Запретный плод

– Что такое Дзынь, пап? – вопрос прозвучал необычайно резко в обволакивающей тишине комнаты. Дракула удивленно поднял глаза на сидящую на подоконнике дочь. Мэвис задумчиво водила пальцем по стеклу, вглядываясь в ночной пейзаж за окном и голос её, звучал любознательно, но серьезно. – Это трудно объяснить… – неуверенно начал Дракула, поднимаясь с кровати и неторопливо шагая по комнате. – Это желание защитить, уберечь того, к кому его испытываешь. – Дракула не спеша подошел к Мэвис, разглядывая её силуэт на фоне темного окна. – Хочется все время быть рядом, заботиться, поддерживать… Ты до конца поймешь это чувство, только когда испытаешь… – В голосе его была отчетливо слышна печаль. Он хотел бы защитить свою дочь, спрятать от всего, от боли и утраты, которые сам испытывал. Не хотел бы, чтоб она плакала, чтоб с её головы не упал ни один волос. Он испытывал к ней безграничную отцовскую любовь. Тогда почему в почти мертвой груди вздрагивало что-то, когда он смотрел на неё? Он находил в ней черты, повадки, движения Марты. Она была приветом из счастливого прошлого, и Дракула со всех сил хотел удержать её и сделать счастливой. Мэвис не подняла на отца взгляд во время всего монолога, и даже когда его руки заботливо легли ей на плечи, она продолжала смотреть в окно. Мэвис думала над каждой сказанной им фразой. Думала, и находила все больше и больше сходств. Желание защитить и спрятать – разве это не то, что Дракула испытывает к ней? Отец всегда был так мягок и добр, старался сделать для неё все, так от чего теперь Мэвис не может реагировать на это нормально? Почему именно сейчас появилось это неправильное чувство, которое вызывают его теплые и сильные руки на её плечах? Мэвис глубоко выдыхает, зажмуриваясь, и откидывает голову назад, утыкаясь затылком в грудь отца. Она не помнит, когда началось все это. Просто вдруг резко ей захотелось, чтоб его поцелуи в макушку становились все дольше, а объятия крепче. Мэвис не понимала, что вдруг изменилось в их отношениях, но ей стало печально от того, что у Дракулы уже был Дзынь. И какое ему дело до её собственных фиолетовых искр в глазах? – Это прекрасное чувство, мышонок. И я очень надеюсь, что тебе оно не принесет горечи, – Мэвис вздрагивает от его слов – он будто прочитал её мысли. Внутри у неё все замирает от осознания того, что хорошо ничего не будет. Это все необычайно глупо и неправильно, почти абсурдно и бредово. Так не должно быть. Они стали слишком близки друг другу. Что ей, запертой в четырех стенах, нужно чтоб испытать все это? Забота, любовь, чувство нужности и защищенности. Все это сполна дает ей Дракула. А она лишь хочет отдать ему себя. Мэвис думала лишь о нем, лежа до заката без сна. Она боялась своих чувств, не в силах понять их до конца. Она желала его прикосновений, совсем не родственных поцелуев. Она каждый раз хотела, чтоб он стер ей память, потому что она больше не могла спокойно реагировать на его объятия и прохладу тонких пальцев на подбородке. Мэвис мечтала, когда она наконец-то наберется смелости любить его. Нельзя. Это… Нереально? Ненормально? Неправильно? Тогда почему так больно? А затем Дракула едва не сорвался, когда увидел как Мэвис смотрела на того паренька, Джонатана. Он был готов опуститься до убийства человека, в тот момент, когда стал свидетелем их поцелуя. «Это не Дзынь, так, помутнение» – успокаивал себя Дракула, а сам не мог понять, что с ним творится. Он не хотел, не мог, делить Мэвис – его Мэвис! – с кем-то другим. Это была не отцовская ревность, это было непонимание того, что его дочь уже выросла. Что её внимания становилось все меньше, а объятия все