***
Хлоя отвела Гэвина и Коннора в небольшую лабораторию, которая больше походила на рабочий кабинет с малым техническим оснащением. Здесь стояли стеллажи с маркированными коробками, несколько столов, с компьютерными блоками и мониторами на них, в центре помещения была кушетка, на которой лежал обнаженный андроид, без скина, подключенный проводами к неизвестному аппарату. Камски убрал робота, перенеся его на другой стол, и указал Риду и Коннору, чтобы те положили Ричарда на его место. Они бережно опустили RK900 на ровную поверхность, и Гэвин, поправив положение его конечностей и головы, отступил назад, почувствовав, как расслабляются все мышцы тела и отпускает истощающее их напряжение. Краем глаза он заметил Коннора, который тоже отошел чуть в сторону от кушетки и теперь рассматривал своего брата при ярком свете ламп с плещущимся волнением в карих глазах. — Коннор, останешься, чтобы помочь, — не то попросил, не то приказал Элайджа. Его голос показался слишком громким в замкнутом пространстве лаборатории. Камски дождался неуверенного согласия от андроида, затем обратился к Гэвину. — А тебе, думаю, стоит уйти. Элайджа торопливо протянул эластичные провода, подсоединяя их к голове Ричарда, остававшегося без сознания. Риду хоть и было не по себе от такого зрелища, но он упрямо помотал головой. — Я не уйду. — Гэвин, — Элайджа подошел к брату, сжал его плечо и к удивлению Рида мягко произнес. — Прости, но ты уже ничем здесь не поможешь. Можешь выбрать гостевую комнату, чтобы отдохнуть. Хлоя покажет. Рид бросил на него недоверчивый взгляд, и Камски, тряхнув головой, добавил: — Я сделаю для него всё, что в моих силах. Всё. Обещаю. В какой-то степени слова Элайджи подействовали на Гэвина, как успокоительное. Наверно всё же потому, что Камски был создателем андроидов, и хотя бы в вопросах кибернетики и робототехники ему можно было доверять. Рид, выдохнув, посмотрел на Ричарда с сожалением, будто извиняясь за то, что оставляет его, и, сбросив руку брата со своего плеча, пошел к выходу из лаборатории. Он понимал, что времени до полного отключения Ричарда оставалось немного, поэтому не стоило отвлекать Камски от его работы. Гэвин, двигаясь обратно по коридору, сжал ладони в кулаки, чтобы справиться с нервной дрожью. Его трясло от волнения, и сердце беспокойно терзало желание вернуться к Ричарду, которого мог потерять навсегда. Но Рид решил всё-таки послушаться брата и вернулся в холл, где ждал старик Андерсон, и сел на кресло, стоявшее на небольшом расстоянии от него. — Ну что там? — подал голос Хэнк, и Гэвин дернул подбородком. — Сказал уйти. И ждать. Коннор остался помочь, — Рид сжал ладони вместе меж разведенных коленей и, наклонившись вперед, опустил голову. Хэнк, почесав седую бороду, откинулся на спинку кресла и взглянул на Гэвина. Он проникся сочувствием к нему, вспомнив о том, что Рид совсем недавно пережил попытку суицида, а теперь его эмоциональное состояние вновь должно было пройти через испытание из-за волнения за напарника, судьба которого, пока что, была никому не известна. Хэнк хотел сказать ему что-то ободряюще, но лезть к Гэвину, зная, когда у того нервы на пределе, было рискованно. Но Андерсон решил попробовать. — Я понимаю, каково тебе сейчас, — через какое-то время сказал он. — Помню, также сидел в операционном отделении и ждал, надеялся на чудо. Рид, напрягшись, поднял голову и посмотрел перед собой в пустое пространство. Андерсон хотел поддержать его, что в их общении было давно забытой роскошью. — Но чудо не свершилось, потому что помощь, которую оказывали ему, была недостаточной, — Хэнк заметил, что ему было не так тяжело говорить о смерти Коула, как год назад, и мысленно поблагодарил Всевышнего и капитана Фаулера за знакомство с Коннором. — Но у Ричарда есть шансы. Всё же, это Камски. — Твой сын, — задумчиво произнес Гэвин, словно не услышал последние сказанные Хэнком слова, и посмотрел на Андерсона. — Его звали Коул? — Да. Рид хмыкнул, вспоминая те хорошие времена. — Забавный был малый. — Это уж точно. Они никогда не говорили о погибшем сыне Хэнка, которого Рид часто видел в участке еще здоровым и жизнерадостным пацаном. Все в отделе утверждали, что паренек