***
***
— I–Ich möchte (М-мне бы хотелось), — тихо говорю я, боясь промахнуться, сказать чего-то не того, но, заглянув во внимательные синие глаза, чувствую накатывающее спокойствие и продолжаю, — lernen… (научиться) — Deutsch? (немецкому?) Чтобы я научил тьебя? — Он слегка улыбается, всего на мгновение, но так, что на щеках появляются ямочки. Я киваю. Потом говорю, что тоже могу попробовать научить его тому, что он вообще хотел бы узнать. Через несколько дней нахожу потёртый карманный словарь на своей парте и такую же небольшую тетрадь, на первом листе которой написано: alles für Sie (всё для тебя). Так мы оба постепенно учились чему-то друг у друга, и, думаю, если бы не этот мальчишка, я бы ни за что в жизни не стал бы просить, да и не позволил бы научить меня его родному языку. Или вообще чему-либо.***
В более-менее тёплую погоду мы рыскали по городу, смеялись, прыгали в зелёной траве или только опавших листьях, а когда наступали холода, то чаще всего мама разрешала Ягеру остаться на ужин, а однажды разрешила остаться и на ночь, но тогда он не пришёл в школу на следующий день, да и чего уж там, вернулся только через неделю с красными глазами и опухшим лицом, но когда я поинтересовался у него о том, что случилось, он хмыкнул, отведя взгляд, а потом сказал, что это «ничего страшного». Дома у Ягера я почти был и даже почти дважды. Однажды я сам явился, без приглашения, записки или чего-то ещё, что предупредило бы о моём приходе заранее, но он совсем и не обрадовался, а наоборот, был испуган и попросил подождать его где-нибудь там, где меня не будет видно из окон. Второй раз случился тоже без особого предупреждения. Тогда, когда он на неделю пропал. Но в тот раз мне никто не открыл, а я, приложив ухо к двери, даже ничего и не услышал.***
— Настолько уж я… — Он жмурится, вздыхает и поднимает руку к лицу, а я никак не могу понять оттого ли это, что у него не получалось вспомнить нужное слово или дело в том, что это слово значит, — Ничтожный? — Нет. Нет! — Недоумеваю я. С чего он вообще это решил? Пропадает где-то с недельку, щекотит нервишки, а потом так уверенно задаёт какие-то странные вопросы. — Ты чего? Да ты… Самый лучшевсехошный, слышишь? — Ich höre. (Слышу) — По-звериному щурясь лепечет Клаус, смотря куда-то вверх и поглаживая запястье, на котором что-то было. Наверное, оно просто чем-то испачкано. В любом случае, не о его руках мне стоило сейчас волноваться, а об этих вопросах, на которые он итак знает и всегда будет знать ответ.***
Ноябрь. Холодный и самый дождливый из всех осенних месяцев, ведь он предвестник зимних морозов. Время, когда в Германии, по рассказам Ягера, уже гораздо больше скучных пасмурных дней и как он радовался редкому солнышку, пускай оно и появлялось всего на пару часов. Ещё он что-то говорил тогда про ярмарки и то, как любил гулять, но я тогда пялился на покачивающиеся лысые кустарники за окном, а потому забыл, что именно он рассказывал. — Послушай, Ивущкин. — Клаус кладёт руку на моё плечо и заглядывает в глаза, когда замечает, что я перестаю слушать. — Я.. могу кое-что показать? — Валяй. — Поворачиваюсь так, чтобы смотреть ему в лицо. — В смысле, конечно. Показывай, рассказывай. — Смотри. — Он показывает на свою руку, которую я до этого считал испачканной в чём-то, задирает рукав и я вижу красиво выведенную надпись, гласящую «lebend». — Красиво. — Я не совсем понимаю, но киваю. — Мне кажется, это очень похоже на тебя. — Он опять чудно улыбается до ямочек на щеках. А я всё ещё не могу собрать всё воедино и осознать, к чему же мальчишка клонит. — Буквы? На меня? — Я громко смеюсь, потому что мне кажется это таким абсурдным. — Нет. Это слово… Мне кажется, хорошо тебя описывает. — Чт… — И тут я так внезапно осмысляю всё, только что сказанное и понимаю, что это очень похоже на историю с Аней. Но неужто он испытывает ко мне то же самое, что и она? Да что ж это, разве я… Разве могу я? Чувства берут верх, я словно нахожусь вне этого разговора, за какой-то туманной дымкой, я одновременно и злюсь, и в толк не возьму как такое вообще могло произойти, и что он такое говорит. — Да как ты!.. Господи, что же такое?! Выписал фломастером на руке какую-то дрянь и собираешься сделать из меня... Да кто ж вообще знает, что ты собирался делать, явно ведь ничего хорошего! Никто ты мне больше при таком раскладе! Тогда я всё ещё не вникаю почему Ягер убегает, расплакавшись, почему улетает обратно почти на следующий день и почему же так тоскливо от осознания того, что я только что наделал, почему же так давит это душащее чувство вины изнутри, но я, напуганный чем-то таким знакомым, но при этом необычным и иным, зачем-то выплюнул все эти отвратительные слова, прямо в душу этого голубоглазого чуда.