мимолетнее. Это было что-то другое, о чем Дракула боялся даже думать, и поэтому молчал, не мешая. Нельзя. Так и должно быть, разве нет? Его девочка выросла… Отель пропустил появление Эрики, но Мэвис сразу заметила белый вихрь вокруг её отца. Сладкий запах её духов и не менее сладкий взгляд на Дракулу. То, как она говорила с ним, как касалась его – все это доводило Мэвис до бешенства, до горьких слез. Теперь полеты её проходили в одиночестве, а поцелуи на ночь становились все суше, пока и вовсе не пропали. «Это предательство» – и она осталась одна, без его тепла и заботы. Они отдалялись все сильнее, будто и не было никогда фиолетовых искр в глазах Мэвис, словно искаженная неправильная любовь Дракулы была всего лишь плодом её воспаленного воображения. Так и должно быть, верно? Теперь он счастлив… Тот момент Мэвис запомнила навсегда. Тогда в её груди стало тесно-тесно и больно-больно, будто сердце взорвалось на части. Они прошли по коридору друг мимо друга, словно и вовсе незнакомы. Никаких привычных пожеланий доброй ночи, или вопросов о самочувствии. Ничего. Только пустые холодные взгляды… Спустя несколько шагов Мэвис резко остановилась и замерла. Она не могла поверить. Теперь они стали чужими, будто так и должно быть. Она не чувствовала спиной его теплого взгляда, он как забыл о ней. Мэвис внезапно поняла насколько он далеко… – Пап! – почти вскрикнула Мэвис, резко оборачиваясь и кидаясь обратно, уже в распахнутые объятия. Слезы бежали ручьем, но тепло рук Дракулы успокаивали ноющее сердце. Привычный запах одеколона, ласка заботливых рук и бархат плаща вскружили голову. Мэвис уткнулась лицом в идеально выглаженный пиджак, оплетая руками бледную шею, и обнимая крепко-крепко, боясь отпустить. Словно он может исчезнуть, этот чувственный любящий Дракула, такой как раньше, до всего этого. – Тише-тише, девочка моя, все хорошо, – мужчина сжимал в руках податливое тело, вдыхая родной запах волос. Он уже и забыл её тепло, и теперь упивался моментом сполна. Вот она, его Мэвис, в его руках. Как можно думать о неправильности, когда она так близко? – Не оставляй меня одну, пожалуйста… – Мэвис запрокинула мокрое от слез лицо, вглядываясь в глаза напротив. Его тепло, его запах окружал со всех сторон, обволакивая уютом, с головы до пят, так, что в груди все замирало. А когда он коснулся её губ своими, ей показалось, что мир треснул. Она никогда не думала, что её отец может быть таким страстным. В его руках была собрана сила божеств, о которых писали в древних книгах, а губы были теплыми, почти горячими, заставляющие её цепляться за мужские плечи и задыхаться от происходящего. Прохладные мягкие пальцы заботливо утирали дорожки слез, а из черных волос выбилась тонкая прядь, перечеркнув бледный лоб, словно штрих карандаша. Такой темный, заботливый, статный, властный, готовый на все ради неё, окруженный тайной и болью, сейчас он был только её. Только ей он дарил жаркие поцелуи, окольцовывая сильными руками и целуя щеки, шею, запястья. Только под его руками она могла плавиться от жара и желания, бормоча ни то «отец», ни то «Драк». – Никогда. – Дракула слов на ветер не бросает. Своим именем не разбрасывается. И Эрики не стало, как и Джонни. Они канули в Лету, словно никогда их и не было здесь. Не осталось ни единого воспоминания о них, только запах терпких духов на рубашке Дракулы, да рыжий волосок на платье у Мэвис. Жители Отеля, будто никогда и не знали человеческих приятелей. Остались только они. Две заблудшие души, на теплой от солнечного света черепичной крыше. Два потерянных огонька, на фоне серебристого диска луны. Теперь лишь вдвоем. Только он и она. Навечно.