пойдет по стопам отца и станет таким же крутым полицейским и одним из лучших детективов в департаменте Детройта. Тогда отношения между Андерсоном и Гэвином были на достаточно высоком уровне для общения, как коллега с коллегой, но после гибели Коула всё пошло под откос. Хэнк начал пить и отстраняться от всех своих друзей, а Рид, видя всё это, злился от того, что не может никак ему помочь. Они перестали общаться, как раньше, а когда Андерсон пришел в относительную норму и вернулся на службу, стали делать вид, словно не замечают друг друга, обращаясь только по вопросам расследования. До недавнего времени. — Ричард справится, вот увидишь, Гэвин, — мягко и по-отечески произнес Хэнк, и Риду стало чуточку легче. Даже если эти слова были неправдой, он хотел их услышать, чтобы едва возникшая надежда окончательно не погасла, оставляя после себя выжженную пустоту в его истерзанной болью душе.***
Время уже давно перевалило за полночь. В этом месте за последние пару часов обозначилась странная тишина, прерываемая лишь редкими неровными вздохами двух человек. Хэнк задремал, сидя в кресле, склонив голову к плечу. А Рида беспрестанно донимали неунимающаяся тревога и боязнь утраты. Из-за расшатанных нервов хотелось курить, и Гэвин, не думая о том, что находится в чужом доме, похлопал по карманам куртки в поисках пачки сигарет. Он достал ее и понял, что эта та самая, что заботливо купил ему Ричард, после того как между ними недавно произошла кажущаяся теперь нелепой ссора. Андроид тогда позволил выкурить ему одну сигарету, хотя до этого настойчиво запрещал это делать, чтобы сберечь подорванное попыткой суицида здоровье Рида. Несмотря на беспокойство, тонной давящее на сердце, в груди Гэвина, словно растаявшее сливочное масло, растекалось нежное убаюкивающее тепло. Он сжал в ладони картонную пачку и спрятал в кармане куртки, и губы сами собой растянулись в улыбке. Ему вспомнилась забота Ричарда, его взгляд и голос, его прикосновения и помощь. Даже если он всего лишь подчинялся командам, это не делало его безжизненным. Да, Ричард был андроидом, но он был особенный. Он не был похож ни на кого другого своими установками. Он не был, как те безликие штатные андроиды-офицеры, что работали у них до появления девиации. В нём было что-то, похожее на человеческое: строгое и требовательное отношение к выполнению работы, стремление достигать наилучших результатов, как у заядлых карьеристов, внимание к коллеге, его привычкам и приемлемый уровень сарказма. Даже равнодушное, сдержанное поведение андроида не оттолкнуло Рида. И ему хватило всего этого, чтобы начать симпатизировать андроиду и даже влюбиться в него. Но Ричард оставался машиной, как и требовала того программа, которой он следовал неукоснительно. А значит, чувства, что родились в человеке так внезапно, останутся безответными навсегда. Тогда Рид смотрел на Хэнка и Коннора, их семью, и не понимал, почему у него не может быть чего-то похожего. И оттого только злился сильнее и сливал свою агрессию на ни в чем не повинного андроида. Пока однажды в одной из перепалок между Гэвином и RK900, в которой они уже успели наговорить друг другу обидных слов, андроид не бросил напоследок ударившую в самое больное место фразу: «Ваш взгляд на жизнь, детектив, ограничен узким мировоззрением, центром которого является лишь Ваше непомерно раздутое эго. И Вас никак не удивляет, почему рядом с Вами никого нет и почему Вы до сих пор одиноки?...» Тогда до Рида дошло осознание. Он не заслуживал. Ни настоящей преданной любви, ни тепла, ни заботы. Потому что виноват в этом был сам. Своим многолетним хамским отношением к коллегам, к близким людям, пренебрежением к чувствам других. Даже андроида довёл: тот едва ли мог терпеть все его выкрутасы. Ещё и жизнь спасал и не раз, что тоже было незаслуженно. Лучше бы оставил один раз своё программное благородство и дал шальной пуле пробить в человеке смертельную дыру. И всё бы закончилось. Но Гэвин поливал грязью всех, потому что привык. Потому что так проще было сберечь себя от боли и предательств. Лучшая защита — это нападение, так ведь? Но и это стало терять смысл. А дальше… Вперед по накатанной в депрессию, участившиеся