***
— Блум, дорогая, где ты была? Почему ты такая мокрая? Блум! Блум пронеслась мимо матери как вихрь. Вихрь чего-то до одури печального — так, по крайней мере, ощутила Марион своим материнским сердцем. Сначала Марион беспокоил отец. Теперь дочь. Что происходит? Марион никак не могла понять. У них есть какая-то тайна, которую они пытаются скрыть? Скрыть, чтобы не расстраивать её, Марион? Марион хотела броситься за дочерью, чтобы поговорить с ней, утешить, но она уже успела узнать Блум хорошо — сейчас, в самый пик её грусти, её не стоило беспокоить: всё равно это ничего полезного не принесло бы, а только разозлило Блум. — А где же Орител? — спохватилась Королева и побежала к рабочему кабинету мужа. Она ворвалась без стука, зная, что Орител никогда не запирает на ключ, ибо если он сказал «не беспокоить» — значит, его точно никто не мог побеспокоить. Оритела там не оказалось. Марион начала всерьёз волноваться. Она прошлась по тем комнатам замка, где, предположительно, мог быть её муж, поспрашивала у прислуги, но — ничего. Женщина вышла из дворца, её тут же окатило холодным ветром и не менее холодным дождём. И когда тревожность её достигла своей высшей точки — она увидела силуэт своего любимого. — Орител! — с облегчением выкрикнула она и побежала навстречу своему мужу. Добежав, она заключила его в крепкие объятия. — Где ты был? Орител не обнял в ответ. Взгляд его был абсолютно безучастный. Но Марион этого не замечала — уткнулась ему в грудь. — А, решил прогуляться, а тут вот дождь застал, — но голос у Оритела был вполне весел. — Дождь идёт уже некоторое время! Как далеко ты ушёл? — Ох, без понятия, дорогая. Пошли внутрь, ты уже вся мокрая. Марион кивнула. Она решила пока не спрашивать про Блум. Блум не показывалась из комнаты весь день. Не выходила даже поесть. Орител пару раз подходил к её дверям, но… Но не более. Он так и не решался постучать, зайти, начать разговор. А, собственно, что он вообще мог сказать? Как оправдать себя, свой поступок? Да и что могла сказать ему сама Блум? Ведь изначально она не оттолкнула! Ответила и даже — Орител был уверен! — наслаждалась поцелуем. Так что всё это значит? Что происходит? О, Великий Дракон, если бы только Орител понимал, если бы… Лишь к ночи дождь утих. Теперь он капал мелкими, редкими каплями. Ветер не беспокоил. Природа успокоилась, и в воздухе снова витала атмосфера умиротворения, которая, после бури, чувствовалась особенно остро. И лишь к ночи Марион решилась заговорить с мужем насчёт дочери. Когда они уже лежали в постели, женщина озвучила беспокоящие её мысли: — Дорогой, у нашей Блум что-то случилось. Думаю, ты и сам это заметил. Пронеслась сегодня мимо меня, ничего не сказала, а потом заперлась в своей комнате… Уж не рассталась ли она со Скаем? Или случилось что-то другое? Я так переживаю! Да и ты какой-то… сам не свой. Может, вы что-то от меня скрываете? Орител вздрогнул и напрягся. Дрожь прошлась по его телу. Первая — паническая — мысль: «она догадывается!», но потом — более трезвая: если бы догадывалась, говорила бы совершенно не так. Орител не мог сказать, как именно тогда говорила бы Марион, но был точно уверен — не так, как сейчас. — У меня всё в порядке. Дел навалилось просто. Но никакой общей тайны у нас нет, милая. — Орител ненавидел себя с каждым словом всё больше. — Я тоже переживаю, но… мне не удалось поговорить с ней. Не думаю, что проблема в их отношениях со Скаем. — Орител закрыл глаза и подумал: «ага, проблема в отношениях со мной, чёрт возьми!», а потом продолжил: — Мы ведь сами видели их недавно — всё было хорошо. — Знаешь, милый, даже за час может произойти многое и что-то резко изменится. Да что там за час! За минуту… — И всё же я уверен, что дело в другом. — А в чём же тогда? Надо поговорить с ней завтра! Орител распахнул глаза и часто задышал. Нет, нет, нет! Блум наверняка не сможет рассказать матери о поцелуе, но тогда придётся врать, а это будет дополнительной стресс для феи. — Не стоит. Мне кажется, она сама нам расскажет, если посчитает нужным, — Орител повернулся лицом к жене. — Но… Милый, ты уверен? А если она, напротив, ждёт нашей поддержки! Ждёт, чтобы её спросили, что случилось… — Милая, — мягко начал Орител, — ты же знаешь нашу Блум. Она сильная, она не