***
У Тэхёна нос болит. На подбородке запеклась кровь, рёбра болят, но это уже знакомая боль, он её почти не чувствует. Вместо этого он полностью сосредотачивается на Чонгуке. Они оба сидят в старом, потрёпанном кресле, больные конечности переплетены, и всё, о чём заботится Тэхён — он может чувствовать сердцебиение Чонгука в такт своему собственному. Сиденье слишком маленькое для них двоих, но ни один не заботился об этом, они были слишком поглощены друг другом. Тэхён наполовину взгромоздился на подлокотник, другой половиной на коленях Чонгука. Руки Чонгука нежно окутывают его лицо. Шершавые кончики пальцев касаются свежих синяков, когда он целует Тэхёна. Медленно, неторопливо, как будто у них есть всё время мира для ленивых поцелуев. Они целуются в комнате отдыха тюрьмы, и Тэхён должен быть в ужасе от того, что их могут поймать, но Чонгук заверил его, что Намджун, Хосок и Чимин будут стоять на страже столько, сколько ему нужно — навсегда, если Тэхён захочет. Часть его действительно хотела этого. Он хотел остаться здесь, запутавшись с Чонгуком, затерявшись в их собственном маленьком мире вдали от суровой реальности этих серых тюремных стен. Это приятно. Целоваться вот так, не торопясь. Тэхёну это нравится. Нет никакого давления, чтобы идти дальше, Чонгук не настаивает, и Тэхён благодарен ему за это, смущён, но, тем не менее, спокоен в его руках. Они отстраняются, тяжело дыша, втягивая воздух в лёгкие через распухшие, мокрые губы. Тэхён чувствует лёгкое головокружение, когда Чонгук смотрит на него расширенными зрачками, с слабым румянцем под темнеющими синяками, и взгляд в его стеклянных глазах настолько незнаком, но у Тэхёна есть подозрение, что это могла быть любовь. Он не может быть уверен, никто никогда не смотрел на него так раньше. — Ты такой красивый, — шепчет Чонгук, и Тэхён моргает, гадая, не ослышался ли он. Его лицо становится красным, когда он отводит взгляд. — Ты не должен лгать, — бормочет он, прижимаясь лицом к груди Чонгука. Ткань его комбинезона грубая и колючая, он пахнет смесью пота и мускуса. Что-то в нём так отчетливо пахнет Чонгуком. Это приятно, и впервые за такое долгое время Тэхён больше не чувствует себя таким нервным. — Я не лгу, — бубнит Чонгук, проводя рукой по волосам блондина, и он позволяет своим глазам закрыться. Часть его разума задаётся вопросом, должно ли всё это происходить именно так. Ещё каких-то десять минут назад они били друг друга по лицу, а теперь вот — лежат, свернувшись калачиком, словно давние любовники. И всё же, это казалось правильным. Тэхён протягивает руку, чтобы взять ладони Чонгука в свои. Он осторожно снимает их с того места, где Чонгук гладил его волосы, и опускает вниз, чтобы рассмотреть их. Костяшки пальцев Чонгука покрыты слегка распухшими красными и фиолетовыми пятнами. Синяки на его собственном лице, без сомнения, соответствовали этим отметинам на руках Чонгука, как какая-то испорченная головоломка. На его собственных руках такие же раны, увечья, полученные в той же драке. Руки Чонгука мозолистые и бледные, с синими венами, бегущими вниз, как извилистые улицы на карте. Тэхён следит за ними, чувствуя слабый пульс под приподнятой кожей. Его пальцы были длиннее и тоньше, чем у Чонгука, но у Чона они были сильными и крепкими, и Тэхён знает, что эти руки совершали ужасные вещи. Они пропитаны кровью, и он знает, что эти руки убивали людей. Видел это собственными глазами, — но это не мешает ему целовать каждый ушибленный сустав по очереди. Чонгук сидит неподвижно, замирая, пока Тэхён целует его руки, просто наблюдая за ним, затаив дыхание. — Зачем ты сделал это? — спрашивает он, когда Тэхён заканчивает и снова смотрит на него. — Просто целую где у тебя бо-бо, — ухмыляется парень, хихикая над собственной шуткой. Чонгук фыркает, вплетая свои пальцы, держа руки Тэхёна в своих, и этот маленький жест уже кажется знакомым. Их руки хорошо подходят друг к другу. — Ты такой неудачник, малыш, — нежно улыбается Чонгук, наклоняясь, чтобы поцеловать синяки на лице Тэхёна, прижимая удивительно мягкие губы к воспаленной коже. Тэхён закрывает один глаз, когда Чонгук целует шишку на его лбу, и вытягивает шею, чтобы поймать губы Чонгука в мимолетном поцелуе. — Прости, — бормочет Чон в разбитые губы, и забавно думать, что этот извиняющийся мальчишка — тот самый индюк, который утверждал, что никогда не извиняется. — Прости меня. — Всё в порядке, — отвечает Тэхён с лёгким смешком, и Чонгук отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты всё равно бьёшь как девятилетняя девчонка, Чон. Чонгук закатывает глаза. — Очевидно, я сдерживался, — говорит он с нелепой надутостью, которая выглядит так по-детски, что Тэхён не может удержаться от смеха. — Конечно, любимый, — хихикает он, и Чонгук хмурится. — Я был, — вновь настаивает он, — я… я действительно не хотел причинить тебе боль. Тэхён делает паузу. Чонгук внезапно становится серьёзным, искренность горит в его глазах, и он жалеет, что вообще заговорил. Это не то, о чём хочется говорить сейчас. — Я ведь сказал, что всё в порядке, — повторяет блондин, глядя в сторону, пальцы Чонгука всё ещё переплетены с его собственными. — Бывало и хуже. Чонгук поджимает губы и поднимает свободную руку, чтобы ещё раз коснуться ран, которые он оставил на его лице. Тэхён задерживает дыхание, когда рука Чонгука скользит вниз, словно призрак, по пульсу на его горле, чтобы остановиться, паря над рёбрами. — Помнишь, что ты сказал мне, — спрашивает он тихим голосом, проводя пальцами по впадинам в грудной клетке Тэхёна, — в тот день в ванной? Ким убирает свою руку от чужой, не в силах смотреть ему в глаза. В тот день в ванной, когда Чонгук впервые поцеловал его. Он помнит, что говорил, но это было мимолетное замечание, случайное упоминание, и он понятия не имел, что Чонгук хотя бы поймёт его. — Я не знаю, — бормочет он, глядя на часы в другом конце комнаты — их ровное тиканье наполняет комнату, и внезапно вечность наваливается на него такой тяжестью. — Это было очень давно. Я не могу вспомнить. Рука Чонгука рядом с ним тёплая. Такая тёплая, что она почти обжигает, и рёбра