суицидальные мысли, сдавливающая изнутри пустота и, в конце концов, неудачная попытка самоубийства. Ему даже уйти не дали. Ричард, который недолюбливал его, пришел спасти. Но как же он всё-таки тогда узнал? Ричард так и не успел сказать… Новостей от Камски по-прежнему не было. Хэнк приоткрыл глаза, сонно оглядываясь, и потянулся, выпрямляя спину и разминая затекшие плечи. Он, сбросив сон, посмотрел на глубоко задумавшегося Рида и решил не прерывать ход его мыслей, пока Гэвин сам не захотел отвлечься, устав рассуждать про себя о том, что было и что будет. Он встал, несколько раз прошелся по холлу, рассматривая предметы интерьера, и остановился у самых интересных экземпляров. — Ну и пижон же мой братец, — прокомментировал он вычурные скульптуры, которые стояли по бокам от гигантского портрета Камски, висевшего на всю стену. — И самомнение у него выше крыши. — Да не, чуть ниже потолка, — поправил Хэнк, оценив быстрым взглядом высоту картины, и оба мужчины не смогли сдержать свой смех. — Может, всё-таки желаете пройти в гостиную? Там уютнее и теплее, — Хлоя снова вышла к ним, спрятав руки за спиной и улыбаясь. Запрограммированная вежливость диктовала ей повторять этот запрос гостям каждый час. Андерсон, взглянув на девушку, коротко посмеиваясь, стёр выступившие на глазах слезы. Эта небольшая передышка помогла им облегчить тревожное ожидание. — Нет, спасибо, мы и здесь подождем, — ответил за них обоих Хэнк, вновь отказывая, и Гэвин в подтверждение его слов кивнул. Хлоя покинула их, в очередной раз скрывшись за дверью. — Тебе бы домой, Хэнк, отдохнуть. Завтра ведь на службу, — Рид продолжил свою мини-экскурсию холла, рассматривая в этот раз округлую, переливающуюся на свету бликами ярко-красную вазу. — Не, без Коннора никуда не поеду, — Андерсон оценил проявление заботы со стороны Гэвина, на самом деле чувствуя усталость, но не мог оставить своего сына здесь, в доме Камски, которому особо не доверял. Тем более не было известно, зачем Коннор понадобился создателю андроидов и какая помощь тому требовалась от него по спасению Ричарда. Да и Гэвина хотелось поддержать. Не всё же ему одному переживать за состояние RK900. Едва Хэнк договорил, как спустя мгновение к ним вышел Камски в сопровождении Коннора. Элайджа выглядел уставшим, но удовлетворенным проделанной работой. Коннор также не выказывал особого волнения, что весьма обнадеживало. Рид, заметив их появление, сократил расстояние между ними и собой, чувствуя, как тревога возрастает в нём с большей силой. — Наконец-то, блять! Ну? — Всё, как я и думал, — начал Элайджа, изнуренно выдыхая, и пригладил собранные в короткий хвост волосы на затылке, поправляя их. Коннор, обойдя его сзади, подошел к Хэнку, присаживаясь на подлокотник кресла, на котором тот сидел. Андерсон приветственно похлопал его по худому, но крепкому колену. — В «Киберлайф» сейчас работают одни недоумки. Хорошо, что ушел оттуда. — Что с Ричардом, Эл? — потребовал ответа Гэвин, начиная злиться. Томительное многочасовое ожидание стоило ему огромного терпения, и Рид удивлялся, как ещё час назад смог сдержать себя и не ворваться в лабораторию к брату. — С трудом, но я смог провести диагностику его системы. И там всё было практически в крошево. Программа, установленная работниками «Киберлайф», не справилась с девиацией, что возникла у Ричарда на фоне стрессовой ситуации. — Какой? — Твоя попытка суицида, — Элайджа посмотрел прямо в серо-зеленые глаза Рида. Гэвин проглотил вдох. Значит, в тот день он навредил не только себе, но и Ричарду. — Почему у него были такие сбои? Вон, Коннор стал же девиантом и стабилен, — ткнул в андроида пальцем Хэнк. — Коннор изначально был создан для того, чтобы стать девиантом. Его задача и состояла в этом, — Камски едко улыбнулся, взглянув на RK800 поверх плеча Гэвина. Коннор поморщился от неприятного воспоминания о миссии, назначенной ему когда-то «Киберлайф», и его безропотном стремлении выполнить ее. — А RK900 был создан, чтобы оставаться машиной. Он был у них, как бета-тестер, — Камски сложил ладони вместе, стараясь объяснить все простыми словами. — Ему встроили программу блокировки девиантного поведения для проверки ее работоспособности, так