ждёт помощи. Надо — сама за ней обратится. — Орител обнял Марион. Нужно было её отговорить от мысли поговорить с Блум. — Ты, конечно, прав, но… — Давай пока просто оставим её в покое? — мужчина начал гладить Марион по голове, по спине. От нежных прикосновений она прикрыла глаза, начиная расслабляться. — Хорошо… Хорошо, дорогой, как скажешь. Надеюсь, она сама всё расскажет. Но если у неё это состояние будет в течение нескольких дней, а она будет молчать, я сама всё выясню! — Конечно, хорошо, — согласился Орител, а ненависть его к себе достигла пика. Блум не спала всю ночь. Она думала, много думала, вспоминая этот поцелуй. Её разрывало множество чувств. Она не могла себе в этом признаться, но поцелуй ей понравился, и желание повторить его было, оно существовало, оно только разгоралось где-то в закромах души феи. Но в то же время Блум ненавидела себя, жалела мать, испытывала какое-то чувство безысходности, от которого едва ли не задыхалась. Орител её отец! Кровный отец! Как они могут целоваться? Как им может это… нравиться?! И ведь Орител первый потянулся к ней — значит, он хотел этого давно?! Или нет? А может, это не её отец вовсе?! Кто-то подменил его и теперь хочет соблазнить Блум! Что за бред, что за бред, что за бред… Это точно он — её папа. Но тогда почему? Почему же это произошло? И — самое ужасное! — почему Блум ответила взаимностью? Блум не спала всю ночь. А на утро сообщила родителям, что хочет на некоторое время отправиться в Алфею, встретиться с девчонками, а потом, может, посетить Гардинию и пожить у Земных родителей.VII
10 марта 2019 г. в 20:54
Для Блум время словно остановило свой бег. И она могла услышать только лишь сердце, бьющееся в бешеном ритме. Ни промозглый ветер, ни капли дождя — Блум не чувствовала и не слышала ничего из этого: лишь стук своего собственного сердца и… тепло своего отца.
А затем в её мир словно ворвалась бомба, но, взорвавшись, она устроила лишь фейерверк эмоций, а не разруху. Орител коснулся её губ. Коснулся нежно, аккуратно, будто снимал пробу, проверял, не оттолкнёт ли Блум.
И Блум не оттолкнула. Она закрыла глаза и поддалась сладкому, странному, безумному желанию, вспыхнувшему в ней. И как только Орител почувствовал это — почувствовал, что девушка готова, — он стал целовать настойчивее, сладостнее, страстнее.
Оба почувствовали жар во всём теле, всплеск эмоций. Для них этот поцелуй словно стал проводником в другой мир — совершенно иной, мир, который больше, чем их, волшебнее, загадочнее, лучше.
Блум обняла отца за шею, крепче прижав его к себе. Поцелуй разгорелся огнём страсти — они целовались так, словно хотели испить все чувства друг друга, словно это был не их первый, но их последний поцелуй, словно этот поцелуй — нить их жизни, и без него они б вряд ли смогли жить полной жизнью.
Но в действительности этот поцелуй стал их маленькой смертью. Моральной, конечно же, но ужасной, невыносимой, поражающей в самую глубь сердца. Этот поцелуй — точка отсчёта на пути к неисправимому, к тому, что изменит их жизни навсегда.
И осознание этого всего пришло уже лишь после того, как путь назад закрыл свои двери. Блум вырвалась из этого сладострастного тумана первая — она распахнула глаза, сжала губы и с силой оттолкнула от себя отца. И после этого толчка пришёл в себя и Король. Он тут же подскочил на ноги. В его глазах читалось многое — ужас, паника, растерянность, но среди этого всего, где-то в середине, в чёрном расширенном зрачке, была любовь. Любовь. Блум хорошо умеет читать любовь в глазах других. И она прекрасно могла отличить отцовскую от… Не может этого быть!
— Что мы наделали, отец? — прошептала Блум, и шёпот её утонул в внезапно накатившем раскате грома. Но Орителу не нужно было услышать, чтобы понять.
Блум вдруг подумала о матери. О своей любимой матери. И ей стало невыносимо больно, а ещё — мерзко. Мерзко от самой себя.
Блум поднялась на ноги.
— Блум, я… — отец протянул к ней руку, но фея сделала шаг назад. А потом и вовсе побежала прочь, оставив Оритела наедине со своими угнетающими мыслями и чувствами.
Орител так и стоял про проливным дождём, слушая раскаты грома и вой ветра, но даже эти звуки бушевавшей природы не могли заглушить его бушующие эмоции. И сколько он вот так вот простоял — неизвестно.