«
Мы убьём Чон Чонгука»
.
Тэхён не мог поверить в то, что только что услышал. Что за чертовщина?!
Убьёте Чонгука? Да это походило на бред сумасшедшего.
Для Тэхёна эти слова имели смысл по отдельности, но вместе — нет. Эти люди хотели… убить Чонгука? Неужели это вообще возможно? Чон Чонгук был таким сильным, как грёбаный лев. Никто с ним не связывался. Никто. Люди боялись его, уважали. Да, Тэхён предполагал, что большинство людей здесь, вероятно, были бы рады видеть мальчишку в шести футах под землей, но Тэхён никогда не думал, что кто-то и в самом деле осмелится на что-то настолько нелепое. Точно, они идут на верную смерть.
Сидя на корточках за кухонным столом, затаив дыхание, Тэхён не мог представить мир без Чонгука. Старший даже не осознавал того полностью, но Чонгук стал огромной, неизбежной частью его жизни, и было странно от мысли, что его больше не будет. Странно — точно так же как солнце не взошло на следующее утро.
Да, иногда его самого посещали мысли придушить Чонгука. Он был высокомерен до такой степени, что казался почти невыносимым, самоуверенным и эгоцентричным. Кроме того, жесток, вспыльчив и упрям как чёрт. Чонгук был самовлюблённым, эгоистичным, избалованным мальчишкой, которому нужно бы научиться держать себя в руках.
Но...
Каким-то образом он стал самодовольным, эгоистичным, титулованным мальчишкой, который был важен для Тэхёна.
Чонгук, не ухмыляющийся ему, не прожигающий его взглядом, не просящий узнать его поближе, как самый обычный юноша, и
просто не рядом — это неправильно. Тэхён понял, что он не смог бы этого вынести. Но он и не станет.
Тэхён уже подумывал о том, чтобы устроить им засаду. Пресечь проблему в зародыше и остановить их прежде, чем они успеют добраться до Чонгука. Но что, если он всё испортит? Сегодня он уже участвовал в одной драке, и если проиграет, то не сможет предупредить Чонгука об опасности.
Что-то похожее на панику гудит под кожей. Неведомый страх бурлит в его животе, а сердце бьётся так быстро, что он не удивился, если бы оно выскочило прямо из груди. Почему он так боится? Ему не страшно за себя. Стоит подождать пару секунд — и они уйдут. Тогда в чём дело? Конечно же он не боится за Чонгука, не так ли? Ни за что. Он просто…
Закончив обсуждать свой маленький план вдали от подслушивающих ушей других заключённых, двое мужчин разворачиваются и уходят.
Тэхён считает до десяти, ждёт как можно дольше, пока горизонт не становится чист.
Он осторожно выглядывает из-за столешницы. Никого. В коридоре тоже тихо, и Тэхён вскакивает с места и бежит как можно быстрее, наплевав на посуду, за которую потом получит от мистера Ли. Единственное, о чём он сейчас думает — это предупредить Чонгука о той опасности, в которой он находится.
Он знает, что младший со своей бандой любит сидеть в комнате отдыха и играть в азартные игры, так что он сразу направляется туда. Но видит только Намджуна и Юнги, играющих в карты, и Хосока смотрящего телевизор. Нигде не было и следа Чонгука. Проклятье.
— Тэхён? С тобой всё в порядке? — спрашивает Намджун, и в его глазах мелькает беспокойство, когда он видит растрёпанный вид блондина.
— Да, Тэхён-и, что-то случилось? — вмешивается Хосок, оторвавшись от мерцающего экрана. Он разглядывает его и Тэхён вспоминает, что у него, должно быть, на лице расцвели синяки из-за драки ранее.
Юнги ничего не говорит, смотрит на задыхающегося Тэхёна резко и настороже, словно нутром чуял, что что-то не так.
— Чонгук, — выдыхает он, — где Чонгук?
Намджун с Хосоком обмениваются быстрыми взглядами, и Тэхён слишком устал, чтобы понять, что это может значить. Юнги сужает глаза, не переставая прожигать во лбу Тэхёна дыру тяжёлым взглядом.
— Его здесь нет, — отвечает Джун, и Тэхёну хочется закричать. Он не слепой, сука, он это видит. — Зачем он тебе?
— Мне нужно сказать ему кое-что, — паника нарастает всё больше и больше. Каждая секунда промедления дерёт его изнутри. — Нам нужно спешить, времени совсем нет.
Они сказали, что нападут этим вечером, а солнце уже садится. Пока он тут стоял, Чонгук мог идти прямо в ловушку.
Юнги встал с места, и Ким на мгновение задумался, как такой коротышка может быть таким пугающим.
— Тэхён, — твёрдым голосом зовёт Мин, угрожающе сверкая глазами. Карта, которую он держал, оседает на стол. Червовый король. Кроваво красное сердце режет глаз. Тэхёну нужно бежать. Сейчас. — Что происходит?
Тэхён хочет волосы на себе рвать, но изо всех сил старается держать себя в руках.
— Чонгук, он в опасности. Я не могу объяснить прямо сейчас, нужно его предупредить!
В комнате повисает тишина. Улыбка сползает с лица Хосока, и Намджун встаёт, с грохотом опрокидывая стул на пол. Другие заключённые в комнате поворачиваются, чтобы посмотреть, прежде чем вернуться к своим собственным делам. Юнги замирает на долю секунды, все его тело напрягается, когда он встречает глаза Тэхёна. Ким всё понимает. Прямо сейчас он размышляет, можно ли доверять Тэхёну или, может, это какой-то трюк. Тэхёну больше нечего сказать, поэтому даёт блондину мозолить себя взглядом.
— Ладно, — в конце концов отвечает Юнги. — Идём.
Он позволяет Юнги вести и следует за ними, когда они покидают комнату отдыха и направляются к блоку «L». Тэхён пытается отвлечься, запоминая маршрут — он никогда раньше не был в камере Чонгука и даже не знает, где она находится. Но это не помогает. Внутри беспокойство дерёт лишь сильнее, и секунды растягиваются в вечность. Почему они так медленно идут? Неужели, они не понимают, насколько это серьёзно? Да быстрее!
Тэхён так погрузился в себя, что не замечает, как Юнги останавливается перед дверью камеры, и врезается прямо в его спину. Мин поворачивается, чтобы посмотреть на него, Тэхён делает шаг назад, подняв руки. Юнги хмурит брови, но, к облегчению Тэхёна, отворачивается, что-то бубня себе под нос.
— Мы на месте, — объявляет Намджун, и Тэхён старается не закатить глаза от внезапной любви Намджуна к констатации очевидного. Он толкает дверь камеры и входит внутрь, за ним следуют — Хосок, Юнги и, наконец, Тэхён. Эта камера одноместная, и, тем не менее, больше их с Вонхо. И лучше. Лучше, чем тюремная камера вообще может быть. Кровать действительно выглядит удобной (она и на двоих сойдёт, какого чёрта, Чонгук?), в далеке стоит письменный стол, пара книжных полок и неплохой телевизор в углу. Может быть, Чонгук не шутил, когда говорил, что управляет этим местом. Камера Чона в десять раз лучше квартиры Тэхёна на свободе. Вот они, преимущества что твой папа нашумевший гангстер.
Без сомнений, комната хорошая, но была бы ещё лучше, если бы в ней был Чонгук. Камера пуста, и дыхание Тэхёна спёрло. Они слишком поздно. Блядь.
Намджун, должно быть, заметил выражение его лица, потому что улыбается ему как-то обнадеживающе.
— Не волнуйся, Тэ, — подбадривает он. — Иногда Кук околачивается в камере Чимина и Джина.
— Тогда пойдём туда, — говорит Хосок, и Юнги мрачно кивает.
Камера Чимина и Джина тоже классная, хоть и не одноместная, как у Чонгука.