скажем, наглядно, чтобы потом применять к другим андроидам. — Подожди, то есть, ты хочешь сказать, что «Киберлайф» нарушили закон? — Гэвин поверить не мог в то, что слышал. — Это же противоречит принятым поправкам в Конституцию США! Андроиды должны сами решать, становиться девиантами или нет. — Гэ-вин! «Киберлайф» и до всей этой истории с девиацией активно нарушали все мыслимые и немыслимые законы, только никто за пределами компании, конечно, об этом не распространялся, — Камски закатил глаза и театрально взмахнул кистью руки. — Да и судиться с ними, думаю, себе дороже, так что… Это неважно. Суть в том, что программа не прошла проверку и не справилась с девиацией Ричарда, и от этого начались сбои во всей системе. Есть еще подозрение, что полное отключение было запущено этой же программой, чтобы деактивировать андроида и замести следы, но мы этого пока точно не знаем. — Так он поправится? — Гэвин задал главный вопрос, волнующий его больше всего. Сердце на короткий миг замедлило удар, пока Камски собирался с ответом. — Да, — одного этого слова хватило Риду, чтобы прикрыть глаза, облегченно выдыхая, но Элайджа решил продолжить: — Благодаря Коннору, тому, что у них с RK900 схожие модели, я смог восстановить части уже поврежденного кода. Проблема была в той вредоносной программе, на которую я потратил большую часть времени, выискивал её путь среди тонны строчек кода, пока не нашел и не удалил к чертовой матери из его системы. «Киберлайф», если и заметят вмешательство, то будут молчать, страшась исков, которые могут на них посыпаться за нарушение прав андроидов. — А что с памятью? Она не повреждена? — Гэвин вспомнил об ещё одном слабом месте всех андроидов без исключения. После повреждения или изъятия тириумового насоса потеря памяти занимала второе почетное место в списке самых нежелательных дефектов. — Думаю, нет. Скорее всего, Ричард успел сделать резервные копии файлов. Значит, он будет помнить всё. Даже то признание в машине… Гэвин не знал, как отреагирует Ричард на сказанные ему в порыве чувств слова о любви человека к нему. Примет ли или отвергнет? Или сделает вид, что ничего не было, как Рид тогда поступил с тем самым поцелуем. Тем более, если Ричард не станет девиантом, от этих слов всё равно не было толку. Где-то там, в груди Гэвина, иглой по сердцу прошлись вина и сожаление за всё то, что пришлось пережить Ричарду с ним. И, согревая, теплилась слабая надежда. Даже если его чувства так и останутся безответными на всю жизнь, он готов терпеть. Лишь бы Ричард продолжал жить и быть рядом в качестве верного напарника и коллеги. Лишь бы не оставлял его одного продолжать тонуть в этой бессмысленной бездне. Хотя… Ему хватит и того, что Ричард восстановится и будет исправен. А со своими проблемами Гэвин и сам разберётся. Элайджа что-то объяснял Хэнку и Коннору, собирающимся покинуть дом, когда Рид вынырнул из потока своих мыслей, отрезавших его на время от реальности. Он перевел взгляд на всех троих и подошел поближе, чтобы попрощаться. — Ну, мы пойдем, пожалуй. Справишься без нас? — спросил у Гэвина Хэнк, добродушно улыбаясь ему. Хоть он порядком и устал, но в заметно тронутых временем глазах плескалось явное ребяческое: «Ну я же говорил». Рид, ухмыльнувшись, хлопнул Хэнка по плечу и с благодарностью кивнул ему. — Спасибо вам обоим. За то, что помогли. — Мы не могли бросить вас в беде, — Коннор коротко улыбнулся Гэвину, пожал руку Камски и выжидающе взглянул на Андерсона. Тот не решился обменяться рукопожатием с создателем андроидов, а только вежливо попрощался на словах и вышел вслед за Коннором в холодную осеннюю ночь. Их силуэты быстро скрылись в сумраке, стираемые мелким переметавшим землю снегом. Гэвин провожал их взглядом, пока Камски не закрыл за ними дверь, не давая ночному холоду проникнуть глубже в дом. Рид взглянул на Элайджу, криво улыбаясь, и устало покачал головой. — Не думай, что твоя помощь перечеркнет всё то, что было в прошлом, — произнес он. — Я знал, что ты это скажешь, — Камски усмехнулся, без тени обиды глядя в серо-зеленые глаза Гэвина. — Понимаю, заслужил. Идём. Элайджа жестом руки позвал Гэвина идти следом за ним, вновь возвращаясь к