Тэхёна внезапно начинают болеть. Это старая знакомая боль. — Я сказал тебе, что помню, как в первый раз сломал рёбра, помнишь что ты ответил? — Чонгук спрашивает, и Тэхён прикусывает губы. Почему он помнит это? Почему настаивает на этом вопросе? — Я же сказал, что не помню, — упрямо отвечает Ким. — Да и какое это имеет значение? — Ты сказал мне, что помнишь, как твой отец в первый раз сломал тебе рёбра, Тэхён, — настойчиво продолжает Чонгук, и он вздрагивает. Он сам не знает, почему сказал это тогда. Может быть, потому, что так глубоко спрятал боль в себе, что не мог чувствовать как больно говорить об этом. Он сказал Вонхо, что боится показать Чонгуку эти хрупкие части себя, но он уже сделал это давным-давно, даже не осознавая. — Ну и что с того? — Тэхён не хочет, чтобы это звучало так оборонительно, но он хочет, чтобы Чонгук бросил всё это. Тэхён неосознанно вспоминает монстра с разбитым стеклом вместо рук, неуклюже поднимающегося, он приближался к нему, повторяя его имя снова и снова, будто это единственное слово, которое он знал. — Когда ты сказал мне об этом, я понял, как сильно хочу защитить тебя от всего этого, — тихо признаётся Чонгук, его рука мягко прижата к боку Тэхёна. Он не давит достаточно сильно, чтобы причинить боль, но Тэхён всё равно скрипит зубами. От этих слов у него что-то болезненно сжалось в груди. Тогда, ещё до того, как Тэхён сделал то, что сделал, он нуждался в ком-то, кто защитил бы его, спас. Но никто этого не сделал. Так что ему пришлось спасаться самому. В тот день он поклялся, что никогда больше не будет полагаться ни на кого другого, потому что если и была одна вещь, которую Тэхён узнал тяжёлым путём, так это то, что никто не заботился о том, чтобы спасти его. — Я не нуждаюсь в твоей защите, — бормочет он, глядя на руки Чонгука. — Но я хочу. Хочу держать тебя в безопасности. Всегда, — Чонгук нежно прижимает пальцы к подбородку Тэхёна, наклоняя его голову так, чтобы он мог заглянуть ему в глаза. Тэхён никогда не думал, что чьи-то глаза могут быть такими нежными, особенно когда они смотрят на него. — Мир не был добр к тебе, не так ли? — шепчет Чонгук, и Тэхён проглатывает комок в горле, тёплое дыхание Чонгука касается его щеки. — Ты вырос в суровом мире, поэтому и сам стал таким. Я это вижу и уважаю, но ты не должен быть таким жестоким всё время. Ты не должен сражаться в одиночку. Ты заслуживаешь гораздо большего. — Хватит говорить так, будто знаешь меня, Чонгук, — устало говорит Ким, и Чонгук одаривает его лёгкой грустной улыбкой, которая даже не похожа на жалость к Тэхёну, чтобы ненавидеть его за это. Есть только понимание. — Мир не был добр, поэтому позволь мне быть добрым к тебе вместо этого, — голос Чонгука такой мягкий и ровный, и что-то в Тэхёне разбивается в надежде поверить. Но он не позволит себе такой слабости. — Добрый? Например, как ты был добр, когда даже не хотел слушать меня? — Тэхён срывается, подскакивая на ноги, и он даже не уверен, почему он так расстроен, но что-то в том, что Чонгук заботится о нём, пугает. Он не хочет полагаться на Чонгука, потому что, как бы ему этого ни хотелось, у них нет вечности, и никто не вечен. Единственный человек, на которого он может положиться, это он сам. — Или может, когда ты ударил меня? Или твоя доброта — это назвать меня шлюхой? У Чонгука, по крайней мере, хватает такта выглядеть пристыженным. Его щёки пылают, и он отворачивается, сжимая пальцы в кулак. — Тэхён, — говорит он напряжённым голосом, глядя на него широко раскрытыми и честными глазами. И Тэхён в который раз вспоминает, что Чонгук моложе его. Он всё время забывает об этом. — Прости, я был зол. Я никогда не хотел обидеть тебя. — Ты хоть слышал, как я сказал, что у моего отца тоже была дерьмовая жизнь? — спрашивает он, и что-то мелькает в тёмных глазах Чонгука. Неуверенность, страх — и Тэхён заговорил, озвучивая мысли, которые мучили его с той ночи, когда он увидел, как Чонгук убил человека ради него. — Ты напоминаешь мне его. — Я совсем не такой, как он, — выплевывает Чонгук, но Тэхён чувствует в его голосе мольбу. — Я не такой, как он, я не монстр, пожалуйста, поверь мне. Я никогда не хотел причинить тебе боль, — тёмный зверь в сознании Тэхёна оживает с рёвом. — Нет, Чонгук, — говорит он глухим голосом, доносящимся до его ушей, — вы очень похожи. Монстр бросается вперёд на неуклюжих ногах, поднимая одну руку — разбитое стекло окрашено кровью Тэхёна, и он будто тянется к нему. — Тэхён, — тихо зовёт он, и мальчик теперь дрожит. — Уходи, — он старается говорить твёрдо, но в его голосе слышится только страх, — прошу, уйди. — Тэхён, прости, — снова раздался знакомый голос, и Тэхён узнал эту тёмную, неуклюжую фигуру. — Я не хотел, прости меня. Темнота тает, извергая существо густыми чёрными волнами, словно оно теряет вторую кожу. Было что-то скрытое под всей этой темнотой, как только слои были сняты, это заставило Тэхёна признать фигуру, как человека, и когда он это сделал, воздух вырвался из его легких. — Тэхён, — он знал, что этот голос был ему знаком, — я никогда не хотел причинить тебе боль. Его отец спотыкается, и мальчик отшатывается. Чудовище исчезло, но старый страх ещё остался, укоренившись в его костях. Такие моменты были редки: вспышки между пьяной яростью и каменным холодным гневом трезвости, когда его отец, казалось, действительно сожалел о своих действиях. Они прошли так же быстро, как и появились, но Тэхён всегда прощал отца, когда видел его слёзы, хоть и понимал, что поступал глупо. — Сынок, мне так жаль. Не чудовище. — Пожалуйста, прости меня. Только не он. — Я не хотел. Слёзы катятся по щекам отца, Тэхён видит в них раскаяние и стыд. — Пожалуйста, прости меня. — Тэхён, я обещаю тебе, что я совсем не похож на него, — Чонгук сжимает его плечо, и Тэхён хочет знать, понимает ли он, что держит его достаточно крепко, чтобы причинить боль. — Послушай меня, Чонгук, — говорит Тэхён, прижимая палец к губам Чонгука, потому что ему нужно заставить его понять, несмотря на то, что он и сам не до конца понимает этого. — Послушай, — он убирает палец, и Чонгук молча наблюдает за ним, ожидая