Когда они четверо заходят, Чимин, перестав щёлкать по каналам, поднимает взгляд и тут же перемещает его на Тэхёна. На его губах появляется улыбка, а в глазах нарастает непонимание. Чимин, кажется, тут же замечает, что что-то не так. Может, это выдало лицо Тэхёна или паника в его взгляде.
— Его здесь нет, — повторяет ранее сказанные слова Хосок, и Тэхён никак не может понять, почему люди постоянно испытывают потребность указывать на то, что он уже знает. Но вместо того, чтобы кричать и рвать на себе волосы, он просто кивает, внезапно почувствовав невероятную усталость. Теперь все понимают, что что-то не так, и атмосфера вокруг напряжена от осознания этого.
— Тогда где он? — глухо спрашивает Тэхён.
— Он пошёл навестить Дохана, — отвечает Сокджин, его голос слегка дрожит, журнал, который он читал до их прихода лежит где-то в ногах. Он с тревогой смотрит то на одно лицо, то на другое.
Тэхён знает это имя. Чану и его приятель знали, что Чонгук собирается встретиться с ним сегодня один. И, судя по всему, они были, блядь, правы.
Что ещё они там говорили? Где этот Дохан? Точно, блок «H», это было прямо рядом с блоком Тэхёна.
Не сказав ни слова, Тэхён разворачивается и бежит по коридору, возвращаясь прежними шагами, не обращая внимания на крики позади себя. Его мышцы горят огнём от нагрузки, потому что он давно так быстро не бегал. Всё его тело болит от побоев, которые он получил ранее, но он не может остановиться. Возможно, он уже опоздал. Чонгук уже мог быть ранен или хуже…
Блок «H» появляется в поле зрения, но Тэхён не останавливается, не замедляется даже. Он понятия не имеет, где может быть камера Дохана, но он готов обыскать всё это грёбаное здание, если придётся. Тут подозрительно тихо и нет охраны. Все двери камер вокруг него закрыты, и Тэхён даже не знает, с чего начать. Несмотря на своё тяжёлое дыхание, он слышит чьи-то шаги совсем рядом. Это могли быть как и те мужчины, так и Чонгук. Он срывается с места, игнорируя боль в теле, и, завернув за угол, выдыхает с облегчением, когда на глаза попадаются знакомые широкие плечи и тату дракона на мускулистой правой руке.
— Чонгук! — он громко кричит, подбегая к парню. Тэхён останавливается, лишь когда чувствует грудью твёрдую спину и обхватывает чужое тело руками поперёк талии, не давая сделать больше ни шагу.
Чонгук напрягается от его прикосновений. Всё его тело вздрагивает, когда Тэхён кладет лоб между лопатками младшего, переводя дыхание.
— Тэхён? — спрашивает он так комически растерянно, что Тэхён бы рассмеялся, если бы это не был вопрос жизни и смерти. — Боже, что ты тут делаешь? Как ты меня нашёл?
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — он обрывисто отвечает, отпуская Чонгука, и делает шаг назад. Чонгук свободный от чужих объятий, оборачивается, разглядывая его лицо, хмуря брови.
— Кто сделал это? — Тэхён на мгновенье не понимает о чём он, пока не осознает, что Чонгук говорит о его ещё больше распухшем носе.
— Это сейчас неважно… — Чонгук обрывает его прежде, чем он успевает продолжить.
— Важно, Тэхён, — мягко исправляет он, наклоняя лицо Тэхёна, чтобы лучше рассмотреть раны. — Просто скажи мне, кто причинил тебе боль — и я пущу им пулю в лоб.
— Чонгук, я ценю твою заботу, правда, — говорит Тэхён, отталкивая руку Чонгука от своего лица, — и я уже позаботился об этом. Кроме того, я не знаю, кто они такие.
— Тогда опиши их мне, и Юнги сможет найти…
— Дело не в этом, — раздражённо режет блондин. У него нет времени на такую чушь, эти люди могут прийти в любую минуту. — Ты в опасности.
Чонгук растерянно моргает.
— Что?
— Я подслушал разговор двух парней, они собираются устроить тебе засаду, Чонгук, — объясняет Тэхён. Глаза Чонгука становятся шире и их заполняет злость.
— Что? — с недоверием повторяет младший, словно не понимая, кто мог осмелиться на что-то подобное.
— Они сказали, что собираются убить тебя.
— Кто это был? — спрашивает Чонгук, и Тэхён пытается вспомнить мужчин, которых он видел лишь мельком.
— Их было двое. Один был высокий и со шрамом на руке, другого звали Чану. Я не успел разглядеть его, — говорит он, и лицо Чонгука становится ещё мрачнее.
— Не думаю, что знаю их, — отвечает черноволосый и берёт Тэхёна за руку. — Давай найдём остальных. Нам нужно отследить этих мудаков, я… — Чонгук хочет сделать шаг, но останавливается, когда за углом мелькает тень, а за ней — ещё одна. Сердце Тэхёна замирает. Блядь. Они были так близки.
Из-за угла появляются Чану и его друг, и их взгляд тут же цепляется за Чонгука, который всё ещё держит Тэхёна за руку. Они прыскаются ядовитыми улыбками, их и так гадкие лица становятся ещё уродливее. Тэхёна пугает горящая в их глазах ненависть. У мужчины со шрамом нож в руке, Чану держит обрезок трубы. Из груди Тэхёна так и норовят вырваться истерические смешки. Ким Тэхён убит в тюремном коридоре свинцовой трубой, аха-ха.
Чонгук, напрягшись, матерится. Ни один из них не вооружен, и Тэхён вообще не видит выхода из ситуации. Почему он сделал это? Почему поставил свою жизнь под угрозу ради него? Но, даже когда мужчины приближаются с кровожадными улыбками и ощущаемой в воздухе жестокостью, Чонгук толкает Тэхёна за свою спину, и он не может заставить себя сожалеть о содеянном.
Он должен был умереть, когда в четырнадцать отец столкнул его с лестницы и он сломал себе позвоночник.
Он должен был умереть, когда в семнадцать Чхве Кан со своей шайкой избили его до потери сознания и сломали пять рёбер на парковке мака.
Он должен был умереть в девятнадцать от передозировки обезболивающими.
Он должен был умереть, когда в двадцать два взял пистолет и решил застрелиться.
Он должен был умереть в тюремном дворе, но его спас Чонгук.
Такое чувство, что ему никогда не удастся сказать сестре, что ему жаль. Не за то, что он сделал, а за то, что ранил её.
— Джехва, я думал, ты сказал, что он будет один, — тянет Чану, ловко закидывая свинцовую трубу на плечо.
Ха, возможно, Тэхён умрёт хоть в этот раз. Ему либо проломят череп, либо нанесут удар ножом. Ни то, ни другое не радует, но Тэхёна мало что в жизни радовало. А умереть рядом с Чонгуком не страшно.
— Он должен был быть один, — отвечает мужчина со шрамом на руке, Джехва, крепче сжимает рукоять ножа.
Чонгук занимает боевую позицию и, похоже, готов был разорвать двух мужчин на куски голыми руками. Может, Тэхён поторопился, приписав их к мёртвым. Чон Чонгук, кто угодно, но не слабак, который сдастся без боя.
— Что ж, теперь не один. Привёл свою тюремную сучку, — Чану смотрит искоса, его кривые зубы показываются сквозь усмешку.
Тэхён всю жизнь дрался и, как бы утомительно это не было, он не видит причины отступить и на этот раз.
— Так что же нам теперь делать? — Чану продолжает угрожающе размахивать трубой.
Тэхён кладёт руку на плечо Чонгука, когда тот делает шаг вперёд, чтобы встать рядом с ним. Чонгук бросает на него взгляд, и их глаза встречаются на мгновенье. За это мгновение они успевают обменяться между друг другом словами.
«
Я буду драться с тобой, и даже не пытайся остановить меня».
«
Ладно».
Если им суждено упасть, то только вместе.