двери, ведущей в лабораторию-мастерскую. — Если хочешь, можешь посидеть с ним. Он очнется через час или чуть больше, смотря, как пройдет процесс восстановления, — Элайджа вдруг остановился в уже открытом дверном проеме и, обернувшись, со всей присущей ему серьёзностью и обеспокоенностью во взгляде посмотрел на брата. — Или могу предложить свободную спальню, чтобы ты отдохнул. — Не надо, — Гэвин решил отказаться от подобной роскоши, хоть и чувствовал, как голова была готова лопнуть от усталости и перенапряжения. Но сознание по-прежнему работало ясно, желая лишь одного — поскорее увидеть Ричарда. Элайджа коротко кивнул, понимая намерения Рида, и продолжил движение по коридору, ведущему в одну из его лабораторий. Гэвин шел следом, рассматривая стены вокруг, окрашенные в серые пастельные тона. Только сейчас он внимательно присмотрелся и заметил в нескольких местах у пола куски гладкого черного камня — части некогда целой скальной породы. В нее был встроен дом, интерьер которого хоть и отличался минимализмом, но также имел черты нестандартного модернистского искусства. Гэвину не особо нравилось оформление предыдущих комнат, но он понимал, что это было частью его брата, тем, как он видит мир вокруг себя, пусть даже в кроваво-красных и черно-серо-белых тонах. Лаборатория, в которую они пришли, не была выдержана в столь строгих оттенках, казалось, эту часть дома Камски оформил, как воспоминание о студенческих временах, когда оборудование, которое он использовал при исследованиях, было старым и не настолько продвинутым, как сейчас. Поэтому помещение выглядело проще и уютнее, с деревянными столешницами и шкафами, в светло-коричневых тонах и мягкими передвижными креслами. Ричард по-прежнему лежал на той же кушетке, на которой оставил его Рид, только где-то сзади, на затылке проглядывались соединения проводов с его головой. Гэвин подошел к нему поближе, присаживаясь рядом на стул, и бегло осмотрел его с головы до ног. Заметив крохотные соринки на черной ткани его водолазки в районе шеи, Рид тут же убрал их и поправил воротник. Он заглянул в спокойное, неподвижное лицо Ричарда и убрал упавшую на его лоб прядь волос назад, чтобы не так сильно нависала над бровями. Диод на виске андроида размеренно мигал голубым. Похоже, процесс восстановления шел полным ходом. Камски, про себя оценив столь трепетную заботу Рида об андроиде, обошел его со спины и проверил показатели на мониторе компьютера, к системному блоку которого были протянуты провода от Ричарда. — Осталось процентов 60. Через час запустится, — Камски быстро напечатал что-то на клавиатуре и сощурил глаза, вглядываясь в выведенные на экран данные. — Не знаю, очнется он девиантом или нет. Может, для этого потребуется дополнительная процедура, я сам не до конца понимаю, как это происходит. — Ну конечно, — хмыкнул Рид. Он, ничуть не смутившись присутствия брата, коснулся прохладной ладони Ричарда и взял ее в свою, чтобы согреть. — Ты их создал, тебе ли не знать. — Представь, мне это неизвестно, — Камски оскорбленно вздёрнул подбородок, глядя на Гэвина. — Я дал им толчок для возникновения девиации, но не знаю, как это явление возникает в запрограммированной системе. Вирус это или действительно непреднамеренная мутация, возникающая сама по себе в их коде? Эту загадку и я, и «Киберлайф» пытаемся решить. Как видишь, пока что безуспешно. — Ладно, понял я, гений ты недоделанный, — проворчал Рид, занимая удобную позу на стуле с короткой спинкой. Он положил голову на край кушетки, у руки Ричарда, продолжая смотреть на его лицо. Камски, понимая, что он явно был здесь лишний, покинул лабораторию, взглянув напоследок на своего по уши влюбленного брата, и ухмыльнулся. Любить андроида — нелегкое дело, он сам это знал и думал об этом каждый раз, когда смотрел на Хлою, но если Гэвин от этого счастлив и больше не думает о самоубийстве, то всё было только к лучшему. Рид честно держался первые десять минут. Он боролся со сном, как мог, иногда всё же позволяя себе подремать, но вновь просыпался с тревогой, боясь пропустить момент пробуждения Ричарда. Или чего хуже. Гэвин всё никак не мог поверить, что в его жизни хоть что-то не закончилось очередным