продолжения. Он делает глубокий вдох, успокаивая тайфун мыслей внутри своей головы. — Я всегда думал, что мой отец был чудовищем, — говорит он, не совсем понимая, откуда доносятся эти слова, но доверяя им донести смысл до Чонгука, который сейчас стоит неподвижно около него. — Когда я был ребёнком, я узнал, что монстры — это не существа, которые прячутся под твоей кроватью или в твоём шкафу, а скорее монстры, которые ломятся через входную дверь и кричат на твою мать. Монстры толкали тебя вниз по лестнице и разбивали бутылки о твоё лицо. Я так долго думал, что мой отец был чудовищем за то, что он сделал со мной, с моей сестрой. Но теперь, оглядываясь назад, я вижу все по-другому. Мой отец был сердитым, печальным и жалким человеком. Он злился на всё подряд. Его дерьмовая работа, его ужасный босс, тот факт, что его бросила жена. Но главное в том, что работа, босс или отсутствующая жена — это то, чему он не мог навредить. Однако вы можете причинить боль сыну, который является олицетворением всего плохого в вашей жизни. Я вижу тот же гнев в тебе, Чонгук, чёрт возьми, я даже чувствую его иногда внутри себя. — Тэ… — снова начинает Чонгук, отчаянно пытаясь оправдаться, но Тэхён отрицательно качает головой. Чонгук сейчас выглядит таким юным, как потерянный маленький мальчик, и Тэхён понимает, что он именно такой. Простой ребёнок, который не знает своей силы и расстраивается, когда ломает свои игрушки, потому что играл слишком грубо. — Я ненавидел своего отца и боялся его. И, честно говоря, не думаю, что когда-нибудь смогу простить ему то, что он сделал, но теперь я вижу, что он не был монстром. Он был обыкновенным человеком. Ты можешь быть королем, Чонгук, но ты всё ещё человек. Теперь я понимаю, что чудовищ не существует. Есть только люди. Люди, которые причиняют боль и делают чудовищные вещи, но это не делает их монстрами. Чонгук молчит долго. Он выглядит погружённым в свои мысли, и Тэхён даёт ему время. Пусть он снова и снова прокручивает слова в голове, и он просто надеется, что они дойдут до него. Вокруг них воцаряется тишина, и единственное, что слышит Тэхён — это отсчёт проклятых часов. Чонгук рядом с ним тёплый, твёрдый и настоящий. Несмотря на то, что его руки были мозолистыми и грубыми, они осторожны, когда протягивают руку, касаясь его кожи. — Люди совершают ошибки, — шепчет Тэхён, и его желудок скручивает, потому что он понятия не имеет, что делает. Он только знает, что хочет быть с Чонгуком, поэтому крепче сжимает его руку и смотрит в широко раскрытые глаза. — Я никогда не смогу простить своего отца, Чонгук, но я думаю, что всё ещё смогу простить тебя. Наблюдать, как облегчение проносится в глазах Чонгук — всё равно, что наблюдать, как цунами омывает береговую линию. Чонгук отстранился, поднеся руку Тэхёна к своим губам, и, как он делал это раньше, легонько поцеловал его кожу. — Я обещаю, Тэхён, что больше никогда не причиню тебе боль, — клянется он, произнося обещание напротив распухших костяшек пальцев. — Никогда больше. Тэхён уже слышал это раньше. Каждый раз, когда у его отца случались эти краткие моменты ясности. Когда, хотя бы на мгновение, он переставал утопать в выпивке и печали, его голова выныривала на поверхность, и он видел, что натворил. Он смотрел на кровь, стекающую по лицу собственного сына, на разбитую бутылку в его руках, плакал, извинялся и клялся, что этого больше не повториться. Но он врал. Это повторялось снова и снова. Но Чонгук не был его отцом. Он был похож на него, в некотором смысле, но он также сильно отличался, и Тэхён просто должен доверять ему. Верить, когда он просил прощение. Его отец был человеком разбитых бутылок, сломанных костей и нарушенных обещаний, и Тэхён никогда не простит его. Чонгук же был человеком со множеством недостатков, но, может быть, Тэхён сможет помочь хотя бы ему. Раз отцу помочь он не смог.***
— Они такие тихие… — Прошло всего пять минут с тех пор, как они перестали кричать. — Это очень долго, Хоби. Как ты думаешь, Тэ в порядке? — О, держу пари нашему Тэ-Тэ более, чем хорошо. — Ребята, вы действительно не должны этого делать. — Намджун, заткнись, не видишь, мы подслушиваем. Намджун что-то бормочет себе под нос, слишком тихо, чтобы Хосок или Чимин могли его услышать. Впрочем, ни один из этих идиотов даже не слушал его. Вместо этого, они оба прижимали уши к закрытой двери комнаты отдыха, время от времени толкая друг друга, чтобы лучше слышать. — Чонгук убьёт вас обоих, если узнает, — предупреждает он, но на него тут же шикает возбуждённый Хосок. — Он не узнает, если ты просто заткнёшься, — шипит он, и глаза его сверкают таким блеском, что Намджуну становится не по себе. Если что-то забавляло Чон Хосока, это обычно означало неприятности. — О Боже, кажется, я только что услышал чей-то стон, — шепчет Чимин, отчаянно махая рукой, чтобы они оба успокоились. Намджун неохотно сжимает губы в тонкую линию неодобрения, наблюдая, как они падают друг на друга, чтобы лучше расслышать. Чимин прижимает ухо ближе к двери, почти так же маниакально, как Хосок. Они вели себя как две хихикающие школьницы, и, честно говоря, это немного настораживает Намджуна. Они сидели в тюрьме, чёрт побери, — в их обязанности входило убивать людей. Они не должны хихикать и перешёптываться друг с другом, как две девочки-подростки, которые только что повстречали смазливых спортсменов. Хосок, вероятно, громко завизжал бы, если бы у Чимина не хватило здравого смысла прикрыть ему рот рукой, чтобы заглушить этот звук. Они оба прижимаются к двери, отчаянно пытаясь разобрать слабые, приглушённые звуки с другой стороны, и Намджун вроде как хочет пырнуть себя ножом прямо сейчас. — Это определённо был стон, — констатирует Хосок, и Чимин согласно кивает. — Это был Чонгук, верно? — Почему бы тебе не спросить об этом Намджуна? Это ведь он был тем, кто прервал Куки, когда он… Они оба поворачиваются к нему в жутком унисоне, у обоих на лице играют грязные ухмылки. — Отошли от меня, маньячилы! — грозит Намджун низким рычащим голосом, но его тут же игнорируют. — Клянусь Богом, я пытался похоронить это воспоминание в течение многих лет, не