— Всё просто, — говорит Джехва с кровожадной улыбкой, и Тэхён сжимает кулаки. Чонгук делает тоже самое. — Мы убьём их обоих
— Ублюдки, думаете посмеете меня тронуть? — Чонгук заливисто смеётся, и не от того, что ему на самом деле смешно. Его смех холоден, натянут, и от него у Тэхёна мороз по коже продирает. Чонгук шутить не будет. — С удовольствием бы просмотрел на это.
— Ты не в меру разговорчив, Чон. Но нам уже надоело смотреть, как ты расхаживаешь здесь, словно ты какой-то король, — рычит Чану. — На самом деле, мы здесь, чтобы спустить тебя с небес на землю.
На губах Чонгука змеится диковатая улыбка, и Тэхён мысленно возвращается к тому дню во дворе. Он был дезориентирован от количества раз, когда тот мудак (Санхегёль) пинал его голову, но кое-что он никогда не забудет. Это выражение лица Чонгука, набросившегося на мужчину, что почти убил Тэхёна. За все эти годы он никогда не видел ничего более вызывающе свирепого. Чонгук не улыбается, лишь обнажает зубы — неминуемый знак, что он собирается выгрызть чью-то глотку.
— По-моему, разбрасываетесь словами тут вы, — зевает Чон, и от каждого движения его мускулы перекатываются, напоминая Тэхёну об этой прячущейся под кожей Чонгука силе, что всегда сопутствует ему. Его собственное тело начинает приятно покалывать, нервы и возбуждение бурлят в венах, когда он чувствует бурлящую через край энергию Чонгука. — Вы и дальше собираетесь стоять здесь и суетиться? Вам лучше поторопиться, я начинаю скучать.
— Что за спешка, Чон? Мы ведь даже еще не в полном составе, — сообщает Джехва с гадкой искоркой в глазах, что не нравится Тэхёну совершенно. — Наши друзья скоро разбавят твою скуку.
Тэхён едва успевает осознать сказанное, когда слышит тяжёлые и глухие шаги, надвигающиеся с каждой секундой. Его сердцебиение удваивается, когда Чонгук замирает, но расслабленное выражение лица никуда не исчезает, его уверенность непоколебима.
— Прекрасно, — рычит он, сжав кулаки. — Не то драка была бы нечестной.
Хоть Чонгук и бросается словами, для Тэхёна ещё одна тень за углом не предвещает ничего хорошего. Он был в меньшинстве почти всю свою жизнь, ведь у него не было никого вроде Чонгука под рукой, но тем не менее. Он достаточно в жизни повидал, чтобы понять, что сейчас их шансы идут на спад. Не то, чтобы они у них и в начале были чертовски офигенными.
Всё внутри него говорит бежать, но двое заключённых пресекают эту мысль, блокируя выход. Да и к тому же, гордость Чонгука, в любом случае, не позволила бы им такой роскоши. Тэхён мельком задаётся вопросом, когда это гордость Чонгука попала в его скупой список вещей, ради которых он готов рисковать собственной жизнью. Но уже слишком поздно гадать: теперь это не имеет значения. Важно то, что их загоняют в тупик, и единственный выход — драться.
Человек который заворачивает за угол, к большому огорчению Кима, невероятно огромен. Такое чувство, словно он каждый день гнёт или ест железо и запросто сможет сломать Тэхёна об колено так же, как Чонгук тогда сломал швабру пополам. Татуировки покрывали всё его тело, даже выбритый череп. Мускулы неприятно свело, когда зверь медленно приближался к ним, а в маленьких тёмных глазах горела жажда убийства. Единственным оружием, которое мог разглядеть Тэхён — были медные кастеты на каждой мясистой руке, но он не сомневался, что этого было более чем достаточно, чтобы убить его.
Чонгук замирает, и впервые за все это время колеблется.
— Чёрт, — выдыхает он, пристально глядя на мужчину, — ты должен уйти. Сейчас же.
Тэхён удивлённо выдыхает. Да, этот человек был страшен и, вероятно, ел таких парней, как Тэхён, на завтрак, обед и ужин, но это не означало, что он собирался отступать. Ни за что на свете он не оставит Чонгука умирать в одиночестве.
— Не получится.
— Тэхён, им нужен только я. Уходи, — Чонгук не смотрит на него, его глаза устремлены на вновь прибывшего.
— Я сказал нет, — говорит Тэхён, твёрдо упираясь ногами в землю. — Хрена с два.
— Ты такой, блядь, упёртый, — хрипит Чон, но за этим разочарованием скрывается едва заметный намёк на нежность.
— Мило, — ворчит новенький с мерзкой ухмылкой на небритом лице. — Какая у тебя верная сука, Чон, не волнуйся, мы хорошенько о нём позаботимся, как только покончим с тобой.
— Не для тебя мама ягодку растила, — огрызается Тэхён, стараясь сохранять беспристрастный тон. — Я лучше сдохну.
— Вскоре, ты будешь петь по-другому, дорогой, — сообщает мужчина, и прозвище, которое Тэхён привык слышать лишь от Чонгука, внезапно звучит слишком омерзительно. — Я заставлю тебя умолять на четвереньках.
— Заткни пасть, — шипит Чон. Как бы сильно младший не старался казаться хладнокровным, его самообладание начинало ускользать. — Скажи ему ещё хоть слово — и я собственными руками выпущу тебе кишки.
— Эй, ну разве можно так разговаривать со своим старым другом? — спрашивает мужчина, вновь сосредоточив свое внимание на Чонгуке.
— Ни ты, ни твой чертов босс мне не друзья, — сплевывает Чон. — И вообще, какого чёрта Тэян творит? Он ищет войны?
Мужчина хмыкает, и Тэхён решает, что теперь это самый раздражающий звук для него.
— Чон, начали войну не мы. Это происходит по твоей вине, — Чонгук угрожающе сужает глаза.
— О чём, чёрт возьми, ты говоришь, Кан? Я ни хрена не начинал.
— Только не говори, что уже позабыл о Санхегёле? — Тэхёну это имя знакомо, что не сказать о Чонгуке, судя по его отсутствующему взгляду.
— Кто он?
— Человек, которого ты госпитализировал на прошлой неделе, помнишь? — отвечает мужчина. Довольно трудно забыть лицо человека, который чуть не забил тебя до смерти, независимо от того, сколько раз он топтал твой череп. В глазах черноволосого вспыхивают искорки узнаваемости.
— А что с этим сукиным сыном? — спрашивает он, и звероподобный мужчина ухмыляется. Эта одна из самых людоедских улыбок, которые Тэхён видел. Почти такая же ужасная, как и у Чонгука.
— Этот «сукин сын» прошлой ночью скончался, — Чонгук сжимает зубы. Тэхён не знает, что это значит, но ему определённо ясно, что случилось что-то действительно важное. Ужас ползёт вниз по его спине, и в душе рождается тревожное предчувствие. Какое-либо дерьмо сейчас не случится, это будет полностью его вина. Если бы не он, Чонгук не напал на того парня, он бы не умер, и если бы он не умер, то всего, что должно было произойти дальше, можно было бы избежать.
— Он был частью нашей банды, Чонгук. Одним из нас. Он работал на Тэяна, и это значит, что ты убил одного из его людей, — с довольной ухмылкой говорит Кан, с хрустом разминая костяшки. — А это значит — война.
Чонгук на мгновение замирает, и Тэхён предполагает, что сейчас все возможные исходы этой ситуации проносятся у него в голове. Прямо сейчас Чонгук взвешивает все «за» и «против» и пытается составить план действий. Он оценивающим взглядом обводит Чану с обрезком трубы, Джехвана с ножом и Кана и ищет способ взять над ними верх. Часть Тэхёна всё ещё задаётся вопросом, могут ли они бежать? А потом он замечает в глазах Чонгука полную решимость и понимает, что тот даже не рассматривал этот вариант.
— Чудно, — рычит Чонгук. И сейчас перед Тэхёном стоял лидер, которого он увидел, как только прибыл сюда. — Хотите войны? Вы её нашли.
