ и отключилась. Разочарование в муже было настолько сильным, что она удивилась самой себе. Дима не первый раз просил ее написать рапорт и уйти со службы, но сейчас эта просьба прозвучала как-то нелепо и странно, будто Луганский хотел снять с себя дополнительную ответственность и убедить себя же, что опасность Маше грозит только в связи с работой, а он совершенно не при делах. Усталость чувствовалась в каждой клеточке тела, но Маша не торопилась ложиться спать. Она осторожно перешла обратно на кухню, налила себе еще чаю и, пытаясь понять, почему ее так сильно обидели слова Луганского, незаметно для себя слопала несколько пирожных. Остановилась, когда вышла из раздумий и заметила в руке эклер с подтаявшей глазурью. — Так, хватит ночного обжорства и медитаций. Делу это не поможет… Дима там, а я здесь одна. И никто мне, кроме меня самой, не поможет. Конечно же это было неправдой, но расстроенной Маше все виделось в темных тонах. И нависшая угроза покушения пугала как никогда, жить, несмотря ни на что, очень и очень хотелось.***
Фёдор, в невероятно быстром темпе поглощавший поздний ужин, поданный Альбиной, пытался для себя решить, как поступить лучше. В свете последних событий и как настоящий друг он считал, что Винокуров должен знать. Тем более, что с Женькой у него все разваливалось уже давно… Но с другой стороны, что он мог сделать, находясь в Питере? Решать внутренний спор за тарелкой вкусного бефстроганова, а потом и чаем с пирогом, было несомненно приятно. Но к единому мнению Курочкин так и не пришел. Решив, что подумает об этом завтра, он запихнул посуду в посудомоечную машину и лениво потащился в душ. Стащив через голову растянутый серый свитер, Федя достал мобильный и набрал номер друга. В конце концов, ничего криминального он не сделает — просто позвонит другу по старой памяти, поделится новостями. А там уж сам Винокуров пусть решает, как быть. — Да. — Винокуров, ты спишь, что ли? — Да если бы… Женьку жду. Няня с Васькой заснули, а я не могу… Сам-то как? Курочкин привычно закатил глаза, не одобряя такого поведения Евгении. Он всегда считал, что Женька Винокурову как минимум не пара и постоянного мозговыноса друг не заслуживал совершенно. Но свое мнение Федя держал при себе — от его «а я говорил», лучше никому не станет, а вот отношения с лучшим другом могут и испортиться. — Да помаленьку. Работаем вон… Зампрокурора убили, на ушах стоят все. Бегаем, ищем, а толку ноль. — Кого убили?! — А я не сказал? По Фрунзенскому району же, Федосцеву. На территории нашего района нашли, вроде как любовник порешил… — Федь, ты решил меня тут до инфаркта довести? Я уж подумал, что… — Да не, не. Ты чего? Я просто это… Если бы случилось то, что ты подумал, ты узнал бы по-любому. Слушай, Володь, там у Швецовой тоже проблемы. Но я тебе не говорил. — Давай в темпе, баланс-то не резиновый, — проворчал Винокуров. Он вышел на балкон, закурил, и злясь на друга, и благодаря его за звонок. — Короче, МарьСергевну опять в газете напечатали, а сегодня в прокуратуру ее соседка звонила, говорит, видела, как к к ее двери кто-то газету положил. А на фотографии ее всякие ужасы нарисованы. Вот недавно только от нее уехали… Опросили соседку, а пленки с камер пустые. Стерли все. — Какие ужасы? — Ну, типа застрелена и петля на шее, — почему-то шепотом произнес Курочкин. Они с Кораблевым, похоже, испугались за Машину жизнь сильнее, чем она сама. — Федя, глаз с нее не спускайте. Понял меня? — Ну хочешь, я жить к ней перееду? — Тебя Альбина не поймет. Короче, я сейчас за газетой выйду, погляжу, что там написано… Держи меня в курсе. — Ага. Все, Винокуров, давай пока. А то я с тобой всю зарплату уже проговорил. — Ты знаешь, что бывает за плохие новости? — Да ладно тебе, я же как лучше… — Отбой, Федь. Давай. Альбине привет, — Винокуров отключился. — Черт… Владимир выругался, понимая, что он вообще ничего не может сделать. Ни сейчас, с Женькой, отдаляющейся от него все сильнее, ни помочь Маше, которой угрожала весьма серьезная опасность. Докурив, смял в пепельнице окурок и вышел обратно в комнату. Быстро оделся, взял ключи и телефон, уже в прихожей прислушался к звукам в детской — все было тихо. Обулся и вышел из квартиры, надеясь, что за время его отсутствия Женя не вернется и не устроит очередную сцену.***
Маша, чисто символически поревев после разговора с Луганским, перебралась в спальню и едва ее голова коснулась подушки, уснула. Снилась разная калейдоскопическая ерунда, мешанина из впечатлений и информации, полученных за день. А ближе к утру сильнее разболелась ушибленная левая нога и Маша завозилась в постели, сминая одеяло и простыню. Сон затягивал все сильнее, опутывал тело липким ощущением страха и лишал возможности проснуться. В комнате, еще темной, стало светло-светло, запахло чем-то сладким и тяжелым. Как будто ладаном и цветами, и воском. В дверном проеме показалась женщина в белом наряде, окутанная дымкой. Она прошла к Машиной кровати, села у нее в ногах и странно-ласково улыбнулась. Маша с ужасом смотрела на женщину, узнавая в ней убитую коллегу. Сквозь белую тонкую вуаль она различала черты ее лица, волосы, уложенные в красивую прическу. Длинное кружевное платье спускалось красивыми складками, но сама фигура словно парила в воздухе. — Анна? Почему вы тут? Анна отогнула вуаль назад, смотря на Машу серьезно, в то же время понимающе и немного сочувственно. — Вот такая я дура, Маша. Вот такая дура. — Я не понимаю… Что это значит? — Мы же очень с тобой похожи, Маш. Подумай. И не будь такой же дурой, как я. Хорошо? — Анна накрыла ее за руку обеими ладонями. Швецову пробрала дрожь от этого прикосновения — как будто ее руку сунули в морозильную камеру. — Мне пора, — Анна чуть отстранилась, дымка вокруг нее сгустилась и она исчезла. Маша в этот самый момент проснулась с бешеным сердцебиением и паникой. Конечно, с ее работой было логично просыпаться от кошмаров, но к ним Маша всегда относилась скептически, стараясь найти логичное объяснение. Однако приснившаяся убитая Анна Федосцева, да еще и в подвенечном платье, не сулила ничего хорошего — к таким снам Маша прислушивалась, при всем своем рационализме.