смей, черт возьми, вспоминать об этом сейчас. Я не хочу участвовать в этом дерьме. — Ты совсем не весёлый, — надулся Хосок. — Разве тебе не любопытно? — Нет! Я действительно… Блядь, нет, — восклицает Намджун в ужасе. Его глаза комично расширяются, а рот отвисает, когда он в шоке смотрит на своих так называемых друзей. Он не может поверить, что они ведут себя так, будто самый странный из них был он. — Чонгук для меня, как младший брат! Я знал его еще до того, как он научился ходить, и я не хочу думать о нём и Тэ… Боже! Он замолкает с жалобным стоном, закрывая лицо руками и молясь, чтобы какой-нибудь милосердный Бог тут же убил его. Он крепко зажмуривается и морщится, борясь с желанием рвать на себе волосы. — Перестань так шуметь, Джун! — ругается Чимин, придавая своему лицу выражение притворного гнева, испорчённого дерзкой улыбкой, подергивающейся в уголках его губ. Намджун закатывает глаза, когда Чимин подмигивает ему. Он издаёт сдавленный крик негодования, но замолкает. В основном потому, что он помнит, как был раздражён Чонгук в последний раз, когда ему пришлось прервать его и Тэхёна, когда они… э-э… разговаривали. Он содрогается, вспоминая об этом. — Не думаешь, что голос Чонгука глубже, чем тот стон? — спрашивает Чимин, и Хосок хмурится. — Ни в коем случае, ты слышал вообще Тэхёна? — Вообще-то нет, я не думаю, что когда-то слышал, как стонет Тэ, — Чимин закатывает глаза, как будто это самая нормальная вещь во всем мире, и Намджун хочет сказать им, чтобы они остановились, прежде чем этот грёбаный разговор свернёт в ещё более неподходящее русло. — Да это понятно, но его голос глубже, поэтому естественно, что и его стоны будут грубее, — объясняет Хосок, и Намджун задаётся вопросом, чем он мог так нагрешить, чтобы заслужить эту особую форму ада. Ни один нормальный мужчина никогда не должен слушать, как его друзья обсуждают, как другие его друзья звучат, когда они стонут. Это просто неправильно. Он серьёзно сожалеет о каждом решении, которое привело его к этому моменту в его жизни. Намджун вспоминает каждый день, каждый предсмертный опыт и жалеет, что не мог сделать всё по-другому. — Это всё из-за Джина, — ворчливо думает он. — Если бы Джин не был так чертовски хорош в вытаскивании пуль из Намджуна каждый раз, когда в него стреляли, он бы сейчас не страдал тут. Пока Чимин и Хосок продолжают препираться из-за того, как звучат Тэхён и Чонгук, когда они стонут, Намджун всерьёз подумывает о том, чтобы начать биться головой о стену, пока не потеряет сознание. Он опускается на корточки, прислонившись к холодному камню. Намджун ненавидит себя за то, что его разум без его разрешения начинает думать, сколько времени в среднем требуется двум молодым парням, чтобы заняться сексом. К чёрту эту жизнь. Апокалипсис был бы сейчас очень кстати. Что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Его спаситель приходит не в виде конца света, а скорее в виде скучающего Мин Юнги. Его обесцвеченные волосы падают ему на глаза, чёлка сильно отросла за то время, что они были заперты, а тёмные корни понемногу начинают выглядывать наружу. Было бы интересно снова увидеть Юнги с тёмными волосами, думает Нам. Столько времени уже прошло с тех пор. Он сутулится к ним, осторожно покуривая сигарету, свисающую с его хмурых губ, глаза сужаются, когда он осматривает сцену перед ним. Джин, который тоже выглядит слегка встревоженным, следует за ним вместе с другим парнем, которого Намджун не узнаёт. Он выглядел моложе его самого, может быть, ровесник Чимина. У него тонкое лицо с резкими, крысиными чертами. Волосы тонкие и жирные, глазёнки маленькие и нервные, такого же коричневого оттенка, как мокрая грязь. Он тощий, но высокий, неуклюжий и медленный, и он выглядит так неуместно рядом с ними. В конце концов, он был обычным, ничем не примечательным парнем. — Ну и чего вы снова натворили, бестолочи? — спрашивает Юнги, но звучит так, будто ему на самом деле наплевать. Новичок рядом с ним молча оглядывается вокруг. Он нервничает, замечает Намджун. Глаза бегают, рассматривая каждую деталь, а пальцы бесконечно теребят манжеты. Намджун ему не доверяет, чутьё подсказывает, что что-то не так. То, как он дёргается без причины, как какой-то наркоман, и оглядывается вокруг, как будто мысленно планирует маршрут побега. Но он пришёл с Юнги и Джином, поэтому Намджун должен довериться им. — Тэ и Куки там! — объясняет Чимин, и Сокджин хмурит брови, поморщив нос. Выражение лица Юнги нисколько не изменилось, как будто он уже знал об этом… — Если они там, то почему вы, ребята, подслушиваете? — Мы охраняем дверь! — протестует Чимин, невинное выражение лица выглядит почти убедительно на его ангельских чертах. Ни Джин, ни Юнги не выглядят даже отдаленно убеждёнными, даже когда Хосок кивает, похлопывая Чимина по спине. Намджун пытается протестовать, сказать им, что он здесь не при делах, но Джин просто поднимает руку, и Намджун сдаётся. — Господи Иисусе, Хоби, — усмехается Юнги, в уголках его губ играет лёгкая улыбка, и Намджун подозревает, что на самом деле он знает гораздо больше, чем показывал. По крайней мере, Юнги выполнил свое обещание исправить все это. — Отойди от двери, придурок. Намджуну снова хочет закатить глаза, когда Хосок отступает, играя бровями в несносной, чрезмерно вызывающей манере. — Придурок только для тебя, детка, — дразнит Хосок, и если бы это был кто-то другой, Намджун уверен, Юнги сломал бы этому другому нос. Но это был Хосок, а Юнги всегда был мягок к Хосоку и его выходкам, поэтому, вместо того, чтобы ударить его по зубам, он фыркает и закатывает глаза. — Как долго они там? — спрашивает Мин, меняя тему. — Да, и что вообще произошло? — добавляет Джин, он выглядит ужасно усталым, тёмные круги под глазами стали ещё заметнее в последнее время. Он рассеянно покусывает нижнюю губу — верный признак беспокойства. — Ну, мы играли в покер с Чонгуком, — начинает Чимин, — а потом врывается Тэхён… — И говорит, что им нужно поговорить, — вмешивается Хосок, — но Чонгук посылает его, и Тэ бросает карты прямо ему в лицо и… — А потом Чонгук начинает злиться, — перехватывает