— Тогда покажи, на что способен! — кричит Кан и набрасывается на Чонгука. Противостояние нарушено, и больше никто не сдерживается. Джехван следует за Каном, и оба мужчины нападают на Чонгука. Он легко уклоняется от лезвия и наносит первый удар в челюсть Кана. Мужчина слегка спотыкается, но равновесия не теряет. Драка только начинается. Чонгук и борьба — это самая красивая вещь, чтобы смотреть на неё вечно. Это почти как танец, и как Чонгук это делает — что-то настолько страшное и изуверски так прекрасно и изящно? Он легко уворачивается и выходит из досягаемости двух мужчин, плавно проносясь вперёд, чтобы нанести хорошо поставленные удары без единого промаха. Тэхён, наверное, весь день бы смотрел, как Чонгук дерётся. Но, к сожалению, у Чану другие планы на этот счёт.
— Давай поиграем, котёнок.
Он надвигается на Тэхёна с занесённой назад для удара по черепу трубой. Чану ниже тех двоих, и это влияет на его скорость. Да, он быстрый, но Тэхён быстрее.
Тэхён ворон не считает и сразу же бьёт Чану в рёбра и под колени. Мужчина вертится, размахивая трубой, и Тэхёну приходится отступить назад. Сбоку от него Чонгук дерётся с двумя, но он упускает его из виду, сосредоточившись на Чану и попытках избегать его удары.
Тэхён никогда не любил драться. Хоть это и было то, что он делал всю свою жизнь, но он никогда по-настоящему не наслаждался острыми ощущениями адреналина. Драки выбивают из сил и приносят боль, он дрался лишь ради выживания. Но то, что драки не были ему по душе, вовсе не означало, что он плох в них. На протяжении многих лет тело Тэхёна, без его вмешательства, само оттачивало необходимые навыки, само отрабатывалось под оружие. Быстрее, проворнее, интенсивнее. Слабым здесь не место. Его чутьё было остро, помогая вовремя увернуться от закинутой вверх трубы.
— А ты молодец, детка, неплохо, — задыхаясь, рычит Чану. — Но я всё равно собираюсь избить тебя до полусмерти.
Это вопрос времени. Нужно подождать, когда он сделает замах, а затем, пока труба будет следовать по заданной траектории, воспользоваться моментом. Нельзя дать ему и секунды форы. Как бы хорош не был Тэхён, Чану становится злее. И в отличие от многих, злость не ослепляет его, а делает неудержимым. Его взмахи становятся всё более дикими и сильными, и Тэхён вынужден отступать всё дальше и дальше, во избежание удара. У Тэхёна кровь стынет в жилах, когда он осознает, что его загоняют в тупик. Его пути на побег стремительно накрываются медным тазом, и, судя по блеску в глазах Чану, тот именно этого и добивался.
За долю секунды Тэхён прикидывает все возможные выходы и решает попробовать вырваться из западни. Большая ошибка. Большая, чёртова ошибка.
Он вырывается вперёд, и ему почти удаётся, но малейший недостаток проворства — и всё впустую.
Железом ошарашивает по виску, и поначалу он ничего не чувствует. Мир опрокидывается вокруг него, и внезапно звук становится приглушённым, когда пол устремляется ему навстречу. Он даже толком не помнит, как упал. Просто вдруг он оказывается на полу, в ушах звенит, и, кажется, где-то очень далеко его зовёт Чонгук. Боль запоздало взрывается в его черепе, зрение затуманивается, и он проклинает свою глупость. Блядь. Блядь, блядь, блядь. Он скоро умрёт. Его сердце колотится, а разум — не более, чем белый шум.
Он почти различает смех Чану где-то над собой, а потом боль пронзает его плечо, и он смутно осознаёт, что его снова ударили. Он пытается подняться, но тело не слушается мозга, что отчаянно скандирует «беги, беги, беги, чёрт возьми». Чану бьёт по нему снова, и он падает замертво.
Ему хочется лежать и просто поддаться усталости, но он не может сдаться. Не сейчас. Только не после всего того дерьма, через которое он прошёл.
Ему удаётся наполовину споткнуться, наполовину отползти ещё на расстояние в несколько шагов прежде, чем он рушится снова на землю. Чонгук сейчас не может помочь ему. У него самого проблемы, но, чёрт, Тэхён не нуждается в спасении. Он уже давно смирился с фактом, что никто, кроме него самого, не спасёт его.
Он приподнимается на локтях и смотрит вниз на серый цемент всего в нескольких дюймах от своего лица. В его ушах ещё играет звон от болезненного гудения, но зрение проясняется, и он зачарованно наблюдает, как рубиново-красные капли стекают из его раны. Падая, словно слёзы на пол. Красный цвет так поразительно хорошо гармонирует с серым. Очень красиво.
Завораживающий вид растормошил что-то тёмное, притаившееся в его голове. Тьма снимается с ручника — она как зверь, очнувшийся от долгого сна. Прошло много времени. Последний раз эта темнота овладевала им в тот день. В тот день, когда он сделал всё красивым и красным.
Чану стоит над ним и смеётся так гадко и скрипуче, что Тэхёна передергивает. Оторвав взгляд от крови пред собой, он видит, что на него направлен очередной удар. Только на этот раз он готов: выставляет руку и ловит трубу. Ладонь пронзает болью. Металл холоден, весь в крови и окрашивает руки в красный.
— Что за… — Тэхён пользуется секундным удивлением Чану и выкручивает из его рук трубу. Слегка покачиваясь, он бьёт мужчину по лицу, отчего тот падает на пол. Тэхён отбрасывает трубку в сторону, и она падает куда-то влево, скрываясь из виду. Желание сделать больно голыми руками удваивается, и Тэхён направляется к мужчине.
Он бьёт его, не обращая внимания на боль в костяшках пальцев — раз, два, снова и снова. Он бьёт его снова и снова, пока кровь не начинает хлестать из его носа, стекая по подбородку, и на мгновение уродливый мужчина выглядит красивым. Как и в тот день. Даже самые отвратительные вещи выглядят лучше, покрой ты их кровью.
Ему, наверное, следует остановиться, но он не может. Он продолжает бить, даже когда Чану перестает двигаться. Словно он больше не контролирует себя, словно его рассудок отошёл на второй план, и он следует самым, что ни на есть первичным инстинктам и укоренившейся нужде уничтожать всё, что представляет угрозу Тэхёну и дорогим ему людям. Чонгуку, его сестре. Он даже не понимает, кого бьёт уже. Призрачный образ его жестокого отца и Чану размываются, пока они оба не становятся просто тёмными фигурами.
Рана на его голове сбоку болит, и он не может вспомнить, ударил его отец или это был Чану. А хотя, какая уже, блядь, разница. Боль — есть боль. Отец, школьный хулиган, заключённый или мистер Чон. Какая разница, кто бьёт, если больно одинаково? А сейчас ему больно. Невыносимо.
Кожа на костяшках содрана, и это единственное, что заставляет его остановиться. Тёмная дымка, застелившая глаза, понемногу рассеивается, и впервые после того, как Чану его ударил, он может ясно видеть. Человек под ним — это кровавое месиво. Сломанный нос, разбитые губы, синяки и порезы в изобилии. Неплохо.
Тэхён на ватных ногах встаёт, глядя на свои окровавленные руки. Он прижимает окровавленный палец к губам и чувствует вкус солёной, горькой крови.
Крик где-то рядом приводит Тэхёна в чувства, заставляя обернуться. Гигантский мужчина падает замертво от внушительного удара Чонгука в обнажённую грудь.
Чонгук не тратит времени на злорадство — пока ещё нет — поскольку он занят тем, чтобы обезоружить Джехвана, отчаянно пытающегося пырнуть его. После очередного промаха клинка, Чонгук хватает его за запястье и пытается выдавить из хватки нож, но Джехван изо всех сил старается удержать его. Они так увлечены борьбой, что, кажется, не замечают, как Кан с трудом поднялся на ноги.