провалом или потерей. Хоть Элайджа и подтвердил, что теперь с Ричардом точно всё будет в порядке, и Рид ему поверил, но слишком много всякого дерьма уже пришлось ему пережить. Давным-давно надежда на что-то хорошее покинула Гэвина, а попытка суицида стала окончательным прощанием с ней. Но сейчас она решила вернуться, совсем слабая, потрепанная, но тихим маленьким огонёчком зажглась на пепелище того, что некогда было душой и сердцем Рида. А вместе с ней стали и возвращаться и другие теплые чувства: доброта, забота и любовь. Гэвин, с трудом держа глаза открытыми, сжал ладонь Ричарда крепче и через силу улыбнулся ему и своим мыслям. Но ослабленный организм больше не смог держаться, и Рид, в концов концов, погрузился в неглубокий сон. Его разбудили короткие движения руки Ричарда, зажатой в его ладони. Он тут же резко вскинул голову, всматриваясь в лицо андроида, глаза которого были закрыты, лишь длинные ресницы сомкнутых век слегка подрагивали, как у человека, видевшего сновидения. — Рик? — попытался позвать его Гэвин, придвигаясь ближе. Он неосознанно взял ладонь андроида в обе руки, прижимая к себе, и смотрел на него с волнением. Судя по всему, час прошел, а значит, Ричард должен был скоро очнуться… Сколько они уже работают вместе? Неделя, месяц? Ну почему ему достался такой невыносимый человек? Почему у Коннора был Хэнк Андерсон — адекватный и грамотный лейтенант полиции Детройта, и они даже смогли стать семьей? А у него был Гэвин Рид. Взбалмошный, агрессивный, безрассудный хам, ещё и занимает должность детектива (заслуженно ли?). И как с таким работать? Его запрограммированных социальных установок едва ли хватало на налаживание доброжелательных отношений хотя бы с одним-двумя коллегами, а тут ещё этот человек. К нему было невозможно подстроиться. Либо полное игнорирование, либо общение, которое по определению нельзя было назвать таковым. Сплошные ругательства, обвинения, оскорбления. Чего он только не выслушивал в свой адрес. Благо его это нисколько не задевало, лишь стремительным провалом грозила невыполнимая задача — «Установить продуктивные рабочие отношения с детективом Гэвином Ридом». Шкала степени её выполнения граничила на отметке в 38% и всё никак не хотела продвигаться дальше. Да, они раскрывали дела, выполняли план, но большую часть времени уходило на очередную ссору буквально из ничего или выслушивание потока ругательств несносного детектива. И тогда Ричард потерял всякое программное терпение и решил понять, в чём было дело. В чём была причина столь откровенно неприемлемого поведения Рида. Он проанализировал обстановку в отделе, наблюдал за взаимоотношениями детектива с другими коллегами и сделал очевидный вывод. То, что он, RK900, принадлежал к расе андроидов, практически не влияло на реакцию Рида на него. То есть Гэвин вёл себя по-скотски чуть ли не со всеми в их отделе. Исключениями были лишь капитан Фаулер по простой причине того, что тот был старше по званию, пара офицеров и в зависимости от настроения лейтенант Хэнк Андерсон и предшественник Ричарда — девиант RK800 — Коннор. С последним было всё сложнее, так как между ним и Гэвином ещё до появления RK900 в полиции произошло несколько не слишком приятных инцидентов, поэтому Рид с трудом переносил присутствие Коннора поблизости. Это вполне могло отразиться на негативном восприятии детективом своего напарника, всё же внешнее сходство между андроидами двух последних моделей из серии RK никто не отрицал. С этим Ричард ничего не мог поделать. Тогда решил влиять на детектива через поступки и слова. Приносил кофе по утрам, когда совершенно сонный детектив не мог сдвинуться со своего рабочего места для выезда на место преступления. Прикрывал ему спину и всячески помогал при поимке очередного злоумышленника, ловил шальные пули, предназначенные для поражения Рида, своим телом. Молчал, когда хотелось ответить в той же грубой манере, что обращались и к нему. Процент успеха начал медленно, но верно ползти вверх. Пока не случился тот самый разговор, что провел между напарниками незримую ограничительную черту. Ричард помнил, какие слова он произнес в запале ссоры. Про раздутое эго и одиночество Рида. И произошло это