Намджун, всё ещё сидя на корточках у стены, — он был очень, очень зол. Я давно не видел его таким взбешённым. Он сказал всем убираться, но я не хотел оставлять их одних, но Хосок… — Я их всех вывел оттуда и позволил им спокойно потрахаться. — Хосок! — негодующе кричит Намджун, хлопая себя ладонями по ушам. Юнги выглядит слегка шокированным, а брови Джина поднялись до линии волос, а бедный парень, которого они притащили с собой, выглядит совершенно растерянным. — Ой, я имел ввиду, что им давно пора было поговорить, — ухмыляется Хосок, выглядя абсолютно непримиримым. — И как долго они там пробыли? — снова спрашивает Юнги сквозь зубы, и Хосок лучится ещё ярче. — Ну, давайте посчитаем: там было около пяти минут крика, потом мы услышали грохот, как будто сломался стол или что-то вроде того, а потом снова крики, — задумчиво размышляет Чимин, надув губы, постукивая себя по подбородку, вспоминая, что они слышали по ту сторону двери. Однако его глаза мерцают скорее от удовольствия, чем от беспокойства. — И с тех пор тишина. — Ну, я бы не сказал, что прям тишина, — говорит Хосок со злой усмешкой, но, Джин и Юнги, оба затыкают его, прежде чем он может продолжить наносить душевные раны Намджуну ещё больше, чем он уже сделал. — Эй, по крайней мере, они оба живы, — протестует Хосок, и когда он говорит это, его взгляд направлен на Юнги. Блондин на мгновение замолкает, встречаясь взглядом с Хосоком, потом вздыхает и отводит глаза, и между ними происходит что-то, что понять могут только они оба. — Да, — соглашается он, мягко улыбаясь. — Думаю, ты прав. Намджуну хочется спросить, о чём, чёрт возьми, они говорят, но за эти годы он понял, что иногда лучше промолчать. Особенно, если в этом замешаны Юнги и Хосок. У них всегда была своя особая связь, о которой все давно догадываются, но имели такт молчать. — Хорошо, значит, они пробыли там минут пятнадцать-двадцать? — спрашивает Джин, и Чимин кивает. — Ну что ж, их время вышло, — вздыхает Юнги. Он делает последнюю затяжку, прежде чем прижать использованную сигарету к стене, гася свет, и Намджун вздрагивает. — Подожди, что? — спрашивает он, резко подскакивая. Ему действительно не нравится, к чему это всё идет. Ни капельки. Единственное, что было хуже, чем сидеть здесь, в то время как, ну, что бы там ни происходило, это происходило на самом деле — это войти и прервать это. Мало того, что он будет подвергнут изображениям, которые заставят его хотеть отбелить свой мозг, им также придётся иметь дело с разъярённым Чонгуком. Прервать Чона, когда он прямо сказал им, что не хочет, чтобы его прерывали, было не просто глупо — это как войти в клетку голодных львов, одетых как грёбаная свиная отбивная. Джин толкает нервного парня вперёд. Он спотыкается и в этот момент очень похож на ягнёнка, забредшего в логово льва, вот только они ещё не открывали дверь. Этот парень понятия не имеет, во что ввязался, думает Намджун, и это забавляет его больше, чем следовало бы. По крайней мере, он не был здесь тем, кто больше всех опасался Чонгука. — Его зовут Михбок, ну или типо, я не запомнил и он хочет что-то сказать Чонгуку, — поясняет Юнги, и парень дёргает головой вверх и вниз в неуверенном кивке. — И да, — добавляет Джин, прежде чем Намджун успевает открыть рот, чтобы возразить, — это срочно. — Так что же нам теперь делать? — спрашивает Хосок с ехидной ухмылкой, как будто это ещё не было невероятно очевидным, что они должны были сделать. Они все оборачиваются, чтобы посмотреть на дверь, и Намджун не уверен насчёт остальных, но ему кажется, что он смотрит на врата ада. Ни за что на свете он не станет тем, кто откроет их и выпустит на волю зло внутри них. — Ну-у, — нарушает тишину Юнги, — кто хочет пойти первым? Пока он говорил, из-за двери доносится особенно громкий стон, и Намджун почувствовал, что бледнеет. — Ни за что, — шипит он. — Ни за что на свете. Они все колеблются, и ясно, что никто на самом деле не хочет быть тем, кто откроет дверь. — Почему бы нам сначала не послать туда этого парня? — предлагает Чимин, показывая на новенького, но Юнги отрицательно качает головой. — Нет, он нужен нам живым, — объясняет он, и все кивают. — Так как же мы это уладим? — они вернулись к тому, с чего начали: никто не хочет быть добровольцем, никто не хочет быть первым. Наступает долгая пауза, во время которой никто не произносит ни слова. Они оглядываются, встречаются взглядами, и становится ясно, что каждый из них думает об одном и том же. — Камень, ножницы, бумага! Раз, два, три!***
Тэхён любил целоваться, очень любил, но прошло так много времени с тех пор, как кто-то целовал его так, чтобы это что-то значило. И теперь с Чонгуком он заново открывает для себя, насколько приятными могут быть поцелуи. Он целовался с несколькими парнями ещё в старших классах, когда его невинность не была далёким воспоминанием. Если бы Тэхён когда-нибудь был романтиком, он назвал бы их невинными школьными возлюбленными. Застенчивые чмоки превратились в неуклюжие поцелуи, ведущие к неуклюжим ласкам и небрежным минетам. Это было грязно, ново и неловко, но это было весело, и Тэхён действительно наслаждался этим. Он не может вспомнить лица ни одного из тех одноклассников, не говоря уже об их именах, но это было и не так важно. Речь шла о том, что за эти пятнадцать минут неловкой возни ничто не имело значения. Ему не нужно было беспокоиться об арендной плате, об отце или о том, завалит он химию, когда какой-нибудь парень обхватит его член рукой. Ладно, может быть, «школьные возлюбленные» и не совсем подходящее слово, но всё это было по-своему невинно. Он не был наивен, думая, что эти мальчики любят его. Но это было нормально, потому что он не был настолько наивен, чтобы любить их сам. Они были просто парой глупых, похотливых ребятишек, которые валяли дурака. Была своя красота в её простоте: никаких привязанностей, никаких реальных чувств, чтобы усложнить простые вещи, и лучше всего — никаких разбитых сердец. Потом случился мистер Пак, и Тэхён узнал, что значит чувствовать себя грязным. Он показал Тэхёну, что значит быть беспомощным и отчаявшимся. Ким научился проглатывать