Глаза громилы горят безумной яростью. Он до крайности вышел из себя, и кому-то придётся поплатиться за это жизнью. Тэхён в приглушённом ужасе наблюдает, как мужчина поднимает свинцовую трубу с того места, где он бросил её раньше, и Тэхён проклинает себя за то, что был так глуп, так чертовски глуп. В очередной раз за его ошибки будет расплачиваться Чонгук.
Труба в руке Кана поднимается, и его намерение становится ясными как день. Его свирепый взгляд устремлён на Чонгука, что до сих пор боролся с Джехваном и не заметившего вставшего на ноги Кана. Там так много ненависти, так много животной ярости, и Тэхён понимает: что если он не сделает хоть что-то, то Чонгук наверняка умрёт.
Он наблюдает за Каном, стоящим рядом. Наблюдает, как тот поднимает трубку, готовясь расшибить голову Чонгука. Ему будет достаточно удара. Лишь одного.
Тэхён даже не знает, что он делает, поскольку его тело движется само по себе, не давая мозгу сообразить. И он, как на рефлексе, бросается к Чонгуку. Никаких лишних мыслей в голове, время быть рациональным прошло, настало время действовать.
Он понимает, что натворил, только когда уже слишком поздно. Сам того не понимая, Тэхён бросается к Чонгуку, закрывая его собственным телом. Глаза Кана округляются, но замах уже был сделан. Труба сверкает в резком флуоресцентном свете, и даже сейчас Тэхёна завораживают кровавые пятна на ней.
Только теперь Чонгук поднимает взгляд, но и это слишком поздно. Его крик ничего уже не изменит.
В тот момент, когда железо касается Тэхёна, он ни о чём не жалеет.
***
— Ладно, давай повторим ещё раз.
Часы в больнице отстранёно тикают где-то на заднем плане. Тэхён скучно и без интересно рассматривал белые стены маленькой комнаты. Мягкий голос социальной работницы странно громко звучит в приглушённой палате.
Кардиомонитор издаёт ровный звук его сердцебиения, но для Тэхёна этот звук, словно зловеще, ведёт обратный отсчёт.
— Как тебя зовут?
— Ким Тэхён.
— Сколько тебе лет, Тэхён?
— Четырнадцать.
— Как давно тебе исполнилось четырнадцать?
— Три месяца назад.
Социальная работница кивает, её очки сползают вниз по носу, когда она записывает детали в своём маленьком блокноте, которые они оба знают на данный момент наизусть. Тэхён знает, что будет дальше, и закрывает глаза. Может быть, она наконец поймёт намёк.
— Тэхён, ты можешь мне рассказать, что случилось? — она спрашивает всё тем же спокойным и приятным голосом, не сводя озабоченного взгляда с его избитого и забинтованного лица. — Как ты сломал руку?
Ему до смерти хочется почесать зудящую под гипсом кожу. Он даже не чувствует боли в сломанной кости: до такой степени был притуплен болевой порог. Локтевая кость, говорят врачи, должна быстро зажить.
— Несчастный случай, — говорит он, глядя прямо перед собой на пустые стены. Он чувствует себя в ловушке. Стерильная монотонность медленно сводит его с ума. Он был бы не прочь уйти, если бы не боялся идти домой.
— Тэхён, — в первый раз за всё это время женский голос звучит вымученно, но он отказывается смотреть в её умоляющие глаза. Они уже обсуждали это раньше, и он понятия не имеет, почему она думает, что сегодня всё закончиться по-другому. — Я не смогу помочь тебе, если ты не расскажешь, что произошло на самом деле.
«Вы в любом случае не сможете мне помочь», — думает он, и дело не в его желчности.
Теперь это попросту горькая правда. Никто ему не поможет, даже социальный работник. Он понимает, что она искренна в своих добрых намерениях. Но он повидал слишком много хороших людей, пытающихся делать правильные вещи, и ни один из них никогда не был способен сделать что-то по-настоящему правильное.
— Тэхён, кто сделал это с тобой?
— Никто, — почти шепотом отвечает он. — Я упал с лестницы. Снова.
Труба разрезает воздух. Разум Тэхёна пустеет — все мысли разом покидают его. Здесь странно спокойно, и он не может вспомнить, когда в последний раз в его голове было так тихо. Чонгук истошно кричит, но Тэхён больше не различает испуганных слов из-за шумящей в ушах крови. У него больше нет времени на мысли о Чонгуке.
В последнюю секунду его инстинкты, наконец, пробуждаются, и он прикрывает голову рукой прежде, чем трубе удаётся коснуться её. И он зажмуривает глаза.
Чудовищная боль пронзает его руку, острая, как нож. Раздаётся тошнотворный треск, и он с мучительной ясностью чувствует, как ломается его рука. От звука хруста мутит. Тэхён кричит не своим голосом, и боль вбивается в руку раскалёнными гвоздями. Он пятится назад, и в голове как никогда ясно — его разум, наконец, оживает, только благодаря боли. Сильные руки подхватывают его прежде, чем он падает на землю, но Тэхён едва замечает это.
Он надрывает горло снова, когда Чонгук нечаянно касается его руки, что уже набухла, уродливо покраснев и, к тому же, сильно деформировалась в месте удара. Всё его тело неудержимо дрожит, когда Чонгук опускает его так мягко, как только может, на грязный цементный пол.
Это ведь не первый раз, когда он что-то себе ломает. По факту, у него до сих пор прямо на месте свежего перелома есть шрам, который он получил в четырнадцать, когда отец ударил его настолько сильно, что сломал кость. Его мысли на мгновение возвращаются к той белой больничной палате, запаху дезинфицирующего средства, белым стенам и социальному работнику беспомощно смотрящего на него. Внезапно картинка меняется, и на него надвигается отец, пропитанный запахом алкоголя, с пылающими беспомощной злостью глазами, и он кричит снова. Боль и страх смешиваются и становятся одним целым. Он хочет уйти — боль заполняет его разум, и он не может думать ни о чём другом, кроме как о бегстве от чудовищного образа своего отца, неуклюже приближающегося к нему.
Я не смогу помочь тебе, если ты не расскажешь, что произошло на самом деле...
Я не смогу помочь тебе...
Не смогу помочь...
Помочь.
«Вы всё равно не сможете мне помочь».
— Твою мать. Да какого черта? Нахуя ты это сделал?! — глаза Тэхёна каким-то чудом умудряются сфокусироваться на Чонгуке сквозь пелену адской боли. Его лицо искаженно множеством эмоций. Тэхён такого никогда не видел. Как ни старайся, он не может дать этому название. Наверное, это смесь тревоги, страха и злости. А может, и вовсе ничего? Он сам не знает. Никто никогда не смотрел на него так, как сейчас смотрит Чонгук.
— Не знаю, не подумал, — он устало бормочет, а его слова звучат слишком невнятно. Прилив адреналина, который всегда сопровождает ужасные травмы, угасает, оставляя после себя только усталость и сокрушительное онемение. Чонгук держит его очень крепко. Слишком крепко. Но Тэхён едва ли чувствует его хватку на себе. Он смотрит прямо на Чонгука, но он кажется так далеко, а его голос — ещё дальше.
— Ах, ты маленький засранец, — возможно, это был просто затуманенный болью разум Тэхёна, или голос великого Чон Чонгука, и правда, только что дрогнул? — Ты такой идиот. Сколько ещё раз я должен смотреть, как тебе ломают кости?
— Охуеть как трогательно, — рычит Кан, всё ещё держа в руках свинцовую трубу и быстро приходя в себя от удивления. — Не волнуйся, детка, сломанная рука будет наименьшей из твоих забот.
В секунду с лица Чонгука бесследно исчезает вся тревога, как и вся человечность, что вообще когда-либо там появлялась. Следы тепла в его глазах гаснут, как будто кто-то задувает свечу, оставляя только холод, бесконечную темноту и ярость.
Чистая, неподдельная, неудержимая ярость — вот единственное, что видит Тэхён, когда смотрит на лицо Чонгука. Смертоносное намерение изливается от черноволосого ядовитыми волнами, загрязняя воздух страхом надвигающегося насилия. Он никогда раньше не видел его таким. Никогда. Ни разу за те пять месяцев, что знал его: ни в душевой, ни во дворе, когда он госпитализировал того мужчину.