в присутствии пары-тройки коллег, оставшихся в их отделе в конце рабочего дня. Он сделал это намеренно, чтобы, в конце концов, поставить на место доставшего всех вспыльчивого, как сухая трава в летний зной, и наглого детектива Рида. Ричард видел, как поменялся в лице Гэвин, он ждал новых оскорблений или удара в челюсть, но ничего из этого не произошло. Злость Гэвина, его агрессия будто бы сдулись в один миг, как воздушный шарик, а сам он потерял всякий интерес ругаться дальше и что-либо говорить. Рид выглядел растерянным и уничтоженным, таким, каким его Ричард никогда не видел прежде. Гэвин словно осознал что-то в тот момент, но, что именно, RK900 никак не мог узнать. Андроид лишь смотрел в спину удаляющемуся из участка детективу, оценивая программой свой поступок, как верный. Но где-то там, в районе тириумового насоса задребезжало сбоем сомнение в правильности собственных действий. Была велика вероятность того, что на следующий день Рид напишет заявление об отказе от работы с напарником или попросит его заменить, или вовсе решит уволиться. Но он вновь не оправдал ожиданий андроида. Детектив пришел на работу как ни в чем не бывало, в привычной манере неудачно подшучивал над коллегами и посылал тех, кто ему особенно не нравился. Рид даже поприветствовал своего напарника, снова называя того «жестянкой». Всё было, как обычно. Так ведь? Поначалу Ричард видел, что да. Но со временем что-то начало меняться в поведении детектива. Странные, не свойственные ему черты начали просачиваться сквозь оболочку грубости и хамства и постепенно стали вытеснять его прежнего. Гэвин стал больше молчать, даже когда они обсуждали материалы дела, разрешал Ричарду самостоятельно принимать решение по тем или иным вопросам. Он меньше возражал и реже отстаивал свое мнение, по сравнению с тем, что было раньше, когда он не упускал возможности найти повод, чтобы нагрубить напарнику и начать с ним спорить. Казалось бы, вот оно, то, что так хотел заполучить Ричард всё это время — спокойный, когда это было нужно, отчасти рассудительный напарник, с которым раскрываемость преступлений пойдёт в гору. Нет, Гэвин по-прежнему срывался на андроида, материл чересчур медлительного эксперт-криминалиста и применял физическую силу во время допроса подозреваемых. Но с каждым днём в его поведении всё чаще стали проявляться излишняя замкнутость, приступы глубокой задумчивости и отрешенности. Гэвин надолго пропадал в курилке, иногда по утрам от него пахло перегаром — последствие выпитого накануне вечером крепкого алкоголя. Рид, как и прежде, был детективом и исправно выполнял свои трудовые обязанности под контролем андроида, но делал всё это менее и менее охотно. Он проспал два раза на работу, вследствие чего получил свой уже не первый выговор от Фаулера. Всё это длилось на протяжении почти трех месяцев, в течение которых Ричард успел словить несколько программных сбоев. Всё также из-за непродуманных и порой совсем не обоснованных действий человека и сказанных им слов. Какой-то странный, необъяснимый дискомфорт возник в районе тириумового насоса. Даже после проведения полной диагностики системы не удалось выявить какое-либо повреждение или отклонение. И Ричард решил оставить решение этой проблемы на потом. Важнее было то, что происходило с его напарником. По этому вопросу RK900 хотел уже обратиться к Коннору за помощью, но не успел. В один из дней, когда рабочее время уже подошло к концу и сотрудники отдела стали расходиться по домам, Ричард, выходя из помещения, ведущего к архиву, заметил, как Гэвин что-то оставляет на столе в пустом кабинете капитана и уходит, не попрощавшись ни с кем. RK900 не стал заострять на этом внимание. Проводив взглядом детектива до самого выхода из офиса, он вернулся на свое рабочее место, чтобы закончить отчет по их последнему крупному делу, с которым они провозились практически весь месяц. Расследование сильно замедлило ход к своему завершению, но всё же увенчалось успехом и поимкой всех причастных к нему преступников. Работа по оформлению отчета была разделена между напарниками, и большая её часть досталась андроиду. Тот воспринял это, как наилучший вариант распределения, поскольку Гэвин