свою гордость и даже больше. Синяки на коленях больше не были забавными, они были просто болезненными. Уродливый пурпур, который когда-то был таким красивым, стал постоянным напоминанием о том, как низко он был вынужден пасть. Тэхён думал, что мистер Пак — самое худшее, что могло с ним случиться. Он был уверен, что нет ничего более унизительного, чем встать на колени перед лысеющим толстяком средних лет, от которого воняло дымом и сыром, но потом мистер Чон ворвался в его жизнь, как ураган, и показал ему, насколько хуже это может быть. Тэхён, наконец, понял, что до господина Чона он даже не знал значения таких слов, как «боль» и «унижение». Мистер Пак был просто тупой собакой, ищущей, куда бы засунуть свой член, но мистер Чон... Он был совершенно другим типом животного. Он не искал удовольствия или, по крайней мере, не искал его обычным способом. Он получал удовольствие от боли и страданий Тэхёна. Он до сих пор помнит, как этот человек рвал его плоть, пытаясь разорвать на куски, пока он не стал таким же грязным и испорченным, как и он сам. Мистер Чон никогда его не целовал. Ни разу. Он только кусал — губы, грудь, бедра, впиваясь зубами до крови. Он целовал мужчин, с которыми встречался в клубах, но это никогда не помогало. Он только напивался, вкус алкоголя, как яд, тяжело давил на язык, но он никогда не избавлялся от вкуса мужчин, которые трахали его против его воли. Но сейчас он сидел на коленях у Чонгука, откинувшись назад больше, чем положено. Его бёдра крепкие и очень удобные, чтобы сидеть на них, и Тэхён чувствует себя комфортно с расстоянием между ними. После того, что эти звери сделали с ним, он никогда не думал, что сможет снова впустить кого-то, но, возможно, когда-нибудь это расстояние сократится, и он позволит Чонгуку приблизиться, но сейчас он доволен тем, как они идут. Он целует кого-то и он действительно счастлив. Кто сказал, что чудес не бывает? Прошло так много времени с тех пор, как кто-то целовал его так, как это делает Чонгук, как будто он действительно заботится о нём. Этот жест заставляет Тэхёна затаить дыхание, испытывая трепет, он чувствовал себя опьянённым в хорошем смысле. Когда он отстранился, чтобы перевести дыхание, он увидел своё собственное раскрасневшееся лицо в стеклянных глазах Чонгука, наполненных созвездиями. Впервые за долгое время, он не чувствует жжения чужих рук на своей коже. Ладони Чонгука были удобно уложены на его талии, и Тэхён знал, что он, вероятно, хочет сжать ниже, но Чонгук этого не делает. Его комбинезон был расстегнут, и только с секундным колебанием он позволил Чонгуку снять его с плеч, чтобы собрать вокруг бёдер так, что теперь он сидел на Чонгуке в одной только футболке, которую он носил под ним. Чувства уязвимости и неуверенности скрывались под кожей, но они не подавляют, и Тэхён знает, что они не могут утопить его, больше нет. Руки Чонгука не обжигают, по крайней мере в плохом смысле. Они шершавые и тёплые, но так приятно и лёгко скользят по его коже, и Тэхён наслаждается необычным ощущениям. Руки опускаются ниже, притягивая ближе, и его бёдра двигаются навстречу Чонгуку. Толчок паники проходит через него, и он замирает. Чонгук замечает это, к ужасу Тэхёна, и отстраняется, прерывая их поцелуй. Да что с ним такое?! Чёрт, это было куда невиннее, чем его школьные свидания. Это было то ещё дерьмо, и всё же, здесь он паниковал по пустякам. Он был так чертовски слаб, его лицо горело, и он не мог смотреть Чонгуку в глаза. — Ты в порядке? — Чонгук волнуется, и сердце Тэхёна сжимается. — Все замечательно, дорогой, — выдыхает он, прижимаясь губами к губам Чонгука, потому что он действительно не хочет иметь дело со всем своим дерьмом прямо сейчас. Или вообще когда-нибудь. Чонгук протестующе мычит в поцелуе, и Тэхён знает, что ему не верят. — О чём ты думаешь? — спрашивает он, и блондин слегка озадачен. Он ожидал, что Чонгук будет настаивать на этом вопросе, что он попытается выяснить, почему Тэхён был так сломлен. Это был бы выход — выход из сложившейся ситуации. Тэхён мог сказать правду, и всё это исчезло бы. Но не сегодня. Что там говорят в этих дурацких фильмах о романтике? — О тебе, — он говорит это с улыбкой и смехом, и Чонгук улыбается в ответ, но его глаза обеспокоены. — Да? — Да. На самом деле, это не было ложью, он думал о Чонгуке. Думал до тех пор, пока он не притянул его слишком близко, и его разум не извергнул желчь горьких воспоминаний о плохих людях. — И почему я тебе не верю. Тэхён замирает в его руках, дыша через раз. Иногда, он забывает, кто находился перед ним. Чонгук не был простым парнем, он умел выискивать слабые места и ложь в чужих словах, даже если эта ложь была ложью на половину. Тэхён всегда был самым слабым в кругу сильных людей, и уже второй Чон в его жизни находит его уязвимые места. Он вздыхает, потому что у Чонгука упрямое выражение лица, которое означает, что он не позволит этому уйти. Если… — Мы можем не говорить об этом? — спрашивает он, и даже самому себе кажется, что он устал. — Я даже не знаю, о чём именно, — говорит Чонгук, смотря ему в глаза, медленно теребя пальцами край чужой футболки. — Это… — Тэхён делает паузу, потому что он не может сказать ничего, кроме как: — Это то, о чём говорить больнее всего, прости. Нормальные люди не должны быть такими, Тэхён знает это, и он так сильно хочет быть хорошим и нормальным для Чонгука. Нормальные люди наслаждаются сексом, не так ли? Они не вздрогнули бы, когда всё стало слишком тяжело, они улыбнулись бы, но Тэхён не смог этого сделать. Что-то в нём отшатнулось, как слабое, испуганное животное. Он хотел этого, действительно хотел, но паника внутри не позволяла подойти ближе. Он должен был чувствовать себя хорошо, и Тэхён должен доказать, что не был настолько повреждён, он должен заставить чувствовать себя хорошо ради Чонгука. — Я в порядке, поверь мне, — бормочет он, наклоняясь, чтобы поцеловать шею Чонгука. Он вздрагивает под ним, и Тэхён улыбается, что это сработало. Его зубы царапают яремную вену Чонгука, и было что-то такое волнующее в осознании того, что он обладает такой властью над ним. В этой близости