Поцелуй кулаком

      Если бы кто год назад сказал Чонгуку, что он когда-нибудь влюбится, он бы рассмеялся прямо ему в лицо. Или застрелил бы его, смотря в каком настроении он бы был, когда этот человек решил навязать ему свою глупость. Чонгук не терпел дураков.       И вовсе не чувство неоправданного пессимизма мешало ему поверить в то, что он может влюбиться. Нет, Чонгук вовсе не был пессимистом. Однако он был реалистом. Он смирился с мыслью, что его, как однажды выразился Намджун: «трудно любить», главным образом потому, что он отказывался открыться кому-либо. Намджун также бросался такими терминами, как «эмоциональный запор», «закрытость» и «неспособность доверять», когда пытался провести психоанализ, который Чонгук не оценил. Ему не нужен был Намджун и его мозговая наука, чтобы понять, что никто и никогда не сможет полюбить его.       Кроме того, он не был каким-то бесчувственным социопатом, каким его иногда изображал Намджун. Лично Чонгук считал, что эмоции — это прекрасно, если не совсем излишне, но, очевидно, они были большой частью влюбленности, так что именно в этом и заключалась главная проблема. У Чонгука не было ни времени, ни энергии, необходимых для всех этих чувств и эмоций, и у него определённо не было ни того ни другого, чтобы влюбиться. Любовь была концепцией для фильмов и сказок. Любовь была чем-то, что существовало только для Чонгука в песнях и задумчивых книгах. Любовь была для других людей: людей, которые жили нормальной, безопасной жизнью в хороших районах. Людей, которые имели постоянную работу от девяти до пяти, чтобы содержать своих детей. Людей, которые не убивают ради власти и чьи руки не запятнаны кровью от жизни насилия. Любовь была для хороших людей, но не для него.       Конечно, он любил своих друзей, но это было совсем другое дело — они были его семьёй, его братьями. Всё это было абсолютно платоническим, семейным, ничего больше (за исключением того единственного раза, когда они с Чимином целовались. Но им было пятнадцать, и они были любопытны и обещали никогда больше не говорить об этом).       У него и раньше был секс с мужчинами и женщинами, чьи имена он не мог вспомнить. И он держал такие слова, как любовь и чувства, подальше от этих ночных встреч. Он даже был на нескольких свиданиях, назначенных его отцом, чтобы встретиться с некоторыми потенциальными невестами. Но он быстро выяснил, что свидания на самом деле не его дело, и мистер Чон оставил эту проблему на некоторое время. В конце концов, Чонгук был ещё молод.       Джин предположил, что он просто ещё не встретил подходящего человека. Не из-за отсутствия сексуальных контактов или попыток со стороны своего отца, просто его сердце никогда не нуждалось в чём-то подобном, и Чонгук подозревал, что он просто говорит это, чтобы заставить его чувствовать себя лучше. Не то чтобы Чонгук когда-либо расстраивался из-за мысли, что никогда не влюбится, он просто чувствовал… смирение.       Он смирился с тем, что, возможно, женится на хорошей девушке из хорошей семьи, одобренной и, скорее всего, выбранной его отцом, но он никогда не полюбит её. Она родит ему детей, и всё будет хорошо, но каждый раз, когда он будет говорить те три слова, это всякий раз будет ложью. Это была не та перспектива, которую он с нетерпением ждал, но и не та, которую он боялся. Его вполне устраивала такая картина своего будущего — абсолютно устраивала.       Устраивала до тех пор, пока он каким-то невероятным образом не влюбился в парня, которого встретил в тюрьме. Парень, который не был идеальным, который не дал бы ему идеальную жизнь, но Чонгук никогда не заботился о чём-то подобном. Парень из семьи, о которой никто никогда не слышал. Который пришёл из разрушенного дома и боролся так, словно отчаянно пытался выжить, все его пальцы были разбиты, а рёбра в синяках. Он кусался, царапался и рвал ногти, но также улыбался, как само чёртово солнце, и Чонгук почти уверен, что он не знал, что такое тепло, пока не встретил Тэхёна. Внезапно, эта приятная жизнь с такой милой женой перестала быть достаточно хорошей. В тот день в тюремной уборной, где в воздухе висел запах хлорки и крови, Тэхён смотрел на него с чистым вызовом, и в тот момент он понял, что этого никогда не будет достаточно. С тех пор единственное, чего он хотел — это Тэхён. Отец будет в полном восторге, но с этим он разберётся позже.       Никто никогда не очаровывал его так, как Тэхён. Никто и никогда так не властвовал над его мыслями, как Тэхён. С момента их первой встречи он почти постоянно был у него в голове. Юнги любил называть это навязчивой идеей, но Чонгук не очень заботился о том, что думают другие. После жизни, в которой никто не осмеливался неуважительно относиться к нему, едва взглянув на него, иметь кого-то, кто так бесстрашно отвечал ему, было новым и захватывающим, и Чонгуку это нравилось. Дерзость, храбрость, граничащая с глупостью — все это вызывало уважение. В глазах Тэхёна сверкала неведомая галактика, которую Чонгук хотел исследовать вечно. Впервые в жизни ему действительно захотелось с кем-то познакомиться. Он хотел приложить усилия в своих отношениях с Тэхёном. Ему хотелось испытать все те эмоции, о которых он так долго убеждал себя, что они не существуют даже внутри его грудной клетки. Он действительно хотел разрушить стены, о которых так любил говорить Намджун.       А ещё он очень сильно хотел овладеть телом Тэхёна. Честно говоря, это была его первая мысль, когда они встретились, его первая реакция и его первое желание. С тех пор эта мысль тоже стала преобладать в его сознании, но она также изменилась, отодвинулась на задний план перед другими вещами, такими как: просто разговор с Тэхёном и наблюдение за его смехом. Влечение, которое пленило его поначалу, ещё кипело под кожей, но он также хотел большего. Большего, чем быстрый секс для разминки ума и тела. Большего, чем просто тёплое тело рядом с ним, и большего, чем поспешная ласка или физическая тяга. Он хотел обнять Тэхёна и говорить всю ночь, узнавая о его детстве и семье, когда они засыпали, слова, сказанные небрежно, которые мало что значили, но, возможно, действительно значили всё.       Он никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Никогда ещё он не ощущал такой бесконечности эмоций внутри себя, рвущихся в груди, едва сдерживаемых грудной клеткой. Это было ошеломляюще, как будто он теперь обладал Вселенной звёзд, взрывающихся в его груди, и всё это началось и закончилось с Тэхёном. Он чувствовал себя живым, как никогда раньше. Хосок любил поддразнивать Юнги за бессердечие, но Чонгук был убеждён, что он единственный, у кого нет функционирующего сердца, пока Тэхён не пришёл и не доказал, что он смертельно ошибается. Он тоже видел мир по-другому: цвет стал более ярким, как будто мир стал более прекрасным теперь, когда он знал, что Тэхён был в нём. Забудь о Солнце — в глазах Чонгука весь мир теперь вращался вокруг него.       Когда они, взявшись за руки, выбежали из столовой, Чонгук смотрел только на Тэхёна. Он даже не знал, куда они направляются, просто следовал за ним, доверяя вести их туда, где они должны были быть. В любом случае, это не имело особого значения, пока он был с ним, Чонгук был счастлив. Он смотрел, как тот бежит впереди него, наблюдал за его прекрасной, восторженной улыбкой, чувствуя, как его собственные губы растягиваются. Головокружительный задыхающийся смех Тэхёна достигает его ушей, яркий весёлый звук так неуместен с его окровавленным, избитым видом. Рука Тэхёна такая тёплая в его руке, длинные тонкие пальцы идеально вплетены в его ладонь, и он сжимает её немного крепче, с желанием никогда больше не отпускать.       — Чонгук, думаешь, всё в порядке? — он почти не слышит, когда Тэхён поворачивается к нему, он слишком занят, уставившись на чужие губы, на кровь, что стучала в его ушах.       — Что? — он несвязно мычит, Тэхён снова смеётся, и у Чонгука сжимается сердце.       С ними всё будет в порядке до тех пор, пока мистер Ли не поймает их с поличным, но он вряд ли станет преследовать их, зная, что половина его людей всё равно находится под контролем Чонгука. Он и парни неприкосновенны, но ему нравится чувствовать себя безрассудным, когда он бежал с Тэхёном. Адреналин мчится через его кровеносную систему, энергия потрескивает в венах, поджигая их. Все его тело гудит, дрожь внутри была так сильна, что он почти уверен, что она разорвёт его на части, но ему было всё равно.       — Хмм, думаю да, — говорит он, обводя взглядом коридоры, пока не замечает маленький коридорчик, ведущий налево. Медленная ухмылка расползается по его лицу, когда идея появляется в его мчащемся уме. — Но на всякий случай мы должны залечь на дно.       Тэхён успевает только издать смущённый звук, как Чонгук бросается вниз по тесному коридору, таща Тэхёна за собой. Коридор ведёт к запертой двери, но это не имеет значения для Чонгука, пока они достаточно скрыты от глаз. Он слышит шаги людей, которые, возможно, гнались за ними, эхом отдающиеся в главном зале.       — Что ты?.. — Тэхён успевает только открыть рот, но Чонгук заставляет его замолчать, целуя. Ким издаёт счастливый вздох, возвращаясь к быстрому, яростному поцелую. Чонгук смутно слышит шаги, но даже не поднимает головы, чтобы посмотреть, были ли те заключёнными или охранниками, он слишком сосредоточен на том, как разбитая губа Тэхёна касается его или как он чувствует вкус крови на своём языке. Слишком грязно, чтобы назвать это нормальным поцелуем влюблённых. Но даже их двоих не хватит для одной крупицы обыкновения. Они оба слишком ненормальные друг для друга. Для всего мира в целом. Чон неохотно отстраняется, и они оба тяжело дышат, неотрывно смотря друг на друга.       — Будь тише, хорошо? — бормочет он, но даже не уверен, что Тэхён услышал его. Он смотрит на Чонгука с таким напряжением, его глаза остекленели и расфокусировались, хриплое дыхание щекочет его лицо. Выражение лица Тэхёна делает с ним что-то невероятное. Адреналин затуманивал его разум, когда похоть подкрадывалась, доминируя над всеми его здравыми мыслями.       Наблюдать за тем, как дерётся Тэхён, было ужасающим, но удивительным опытом, который оставил его в благоговейном страхе. Он боялся за Тэхёна, часть его отчаянно хотела завернуть его в пузырчатую плёнку и спрятать подальше. Но Тэхён был так решительно настроен сражаться, что Чонгук быстро понял — переубедить его он не сможет.       Он думал, что Тэхён не может стать более красивым, но потом Чонгук увидел, как тот выбивал зубы выродку из банды Тэяна с дикими глазами и красивой улыбкой на лице, и Чонгук не смог бы отвести взгляд, даже если бы захотел. Вспомнив, как Тэхён откусил этому ублюдку, Тэяну, палец, он чуть не застонал, когда кровь прилила к его члену. Чёрт возьми, образ Тэхёна, покрытого кровью и тяжело дышащего, когда он выплюнул откусанный палец на пол кафетерия, был до безумия горячим.       Чонгук уже почти не формирует связных мыслей. Он прижимает своё тело ближе, всё, что он знает, это то, что он хочет, и Чонгук собирается получить это. Его разум был сведен к своим самым основным желаниям, управляемым теперь исключительно жаждой. Ему был нужен Тэхён.       И если по тому, как Тэхён смотрит на него в ответ, можно судить, что он чувствовал тоже самое. Его глаза затуманены похотью, тёмным и прикрытым капюшоном жажды. Его руки гуляли в волосах Чонгука, притягивая голову ближе, пока их дыхание не смешалось.       — Ты… — выдыхает Чонгук, даже до конца не понимая, что пытается сказать. Вместо слов он всем своим телом прижимает Тэхёна вплотную к стенке, пока между ними не остаётся свободного места. И всё же он хочет быть ближе. Он пытается заговорить что-то связное снова, но Тэхён, кажется, понял намёк, потому что рука в его волосах сжимается до боли, и он издаёт низкий стон, когда блондин опускает голову, и лениво мажет по его губам языком, и Чонгук не выдерживает.       Они сталкиваются, как кометы — мощные, разрушительные, событие эпических, мировых масштабов. Фейерверки, искры и всё остальное клише взрываются в голове Чонгука, и он в огне. Тэхён задыхается вместе с ним, сводя его с ума. В голове Чонгука лишь суета, какой-то беспорядок и рой мыслей путаются в необходимости вернуть рассудок.       Они отстраняются на долю секунды, и Чонгук чувствует, как кружится голова.       — Ещё, — требует Ким хриплым голосом, его глаза горят тем же диким огнём.       Он целует его с силой удара, боль смешивается и усиливает удовольствие, и Чонгук хочет большего, потребность растёт, но никак не удовлетворяется, как ненасытный зверь. Тэхён стонет, и Чонгук теряет последнюю крупицу рассудка. Если бы он мыслил ясно, то задался бы вопросом, почему Тэхён вдруг стал таким нетерпеливым, почему вся неуверенность и нервозность, весь страх, сдерживавший его в прошлый раз, когда они были в таком положении, исчезли, волшебным образом растаяли. Если бы он думал здраво, то понял бы, что что-то было… не так с тем, как Тэхён целовал его. Как будто он был голоден, отчаян и безумен.       Но Чонгук не может ясно мыслить, и он так же нетерпелив, как Тэхён, и у него больше нет времени на рациональное мышление. Он действует импульсивно, руки блуждают по телу Тэхёна, каждое прикосновение приносит ему всё больше нуждающихся звуков, пока он не подхватывает чужое тело в свои руки.       Длинные ноги сжимаются вокруг его талии, и чужая эрекция трется об его собственную, и Чонгук не может подавить напряжённый стон, который застревает в его горле.       — Чёрт, Тэхён, — он почти стонет, и обычно Чонгуку было бы неловко, что он так быстро возбудился, но что он может сказать? Уже почти год, чёрт возьми, как он не предпринимал никаких действий, запертый здесь, как животное, с кучей непривлекательных, жестоких мужчин, к которым он и не мечтал бы приблизиться. Так что да, может быть, он немного более возбуждён, чем обычно. Но Тэхён двигается напротив него так приятно, и это чувство, которое он создаёт, — единственная вещь в мире, которая имеет значение прямо сейчас.       — Чонгук, — выдыхает Тэхён, обнимая его за плечи и притягивая ближе так, что лицо Чонгука прижимается к его шее. Он высовывает язык, ощущая вкус пота и крови и слышит, как Тэхён ахает, прижимаясь к нему бёдрами.       Вздох превращается в сдавленное рыдание, когда он царапает и следом кусает шею Тэхёна достаточно глубоко, чтобы оставить красивые фиолетовые синяки, чтобы соответствовать тем, которые он заработал в бою. Он покусывает и всасывает свой путь вниз по колонне горла Тэхёна, чувствуя, как его грохочущий пульс задевает его зубы, оставляя яркие красные следы на коже. Всё тело Тэхёна реагирует, содрогаясь, его руки сжимаются, и ладонь запутывается в чонгуковских волосах, чтобы удержать его на месте, смыкаясь на горле.       Может быть, он кусает слишком сильно, а может, давит на больное место, но дыхание Тэхёна прерывается от боли, и звук цепляется за что-то в его сознании, за воспоминания, которые Чонгук подавлял.       Что-то не так. Эта мысль не выходит из его головы, как будто она там застряла. Это неправильно.       — Тэхён, — он отстраняется, и что-то в его тоне заставляет Кима прекратить и посмотреть на него, смущение заметно в морщинах на его лбу, его распухшие губы сжаты в красивую гримасу, глаза затуманены похотью.       — Что, родной? — он хрипит, и блядь, Чонгук действительно очень хочет вернуться к тому, на чём они остановились. Это почти физически больно — отстраниться. Но неприятное ощущение, что всё не так, как должно быть, не оставляет его в покое, даже когда Тэхён бродит своими губами по его шее, едва заставляя его решимость рухнуть там и тогда.       — Подожди, — Чонгук выдыхает, прерывисто дыша, и Тэхён сильно кусает его в том месте, где шея соприкасается с плечом.       — Что? — раздражённо огрызается Ким, задыхаясь и даже не глядя на Чонгука, упрямо продолжая сосать внушительный засос на шее. Он никогда не слышал Тэхёна в таком состоянии. Эта требовательность, безрассудство и отчаяние, когда его окровавленные пальцы впиваются в плечи, сводит с ума.       Тэхён держит его в своих ладонях, сильные руки удерживают Чонгука на месте, не позволяя сделать и шагу.       — Ты… — ход его мыслей прерывается тем, что Тэхён проводит языком по свежему засосу, рука скользит вниз по животу, и он хватает её, потому что если она опустится ещё ниже, он определённо не сможет сказать то, что ему нужно. — Ты уверен?       — Что? — в его голосе что-то не так. Когда Тэхён наконец поднимает взгляд на Чонгука, его глаза широко раскрыты и полны ужаса.       Они отчаянно мечутся от его лица к спине, как будто он изо всех сил пытается заставить себя посмотреть на Чонгука, и он чувствует, как что-то болезненно сжимается внутри него.       — Разве ты не хочешь меня? — голос Тэхёна звучит слабо и дрожит, когда он говорит. Это сказано так тихо, что Чонгук едва слышит его, и ему кажется, что Тэхён буквально сбил его с ног.       Воздух вырывается из лёгких, и он едва может дышать, потому что как, чёрт возьми, Тэхён мог даже подумать об этом, не говоря уже о том, чтобы сказать это? Как Чонгук мог сделать ещё более очевидным то, что он хочет его всеми возможными способами, но вместе с этим не заставляя Тэхёна чувствовать себя неуютно? Он открывает и закрывает рот пару раз, но не может найти нужных слов. Он хочет сказать Тэхёну, что он самый красивый человек за всю его жизнь, но это почему-то кажется неправильным, этого недостаточно, это не то, в чём Тэхён сейчас нуждается.       — Ты не хочешь меня, — заявляет Ким, и голос наполнен паникой, когда он сжимает ткань его комбинезона так сильно, что костяшки пальцев становятся белыми, как будто он боится, что Чонгук убежит.       — Я хочу, — наконец-то отвечает Чон, но, к его ужасу, Тэхён не выглядит облегчённым. Безумие в его глазах становится лишь сильнее, доводя до лихорадочного состояния, и когда Чонгук смотрит в эти стеклянные глаза, он даже не уверен, что может узнать Тэхёна прямо сейчас.       — Ну так бери, — задыхается он, притягивая его к себе для ещё одного голодного поцелуя, но Чонгук не может сосредоточиться ни на чём, кроме того, как их зубы неловко стучат друг о друга, как их носы соприкасаются и как больно, когда Тэхён кусает свою губу, как будто он пытается оторвать её прямо от своего лица. Поцелуй, разрозненный и отчаянный, перешёл в горячую фазу, и Чонгук уверен, что просто причинит боль Тэхёну. Но другая часть Чонгука беспокоится, что он может причинить ему большую боль, если отвергнет. Выражение ужаса на лице Тэхёна, когда он подумал, что Чонгук не хочет его, тревожит Чона, и споры правильности выбора разрывает сердце.       Он отстраняется и берёт лицо Тэхёна в свои руки, нежно поглаживая его в попытке заставить успокоиться и просто дышать на секунду. Чонгук никогда не видел, чтобы он так волновался, и это очень сильно его тревожит: весь страх и напряжение просачивается из каждого дюйма его твёрдого тела.       — Тэ, — шепчет он, и в темноте тесного зала, глядя в заплаканные глаза напротив, чувствуя себя обязанным в честности прямо сейчас, — я хочу тебя. Слишком сильно, но я не хочу причинять тебе боль. Мне нужно знать, что ты в порядке.       Он издаёт разочарованный вздох, даже не зная, что пытается сказать, но отчаянно желая, чтобы Тэхён понял, что он имеет в виду. Чонгук никогда не был хорош во всём, что касается слов. Он всегда был полный ноль в разговоре о своих чувствах, особенно когда дело касалось секса, потому что раньше в этом никогда не было такой необходимости. Он никогда ни о ком так не заботился.       Тэхён открывает рот, но прежде чем он успевает заговорить, кто-то зовёт Чонгука по имени. Они поворачиваются одновременно, и замечают внизу по коридору Юнги, стоящего силуэтом у входа в коридор и смотрящего на них сузившимися глазами и с непроницаемым выражением на лице.       — Чонгук, — снова говорит Мин, и в его голосе звучит вопрос, как будто он просит у Чонгука какого-то разрешения быть здесь, и обычно Чонгук был бы зол, что его прервали в третий грёбаный раз за этот день (три раза за один день? Как такое вообще возможно?) его собственные друзья. Но сейчас он, по большей части, просто вздохнул с облегчением.       Чонгук бросает взгляд на Тэхёна, который больше не смотрит ни на него, ни на Юнги, вместо этого он прижимается лицом к груди Чонгука, как будто пытается спрятаться от Юнги, как будто он даже не хочет, чтобы его видели. Чонгук понимает, что обнимает Тэхёна, словно защищая. Он и сам толком не знает, зачем это делает. Он доверяет Юнги буквально свою жизнь, и он знает, что хён никогда не причинит вреда Тэхёну, но в этот момент он просто хочет защитить его от всего.       — Юнги, — отвечает он хриплым голосом, и Мин наклоняет голову в сторону, прислушиваясь, его глаза сосредоточены на сгорбленной фигуре Тэхёна.       — Чонгук, мы искали вас обоих повсюду, — говорит он ровным голосом, словно нарочно звуча мягче, будто пытается не пугать Тэхёна ещё больше.       Чонгук облизывает губы, не зная, что делать дальше, и Тэхён никак не помогает, он не даёт никакого понятия о том, что он хочет, Тэхён лишь пристраивает своё лицо под подбородок Чонгука, сворачиваясь вокруг его талии кольцом, и Чонгук отвечает, держа крепче.       — Дай нам минуту, Юн, — просит он и надеется, что Юнги понимает, несмотря на то, что сам понятия не имеет, что происходит.       — У тебя есть пять минут, мы будем ждать в камере Джина, — тихо отвечает старший, бросая последний взгляд в сторону Тэхёна, и Чонгук замечает искорку беспокойства в его глазах. — Не заставляйте меня искать вас двоих.       Последние предложение, в основном, было адресовано Чонгуку, предупреждающий взгляд Юнги стреляет в него, заставляя Чонгука чувствовать себя восьмилетним ребёнком, которого отчитывает отец, и у него есть желание склонить голову от стыда, хотя он понятия не имеет, где провинился в этот раз.       Юнги поворачивается и уходит, оставляя их одних, а Чонгук снова сосредотачивает всё своё внимание на Тэхёне, который слегка дрожит в его руках. Чонгук хочет остановить его, сказать что-то, что утешит и облегчит его страхи, но он барахтается, как рыба, тонущая в воздухе. Он не может придумать, что сказать, и тишина, отсутствие успокаивающих слов угнетает, и всё, что он может услышать — это его собственное сердцебиение, ревущее в ушах.       — Тэ? — отваживается он, когда дрожь ослабевает. Тэхён не отвечает, он даже не шевелится, пряча лицо в изгибе шеи. Его дыхание замедлилось, но оно неглубокое, едва уловимый намёк на коже, и что-то в неподвижности Тэхёна очень нервирует его.       Тэхён теперь тяжело опирается на него, большая часть веса лежит на плече Чонгука, и он несёт её. Чон заставляет себя сосредоточиться на слабом хрипе своего дыхания, дрожащем подъёме и падении его груди, и он беспокоится, что Тэхён, возможно, потерял сознание на нём.       Он нервно облизывает губы, жалея, что не знает, как исправить… что бы это ни было.       — Тэхён? — он пытается снова. — Ты в порядке?       Это чертовски глупый вопрос, и он это знает, Тэхён так явно не в порядке, но он не может придумать ничего лучше.       На мгновение воцаряется тишина, и Чонгук думает, что Тэхён просто проигнорирует его, но прежде, чем он может забеспокоиться, он шевелится, поднимая голову в первый раз, чтобы посмотреть на Чонгука.       У Чонгука перехватило дыхание, когда он увидел это выражение лица.       Он ждал страха, печали, паники, он ждал слёз, соплей и дрожащей нижней губы. Но он не ожидал, что совершенно пустой взгляд Тэхёна будет направлен на него.       Никогда за все время, что он знал его, Чонгук не видел, чтобы Тэхён выглядел таким пустым.       Его лицо совершенно бесстрастно, лишено всяких эмоций, мертво. Его тусклые глаза невидяще смотрят прямо сквозь него, как будто он находится в каком-то трансе. Между ними воздвигнута массивная стена. Чонгук чувствует это, расстояние между ними растёт, когда Тэхён отходит, чтобы перестать удерживаться, и это чертовски больно. Чонгук понятия не имеет, что он сделал, чтобы заслужить такое обращение, и если бы Тэхён просто сказал ему, то он мог бы всё исправить.       Он ничего не говорит, просто ждёт слов Тэхёна, но Чонгук даже не уверен, что тот видит его. Он не подаёт никаких признаков того, что хотя бы осознаёт его присутствие. Чонгук хочет коснуться, но что-то подсказывает ему, что прикосновение к Тэхёну — не самое умное решение прямо сейчас.       — Тэ, поговори со мной.       Чоны не умоляют. Но сейчас один из них близок.       Всё, что угодно, лишь бы Тэхён поговорил с ним. Если ему придётся встать на колени и умолять, он сделает это.       — Просто дай мне знать, что ты в порядке, — шепчет он.       Тэхён лениво моргает, его красные глаза медленно фокусируются на лице Чонгука. Он закрывает обмякший рот, высовывает язык, чтобы облизать потрескавшуюся нижнюю губу. Он снова моргает, и на этот раз его черты меняются, выражение меняется так резко за такой короткий промежуток времени, что это даёт Чонгуку удар хлыстом.       На лице Тэхёна появляется улыбка, такая большая, яркая, красивая и совершенно фальшивая.       Это так похоже на реальность; на улыбку, которую он дарит каждый день, когда счастлив, но Чонгук знает, что это фальшь, он может видеть прямо сквозь неё. Вместо той теплоты, которую он обычно чувствует, его сердце падает на пол.       Чонгук предпочел бы слёзы. Он предпочел бы печаль и рыдания, даже гнев, потому что, по крайней мере, они были бы настоящими. Он предпочел бы видеть уродливые эмоции, которые были реальны, чем это вынужденное счастье в любой день.       — Гук, я в порядке, — говорит Ким, и в его словах так много ложного энтузиазма, что Чонгук морщится. Он хихикает, и это звучит так принуждённо, Чонгук чувствует, что его сейчас стошнит. — Понятия не имею, что на меня нашло. Должно быть, это был адреналин.       Чонгук хочет закричать на Тэхёна, чтобы он прекратил это, перестал улыбаться, притворяться и сказал ему, что, чёрт возьми, не так, просто быть честным с ним. Он хочет трясти его, пока не узнает правду, больше никаких фальшивых улыбок и откровенной лжи, но не может, не сейчас. Тэхён закрыл эту часть себя, отгородив его от Чонгука, и он чувствует, что если попытается вырвать у него эти секреты, то только причинит ему ещё большую боль.       Поэтому он делает единственное, что может придумать.       Он улыбается такой же фальшивой улыбкой, как и Тэхён, кивая.       — Да, — отвечает он, ложно соглашаясь и беря Тэхёна за руку, не обращая внимания на то, как тот почти незаметно вздрагивает. — Должно быть, так оно и было. Давай вернёмся, ладно? Остальные уже ждут нас.       Он не может оставаться здесь ни секунды, пока Тэхён лжёт ему в лицо. Чонгук чувствует, что убегает, но у него нет выбора. Он прислонился к стене и ненавидит себя за это.       Чонгук не оглядывается, ведя Тэхёна к камере Джина. Они молчат, хотя так много нужно сказать, всё невысказанное давит на его плечи, и Чонгук чувствует себя так, словно его раздавили. Он идёт впереди, и Тэхён позволяет вести себя. В тишине.