Да, он видел Чонгука злым, безусловно. Но не настолько вышедшим из-под контроля как сейчас. Всякий раз, когда Чонгук терял самообладание в прошлом, он всегда сохранял элемент спокойствия. Теперь его и след простыл, оно как в воду кануло. Хладнокровие исчезло, и его место заняло чистое зло. Он был на волосок от того, чтобы разорвать Кана на части голыми руками.
Чонгук молча встаёт, аккуратно уложив Тэхена за пол. У него кружится голова, и в глазах всё гаснет, но он старается держаться в сознании.
— Ты пожалеешь об этом, — на этот раз голос Чонгука на самом деле вздрагивает от ярости. Он сжимает руки в кулак так сильно, что костяшки белеют. Чёлка падает на его глаза и всё его тело содрогается от неконтролируемого гнева. Он говорит тихо, что Тэхён, лежащий рядом с ним, едва может разобрать слова. Он говорит так зло, что по спине пробегаются мурашки, и прямо в этот момент он целиком и полностью боится Чонгука.
Кан облизывает губы и впервые выглядит неуверенно. Тэхён хоть и ненавидит этого мудака, но теперь, глядя на Чонгука, ему почти жаль его. Наверное, ему стоит позвать Чонгука, сказать остановиться, но по одному его виду ясно, что сейчас ничто и никто не остановит его.
Врата были распахнуты настежь, и Чонгук вот-вот спустит с цепи всех своих бесов.
— Да неужели, сопляк? — Кан пытается держаться непринуждённо, но это плохо ему удаётся. — И что ты с…
Кану не удаётся закончить предложение, и, судя по ужасному звуку, что издает его челюсть, когда соприкасается с кулаком Чонгука, ему повезёт, если он вообще заговорит снова. На пол отскакивает окровавленный зуб, голова Кана отлетает вбок и чудом не отрывается от шеи.
Чонгук не смягчается ни на секунду. Не успел Кан отойти от первого удара, как тут же последовал второй, не менее жестокий, прямо в живот мужчины, отчего тот согнулся пополам от боли. Свинцовая труба выскальзывает из его руки и лязгает по полу. Одним плавным движением Чон подхватывает её и прошибает голову Кану.
Мужчина падает назад с криком, и Тэхён щурится, прекрасно понимая, как это больно. Блондин наблюдает за кровью, струящейся из его черепа. Чон бьёт его снова, на этот раз достаточно сильно, чтобы он рухнул на пол.
Кан пытается уползти, но Чонгук стегает по ногам, снова и снова, пока не раздается хруст и Кан издаёт леденящий кровь вопль. Тэхён со смешанным чувством ужаса и восхищения наблюдает, как Чонгук продолжает колотить упавшего человека со свирепой силой. Его гнев, казалось, никак не утихал, только рос с каждым ударом, как дикий огонь, вырвавшийся из-под контроля. С каждым ударом тело отчаянно кричащего Кана обагряется больше.
Однажды, когда Тэхён был младше, он взял бейсбольную биту, чтобы выместить безнадёжную злость, что он держал в себе, на старой машине, и, видя Чонгука теперь, он вспоминает тот ущерб, что бита нанесла машине. Та же неутешная ярость и доведённый до отчаяния страх. Разбитые стекла и фары, помятый бампер, рассечённая кожа, уродливые синяки и сломанные конечности. Ещё один удар — ещё больше сломанных пальцев. Ещё больше крови — ещё больше криков, а Тэхён всё ещё не двигается.
Если Чонгук не остановится в ближайшее время, он убьёт этого человека. Тэхён не сомневается, что именно этого он и хочет. Если честно, ему всё равно выживет или умрёт Кан. Однако то, что его действительно волнует — сколько проблем это может доставить Чонгуку. Если они напали на него за убийство одного парня, смерть ещё одного развяжет им руки. Вместе с тем, эта сторона Чонгука вселяет в Тэхёна ужас. Чонгук не держит себя в узде ни капли, а это значит, что он в полном масштабе дал свободу своей злобе, а этого достаточно, чтобы напугать кого-угодно. Он должен остановить его, пока Чон не зашёл слишком далеко.
Ким пытается встать и почти валится как подкошенный. Его ноги дрожат, а голова всё кружится. Или, может быть, это мир, который вращается вокруг него с пугающей скоростью. В любом случае, он должен сосредоточиться на том, чтобы вновь не упасть на спину. Когда Тэхён нащупывает почву под ногами, начинает шаркать в направление Чонгука. Тот сосредоточен на дроблении костей Кана и не замечает приближения Тэхёна. Наверное, тяжело услышать что-либо за звуком трубы, въедающейся в плоть, и хруста чего-то более твёрдого время от времени.
— Чонгук, — хрипло зовёт Тэхён. Чонгук даже ухом не ведёт.
Он упрямо идёт вперёд, и каждый шаг отдаётся большей болью в руке.
— Чонгук, — умоляет он, — прекрати.
Он подходит ближе и хватается за чужое плечо. Кан всё ещё в сознании под ним, но едва ли надолго. Он издаёт низкий дрожащий стон, его глаза закатываются назад.
Чонгук не реагирует на прикосновение, едва ли бросает взгляд на Тэхёна. Неудержимое безумие обжигает его тёмные глаза, прежде чем он грубо отталкивает его с утробным рыком. Отталкивает в сторону, словно он ничто. Тэхён пятится назад и падает, вскрикивая от боли, простреливающей руку так, словно он сломал её снова. Сквозь пелену слёз он видит, как Чонгук поднимает трубу для последнего удара.
— Нет! — кричит он, но Чонгук словно и вовсе оглох. В глубине души Тэхён понимает, что он бы не смог остановить его, как ни вертись. Потому что пытаться остановить гнев Чонгука — это как стоять на пляже и пытаться остановить цунами, что вот-вот обрушится на деревню.
Он беспомощно наблюдает, как Чонгук, словно охотник, добивающий свою раненую жертву, вгоняет трубу в грудь Кана. Металл прорезает плоть, — и кровь забрызгивает мальчишку с головой. Кан кашляет потоками крови прежде, чем издаёт последний хриплый вдох и замирает.
Тэхёну отнюдь не чужда смерть, но всё же жестокость происходящего потрясла его. Дикость Чонгука была совсем не похожа на то, что Тэхён мог себе представить. Жестокость, с которой он напал на Кана, только что казалась ему такой… излишней.
Он трясётся как в лихорадке. Тэхён знает, что это должно было принести ему облегчение. Облегчение от того, что они оба живы, что они победили. Но вместо этого, его начинает лихорадить. Он чувствует свой страх внутри себя. Боялся того, что Чонгук только что сделал. Боялся, кем он стал.
Его пульс удвоился, и Тэхён чувствует, что вот-вот потеряет сознание.
Чонгук тяжело дышит, а грудь вздымается от глубоких, Тэхён надеется, утихомиривающих вдохов.
Когда он повернулся к нему, у Тэхёна перехватило дыхание.
Чонгук был весь в крови, и это было прекрасное зрелище. Красный — действительно был цветом Чонгука.
Но, как бы Чонгук, сплошь покрытый багровыми пятнами, ни ласкал взор, по груди страх расползается змеями. Тэхён не узнаёт его. Его ярость затухает, но не выветривается полностью: всё ещё поблескивает в глазах.
Чонгук был похож на монстра.
Тэхён прожил с монстрами всю свою жизнь — он слишком хорошо знал их и слишком сильно боялся. И внезапно перед ним оказывается не Чонгук, а образ отца. Монстра. И все его детские страхи всплыли наружу, как раздутые трупы, плавающие на вершине застрявшего озера.