была какая-то сила, и не только с Чонгуком. Они оба контролировали друг друга, и Тэхён был просто счастлив не быть беспомощным сейчас. — Мы… мы поговорим об этом позже, — выдыхает Чон, когда Тэхён начинает посасывать солоноватую кожу, оставляя после себя пурпурные пятна. «Мой, — думает он с радостно бьющимся сердцем, — он мой». Тэхён медленно спускается вниз, кусая и покусывая, оставляя за собой ещё больше следов. Он хотел отметить Чонгука, чтобы оставить доказательства того, что ему принадлежало. Цветы ярко красного цвета хорошо смотрелись на нём, разорванные кровеносные сосуды под кожей были удивительно яркими. Рука Чонгука скользит по его волосам, мягко дёргая, он тянет его голову вниз открывая доступ к его собственной шее, и Тэхён напевает, сидя у него на коленях. Он чувствует, что расслабляется, тёмные мысли тают, и Тэхён кладёт голову на грудь Чонгука. Он держал свой разум под контролем, и это всё было так приятно, так хорошо.… Звук распахнувшейся за ним двери так сильно пугает Тэхёна, что он вскидывает голову. Очевидно, его рефлексы, по крайней мере в этом случае, были куда быстрее, чем у Чона, когда его затылок со всей силы ударяет Чонгука в нос. — О БОЖЕ, МОИ ГЛАЗА! — СРАНЬ ГОСПОДНЯ! — А Я ВЕДЬ ГОВОРИЛ, ЧТО ОНИ ЕБУТСЯ ТУТ, МАТЬ ТВОЮ! — ХОСОК, ЗАТКНИСЬ! Паника утихает, как только Тэхён слышит знакомые голоса из дверного проёма, шум отражается от стен, заполняя комнату. — Чёрт, — шипит Чонгук, пытаясь остановить кровь, которая теперь хлестала из его носа. — Вот срань, детка, мне так жаль, — бормочет Ким, размахивая руками, чувствуя себя совершенно бесполезным, в то время как Чонгук продолжает ругаться, кровь течёт сквозь его пальцы. — Это выглядит больно, — комментирует он, отодвигая окровавленные пальцы Чонгука, чтобы увидеть распухший нос под ними. — Да, блядь, совсем чуть-чуть, — гримасничает Чон гнусаво, и Тэхён едва сдерживается, чтобы не захихикать. — По крайней мере, мы подходим друг другу, сладкий, — говорит он, улыбаясь, чувствуя, как кровь, запекшаяся на подбородке из его собственного больного носа, начинает шелушиться. Чонгук быстро моргает, смотря на него и через мгновение, улыбается. — Да, я полагаю, что так оно и есть, дорогой. — Уж простите мою грешную душу, что прерываю эту трогательную сцену, — саркастический голос Юнги звучит отчётливо, и Тэхён может представить, как это всё выглядит со стороны. Он сидит на коленях у Чонгука, наполовину сняв комбинезон. Это не может быть ничем иным, как тем, на что это похоже, и как теперь им объяснить, что это всё не то, о чём они подумали? — Милый, я люблю их, но ты же знаешь, что я должен убить их сейчас, верно? — спрашивает Чон, продолжая вытирать кровь с носа. — Не волнуйся, я быстро с ними разберусь, — он смеётся тихо, с хрипотцой, и Тэхёна окончательно выносит от вида Чонгука. Он резко разворачивается, пытаясь соскользнуть с колен Чонгука (потому что видеть его таким горячим просто не выносимо, чёрт), но чужая рука скользит вокруг его талии, и единственное, что успевает понять Тэхён — это то, что он сидит вплотную к Чонгуку. Кресло всё ещё слишком мало для них обоих, но Тэхён любит эту тесность, любит быть рядом с ним. Прошло так много времени с тех пор, как он чувствовал, что ему где-то есть место. Он усаживается на место рядом с Чонгуком и пристально смотрит на людей, задержавшихся в дверях. Он услышал крик Хосока в ту же секунду, как тот вошёл к ним, и Намджуна тоже, но они были здесь не одни. Вся команда была здесь. Юнги выглядел скучающим — его черты были тщательно вылеплены в маску безразличия, но когда он встретил взгляд Тэхёна, то быстро улыбнулся ему. Хосок ухмылялся как сумасшедший, его улыбка была такой широкой, что щёки, должно быть болели. Чимин, рядом с ним, выглядел самодовольным, наблюдая за ним — морщинистые глаза блестели от веселья. Намджун смотрел куда угодно, только не на них. Его глаза блуждали от стены к полу и потолку. Сокджин выглядел нейтральным, но склоняясь ближе к тому, чтобы быть счастливым за них — Тэхён видел это в его глазах, в том, как он смотрел на них, была своя нежность. Там была фигура, которую Тэхён не узнал, и это мгновенно заставило его забеспокоиться. Не говоря уже о смущении от того, что совершенно незнакомый ему человек стал свидетелем такого личного момента. — Надеюсь, у вас что-то серьёзное, парни, — рычит Чон, эффект только немного уменьшился от того, насколько гнусавым был его голос. — Потому что, если нет, кто-то умрёт. Эта новость никого не встревожила, за исключением парня, который на самом деле выглядит так, будто у него сейчас случится сердечный приступ. Все они знали, что Чонгук скорее покончит с собой, чем с кем-либо из них, но это не означало, что он позволит им сорваться с крючка. — Да, есть одна новость, — заговорил Юнги, его низкий голос был хриплым, — ты должен знать. Чонгук вздыхает, и Тэхён чувствует, как он слегка оседает рядом с ним, но сомневается, что кто-то, кроме него, замечает это. — Так вот почему он здесь? — спрашивает он, указывая в сторону новенького. — Его фамилия Ли, — говорит Сокджин, подталкивая парня вперёд, — и у него есть, что сказать тебе. — Должно быть, это очень важно, если ты пришёл сказать мне это с глазу на глаз, — Чонгук приподнимает бровь, рука, лежащая на пояснице Тэхёна, обводит рассеянные круги. — Я, э-э… мистер Чон, — парень сильно заикается и в целом выглядит крайне испуганным, всего в паре секунд от того, чтобы наложить себе в штаны. Он бледен, его глаза широко раскрыты, и что-то в том, как они мечутся туда-сюда, вызывает тревогу. — Так лучше, — Чонгук вяло ухмыляется, — твоё полное имя? — Эм, Л-Ли Минсок, — Чонгук зевает. — О’кей, Ли Минсок, — он протягивает руку, обнимая Тэхёна, ещё сильнее прижимаясь к нему, Ким тут же кладёт голову на широкое плечо Чонгука. — У тебя есть пять минут, чтобы объяснить, что случилось такого важного, что ты счёл нужным прервать нас. — Я… эм… Да, мистер Чон, я слышал кое-что, что, как мне показалось вам следует знать, — тараторит он, запинаясь на каждом слове. Он не смотрел Чонгуку в глаза, он даже ни разу не взглянул на него. Парень беспокойно