***

      Они добираются до камеры Джина, не говоря друг другу ни слова. Нет ничего откровенно неловкого в молчании между ними, но Чонгук не может избавиться от ощущения, что это неестественно. Улыбка на его губах больше не выглядит такой натянутой, вместо этого она выглядит более автоматической, как будто он работает на автопилоте, позволяя своему телу совершать движения, в то время как разум находится где-то в другом месте. Чонгук не хочет даже представлять, где именно.       Они стоят у входа в камеру, ожидая. Для чего, Чонгук не уверен. Тэхён не подаёт никаких признаков, просто шоркает позади него, глядя куда-то за Чонгука.       Его плечи опущены, как будто он измучен, усталость буквально давит на плечи, а ладонь в его руке ослабла, Тэхён едва держится. Чонгук сжимает кулак, что вызывает слабую улыбку у блондина, его стеклянные глаза поворачиваются и вяло смотрят на него.       — Ты готов войти? — спрашивает он. Тэхён моргает, склонив голову набок.       — Конечно, — сонно бормочет он, словно только что проснулся.       Он не выглядит готовым, но Чонгук пожимает плечами и стучит. Раз, два и на третий стук замок соскальзывает изнутри так, как это действительно не должно быть в тюрьме, и дверь распахивается вечно энергичным Хосоком. Он одаривает их ослепительной улыбкой, прежде чем вернуться в камеру.       — Они здесь! — кричит он, подпрыгивая на месте, и Чонгук скрипит зубами, гадая, всегда ли Хосок был таким не в меру громким.       — Ким Тэхён, ты засранец! — кричит Чимин, как только они входят в камеру, с широкой улыбкой на лице, его глаза немного больше, чем счастливые полумесяцы, когда дверь захлопывается за ними, и Тэхён улыбается в ответ, приветствуя Чимина тёплыми объятиями, как будто они были друзьями с детства. Чонгук заставляет себя не обращать внимания на вспышку ревности, которая вьётся в груди. — И ты скрывал это от нас, твою мать!       Тэхён улыбается и смущённо смеётся, наклоняя голову, когда он освобождается от Чимина только для того, чтобы быть втянутым дальше в камеру Хосоком. Остальные члены банды толпятся вокруг него, тесня Тэхёна, как будто он представляет собой какую-то увлекательную выставку. Хосок и Чимин с обеих сторон взволнованно визжали, поздравляя его, Намджун хихикал и буквально похлопывал его по спине, как будто он только что выиграл чемпионат малой Лиги. Джин и Юнги немного отстраняются, но Чонгук не упускает лёгкой улыбки на лице Юнги и гордого взгляда, которым они оба смотрят на Тэхёна. Они выглядят так же, как и смотрят. С нежностью.       — Я не поверил своим глазам, когда ты откусил ему палец! — восклицает Хосок, тараторя, широкая улыбка растянулась на его лице, и Чимин смеётся высоко. Намджун кивает, а Тэхён улыбается им всем, выглядя почти застенчиво. — Всего один твой укус — и сразу минус палец. Чонгук, тебе лучше следить, когда он…       — Закончи фразу, и я задушу тебя подушкой ночью, — рычит Чонгук, свирепо глядя на Хосока, который почти игнорирует его, хохоча над собственной глупой шуткой, в то время как Чимин ухмыляется, а Юнги закатывает глаза с выражением лёгкого отвращения. Чонгук следит за лицом Тэхёна в поисках любого признака того, что грубая шутка Хосока задела его, но он просто смеётся вместе с другими, даже нахально подмигивая, вызывая ещё одну волну смеха, и Чонгук позволяет себе немного расслабиться.       Он хочет забыть об инциденте в коридоре, списать всё на гормоны, циркулирующие в их венах, но он просто не может. Больше всего на свете Чонгук хочет верить, что Тэхён действительно в порядке, но его разум не перестаёт возвращаться к тому моменту.       Тэхён настолько силён физически и морально, что Чонгук видел это воочию, но в нём всегда было что-то хрупкое. Одна ошибка — и он сломает Тэхёна без ремонта, и как он сможет жить с самим собой, если это случится? Он чувствовал себя необычайно неуклюжим и не в своей тарелке.       — Если серьёзно, Тэ. Я понятия не имел, что ты способен на такое! — Чимин лучезарно улыбается и Чонгук чувствует, как гордость переполняет его грудь, как будто похвала была адресована ему. — Когда ты прыгнул на спину Тэяна, мне пришлось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Это было безумно, ты безумен, чёрт.       — Так и было? — спрашивает Тэхён, и Чимин щиплет его за щёки, воркуя, несмотря на засохшую кровь, прилипшую к лицу блондина.              — Конечно, ты такой крутой, — уверяет он, и любая ревность, которую чувствовал Чонгук, утихает. Как он мог злиться на Чимина, когда тот заставлял Тэхёна так улыбаться? Улыбка маленькая и усталая, но она выглядит в сто раз более искренней, чем стоваттная фальшивая ухмылка Тэхёна, мелькнувшая ранее.       — Я никогда не видел, чтобы кто-то так делал, — комментирует Намджун, предаваясь воспоминаниям, как какой-нибудь старик. — За исключением ротвейлера, которого я однажды натравил на шпиона, хотя он откусил ему всю руку тогда. Это было невероятно.       — Это тоже было удивительно, — кивает Хосок, приятно улыбаясь. — А я в своё время отрубил много пальцев. Но, боюсь, я делаю это по старинке, с ножами и прочим, — он хрустит татуированными пальцами, ухмылка становится угрожающей, и глаза сверкают. — Однажды я попытался оторвать палец, и мне удалось сломать его, но фактическое расчленение было проблемой. Связки трудно порвать, но я уверен, что ты это и так теперь знаешь, верно?       Чонгук перестаёт дышать. Беспокойство мгновенно пронеслось в его голове, когда он кинул взгляд на Тэхёна. Но тот даже не вздрогнул. Он небрежно пожимает плечами и вытирает засохшую кровь с подбородка.       — На самом деле я не думал, — признаётся он. — Я просто отреагировал. Не люблю, когда у меня что-то во рту.       — Ты слышал, Чонгук… — начинает Хосок, но его голос замирает, когда он замечает выражение лица Чонгука. По слухам, у Хосока тысячи трупов, но даже он не настолько глуп, чтобы переходить дорогу Чону, когда тот совершенно серьёзен.       — Не так-то легко откусить человеку палец — физически, я имею в виду, — говорит Джин, включая «режим доктора». — Чтобы разорвать его полностью, нужно было идеально прикусить сустав, и даже тогда укусить достаточно сильно, чтобы порвать связки и мышцы. В целом очень впечатляющий подвиг, Тэхён. Большинство людей, которые кусают пальцы, преуспевают только в частичной ампутации. Хорошо, что я не твой дантист.       Это заставляет Тэхёна ухмыльнуться, демонстрируя свои зубы.       — Кстати о дантистах, ребята, вы слышали об ортодонте, которого нашли мертвым с топором в голове? — спрашивает Джин, его голос смертельно серьёзен, а лицо мрачно.       Чонгук мигает.       — Правда?       — Нет, Тэхён, зачем ты спросил, — стонет Юнги, закрывая лицо руками. Намджун и Чимин обмениваются взглядами, а Тэхён с любопытством наблюдает за ними, поглядывая на Чонгука. Он только качает головой. Ему действительно не следовало спрашивать. Почему его друзья такие стремные придурки? Почему у него нет крутых приспешников? Почему ему достались именно эти?       — Полиция рассматривает это как смерть от зубной боли, — Джин едва успевает закончить фразу, прежде чем растворяется в приступе громкого смеха, всё его тело дрожит, когда скрипучий смех стеклоочистителя заполняет маленькую камеру.       Юнги выглядит немного убийственно, Хосок хихикает, и, к своему удивлению, Чонгук замечает, что Тэхён разразился безудержным смехом.       Чонгук ничего не может сделать, только молча смотреть, как Тэхён сгибается пополам, смеясь до упаду над глупой-дедовской шуткой Джина. Его лицо вспыхивает ярко-красным, а глубокий мелодичный смех наполняет комнату и голову Чонгука. И он хочет ещё.       — А что получает дантист года? — Чонгук говорит неуверенно, он вообще не привык шутить, Джин постоянно говорил ему, что он всегда был очень серьёзным ребёнком.       Тэхён всё ещё тихо посмеиваясь, выжидающе смотрит на Чонгука.       — Маленькую табличку, — он не уверен, что хорошо передал шутку, но, должно быть, она была достаточно хороша, потому что глаза Тэхёна загораются, вновь взрываясь смехом.       — Мне показалось, или Чонгук сейчас стал Сокджином на минуту? — спрашивает Юнги, нахмурив брови и сморщив нос, как будто учуял что-то отвратительное.       — Это ещё более странно, чем то, что Тэхён откусил палец Тэяну, — соглашается Намджун шёпотом, когда Джин чуть не падает, завывая от смеха.       — Моя очередь, моя очередь! А что видел дантист на Северном полюсе?       Чонгук пожимает плечами, и Джин, кажется, пытается ответить, но он слишком сильно смеётся. Юнги, похоже, предпочел бы быть где угодно, только не здесь, но Чонгук слишком хорошо его знает, чтобы поверить в это хоть на секунду.       — Коренного медведя!       Чонгук не уверен, смеётся Джин или задыхается, но Тэхён выглядит так красиво, хихикая беззаботно, что Чонгук не может отвести от него глаз, ему действительно всё равно.       Он поймал себя на том, что смеётся, и тепло разливается по его груди. Просто находясь здесь, в окружении людей, о которых он заботился больше всего на свете, и Чонгук не думает о войне банд, он не думает о том, как сильно болят его свежие раны, он даже не зацикливается на боли в глазах Тэхёна. Всё, на чём он сосредоточен — это звук смеха и тот факт, что они всё ещё живы, всё ещё как-то брыкаются.       Тэхён сияет, когда смеётся, и Чонгук почти забывает дышать, он выглядит таким живым, таким счастливым, и Чонгук клянётся себе, что сделает всё для улыбки Тэхёна.       Смех затихает, наступает затишье в комфортной для всех тишине. Тэхён задыхается, восстанавливая дыхание и смотрит на Чонгука, его глаза светятся весельем.       — Ну, если вы, дети, закончили, может быть, нам стоит обработать наши раны? — Юнги ворчит, но та небольшая грубость, которую он вкладывает в свой голос, компенсируется теплом в его глазах. С каких это пор Юнги стал таким сентиментальным?       — Не так быстро! — Чимин поднимает руку, чтобы они подождали, высматривая, как он роется под жесткой двухъярусной кроватью. — Прежде чем мы разберёмся с этим, нам нужно отпраздновать! — радостно объявляет рыжий парень, размахивая бутылкой дорогого соджу. Чонгук давно перестал удивляется тому, что Чимин умудряется протащить контрабандой.       — А я вообще хочу это знать? — спрашивает Намджун, а Чимин только мило улыбается.       — Наверное, нет!       Чонгук ненадолго задумывается о том, чтобы сделать шаг вперёд и стать лидером, которым он должен быть. Взять на себя ответственность и сказать им, что они должны перевязать себя и очистить свои раны. Но Юнги тянется за бутылкой, и Хосок хихикает, говоря ему, чтобы он не пил всё сам, в то время как Джин достаёт семь чашек из-под койки, и Чонгук не может найти в себе силы испортить им веселье.       Все жадно протягивают свои чашки, и Чонгук обнаруживает, что его постоянно тянет к Тэхёну. Он стоит рядом с ним, отталкивая Хосока в сторону, чтобы занять своё место рядом с ним. Чонгук протягивает ладонь, и Ким колеблется лишь секунду, прежде чем взять его за руку. Кажется правильным переплести их пальцы, и Чон чувствует, что улыбается. Между ними ещё осталось тяжесть, груз осознания, что есть секреты, о которых они пока не готовы говорить. Но сейчас, в окружении друзей, произнося тост за Тэхёна, эхом отражаясь от стен камеры...       Я чувствую, что в порядке.