Ему вдруг снова шесть, и он прячется в шкафу, когда родители кричат друг на друга. Ему восемь, и он добровольно остаётся после занятий, чтобы помочь, таким образом оттягивая возвращение домой на несколько часов. Ему десять, и он пытается объяснить учителям, почему каждую неделю приходит со свежими синяками. Ему двенадцать, и какой-то избалованный качок смеётся над тем, как его дружки избивают в туалете свернувшегося на полу клубком Тэхёна.
Чонгук тянется к нему, и Тэхёну снова четырнадцать — ему вот-вот сломают руку за то, что он встал между отцом и сестрой.
— Не прикасайся ко мне, — слова царапают горло, тело панически дрожит, и он чувствует, что его сейчас стошнит. Пот мешаясь с кровью, скатываясь градом по лбу и лицу. — Блядь, я сказал не трогай меня!
Лицо Чонгука смягчается, и он шагает к Тэхёну. Ярость уступает место смятению, но, когда Тэхён вскрикивает, он смотрит на него побито.
Но только за секунду до того, как его снова сменил гнев.
— Что ты сказал? — Чонгук требует, и Тэхён отползает назад.
— Я сказал, не трогай меня, — повторяет он, всё ещё крича. Его голос дрожит, он пытается уползти от Чонгука, который становится только злее. — Не подходи ко мне!
— Как ты смеешь? — закипает Чон и хватает Тэхёна за глотку. Паника затмевает все рациональные мысли, и Тэхён чувствует, что сходит с ума от страха. Перед глазами возникает образ его отца, а потом снова Чонгука. Нет, постойте, Тэхён не может дышать. Сбоку болтается повреждённая рука, разрывающаяся от боли, в то время как другая тянется вверх, пытаясь оторвать руку Чонгука от своей шеи, впиваясь ногтями в неподатливую плоть.
— Да что с тобой такое? — прищурившись спрашивает Чон. — Это было ради тебя. Он бы вернулся и убил тебя, сука, ты слышишь? Ты слышишь меня?!
— Чонгук, какого хуя?! — внезапно кто-то оттаскивает от него разъярённого Чонгука, и воздух снова устремляется в лёгкие. Ноги больше не в состоянии поддерживать его, и Тэхён падает на землю. Блондин смутно ощущает движение и хаос вокруг себя, когда в комнату врывается всё больше людей. Он вяло поднимает голову и с трудом распознаёт Юнги с Намджуном, отталкивающих Чонгука назад. Они все кричат друг на друга, но для Тэхёна это всего лишь шум. Кто-то словно из-под толщи воды зовёт его по имени.
Перед глазами проплывает лицо Сокджина. Его светлые глаза наполнены тревогой. Чимин тоже тут. Они оба выглядят так, будто только что дрались; свежие порезы и синяки покрывают их лица. Чимин обеспокоенно кладет руку на плечо Тэхёна, но сразу же убирает, когда тот отшатывается от резкой боли в теле. Сокджин что-то говорит, но Тэхён не может разобрать и слова. Он попросту смотрит на него пустыми глазами. В ушах стоит звон, но боль пропала.
Чьи-то руки обхватывает его и поднимает с земли.
Чонгук?
Нет. Он поднимает взгляд и видит Хосока. Он не улыбается, и это странно. Тэхён хочет спросить его, что случилось, почему он не улыбается, как всегда, но его язык немеет во рту, и он не может сформировать и слова.
До него доносится приглушённый голос Сокджина. Он едва ли разбирает его мольбы:
«Не засыпай, Тэхён. Не закрывай глаза».
Но уже слишком поздно. Темнота надвигается, вторгаясь в пределы его зрения, — Тэхён слишком устал сопротивляться ей. Он закрывает глаза, позволяя себе погрузиться в блажённое забвение.
Последнее, что он видит перед тем, как темнота берёт вверх, растерянное лицо Чонгука. На секунду в чужих глазах мелькает немой вопрос:
«Что я наделал?».
***
Чонгук не дурак.
Он знает, что это не так. На самом деле, он очень умный. Невозможно вырасти глупым человеком, когда всё детство проводишь с лучшими репетиторами, которых можно купить.
Но, когда Юнги с Намджуном отталкивают его от Тэхёна, который с перепуганными глазами падает на пол, он чувствует себя полным идиотом — и это делает его ещё более безумным. Если и есть что-то, что Чонгук ненавидит, то это глупых людей.
Он совершенно ничего не понимает. Чёрт возьми, он даже не может понять, что только что произошло. Всё какая-то бессмыслица. Почему Тэхён так на него смотрит? Будто это он причинил ему боль? Это действительно сбивает с толку.
Всё случилось так быстро, и он до сих не может понять что к чему — густо-красная ярость продолжает сжигать любое чувство разума.
Только что он шёл к Дохану, чтобы попытаться раздобыть дополнительную информацию о крысе. Предполагалось, что это должна была быть совершенно обычная встреча, о которой знали лишь Сокджин и Чимин. Излишне говорить, что он не ожидал никаких неприятностей. Затем из ниоткуда появился Тэхён, чтобы предупредить его о предполагаемой опасности, в которой он находился. А потом явился долбанный Кан и ещё несколько говнюков-головорезов из банды Тэяна, объявив ему войну. Дальнейшее он смутно помнит. Потому что Чонгук напрочь не думает, когда дерётся. Но он в ужасных подробностях помнит тот момент, когда Тэхён выскочил перед ним, прикрывая собственным телом от металлической трубы. Помнит, как беспомощно смотрел на трубу, с хрустом въедающуюся в руку Тэхёна. Его болезненный крик ещё звенел в ушах; когда он смотрел, как тот падает, сжимая повреждённую руку. Чонгук знает, что всё могло быть гораздо хуже, но факт остаётся фактом: у него душа в пятки ушла, когда Тэхён совершил настолько безрассудный поступок из-за него.
Если честно, Чонгук не совсем уверен, что произошло после того, как он поймал Тэхёна. Когда он думает об этом, помнит лишь ярость, застилающую глаза, крутящуюся в голове навязчивую мысль. Одну цель, пульсирующую в его венах в такт частому сердцебиению.
Убить, убить, убить.
Он даже не понял, что Кан мёртв, пока не уселся на него сверху, смотря на торчащую из груди трубу. Его охватило чувство триумфа. Он убил монстра, который посмел причинить вред Тэхёну. Эта была действительно сладкая победа, даже если сладость оказалась недолгой.
Он победил. Они победили. Тэхён должен был быть счастлив, даже быть благодарным Чонгуку. Когда злость начала потихоньку утихать, он повернулся к Тэхёну, но на его лице увидел лишь страх.
Он смотрел на него такими огромными, стеклянными глазами, что Чонгук сомневался, что Тэхён вообще мог видеть его. Он попытался дотянуться, но что сделал Тэхён?
Он оттолкнул его.
Он закричал и попятился назад, как будто Чонгук был каким-то чудовищем, крича ему, чтобы тот не трогал его.
Это ранило. Невыносимо. Как бы Чонгук не хотел признавать это, реакция Тэхёна обжигала сильнее любой раны, полученной в этой драке. Скользящий удар кинжалом в бок? Ничто. Удар Кана по лицу? Безболезненно, по сравнению с тем, как Тэхён отпрянул от него, словно испуганное животное.
Но вместо того, чтобы впустить боль и дать ей возможность пустить корни, Чонгук позволил гневу пробудиться. Пусть вся ярость хлынет обратно, как поток воды из прорванной плотины, стирая все следы той жалкой боли, которую причинил ему Тэхён.
Намного легче было быть разозлённым, чем уязвимым.
— Чонгук, успокойся, — рычит Юнги прямо в ухо, стальной хваткой держа за воротник, — блядь, хватит!
— Пусти меня, — Чонгук гудит, пытаясь отпихнуть от себя старшего, но хватка на одежде лишь ужесточается.
— Нет, пока ты не угомонишься, — Юнги отталкивает его ещё дальше с помощью Намджуна, чьё лицо было решительным и осунувшимся.