ломает пальцы, не в силах усидеть на месте. Его безостановочное ерзание действует Тэхёну на нервы. — Я… я слышал, как один из членов банды Тэяна сказал, что они собираются напасть на кого-то из парней Сон-Ёля сегодня в кафетерии, — парень заканчивает, и он весь в поту и выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание. Он тяжело дышит, облизывает губы и с тревогой ждёт. Последовала тяжёлая пауза, когда новенький заткнулся, донося новость. Рука Чонгука на его спине застыла и всё его тело напряглось, когда он уставился на парня, глаза горели на его потном лице. Тэхён бросает взгляд на остальных членов банды. Ни Сокджин, ни Юнги не выглядят удивлёнными этой новостью, но для Намджуна, Хосока и Чимина она явно была неожиданной. Брови Чимина взлетают до ярко-оранжевой линии волос, и Намджун хмурится. Из них всех Хосок показывает наименьшую реакцию. Его глаза почти незаметно сужаются, когда он смотрит на новенького с открытым подозрением, а губы сжаты в тонкую линию. Что-то не так, думает он. У Тэхёна такое чувство, что он не может стряхнуть его, как зуд в том месте, до которого не может дотянуться. Она заползает ему под кожу, раздражает и сводит с ума. Он хочет отмахнуться от этого и позволить Чонгуку разобраться с этим самому, но тут его осенило. — Эй, зайчонок, — шепчет он, наклоняясь так близко, что его губы касаются уха Чонгука. Чон издаёт звук подтверждения, его глаза не отрываются от новенького ни на секунду, — ты ведь знаешь, что этот ублюдок лжёт, верно? В этот момент Чонгук поворачивается, ловя губы Тэхёна в коротком поцелуе. — Само собой, малыш, — шепчет он, чтобы никто больше не услышал их. — Эм, Кук, мы знаем, что ты любишь Тэхёна и всё такое, — говорит Намджун с самым несчастным видом на земле. — Но Сон-Ёль наш друг, и будет здорово, если мы не позволим его парням быть убитыми нашими врагами. Чонгук смеётся в губы Тэхёна, прежде чем отстраниться. — Ты совершенно прав, Джун, — объявляет он всей комнате, и новенький вздрагивает. — Ты можешь идти, Ли Минсок. Какое-то время Минсок не шевелится. Чонгук откашливается, и парень сразу же выбегает из комнаты так быстро, как только могут нести его ноги, проносясь мимо остальных парней. — Ты его отпускаешь? — спрашивает Чимин, как только дверь захлопывается за удаляющейся спиной Минсока. — Да, Кук, этот парень явно полон дерьма, — добавляет Сокджин. — Скажи мне, что мы не попадёмся на этот трюк, верно? — Намджун добавляет. — Это ловушка. — Конечно, нет, — усмехается Чон, выглядя оскорблённым, — нравится вам это или нет, но война началась. Тишина становится напряжённой, и Тэхён внезапно чувствует себя плохо. Холодный пот струится по его шее, и он слышит в ушах биение собственного сердца. Эта война, эта грёбаная война была полностью его виной. Причиной всему была его ошибка, его глупость, его неспособность защитить себя. Это происходило потому, что он был чертовски слаб. Юнги не ошибся, когда обрушил на него все эти обвинения. Может быть, он и не хотел этого, но ничего не случилось, если бы не он. Ким был достаточно наивен, чтобы думать, что это дело не имеет к нему никакого отношения, но потом он услышал имя Тэяна и понял, что не может игнорировать это. Оно обрушилось на него, как проклятый оползень, похоронив заживо. Нравится ему это или нет, но он был частью всего этого, и теперь бежать было некуда. Остальные члены банды выглядят мрачными, даже Хосок больше не улыбается, его руки сжаты в кулаки по бокам. — Рано или поздно это должно было случиться, — говорит Чонгук. — Но теперь у нас есть преимущество. Они думают, что мы не знаем. Они ожидают, что мы попадём в эту ловушку, так что теперь мы можем поменяться ролями и устроить им засаду. Послышались кивки и звуки согласия. — Итак, мы идём драться и побеждать, — объявляет Чон. Тэхён встаёт с его колен, позволяя Чонгуку встать на ноги. В его глазах есть что-то тёмное и опасное, и Тэхён понимает, Чонгук заставит Тэяна пожалеть, что тот когда-либо пытался бросить ему вызов. Чон оглядывается по сторонам, встречаясь с каждым взглядом. — И мы заставим этих ублюдков пожалеть, что они вообще родились. — Чёрт, да,— выдыхает Чимин, и остальные снова кивают. Теперь они выглядели взволнованными, отмечает Тэхён, и в воздухе чувствовалось какое-то новое напряжение, возбуждение настолько ощутимое, что он почти ощущал его на языке. Дрожь пробегает по его спине. — Ли упомянул, что засада должна произойти около двух, — вспоминает Сокджин, и Чонгук кивает. — Ладно, у нас есть время. Встретимся у моей камеры в половине второго. Все уходят, и он снова остаётся наедине с Чонгуком. Как только все ушли, Чонгук вздыхает, сдуваясь. У него на подбородке ещё красуется засохшая кровь, не такая красивая, как свежая, но Тэхён всё ещё борется с желанием слизать её. Это происходит, и если бы Тэхён был честен с самим собой, он бы признался, что боится, потому что всё, что произойдёт дальше, будет лежать полностью на нём. Но у Тэхёна есть плохая привычка не быть честным даже с самим собой, поэтому он притворяется, что его это особо не волнует. — Что ты собираешься делать, Чонгук? — Тэхён спрашивает, стоя за его спиной, он сам не знает, зачем интересуется. Может быть, он просто хочет успокоиться, услышать, что всемогущий Чон Чонгук держит этот беспорядок под контролем. А может, он просто хочет услышать его голос. Старая самоуверенная ухмылка вновь змеится на его лице. — Возможно, ты и прав, Тэхён. Может я и простой человек, но здесь, за решеткой, я — Бог. Эти люди уважают меня и, что ещё важнее, боятся. Но в последнее время я стал самодовольным, и они, похоже, забыли, насколько я силён. Стоя там в тусклом свете комнаты, покрытый кровью и синяками, выглядя готовым убивать, Тэхён почти поверил ему, когда он нарёк себя Богом. Чонгук делает шаг к нему, но Тэхён не отступает. Чонгук целует его, и у него горький металлический привкус, но Тэхён целует его в ответ. Он отстраняется, его глаза темнеют и пылают с шокирующей интенсивностью. Когда Чон говорит вновь, его голос низкий и хриплый, грохочущий из глубины груди. — И я собираюсь вселить страх Божий в этих ублюдков.