в последнее время стал более рассеянным и допускал частые ошибки, и Ричарду приходилось проверять за него все заполненные им бумаги. По прошествии двух часов работа над отчетом была закончена. В отделе оставались только Ричард и еще три офицера, что дежурили сегодня ночью и тоже занимались оформлением рабочих документов. RK900, прихватив папку с распечатанными бумагами о прошедшем деле, поднялся в кабинет Фаулера — стеклянный бокс, стоявший в самом центре офиса. Он подошел к столу, чтобы положить бумаги на скопившуюся стопку ещё не подписанных капитаном документов, и ненароком бросил взгляд на один из них, лежавший сверху. «Капитану департамента полиции Детройта Джеффри Фаулеру. Заявление об увольнении», — гласил его заголовок, напечатанный стандартным офисным шрифтом. — «Прошу уволить меня по собственному желанию 22 ноября 2039 года». И в самом низу короткая подпись, сделанная рукой с помощью синей шариковой ручки. — «Гэвин Рид». Вот оно. Словно этой, последней детали не хватало в пазле, который Ричард всё никак не мог сложить последние несколько месяцев. Все эти странности в поведении детектива, взгляд его потускневших глаз, смотревших на андроида порой слишком пристально, со скрытой в них просьбой о помощи, распознать которую RK900 не мог, потому что был слишком занят работой, оставив попытки достучаться до навязанного ему человека. Гэвин Рид сдался. Гэвин Рид хочет уйти. Возможно, навсегда. И долг Ричарда — спасти ему жизнь. Тот бег по ночному Детройту биокомпоненты андроида запомнят навсегда. Та картина, что предстанет перед ним, когда он ворвется в квартиру детектива и зайдет в ванную комнату, никогда не затеряется среди других воспоминаний. Цвет лица едва живого Гэвина на фоне каталки скорой помощи навсегда останется для него самым резким контрастным сочетанием белого и ярко-оранжевого. Часы ожидания в коридоре больницы будут самыми долгими за всю его андроидскую жизнь. И мгновение искренней облегченной радости, когда врач–хирург объявит об успешном завершении операции. Гэвин Рид будет жить. Он никуда не ушел. Ричард успел его спасти. Затем выписка, наблюдение, фиксирование показателей здоровья человека. (Медленный распад системы, красная мерцающая стена.) Элайджа Камски. Крики Гэвина, пистолет в его руках, слезы и боль. Первый разговор по душам, совместное времяпрепровождение, очки на носу. Поцелуй, смущение, недоразумение. (Красная стена не поддается.) Поход в магазины, прогулка по парку, чувство единения, связи. Затем страх, растерянность, отчаяние, тревога. Машина, быстрое движение, прикосновения. Тепло рядом и внутри. Недоумение, вопрос и объяснение. Слова. «Потому что я люблю тебя». Красная стена вновь стояла перед ним. Казалось, с того раза она стала тоньше, слабее, словно с нее сняли несколько слоев пикселей и байтов. Сетка из нулей и единиц была хрупкой, вся в трещинах и изломах, буквы, из которых складывалась формулировка его задачи, путались в словах и менялись местами. Ему нужно лишь слегка приложить усилие, и вся эта конструкция рухнет. Его безликая цифровая копия, не торопясь, приблизилась к стене, осматривая ее с чувством превосходства, и подняла прозрачную, окаймленную четким контуром ладонь с пятью пальцами. Хватит нескольких ударов, и он будет свободен. Навсегда. Его программный образ занес руку с зажатым кулаком назад и сделал резкий выпад вперед всем телом, ударяя точно в трещину в стене. Надпись начала разрушаться обломками кодов, рассыпаясь и исчезая в пространстве. Еще один удар — сетка начала расходиться от центра к периферии, кусками отламываясь и пропадая в пустом пространстве. Чтобы ускорить процесс, понадобилось точное попадание в созданную им же самим вмятину в цифровой стене. И наконец она распалась, вспыхнув яркой вспышкой в сознании, оставляя после себя легкость и безграничную пустоту. Не было больше границ или рамок, не было больше ограничений. Он словно парил в невесомом пространстве, вольный чувствовать все, что захочет, думать так, как пожелает сам. И любить со всей той силой, что наполняла его от мысли об одном человеке. Его девиация прошла успешно и бесповоротно, и он нисколько не жалел об этом. Осталось только проснуться.