За ними Чонгук едва мог разглядеть Сокджина с Чимином, присевших рядом с телом Тэхёна, который снова упал без его поддержки. Чонгук хочет закричать на них, чтобы они убрались нахуй от него, но Юнги трясёт его и говорит взять себя, сука, в руки.
Чонгук не хочет брать себя в руки. Чонгук хочет только Тэхёна.
Хосок уже там, мягко обнимает Тэхёна, и что-то в голове Чонгука вскипает.
— Положи его на место! — кричит он, но Хосок игнорирует его и куда-то уносит Тэхёна. От Чонгука словно часть его отрывается, и если он ничего не сделает сейчас, то она исчезнет навсегда. — Отдай его обратно мне!
Сокджин слишком занят тем, что бормочет нежные слова, тихо обращаясь к Тэхёну. Чонгук не может их услышать, но следовавший за ними Чимин бросает яростный взгляд через плечо, и Чон дёргается, прежде чем троица забирает Тэхёна.
— Вернулись сюда! — рявкает Чонгук, пытаясь вырваться, но Юнги с Намджуном упрямо держат его. — Вернулись сюда быстро или, клянусь богом, я…
Хлопок пощечины обрывает предложение и Чонгук теряется, щека в месте удара неприятно щиплет, и когда он открывает рот, чтобы сказать что-то или закричать, Юнги бьёт его снова по левой стороне лица.
Чонгук замирает — обе его щеки горят. И он чувствует, что ему снова двенадцать, когда отец ударил его за то, что он пропустил урок французского. Он настолько застигнут врасплох пощечинами, от которых пустеет в голове совершенно, что злость исчезает бесследно, и он с открытым ртом смотрит на старшего.
Юнги с Намджуном отпускают больше не сопротивляющегося Чонгука и ждут его следующей выходки. Чонгук знает, что Юнги не будет возражать, если он ударит его в ответ.
Но он этого не делает. Он даже не шевелится. Его разум, наконец, постепенно начинает справляться с событиями, которые только что произошли, но он до сих пор слишком сбит с толку.
— Что… Что, чёрт возьми, случилось? — Чонгук даже не уверен, спрашивает ли их или просто думает вслух. Намджун и Юнги облегчённо вздохнули, заметно расслабляясь.
— Чёрт возьми — не то слово, — бормочет Мин, и Чонгуку, наконец, удаётся хорошо разглядеть их. Выглядят они не очень, словно только что из драки. На обоих у них две разбитые губы, три фингала, порезы и синяки, что будут заживать месяц.
— Что произошло? — когда дымка злобы полностью рассеивается, в голове светлеет. Как бы ему не хотелось, чтобы всё было иначе, он может разобраться с Тэхёном позже, сейчас у него есть более насущные проблемы, требующие вмешательства.
— Тэхён пришёл к нам и сказал, что ты в опасности, — начинает Юнги. — Поначалу я не знал, верить ему или нет, но этот парень места себе не находил, поэтому мы повели его к тебе, но тебя нигде не было. Сокджин сказал, что ты пошёл поговорить с Доханом. Тэхён сразу же куда-то рванул.
— Видел бы ты его, — продолжает Намджун. — Он так переживал, что мы поняли: что-то определённо не так. Мы подумали, что он направился сюда, поэтому пошли за ним. А прямо внутри блока «H» нас поджидали люди Тэяна. Их было по меньшей мере семеро, и они напали на нас, Чонгук, по-настоящему напали. Какого хуя тут происходит?
Чонгук матерится. Значит Кан не солгал ему.
— Тот кусок говна сдох, — объявляет Чон, и Юнги хмурит брови.
— Кто?
— Тот, которого я положил в больницу за нападение на Тэ, он умер и, очевидно, работал на Тэяна. Так что ты знаешь, что это значит, — говорит он с кривой, невеселой улыбкой, и на этот раз матерится Намджун.
— Война, — и Юнги мрачно кивает.
— Блядь, Чонгук, ради бога, — Мин выглядит разъярённым, и младший гадает, не собирается ли он ударить его снова?
— Всё что тебе нужно было сделать — это не создавать проблем и выяснить, кто крот в семье. А что делаешь ты? Начинаешь сраную войну из всех людей со сраным Тэяном и тянешь нас на дно. И всё ради чего? Ради какого-то милого личика? Ради куска классной задницы? Сука, — Чонгук бросается к Юнги и хватает его за переднюю часть тюремного комбинезона. Мин даже не вздрагивает, а лишь бросает на него вызывающий взгляд.
— Не смей говорить так о Тэхёне, — шипит он, приходя в бешенство снова.
— Почему нет? — рычит Юнги в ответ. — Единственный с него прок — это приносить неприятности! Ты уязвим, когда рядом с ним, Чонгук. Если бы он был очередной игрушкой для секса, я бы проигнорировал, но он что-то большее. И это погубит тебя, и следом всех нас!
— Заткнись, — предостерегает Чонгук. И он не знает, сколько ещё сможет сдерживаться. Как Юнги смеет так говорить о Тэхёне? — Если бы не Тэ, я бы сейчас был мёртв.
— Если бы не он, ты бы вообще не оказался в этой ситуации! — кричит Юнги, и Чонгук замирает. Он не помнит, когда Юнги кричал на него в последний раз.
— Прекратили! — вмешивается Намджун, отцепляя их друг от друга и не давая Чонгуку снова взбеситься. — Слушайте, в любую минуту здесь появятся охранники. Знаю, что половина куплена твоим отцом, Чонгук, но давайте исчезнем до их прихода.
Чон с Юнги прожигают друг друга взглядом, и, если бы кто-то другой посмел посмотреть на него так, он был бы уже давно мертв. Чонгук знает, что Намджун прав. К тому же, ножевая рана в боку кровоточит, вероятно, требуя вмешательства медика. Чонгук неохотно разрывает зрительный контакт, предупреждая Юнги следить за своим языком.
— Ладно, — соглашается младший, снова беря свои эмоции под контроль. — Давайте выбираться отсюда, но сначала…
Кан мёртв, а человек, с которым дрался Тэхён, был без сознания и, судя по всему, пролежит так ещё некоторое время, прежде чем очнётся. Чон молча оценивал нанесенный Тэхёном ущерб. Он был слишком занят борьбой с двумя другими, чтобы обращать должное внимание на борьбу Тэхёна, и жалеет, что пропустил это. Он знал, что Тэхён умеет драться, но, чёрт — это была абсолютно другая ситуация. Тихий стон напоминает ему, что он хотел сделать.
Черноволосый быстро подошёл к единственному оставшемуся здесь в сознании человеку, который напал на него с ножом. Чон присел рядом с ним, смотря на него затуманенным взглядом.
— Выспался, дорогой? — холодно спрашивает Чонгук, и мужчина, осознав, кто перед ним, открывает рот, чтобы закричать. Чонгук затыкает его пасть рукой.
— Слушай внимательно, — прошипел Чон, приблизив свое лицо к лицу другого мужчины. — Я хочу передать послание твоему лидеру.
Пока Чонгук говорит, он берёт палец мужчины и загибает в обратную сторону до хруста. Мужчина завопил, и Чонгук терпеливо ждёт, пока он заткнётся, прежде чем продолжить.
— Мне не нравится, когда на меня нападают исподтишка.
Хруст.
— Более того, это меня чертовски бесит.
Хруст.
— Ты не смог убить меня, и теперь я немного в бешенстве.
Хруст.
— Скажи своему боссу, что я к нему зайду.
Хруст.
Когда на руке не остается целых пальцев, Чонгук поднимает другую. Мужчина за собственными воплями даже не замечает этого. Чон ломает шестой палец, и теперь мужчина выглядит так, словно вот-вот потеряет сознание.
— Скажи ему, что он заплатит за то, что сделал.
Окончив предложение последним хрустом, Чонгук бросает изувеченную руку ко второй, оставляя захлебывающегося соплями мужчину в покое.
— Идём.
Когда они уходят, вопль мужчины на заднем плане становится ещё громче.
И Чонгук чувствует себя намного лучше.