***

      Чонгук не знает как, но каким-то образом, Чимин умудрился пронести три бутылки соджу. Он давно перестал удивляться всему, что делает Пак. Ко второй бутылке он на мгновение задумывается, не остановить ли их, но к третьей ему уже всё равно. Он, конечно, не пьян, но начинает чувствовать приятное опьянение, от алкоголя по венам разливается тепло, и он позволяет себе расслабиться и наслаждаться моментом. Это не то, что он делает очень часто, но время от времени и ему необходим отдых.       Они все сидят вместе, разбросанные по маленькой камере неровным кругом. Они передают бутылку по кругу, по очереди развлекая друг друга какой-нибудь забавной или драматической историей из прошлого, в основном ради Тэхёна. Чонгук, по большей части, слушает внимательно, особенно когда кто-то вспоминает новые истории, о которых, ещё никто не говорил, он любит узнавать новые вещи о своей семье. Даже когда он слушает, Чонгук обнаруживает, что его глаза постоянно возвращаются к Тэхёну.       Тэ пьёт мало, часто качает головой и передаёт бутылку дальше, когда ему предлагают, но никто не комментирует. Он просто сидит там, потягивая свою единственную чашку соджу, сосредоточенный и с широко раскрытыми глазами, когда слушает чужие рассказы с восторженным вниманием, ясным благоговением в его тёмных глазах. Он время от времени комментирует и часто смеётся, но никогда не рассказывает свою собственную историю, никогда не раскрывает ничего о себе или о своём прошлом, которое Чонгук втайне надеялся узнать.       Но атмосфера расслаблена, и напряжение, которое, кажется, всегда присутствовало в его жизни, рассеялось, хотя и ненадолго. Он научился пользоваться каждой минутой передышки, какой бы маленькой она ни была, и дорожить ею, потому что эти спокойные мгновения, свободные от крови и боли, так дороги ему.       Он не собирается разрушать их временный мир, напрасно расстраивая Тэхёна. Чонгук так много хочет выяснить, так много вопросов горит в груди, и он умирает от желания узнать Тэхёна, узнать о нём всё. Он хочет понять его больше, чем когда-либо хотел понять кого-либо прежде. Чонгуку интересно его прошлое, каким бы уродливым оно не было, он хочет знать, что сделало Тэхёна тем, кем он стал сегодня. Что причиняло ему большее страдание, что оставляло шрамы, какая боль рождала силу, которую Чонгук видел в нём. Он так сильно хочет знать, что сломало кости Тэхёна и переделало их в сталь.       Но Чонгук также научился быть терпеливым. Это кажется мрачным и неуместным применять тактику боя к чувствам Тэхёна, но это был тот, кем был Чонгук, кем он был сделан. Именно так работал его мозг — всегда стратег, всегда ищущий слабое место в броне противника. Когда отец рассказывал ему о войне и руководстве, он учил его, что главное — терпение.       Если вы посидите у реки достаточно долго, то увидите проплывающие мимо тела ваших врагов.       Это не означало, что Чонгук не был человеком действия: сидеть сложа руки, позволяя судьбе, карме или чему-то ещё разбираться с его недругами, было не в его стиле. На самом деле, это полностью шло вразрез с его природой, как человека, который наслаждался тем, что пачкает руки. Но слова отца помогали ему управлять своим темпераментом и научили не быть таким импульсивным. Хотя, если бы вы спросили Юнги, для него он всё ещё безрассуден и своеволен, но Чонгук работает над этим, чёрт возьми.       Но вся эта философия терпеливого ожидания не лишена достоинств. Хорошие вещи приходят к тем, кто ждёт. Он готов подождать Тэхёна. Чонгук готов ждать вечно, если это то, что нужно. Даже если любопытство съедает его заживо.       Должно быть, он снова уставился на Тэхёна, потому что поймал себя на том, что смотрит ему прямо в глаза, сидя на полу рядом с ним. Ким улыбается, и это похоже на тайную улыбку — что-то, что должно быть сохранено только между ними, их собственный личный момент, и, возможно, это алкоголь гудит в его голове или адреналин, задержавшийся в организме, но он хочет наклониться и поцеловать Тэхёна прямо здесь.       То, как Тэхён смотрит на него, говорит ему о том, что он чувствует то же самое. Они на одной волне — вот так размышляет Чонгук. Их чувства каким-то образом синхронизированы, он знает это, просто знает. Чонгук не смеет думать о родственных душах, хоть втайне надеется на это.       Но он не целует Тэхёна. После инцидента в коридоре он не спешит давить на него. Тоненький противный голосок в глубине его сознания спрашивал, не он ли причина того, что Тэхён так испугался. Чонгук гонит эту мысль из головы. Это может быть трусостью, но он хочет насладиться этим моментом. Со всей этой неуверенностью, беспокойством и бесконечным эмоциональным багажом он разберётся позже. А сейчас он хочет пить, смеяться и быть счастливым.       Чон почти подпрыгивает от ощущения чьей-то руки на своей. Посмотрев вниз, он увидел, что тонкая загорелая рука Тэхёна накрывает его ладонь. Длинные костлявые пальцы, покрытые пятнами крови и синяками, хорошо подходили под его ладонь. Чонгук улыбается, сжимая крепче, и вот так они остаются, улыбаясь и держась за руки.       —…и вот так я убил шестерых мужчин всего лишь кусочком зубной нити и ножом для масла, — говорит Хосок, завершая свой рассказ под одобрительные возгласы остальных членов банды, даже Юнги лениво закатывает глаза, но всё равно хлопает в ладоши с лёгкой улыбкой на лице. Тэхён смеётся, показывая, что он частично слушал, и Чонгук кивает. Он слышал эту историю раньше (на самом деле, несколько раз), но всегда забавно слышать, как Хосок пересказывает её, особенно когда он добавляет все свои дикие жесты и звуковые эффекты.       — А как насчет тебя, Тэ? — вдруг спрашивает Хосок. Это первый раз, когда кто-то непосредственно обратился к нему. Тэхён моргает, явно удивлённый, и все взгляды устремляются на него.       — О чём ты? — спрашивает он, откашливаясь перед тем, издавая нервный смешок. Слабый румянец пополз вверх по его шее от такого внезапного внимания. — Я никого не убивал ножом для масла.       — Да, но ты не зря получил пожизненное, — говорит он певучим голосом, и Чонгук чувствует, как Тэхён напрягается рядом с ним: рука в его ладони сжимается сильнее, ногти впиваются в его кожу достаточно сильно, чтобы оставить следы. Он ясно видит любопытство, горящее в глазах друзей, тоже самое любопытство, без сомнения, отражается и в его. Хосок, Чимин и Джин нетерпеливо ждут, широко раскрыв глаза и ободряюще улыбаясь, в то время как Намджун и Юнги сидят спокойно, но не менее любопытно. Юнги — единственный, кто наблюдает за Тэхёном с чем-то, кроме интереса.       — Гм, — начинает Ким, облизывая губы, глядя на Чонгука, и Чон не пропускает невысказанную мольбу о помощи, сообщение в его глазах, которое кричало «вытащи меня отсюда!».       — Какое это имеет значение? — влезает Чонгук, не обращая внимания на то, как вытягивается лицо Хосока, Чимин надувается, но это того стоит, когда Тэхён расслабляется рядом с ним, напряжение в его теле ослабевает, когда он больше не находится в центре внимания. Он всегда ставит чувства Тэхёна выше чьего-либо любопытства. — Не все такие психопаты, как ты, Хоби.       — Отлично, — фыркает Хосок, садясь обратно и слегка покачиваясь, отчего чуть не падает на колени Юнги. Мин отталкивает его, ворча, предупреждая, чтобы он не пролил свой грёбаный стакан на него. — Я ещё хочу знать, что же сделал наш кузнечик, чтобы быть запертым на всю жизнь, — громко жалуется Хосок, обнимая Юнги в крепкие объятья.       — Наш кузнечик, — передразнивает Юн с усмешкой, он снова отталкивает Хосока, но тут же кладёт свою руку на чужое колено. — Твой милый кузнечик откусил чей-то палец, идиот.       Хосок, совершенно не оскорблённый замечанием Юнги, тянется чтобы ущипнуть блондина за щёки, пока тот не шлёпает его по рукам, заставляя Хо смеяться. Тэхён кажется более или менее равнодушным к их шуткам и просто мягко улыбается Юнги.       Чонгук смотрит на него — проверка Тэхёна стала автоматической привычкой. Он выглядит гораздо более расслабленным, когда всё внимание, которое было сосредоточено на нём, прошло. Тэхён даже тихо смеётся над выходками Юнги и Хосока.       — Это не всегда был пожизненный приговор, — удивляется Чонгук, услышав, что Тэхён заговорил, и ещё больше удивляясь тому, что он продолжает эту тему.       Хосок резко выпрямляется, мотая головой как собака, учуявшая запах, что она искала. Его миссия «раздражать Юнги» внезапно забыта в пользу Тэхёна, жаждущего услышать больше.       — Не всегда? — нетерпеливо спрашивает Хосок. Рядом с ним брови Чимина поднимаются до линии роста волос, Джин наклоняется, и Тэхён снова привлекает всеобщее внимание, и, к огромному облегчению Чонгука, он выглядит теперь гораздо более непринуждённым. На самом деле он втайне рад, что Хосок спросил, потому что он чертовски хочет знать сам.       — Нет, — спокойной отвечает Тэхён, делая паузу, чтобы выпить. Он с задумчивым видом проглатывает ещё один глоток соджу. Когда он заговорил вновь, его голос был тихим, тяжёлым от чего-то, что Чонгук не мог определить. — Сначала речь шла о смертной казни.       И всё вокруг разом замирает, тишина становится оглушительной, и в голове нет ни одного целого предложения. Чонгук много раз в своей жизни получал удары в живот, буквально, по одному замаху в два-три месяца. И он вновь вспоминает какого это, когда кулак врезается тебе в живот — это было единственное, что приходит на ум, когда он слышит о смертной казни. Воздух со свистом вырывается из лёгких, оставляя его с лёгким головокружением, без дыхания и в полной растерянности. Его рука автоматически сжимается вокруг чашки, которую он держит, пластик хрустит в кулаке.       — Ну… нихрена себе, — выдыхает Намджун, и Чонгук молча соглашается. А что ещё можно сказать? Даже Хосок ошеломлённо молчит, что действительно редкое явление, и Чонгук был бы впечатлен этим замечательным подвигом, если бы он не был так занят, поднимая свою собственную челюсть с пола.       — Да, — тихо кивает Тэхён, глядя в свою чашку, как будто это самая интересная вещь в комнате. Чонгук всеми силами пытается осознать всю суть сказанных Тэхёном слов, но мыслить здраво ему мешает паника в его голове. Он инстинктивно крепче сжимает руку, как будто боится, что в любую минуту в камеру могут ворваться охранники и оттащат Тэхёна от него.       Одна только мысль о том, что Тэхён — его Тэхён — мог быть убит, заставляет чувствовать физическую боль: тошнота поднимается в животе, как будто его сейчас вырвет на весь пол. Он слышит, как сердце колотится в ушах, всё его тело вспыхивает жаром и холодом, когда он смотрит на него с открытым ртом. Он едва не потерял Тэхёна, даже не узнав его. Вопросы начали заполнять его разум, кружа в голове, словно стервятники. А если бы Тэхёна всё же приговорили к смерти? Что, если бы они никогда не встречались? Чтобы с ним было, прожив он всю свою жизнь, не зная Тэхёна? Все эти вопросы слишком мрачны, слишком ужасны, чтобы даже думать о них.       Он знает, что у Тэхёна была совсем непростая жизнь, и он хотел бы каким-то образом вернуться и исправить все ошибки, которые когда-либо случались с Тэхёном, но он не может. Кроме того, вся эта боль привела их к этому моменту, и Чонгук не будет отрицать, что он счастлив, что Тэхён рядом с ним.       — Но потом они приняли во внимание мои… — он запинается на своих словах, кашляя, чтобы прочистить горло, прежде чем продолжить: — мои обстоятельства, я полагаю, и вместо этого свели приговор к жизни.       По тому, как Тэхён кусает губы и отказывается смотреть кому-либо в глаза, Чонгук может сказать, что это всё, чем он собирается поделиться с ними сегодня. Теперь он обхватил себя руками и прижал ноги к груди, словно пытаясь стать как можно меньше, свернуться калачиком и исчезнуть. Все остальные, кажется, тоже чувствуют его замкнутое настроение, потому что никто не пытается расспрашивать его, даже Хосок, хотя ясно видно, как тому хочется задать один единственный вопрос, который интересует здесь каждого. Но все они молчат.       Чонгук действительно не может винить его, он тоже хочет спросить Тэхёна. Это минутное откровение только напоминает ему, как много он ещё не знает.       — И подумать только, — к удивлению Чонгука, первым заговорил Юнги. Рядом с ним Тэхён поднимает глаза на звук глубокого голоса хёна, и мрачный взгляд Юнги устремлён на лицо Тэхёна. — Наша никудышная кучка получила только по двадцать пять лет каждый, — он задумывается, и Тэхён поднимает бровь, явно заинтересовавшись.       — Всего двадцать пять? — спрашивает он, глядя на Чонгука, который в подтверждение слов друга, кивает. — Но разве вы, ребята, не…       — Убивали людей? — Чимин снабжает. — Убивали, калечили и пытали?       — Вымогали, подкупали и крали миллионы? — добавляет Намджун.       — Помогли обеспечить успех и продолжение деятельности одной из самых разыскиваемых преступных организаций в Корее, единственным наследником которой является милый малыш Чонгук-и? — Джин заканчивает, и Тэхён кивает, широко раскрыв глаза.       — Да, — говорит Чонгук, — но они могли доказать только отмывание денег, уклонение от уплаты налогов и мошенничество. Максимальное наказание — двадцать пять лет, меньше за хорошее поведение, а мы, как ты знаешь, образцовые заключённые. И не называй меня малышом, Джин.       — Извини, босс, — пожимает плечами старший.       — Они поймали тебя на мошенничестве? — спрашивает Тэхён, хихикая, и да, Чонгук знает, что это звучит как-то неубедительно.       — Ну, ты же знаешь, что такое деньги и мошенничество, — говорит Юнги, по-видимому, достаточно счастливый, чтобы изложить это для Тэхёна, так что Чонгук молча даёт ему слово. — Все это оставляет бумажный след, и ты можешь попытаться скрыть его, но всегда есть какие-то доказательства, которые ведут прямо к тебе, или, как в нашем случае, к семье Чонгука. Убийство — другое дело. Тела можно спрятать, люди могут исчезнуть без следа, места преступлений очищены и так далее и тому подобное, но деньги? Они всегда возвращаются к тебе.       Юнги делает паузу, глядя на Чонгука, ожидая разрешения продолжить, зная, что это… деликатная тема для него. Чонгук признаёт, что он не известен своей рациональной уравновешенностью, его темперамент — вещь, которую следует опасаться, и говорить о том, как он был пойман и о падение всей его семьи — это не то, что он любит упоминать. Вообще.       Чонгук чувствует, как его раздражение нарастает подобно приливу, его кровь начинает закипать, когда он думает обо всём, что привело к тому, что их заперли в этой дыре. Он даже не осознаёт, насколько напряжён, пока его челюсть не начинает болеть от того, как сильно он сжимает зубы. Чонгук вздыхает, заставляя себя расслабиться. Он понимает, что если Тэхён собирается присоединиться к его семье, он должен знать, что происходит.       — Обычно это не проблема, — начинает Чон с того места, где остановился Юнги. — Как правило бумажные следы настолько хорошо спрятаны, что их почти невозможно найти. Но все знают, что это слабость всех крупных преступных организаций, если поймать бумажный след, сможете запереть их, даже если не имеете доказательств других преступлений, которые они совершили. Аль Капоне был заключён под стражу по обвинению в уклонении от уплаты подоходного налога. Как я уже сказал, обычно довольно трудно найти след… без какой-либо помощи, — добавляет Чонгук мрачно.       — У тебя был стукач, — тихо говорит Тэхён, и Чонгук впечатлён. Он кивает.       — Вообще-то два. Две грёбаные крысы, которые чуть не уничтожили мою семью, — Чонгук действительно хочет ударить кулаком по стене, но он чувствует на себе взгляд Тэхёна, и подавляет свой гнев, продолжая ровным голосом: — Наши источники говорят, что один информатор проник в нашу семью и передал информацию другому в тюрьме, который затем передал все бумаги о следе мистеру Ли, что и привело нас в конце концов сюда.       Тэхён медленно кивает головой с задумчивым видом.       — Хорошо, но династия Чон — очень могущественная организация в стране, и твой отец, конечно, мог бы заплатить судьям, охранникам и прочим и вытащить вас отсюда, — говорит Тэхён, и выглядит слегка смущённым, и Чонгук знает, что это то же самое мнение, которого придерживается большинство людей, многие смеются над тем, что он здесь, гниёт в тюрьме. Он ухмыляется, гнев перерастает в кровожадную решимость.       — О, не заблуждайся, дорогой, мы здесь добровольно, — Тэхён удивлённо моргает, а Чонгук продолжает, чувствуя, как его улыбка становится шире, когда он думает о предстоящей скорой крови. — Мистер Ли — умный ублюдок, он заставил меня предстать перед судьями, которые не были в кармане у моего отца, нас сопровождали охранники, которым платило только государство, но Ли, похоже, не понимает, что у каждого есть цена, любого можно купить. А если её нет, то всегда есть страх. Кнут и пряник, что-то в этом роде. Всегда начинай с сладкого, лучше заводить друзей, чем врагов, но в худшем случае можно заставить любого сделать что угодно, если он боится тебя. Короче говоря, мы давно могли бы уже выбраться. Но среди нас есть предатель, и мы здесь, чтобы найти его и заставить заплатить за то, что он сделал с моей семьей.       — Значит, ты здесь, чтобы помочь своему отцу? — медленно говорит Тэхён, глядя на Чонгука с благоговением в глазах, и Чонгук внезапно чувствует странную робость, жажда крови и ярость тают, когда он смотрит на Тэхёна. — А вы не могли бы попросить кого-нибудь из ваших людей сделать это за вас? — спрашивает он, прежде чем его глаза расширяются, когда он смущённо смотрит на остальных членов банды. — Я имею ввиду, вы безусловно профессионалы, но я…       Намджун хихикает, а Юнги закатывает глаза — никто из них не обиделся по-настоящему. Хосок даже смеётся, а Чимин нежно улыбается парню.       — Я люблю делать грязную работу, чтобы убедиться, что она сделана правильно, — объясняет Чонгук. Отец учил его быть начеку, и ещё с самого детства он никогда не боялся испачкать свои руки. Если бы он не был рождён наследником криминальной империи, Чонгук уверен, что всё равно каким-то образом оказался бы в преступном мире. Некоторые люди были одарёнными музыкантами, некоторые — талантливыми художниками, но Чонгук? Для него насилие было естественным явлением. Конечно, он не был безмозглым головорезом, его отец потратил годы, оттачивая ум сына, как нож, наполняя его голову знаниями стратегии и хитрости, а также способностью контролировать и манипулировать окружающими. Это тоже давалось легко, возможно, даже слишком легко, но он никогда не переставал думать об этом. Чонгук любил держать себя в руках, любил быть частью всего, что происходит вокруг него, и ничто не было лучше, чем проливать кровь своих врагов.       — Так вот почему ты подрался в кафетерии тогда, — размышляет Тэхён, снова улыбаясь. — Часть меня думала, что ты просто пошлёшь банду, понимаешь? Наследники слишком важны, чтобы рисковать собой, обычно они сидят сложа руки и приказывают остальным.       Это вызвало новый взрыв смеха, Чимин обхватил рукой Чонгука за талию и потянул его голову вниз, чтобы взъерошить волосы.       — Позволить другим сражаться за него? — Хосок хихикает. — Это совсем не в стиле семьи Чон.       — Наш Кук не из тех, кто пропускает драку, — комментирует Джин, нежно улыбаясь, когда Чонгук отталкивает Чимина, заставляя того почти упасть на пол, но Намджун успевает подхватить тушку, усаживая его обратно на место. Чимин улыбается и плюхается Намджуну на колени. — Я латал его после драк с тех пор, как его вывели в люди в качестве будущего наследия, — Джин улыбается, держа свою руку в тридцати сантиметрах от Земли, заставляя Тэхёна хихикать.       Чонгук дуется по-детски, закатив глаза.       — Ой, да ладно, я не Чимин. Я никогда не был таким коротышкой.       — Эй! — кричит Пак с колен Намджуна, и Юн, который, казалось, задремал, внезапно просыпается от шума. Он сонно и зло смотрит на Чимина, который резко подрывается с места, одаривая Чонгука знатной оплеухой, крича о том, что он сопляк и совсем не уважает старших. Чонгук молча уползает в сторону, потирая затылок, пододвигается ближе к Тэхёну — только чтобы уйти от Чимина, конечно.       — Визжите как девчонки, — ворчливо бормочет Юнги, прежде чем снова закрыть глаза.       — Эй, — говорит Чон, внезапно привлекая к себе всеобщее внимание, и смех затихает, когда все взгляды устремляются на него, Чонгук тянется к Тэхёну, чтобы снова взять его за руку. — Мы должны представиться Тэ.       — Но он уже знает нас, — хихикая, замечает Хосок, и даже Тэхён выглядит смущённым. Чонгук закатывает глаза.       — Я говорил о нас, как о банде, о наших ролях и прочем. Он должен знать это, когда присоединится, — объясняет он, и глаза Хосока загораются, когда он вскакивает на ноги, снова пробуждая Юнги от его лёгкого сна.       — Я первый! — радостно выкрикивает Хосок, подпрыгивая вверх-вниз перед Тэхёном. — Меня зовут Чон Хосок, мне двадцать три года, и я телохранитель Чона младшего, наёмный убийца, экстраординарный киллер, если хотите. Я специализируюсь на пытках людей! И я люблю свою работу, и очень хорош в том, что делаю.       — Твои татуировки — это люди, которых ты убил? — спрашивает Тэхён, указывая на чернила, которые почти полностью покрывали тело Хосока.       — Некоторые. Но кто-то из них мои друзья, люди, которых я любил, места, где я был, — объясняет Хосок, расстегивая верхнюю пуговицу, чтобы показать больше татуировок, включая и те самые глаза, которые пугали Чонгука, потому что они всегда, словно следуют за ним. — Я расскажу тебе больше, когда буду тренировать тебя, чтобы ты стал следующим великим убийцей, мой маленький кузнечик, — обещает Хосок, подмигивая и снова застегивает пуговицы. Чонгук, конечно же, не согласен на обучение, но пока он просто отпускает этот вопрос. Он планировал попробовать Тэхёна на различных ролях в банде, пока они не найдут что-то подходящее для него.       — Я Ким Намджун, — говорит Нам, сонно выглядывая из-за плеч Чимина, удобно обхватив руками его торс. — Мне тоже двадцать три года, и я главный советник Чонгука, а также ведущий стратег.       — По сути, он круглый умник, — шепчет Чонгук, и Тэхён кивает.                    — Пак Чимин! — продолжает рыжий, указывая на себя. — Мне двадцать два года, и я лучший хакер в стране! Нет такой системы, в которую я не мог бы проникнуть, верно, Чонгук-и?       — Верно, — соглашается Чонгук, — но погоди, напомни, как там твоё хакерское имя? — спрашивает Чонгук, чувствуя себя немного придурком, наблюдая, как Чимин хмурится на него, но на самом деле ему всё равно. Больше всего на свете он любит ставить Чимина в неловкое положение. Это одно из его любимых занятий. Тэхён моргает, глядя на Чимина с явным любопытством.       — Блин, слушай, у каждого хакера есть «коробка», url-адрес подписи, который ты не сможешь никак поменять, потому что вся твоя работа связана с этим url-адресом. Так что, похоже, я навсегда застрял с этим именем, с которым пришёл, когда мне было пятнадцать. Имей это ввиду, Тэ, хорошо? Не смейся, — Чимин объясняет, надув губы, время от времени бросая недовольные взгляды на Чонгука, который только самодовольно улыбается.       — Обещаю, — серьёзно говорит Тэхён, проводя пальцем по сердцу.       — Ладно, — вздыхает Чимин, прежде чем пробормотать что-то слишком тихо, чтобы кто-то мог услышать.       — Прости, Чимин-и, — издевается Чонгук с ухмылкой, прикладывая ладонь к уху и наклоняясь ближе. — Мы не расслышали, повторишь?       — Избалованная задница, — бурчит Чимин почти обиженно, что заставляет улыбку Чонгука расти шире. — Это малышка Чи, ясно? — ворчит Чимин. Чонгук ничего не может с этим поделать, он уже столько раз слышал глупую хакерскую кличку Чимина, но она всё равно заставляет его смеяться каждый чёртов раз.       — Ты точно хакер, а не стриптизерша! — кричит Чонгук, смеясь так сильно, что у него слезятся глаза.       — Завалился, — рявкает Чимин, отмахиваясь от него. Рядом с ним тихо хихикает Тэхён, и Чимин поворачивается к нему. Его лицо тут же отражает чужое предательство.       — Тэ! — он обвиняюще хнычит. — Ты же обещал, что не будешь смеяться!       — Извини, — смеётся Тэхён, — но мне правда нравится.       — Правда? — спрашивает Чимин, и его хмурый взгляд исчезает.       — Конечно! Это очень мило.       — Но это не должно быть милым, — стонет Чимин, пряча лицо в ладонях. Он всегда в десять раз драматичнее, когда пьян.       — А почему малышка Чи не должна быть милой? — Тэхён спорит. — Подожди, я знаю, моё хакерское имя может быть малышка Тэ! Мы подходим друг другу. Будем работать в паре.       — Мне это нравится! — кричит Чимин, бросаясь на Тэхёна и отбрасывая их обоих назад, пока они не превращаются в беспорядочную кучу конечностей, смеха и отвратительных фальшивых рыданий Чимина.       — А я то думал, что Тэхён станет моим протеже-убийцей, — хнычет Хосок, но его тут же игнорируют все, кроме Джина, который похлопывает друга по плечу и мягко говорит, чтобы он заткнулся нахуй.       — Я с самого начала понял, что мы станем лучшими друзьями! — Чимин радостно вопит, обхватив Тэхёна руками и ногами, вокруг его талии словно осьминог. — Мы с тобой ровесники, и ты моя родственная душа.       — Утри слюнки, — не сдержав комментария ответил Чон. У Тэхёна может быть только одна родственная душа, и это точно не Чимин. И если кому вдруг интересно, то у Чонгука на уме только одна кандидатура.       — Кто-нибудь остановите эту драму наконец. Я вознагражу, — протягивает Юнги, и Чонгук лишь удивляется, что он всё ещё в сознании. Обычно после того, как они выпьют, Юнги уползает куда-нибудь поспать на следующие двадцать четыре часа, и да поможет бог тому, кто осмелится попытаться пробудить его ото сна. — Я хочу спать, а вы, крысёныши, шумные маленькие говнюки, так что давайте закончим эту милую встречу и попрощаемся, чтобы я мог уже поспать.       — Юнги, это моя камера, — резонно замечает Джин.       — И моя вообще-то тоже! — добавляет Чимин с того места, где он обвивается вокруг Тэхёна, как грёбаный удав. Чонгук должен устоять перед желанием затоптать гадюку. Он, вероятно, не выглядел бы таким эмоциональным, если бы Тэхён не обнимал Чимина в ответ.       — Мин Юнги. Двадцать пять лет, — зевая, говорит Юнги, не обращая внимания на ранее сказанные слова Джина и Чимина. — Моя задача — избавляться от трупов и чистить место преступления так, как будто ничего подобного и не было. Помнишь, я говорил, что люди исчезают бесследно? — Тэхён тут же кивает. — Ну так, я и есть тот, кто избавляется от следов.       — Ва-ау, — восторженно тянет Тэхён, нервно хихикая. — Это и круто, и так страшно одновременно, хён.       — Вообще-то, это очень хорошее описание и самого Юнги, — хвалит Чимин, тихо хихикая, и Тэхён улыбается ему в ответ. Они оба улыбаются как идиоты, и это действительно отвратительно. Чонгук не злой, он правда не злится. И он совершенно определенно не ревнует к тому, как Тэхён утыкается лицом в грудь Чимина, словно преданный щенок. Это выглядит восхитительно, но Чонгук хотел бы, чтобы Тэхён обнял вот так только его.       — Ким Сокджин, — вступает Джин, наливая в чашку соджу. — Что делает тебя третьим уже Кимом, добро пожаловать в семью. Мне двадцать семь, и я здесь самый старший. Моя специальность — медицина, поэтому, когда эти идиоты разрывают себя на части, я — тот, кто собирает их обратно. Такие невоспитанные, они даже не говорят спасибо.       — Не позволяй Джину одурачить тебя, он так же ужасен, как и все мы, — говорит Намджун с широкой улыбкой. — Он действительно отличный боец. Его выносливость невероятна, и он способен вырубать людей голыми руками.       — В тот день, когда мы дрались, — Тэхён пытается сесть по-удобнее и посмотреть на Джина, что не может быть просто, когда Чимин привязан к нему, как пиявка. Честно говоря, не слишком ли долго он обнимает Тэхёна? По мнению Чонгука, это просто эгоистично. — Ты лишь прикасался к людям, и они сразу же падали, что это было?       — Ну, благодаря моим исследованиям, я обладаю обширными знаниями в области анатомии человека, и чтобы лишить кого-то сознания, нужно просто точно знать, куда нажимать. Я мог бы убить их, если бы захотел, но надзиратели менее счастливы, когда в драках подсчитывают количество тел, — объясняет Джин, пожимая плечами, допивая свой напиток, а вместе с ним и остатки соджу.       — Ого, так ты можешь вырубить людей одним касанием? — спрашивает Тэхён, сверкая глазами, как маленький ребёнок.       Джин напевает, кивая.       — Я могу показать тебе сейчас, если хочешь, — говорит он, протягивая руку к Хосоку, который с пронзительным криком отмахивается от него. Джин смеётся, когда Хосок пытается отскочить от него, оказавшись на коленях очень разозлённого Юнги.       — Ты пролил мой напиток, валенок, — Юнги — это один из страшных сукиных детей, когда он зол (и становится ещё хуже, если он усталый или пьяный), и у Чонгука есть чувство, что даже Хосок не будет в безопасности от его гнева. На деле, Юнги уже схватил Хосока за горло и душит его так, что это выглядит не так игриво и больше похоже на покушение на убийство.       — Джин, это твоя вина, так что иди и убедись, что Юнги не убьёт его, пожалуйста, — вздыхает Чонгук, не веря, что должен говорить этот бред своим взрослым товарищам.       — А такой был шанс, — наигранно-расстроенно говорит Джин, прежде чем разразиться очередным приступом своего странного скрипучего смеха над собственной глупой шуткой. Он смеётся так сильно, что даже не может оторвать Юнги от Хосока, поэтому Чонгук даёт Намджуну знак рукой помочь ему. Со стоном Намджун встаёт с нагретого места и идёт, чтобы вмешаться, прежде чем им придётся придумать, как спрятать тело Хосока в бельевом баке.       Чонгук бросает взгляд на Тэхёна, который раздражающе переплетён с Чимином, оба из которых, кажется, спят, их лбы прижаты друг к другу, когда груди поднимаются медленными ровными вдохами — и вырвите Чонгуку, блять, сердце, если это не самая прекрасная вещь, которую он видел за последнее время. Не Чимин, конечно, Чимин не прекрасный, но Тэхён, выглядит как ангел.       Чонгук растерянно моргает. Неужели он только что назвал Тэхёна ангелом? Ух ты, он действительно становится слишком мягким. Но Тэхён сейчас выглядит таким умиротворённым, всё беспокойство, тревога и напряжение оставили его голову, морщины на лице разгладились, и тело расслабилось. Чонгук почти не хочет будить его. Но через час запрут все камеры на ночь, и он не хочет провести ночь в камере на двоих со всей своей бандой. Намджун храпит, как грёбаный отбойный молоток, Джин брыкается во сне, а Хосок спит и кричит — и это действительно пиздец как странно.       Чонгук наклонился и легонько потряс Тэхёна за плечо. Оказывается, он либо очень чутко спит, либо только что задремал, потому что после лёгкого встряхивания и тихого оклика по имени он открывает свои затуманенные глаза, на мгновение озираясь в замешательстве, как будто не может вспомнить, где находится.       — Чонгук, — бормочет он, протирая сонные глаза.       — Я здесь, — шепчет в ответ Чонгук, не совсем понимая, почему он чувствует необходимость говорить так тихо. Он протягивает руку и проводит ладонью по волосам Тэхёна. Его обычно мягкие локоны затвердели от застарелого пота и жира, слиплись от запекшейся крови, и Чонгук почти гримасничает, но то, как Тэхён удовлетворённо улыбается и счастливо закрывает глаза, делает всё это стоящим того.       Тэхён подавляет зевок.       — Нам пора, — говорит Чонгук, и Тэхён кивает. Его глаза мечутся из стороны в сторону, когда он вяло потягивается, пока не замечает громкий визжащий беспорядок перед ним.       — Они… — начинает он, но Чонгук лишь устало качает головой.       — Не спрашивай, — вздыхает Чон, и Тэхён издаёт тихий смешок, наблюдая, как Намджун, наконец, оттаскивает Юнги от Хосока, физически поднимая его с земли. Все это время Джин катается со смеху, а Хосок ловит ртом воздух — несмотря на все татуировки, покрывавшие его шею, можно разглядеть красные следы от пальцев Мина.       — У них так много энергии, — замечает Тэхён, лениво проводя пальцем по выцветшим оранжевым волосам Чимина, — они такие живые… милые.       Чонгук изучает задумчивое выражение лица Тэхёна, тоску в его глазах, болезненную печаль о чём-то, чего он так сильно хотел, но не мог спокойно достичь.       — Они кучка дураков, — говорит он, не глядя на Тэхёна, вместо этого наблюдая, как Намджун укладывает ворчащего Юнги, в то время как Джин, который, наконец, перестал смеяться достаточно, чтобы помочь Хосоку подняться с земли, и всё это время бормочащий во сне Чимин. — Но они же мои дураки. Они — семья, Тэхён, моя семья… и твоя теперь тоже.       Чонгук оглядывается на Тэхёна, когда слышит тихий вздох. Выражение полного шока на его лице могло бы показаться забавным, если бы не было так грустно, что Тэхён искренне удивился тому, что он стал частью их семьи. Он смотрит на него широко раскрытыми глазами. И Чонгук не нуждается в словах, чтобы понять. Он сам помнит тот момент, когда впервые понял, что эти люди стали его семьей, что он мог положиться на них, доверять и любить их, как никто другой, они вытащили его из самых тёмных времён и никогда не оставляли его в покое, даже когда ему было трудно любить. Это ошеломляет, и все эмоции, которые он чувствовал, ясно отражаются на лице Тэхёна.       — Я хочу, чтобы ты был здесь, Тэхён, — искренне говорит он, молясь, чтобы тот поверил ему. — Рядом со мной. Хочу чтобы мы все семеро вышли отсюда. Живыми. Ведь, если я смогу уберечь тебя здесь, там, за воротами, мне уже нечего будет боятся.       Прикрыв на пару секунд глаза, Чонгук открывает их вновь и видит, как он улыбается. Маленькая улыбка, но искренняя, и этого достаточно для Чонгука.       — Я хочу быть здесь, — тихо признаётся он, глядя на их сцепленные руки. — С тобой.       Момент испорчен прежде, чем Чонгук может ответить, когда Чимин начинает просыпаться в объятиях Тэхёна, сонно моргая между ними, щурясь под светом ламп.       — Сколько сейчас времени? — он бормочет, а Тэхён смеётся, но Чонгук, с другой стороны, не видит ничего смешного. Это был его момент с Тэхёном, но Пак Чимин настоящая жопа, в который раз не дал Чонгуку насладиться чем-то прекрасным. Он правда собирается убить его когда-нибудь и похоронить его тело в тюремном дворе. Может быть завтра.       — Чимин, мы сейчас уходим, блокировка через сорок пять минут, скажи всем, чтобы шли в свои камеры, — инструктирует Чонгук стоя, он помогает Тэхёну подняться, оставляя Чимина распростертым на полу камеры.       — Малышка Тэ уходит? — он скулит, прикрывая глаза своими крошечными ручками, и смотрит на них с отчаянием.       — Извини, малышка Чи, — хихикает Тэхён. — Тебе надо немного отдохнуть и выпить горячей воды, это помогает от головной боли.       — Тебе сто лет? Кто пьёт горячую воду, если не старики? — пьяно спрашивает Чимин, прикрывая глаза согнутым локтём, как будто свет оскорбил его, и Чонгук не приостанавливает планы Чимина спать на полу. Похоже, Юнги всё-таки получит кровать.       — Горячая вода — это здорово, твою мать, — шепчет Чон, пиная Чимина под рёбра. Если Тэхён любит горячую воду, то они все любят горячую воду. Чонгук выпил бы галлоны кипятка для Тэхёна, так что Чимину нужно захлебнуться, ой, то есть заткнуться.       — Эй! Мне больно вообще-то, ты чего пинаешься? Я всё ещё старше тебя, прояви немного уважения, — требует он, по-детски поднимая руку, чтобы посмотреть на него. Чонгук собирается ударить его снова, когда голос Джина за спиной останавливает его.       — Вы двое уходите? — сонно спрашивает Джин. Позади себя он видит, что Юнги снова заснул, прислонившись к плечу Намджуна. Чонгук мог бы поклясться, что несколько минут назад Юнги не спал и пытался совершить убийство, но кажется ему следовало бы научиться никогда не недооценивать способность Юнги спать где угодно. Хосок не спит, но он подавлен и спокоен, просто смотрит, как спит Юнги.       — Ага, а Юнги-хён останется здесь? — спрашивает он, Тэхён и Чимин тихо разговаривают о чём-то рядом с ними.       — Я не думаю, что у него есть силы хотя бы выйти отсюда, вероятно, он проведёт ночь с нами здесь. Намджун и Хосок вернутся в свою камеру, — пожимает плечами Джин. — Мне нужно взглянуть на раны Джуна, его плечо вроде как в заднице. Я думаю, что остальное может подождать до утра. Но скажи Тэхёну, что мне нужно перевязать ему руку.       — Будет сделано, спасибо, Джин, — благодарит он, покусывая губу и волнуясь. Благополучие его друзей всегда является главным приоритетом в его голове. Выпивка, вся эта глупость и легкомысленное подшучивание на какое-то время отвлекли его, но драка взяла своё, и все они немного измучены, избиты и покрыты синяками, и он не может не беспокоиться. — Но с плечом Намджуна всё будет в порядке?       — Да, это просто неприятный порез, я не думаю, что что-то сломано, и я гений, так что всё будет хорошо, как дождь в мгновение ока, — пообещал Джин, и Чонгук кивает с облегчением, его страхи рассеялись, по крайней мере, пока что. Они все выжили в первом бою более или менее целыми и невредимыми, и если кто-то и мог их подлечить, так это Сокджин.       Он поворачивается, чтобы уйти, но Джин прочищает горло, заставляя его обернуться.       — Ты знаешь, я не хочу знать слишком много, так что не думай, что я интересуюсь для себя, но вы оба ранены, так что ты знаешь… — он замолкает, его фраза замирает на губах, и Чонгук поднимает бровь.       — Что? — он вздыхает. Джин чувствует себя неловко, переминаясь с ноги на ногу, а Чонгук просто хочет вернуться в свою камеру и лечь рядом с Тэхёном. У него нет времени ходить вокруг да около. Его терпение на исходе.       — Не делайте себе больно, елки-моталки, хорошо? Не усугубляй свои травмы или что-нибудь ещё, понял? — торопливо говорит Джин, даже не глядя на него, и Чонгук чувствует, как его лицо горит, когда он смотрит на Тэхёна, надеясь, что тот этого не слышал. Он, кажется, поглощён разговором с Чимином, и Чонгук вздыхает с облегчением, кончики его ушей горят, без сомнения ярко-красные. — Кроме того, у нас нет никаких, гм, припасов… Так что, может быть, придерживаемся непроникающего секса, хорошо? — Джин продолжает, по-видимому, решив выкинуть всё из головы, и Чонгук хочет, чтобы он просто прекратил. Он не уверен, как отреагировал бы Тэхён, если услышал, но для Чонгука это просто неловко. И он снова чувствует себя ребёнком, невинным и ранимым.       — Ты можешь не говорить это так громко? — он шипит. — А лучше вообще не говорить? Всё будет хорошо, хорошо?       Джин пожимает плечами, чувствуя облегчение от того, что ему не нужно продолжать.       — Просто будьте осторожны, — заключает он, и на его щеках появляется лёгкий румянец. — Ты просто иди, а я позабочусь обо всех остальных.       — Спасибо, — бормочет Чонгук, желая поскорее убраться отсюда, пока Джин не вспомнил о других советах, связанных с сексом.       Тэхён берёт его за руку, и они оба выходят из камеры, блондин машет на прощание Чимину и остальным, хихикая, немного навеселе. Он немного опирается на Чонгука, но по большей части идёт сам, размахивая их переплетёнными руками, тихо напевая на ухо Чонгука.       Его камера находится недалеко, и тишина, которая наступает в течение пяти минут что им требуется, чтобы добраться туда, больше не является такой напряжённой или вынужденной. Это усталая, но уютная тишина, и Чонгук счастлив просто ходить и слушать дыхание Тэхёна. Сейчас не время для разговоров, слова — это не необходимость, это роскошь.       — Я скучаю по музыке, — вздыхает Тэхён через несколько минут, — радио в комнате отдыха всегда играет новости или спорт. Никто не включает музыкальных станций.       — У вас нет собственного радио? — Чонгук спрашивает, и Тэхён усмехается, качая головой.       — Мы не можем протащить контрабандой всё, что нам нужно, Чонгук-и, — говорит он с дразнящей улыбкой.       — Да, но ты мог бы сделать его в мастерской, — предлагает Чонгук, и Тэхён снова качает головой.       — Нет, я ненавижу занятия в мастерской, я лучше пойду в библиотеку вместо этого, — сам Чонгук не утруждает себя посещением большинства занятий, предлагаемых тюрьмой, если ему что-то или кто-то нужен, он обычно просто посылает вместо себя Чимина или Хосока.       — Кстати, у меня есть айпод, ты можешь послушать что-нибудь у меня, — добавляет Чонгук, и глаза Тэхёна загораются. Они почти добрались до его камеры, и Тэхён явно взволнован мыслью о прослушивании музыки, а Чонгук пытается вспомнить, что у него уже есть на айподе. Он надеется, что там не будет ничего слишком смущающего. Он может просто свалить вину на Чимина, если что.       Они добираются до его камеры без происшествий, большинство заключённых уже вернулись в свои камеры. Одиночная камера Чонгука — лучшее, что можно купить на деньги его отца. Там достаточно большая кровать и простыни, которые не заражены вшами или невыносимо колючие, письменный стол и несколько книжных полок. Она намного меньше, чем его спальня дома, и гораздо более скудно украшена, и Чонгук скучает по компьютеру, но ему приходится напоминать себе, что он в тюрьме, а не в Хэмптоне. Он тоже не какой-нибудь избалованный принц, он справится с этим. Выражение лица Тэхёна напоминает ему, как это должно быть приятно тому, кто застрял в обычной камере для двух человек, и он рад, что может поделиться этим с ним.       Тэхён идёт прямо к блестящему айподу, стоящему на столе, где его оставил Чонгук, издавая радостный возглас, в то время как Чонгук направляется прямиком к кровати, всё его тело болит и умоляет о сне. Он издаёт усталый стон и падает на кровать, пока Тэхён возится с айподом.       — Какой у тебя пароль? — спрашивает Тэхён, и Чонгуку требуется мгновение, чтобы выудить ответ из его сонного мозга.       — Не могу поверить, что у тебя есть последний альбом Джастина Бибера, — хихикает Тэхён, открывая устройство, и Чонгук приподнимается на локте, чтобы посмотреть на него. — Сколько тебе лет?       — Джастин Бибер теперь респектабельный артист, да будет тебе известно, — ворчит он. — Любить себя — это важно.       — Как скажешь, детка, — напевает Тэхён.       — А я и говорю, — фыркает Чонгук, и кончики его ушей нагреваются.       — У тебя тут так много песен, — свистит Тэхён, явно впечатлённый. Несмотря на своё невежественное мнение о Джастине, он, кажется, одобряет большую часть музыки Чонгука, иногда останавливаясь, чтобы сыграть фрагменты песни, подпевая, прежде чем изменить трек на полпути. Обычно Чонгук был бы раздражён этим, но это так чертовски мило видеть, как Тэхён практически подпрыгивает вверх и вниз при каждой новой песне, которую он слышит.       — Я надеюсь, что это стоило контрабанды, — говорит Чонгук, позволяя себе упасть обратно на кровать. — Особенно учитывая то, что я должен был залезть в задницу некоторых парней.       Слышно, как его айпод с грохотом падает на стол, когда Тэхён роняет его. Чонгук хихикает, надеясь, что он не сломан.       — Скажи мне, что ты шутишь, — хнычет Тэхён, и смех Чонгука превращается в громкий хохот. — Чонгук, — жалуется Тэхён, растягивая слоги его имени в жалобном хныканье.       — Шучу, шучу, — выдыхает он, пытаясь отдышаться, оскорблённое выражение на лице Тэхёна просто чертовски забавное, и часть Чонгука просто хочет поцеловать милую надутую мордашку. — Мы не перевозим контрабандой большинство вещей таким способом. Обычно они прибывают с припасами, и дружелюбный охранник передаёт их нам.       — И под дружелюбной охраной ты подразумеваешь…       — Охранники в кармане моего отца, — уточняет Чонгук, и Тэхён кивает.       — Скольких охранников ты подкупаешь? — спрашивает Тэхён, и Чонгук действительно не хочет обсуждать дела прямо сейчас, не тогда, когда он так устал, не тогда, когда он почти сопит и не тогда, когда он действительно счастлив прямо сейчас.       — Достаточно, — говорит он, прокручивая в уме список союзников, лиц, которым можно доверять, людей, которых можно использовать. — Я не могу добраться до этого ублюдка Ли или любого из его лакеев, но у меня есть достаточно, чтобы сделать это пребывание приятным, насколько это возможно.       К его облегчению, Тэхён, похоже, был вполне удовлетворён этим ответом. Дело не в том, что он не хочет рассказывать Тэхёну больше, просто он не хочет вдаваться во все это сейчас. Он скоро всё расскажет, впустит Тэхёна в свой мир, покажет ему, как устроена его жизнь. Когда-нибудь, но не сегодня.       Тэхён вернулся к пропущенным песням, а Чонгук позволил себе закрыть глаза и слушать обрывки музыки. Пару секунд мелькают знакомые песни, и Чонгук просто слушает. Он чувствует, как расслабляется, начинает засыпать, когда до его слуха доходит мелодия, которую он не слышал, кажется, уже много лет.       — Верни.       Тэхён в замешательстве поднимает голову.       — Что? — спрашивает он, склонив голову набок.       — Та песня, — говорит Чонгук, садясь и морщась от того, как сильно напряжены его мышцы. — Пожалуйста, вернись к ней.       — Хорошо, — пожимает плечами Тэхён, пару раз постукивая по глянцевому экрану, чтобы найти песню, которую хочет Чонгук. — К какой именно? — он просит, и Чонгук внимательно слушает.       — Вот эта, — говорит он, когда снова слышит медленную мелодию, и его сердце замирает, когда старые воспоминания, которые он похоронил когда-то, всплывают на поверхность. Воспоминания из давно минувших дней, из другой жизни.       — Элвис? — спрашивает Тэхён, читая имя с экрана.       — Король, — кивает Чонгук с горько-сладкой ностальгией на языке. Глубокий голос Элвиса Пресли напевает из айпода в руках Тэхёна ту самую сладкую песню, которую он не слушал уже много лет.       — Я никогда раньше не слышал этой песни, — шепчет Тэхён, а Чонгук продолжает напевать.       — Это была любимая песня моей мамы, — вздыхает Чонгук. На его груди лежит тяжесть, это не больно, скорее тупая боль, которая приходит после боли, когда там, где должно было быть разбитое сердце, ничего не осталось. — Они с папой всё время под неё танцевали.       В горле образуется комок, и кажется, что все его эмоции слились в один большой твёрдый комок в груди, и ему трудно дышать. Он ясно видит их в своём воображении: мама, одетая так потрясающе в бархатное темно-синее вечернее платье, её драгоценности сверкали под яркими канделябрами, когда она кружилась в объятиях его отца. Она улыбалась так красиво, что позорила всё свое золото и бриллианты.       — Очень красиво, — бормочет Тэхён, слушая мелодию с закрытыми глазами, Чонгук облегчённо вздыхает, радуясь, что позорная влага на его глазах осталась не замечена. Он вытирает слёзы, удивляясь собственной эмоциональной реакции, как будто песня вызвала что-то глубоко внутри него, и он больше не может контролировать себя. Обычно он загонял эти нежелательные эмоции обратно в яму, в которой они были похоронены, но его голова была лёгкой от алкоголя, и воспоминания не причиняли такой боли, как обычно.       — Мне остаться?       — Моя мама всегда говорила, что эта песня предназначена для танцев, — говорит Чонгук, вставая и поднимая своё усталое тело с кровати. Тэхён моргает, удивлённо глядя на него широко раскрытыми глазами.       — О… Нет, я не умею… я не умею танцевать, — смеётся Тэхён, размахивая руками, но Чонгук чувствует сладчайшую меланхолию, и боль в груди не проходит, даже кости гудят от неё.       — Не волнуйся, — улыбается Чонгук, протягивая руку. — Я научу тебя, это не так уж трудно.       Чонгук — неплохой танцор, он получил классическое образование ещё в детстве. Он не удивителен, тот же самый Чимин и Хосок лучше его, но у Чонгука, по общему признанию, были более важные дела, такие как обучение управлению преступной империей. Танцы не стояли на первом месте в списке его приоритетов, но отец считал, что для молодого джентльмена важно знать основные шаги.       Тэхён колеблется, неуверенность вспыхивает в его глазах, но затем он облизывает губы, улыбается и берёт его за руку, позволяя Чонгуку поднять его на ноги.       — Хорошо, положи одну руку мне на плечо, — инструктирует Чонгук, направляя одну из ладоней Тэхёна на место, прежде чем положить свою руку на талию блондина. — А теперь положи свою вторую сюда, — продолжает он, взяв Тэхёна за руку и слегка сжимая её.       — Так нормально? — он бормочет, проводя большим пальцем успокаивающие круги по бедренной кости Тэхёна, беспокоясь, что его прикосновение причиняет ему неудобство, но Тэхён просто напевает:       — Даже очень.       На самом деле они не столько танцуют, сколько раскачиваются из стороны в сторону в такт медленной музыке, воздух между ними расслаблен, напряжение — лишь отдалённое воспоминание. Несмотря на обещание Чонгука научить Тэхёна танцевать, они оба, похоже, довольствовались тем, что просто кружились медленными кругами, вместо того, чтобы следовать каким-либо реальным шагам. Тэхён положил голову ему на плечо, позволяя себя вести, пока Чонгук тихо напевает ему на ухо текст песни.       — Возьми мою руку, возьми и всю мою жизнь, — поёт он Элвису, и слова, которые он думал, что забыл, легко слетают с его языка.       Его мысли возвращаются к родителям, танцующим под эту же песню более десяти лет назад, воспоминания такие яркие. Обычно сама мысль о матери невыносима, и Чонгук не может думать о ней без того, чтобы его ум не вернулся в ту ночь, гарантируя, что даже приятные воспоминания, которые он помнит о матери, окрашены красным, запахом пороха и крови. Но здесь и сейчас, когда Элвис играет, а Тэхён мягко покачивается в его руках, подпевая песне, воспоминания о его родителях тёплые, и думать о ней не так больно. Даже его тело больше не так сильно болит. Вокруг Тэхёна ничто не болело так сильно, как обычно.       — Куда река течёт, конечно же, к морю, дорогой, так оно и есть, некоторым вещам суждено быть, — они примерно одного роста, но когда Тэхён кладёт голову ему на плечо, Чонгук может уткнуться лицом в его волосы. Он чувствует запах крови и пота, но Чонгук не возражает, он, вероятно, пахнет так же. Тэхён не мягкий, он весь состоит из длинных конечностей и заострённых суставов. Тощий и худой, избитый и покрытый синяками, ничего, кроме кожи и костей, это его Тэхён, и он идеален.       — Возьми мою руку, возьми и всю мою жизнь, потому что я не могу не любить тебя, — песня заканчивается, а они всё ещё раскачиваются по комнате в ритме музыки. Такое чувство, что они единственные в мире, или, по крайней мере, единственные, кто имеет значение. Он просто хочет продолжать держать Тэхёна близко к сердцу. И если можно, навсегда.       Тэхён поднимает голову, глядя ему в глаза, и Чонгук поёт последнюю строчку Тэхёну, вкладывая смысл в каждое слово.       — Потому что я не мог не любить тебя.       — Мне очень нравится эта песня, — говорит Тэхён, зачарованно глядя на него. Там такое хрупкое чудо, что-то драгоценное и нежное в его глазах, и Чонгук чувствует себя ужасно неуклюжим. Он хочет поцеловать Тэхёна, каждый нерв кричит ему, чтобы он наклонился и поцеловал его, но он колеблется, подавляя желание сделать это. Вместо этого он нежно целует Тэхёна в лоб, прежде чем крепко обнять, помня о его, несомненно, болящих рёбрах, но, надеясь, Тэхён поймёт, что он хотел его — нуждался. Он продолжает осыпать лёгкими поцелуями всё его лицо: лоб, веки, скулы, резкую линию подбородка, осыпая Тэхёна всей любовью, которую тот заслуживает. Он хихикает, и сердце Чонгука колотится в грудной клетке.       Руки Тэхёна сжимаются вокруг него, заключая в крепкие объятия, прижимая лицо к груди, как будто он никогда не хочет расставаться, а Чонгук никогда не хочет отпускать.       Песня закончилась и перешла к следующей, какой-то медленной песне, легкослушаемой, названия которой он не знает, но звучит спокойно.       — Тэхён, я… — он не совсем понимает, что хочет сказать. Все эти мощные, сложные эмоции запутались в его груди, и он не может понять, как начать их формулировать. Он хочет что-то сказать, но слова «я люблю тебя» не могут пройти сквозь комок в его горле, поэтому они сидят, тяжёлые и невысказанные, в его груди. Но ничего страшного, у них есть время, спешить некуда. Кроме того, он даже не уверен, как Тэхён отреагирует на эти слова.       — Я скучал по тебе, — говорит он вместо этого, и на сегодня его хватит.       — Правда? — Тэхён смотрит на него так, словно не совсем понимает, что он ему говорит, и Чонгук чувствует, как чувство вины пронзает живот. Это его вина, что Тэхён сомневается в нём, это он был тем, кто оттолкнул. Он пошёл на поводу своей боли, гнева и обиды, и Тэхён страдал за это. Он не может поверить в то, как быстро всё изменилось между ними, как легко они вернулись на свои места. Только сегодня утром он был достаточно взбешён, чтобы физически ударить Тэхёна, чтобы подраться с ним, и теперь сама мысль о том, что он хотел сделать, вызывает у него тошноту. Он испытывает отвращение к собственной бесконтрольности и неспособности сдерживать ярость. Отец вбивал ему в голову с тех пор, как он научился ходить, что его переменчивый нрав — это причина его падения, его величайшая слабость, его единственная оплошность. Он знает, что это проблема, но он никогда не понимал, насколько это большая проблема, пока Тэхён не попал в эту неразбериху.       — Правда. Я действительно скучал по тебе. Я скучал по тебе до смерти каждый чёртов день, — говорит он, делая глубокие вдохи, его челюсть болела от того, как сильно он сжимал её. — Я знаю… знаю, что оттолкнул тебя, когда ты пытался заговорить, и я не слушал тебя, когда ты пытался всё исправить, и я был неправ. И я знаю, что причинил тебе боль, сделал некоторые вещи, которые никогда не должен был делать, вещи, которые я не могу исправить, и я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь простить меня, потому что я сожалею, Тэхён. Сегодня утром… то, что я сделал с тобой, я не узнаю себя сам. Я был так обижен и так зол, и… и я знаю, что это не оправдание, и я не пытаюсь оправдываться, чтобы ты простил меня, я… я пытаюсь объяснить.       Он замолкает, переводя дыхание. Тэхён просто наблюдает за ним своими большими глазами, не говоря ни слова, ожидая, когда он закончит, и это кажется его шансом, его единственным шансом попытаться объяснить ему все должным образом.       — Я не идеален. Я знаю, что у меня есть недостатки, и я делаю ужасные вещи с людьми, и все, кого я когда-либо знал, говорили мне, что если я не буду следить за этим, мой характер опустит меня на шесть метров, но раньше… Раньше это не имело значения, насколько я был безрассуден. До того, как я встретил тебя, я никогда не заботился о том, чтобы контролировать свой характер, даже мысль о том, чтобы умереть молодым, не пугала меня, но теперь. Теперь, когда я знаю тебя, теперь, когда ты в моей жизни, и есть вероятность, что ты можешь пострадать от моей ошибки… Боже, ты заставляешь меня хотеть быть лучше или, по крайней мере, пытаться им быть.       Чонгук впервые делает паузу, переводя дыхание, его сердце колотится, когда он ждёт, что Тэхён скажет что-нибудь, что угодно. Он чувствует себя уязвимым, как будто сломал рёбра, раздробив кости, чтобы выставить напоказ свои внутренности, своё бьющееся сердце. Если бы он мог, то вырвал бы его и передал Тэхёну, потому что он достаточно доверяет ему, чтобы не сломать. По крайней мере, он на это надеется.       — Я… — начинает Тэхён, но обрывает себя, отступая на шаг от Чонгука. Паника охватывает сердце Чонгука, и он боится, что просто облажался. Снова. Тэхён ничего не говорит, он просто отходит от него, пока его ноги не упираются в кровать, и он тяжело садится со свистом, похожим на сдувающуюся шину. Его глаза широко раскрыты и пристально смотрят на что-то за пределами Чонгука, не видящее, и это пугает Чона до смерти.       — Тэ, — шепчет Чонгук, подняв руки вверх, надеясь, что это успокаивает его. Он даже не уверен, что его слышат. Он не пытается подойти ближе, хотя всё, что он хочет сделать сейчас, это успокоить Тэхёна.       Но хотел ли Тэхён его успокоения? Этот тихий, сомневающийся голос вернулся, и Чонгук не может игнорировать его, поскольку он загрязняет все мысли. Хочет ли Тэхён иметь с ним что-нибудь общее?       — Тэхён, — его голос звучит напряженно даже для него, и он едва может дышать, и кажется, что его горло сжимается. В голове у него только белый шум, и всё, о чём он может думать, это то, что больше никогда не сделает ничего такого, чтобы снова потерять Тэхёна. — Послушай, я знаю, что это тяжело, я понимаю, и ты можешь ненавидеть меня, но, пожалуйста, поговори со мной.       Тэхён резко поднимает голову, его затуманенные глаза фокусируются на нём, и Чонгук почти стонет от облегчения. Он ещё не потерял его.       — Почему ты думаешь, что я тебя ненавижу? — Тэхён спрашивает медленно, так тихо, что Чонгук едва может разобрать, что он говорит.       — Я… я не знаю, — честно отвечает он, и Тэхён издаёт грустный, горький смешок. — А ты знаешь?       — Для такого умного человека ты иногда бываешь довольно тупым, Чонгук, — он вздыхает и наклоняет голову так, что Чонгук даже не видит его лица. — Я не ненавижу тебя. Не знаю, смогу ли я тебя ненавидеть. Может быть, мне и следовало бы, но я не хочу, я просто не хочу, я тоже боролся с тобой, я начал это, и мне ненавистно, что ты смотришь на меня, как на жертву, как на слабого. Я тоже ударил тебя, я тоже дрался, и я тоже сожалею об этом. Синяки заживут.       — Но всё же, я сказал, что ты… — Чонгук не знает, почему он просто не бросает неприятную ему тему, как это было раньше, он просто не может. Даже несмотря на то, что Тэхён говорит, что не ненавидит его, между ними что-то не так, неправильно.       — Меня называли и похуже, — говорит Ким, поднимая голову, его глаза тусклые, на лице невесёлая улыбка. — От людей, которые были хуже тебя. Я знаю, что ты этого не хотел.       — Это неправильно, Тэ, даже если я не хотел этого. Я это сказал, чтобы причинить тебе боль.       — Все кончено, Чонгук, не так ли? — резко говорит Тэхён, огрызнувшись. Чонгук ещё никогда от него такого не слышал.       — Что ты предлагаешь? — тихо спрашивает Чонгук, делая шаг ближе. — Не говорить? Думаю, в этом-то и проблема.       Тэхён закусил губу, нервно покусывая её, стараясь не встречаться взглядом с Чонгуком.       — Послушай, я не очень хорош в том, что касается отношений, — признаётся Чонгук. — Но если мы хотим, чтобы у нас всё получилось, нам нужно поговорить, пообщаться, и, боже, я хочу, чтобы всё получилось.       — Я тоже, — протестующе бормочет Тэхён, глядя на свои руки и ковыряя порез ногтем.       — Но ты не хочешь говорить со мной, — замечает Чонгук, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение, стараясь скрыть всю боль и разочарование в своём голосе, потому что это не то, что нужно Тэхёну прямо сейчас.       — Тут не о чем говорить, — довольно холодно возражает Тэхён, и Чонгук хочет вырвать у него волосы, но он заставляет себя оставаться спокойным, даже когда тот лжёт ему.       — Да, потому что ты говоришь, что не ненавидишь меня, но потом, когда я подхожу ближе, ты отстраняешься. Когда целую тебя, я вижу страх, Тэхён — страх, как будто ты боишься меня. Ты хоть знаешь, как это заставляет меня чувствовать себя? — у Чонгука перехватывает горло, и он понимает, что звучит жалко, он будто на грани слёз, но ему уже всё равно. Это ужасно: говорить о таких эмоциях, весь этот разговор — автомобильная катастрофа в замедленной съёмке, и Чонгук страдает. Каждое слово — это ещё одна игла, застрявшая у него в горле, отчего говорить больно до ужаса.       Чонгук замечает, как Тэхён сжимает челюсти, стискивая зубы, как будто ему тоже больно. Его лицо застыло, а в глазах мелькает упрямство, и Чонгук вздыхает.       Он подходит и садится на кровать рядом с Тэхёном. Он сопротивляется желанию протянуть ладонь и взять руки Тэхёна в свои. Вместо этого он садится по левой стороне, оставляя полметра мёртвого воздуха и неловкости между ними. Они так близко. Но Тэхён чувствует себя далёким, недосягаемым.       — Я знаю, что говорить трудно, мне тоже трудно, поверь мне, но, Тэхён, что бы ты там ни держал взаперти, в одиночку жить тебе с этим невыносимо. Я вижу, что это разрывает тебя на части, и я просто хочу помочь тебе. Я знаю, что ты этого не хочешь, но, пожалуйста, не заставляй меня смотреть, как ты карабкаешься в одиночку. Просто поговори со мной, — он ненавидит попрошайничество, на самом деле ненавидит всем сердцем умолять о чём-то. Это противоречит всему, что о нём когда-либо думали, но они оба умирают здесь, истекая кровью из неизлечимых ран, потому что слишком упрямы и слишком напуганы, чтобы полностью доверять друг другу.       — Я не пытаюсь причинить тебе боль, Куки, я бы никогда этого не сделал, просто… — Тэхён обрывает себя, сильно прикусывая нижнюю губу и глядя куда угодно, только не на Чонгука.       — Но что?       — Я хочу тебе сказать. Я хочу поделиться этими вещами с тобой, но не могу, — Тэхён становится всё более расстроенным, паника наполняет его голос, и Чонгук не уверен, что сможет справиться с ещё одним срывом. — Я стараюсь быть хорошим для тебя. Я хочу быть полезным, делать то, что ты хочешь, но…       — Эй, всё в порядке. Всё в порядке, — успокаивает он, и Тэхён, к его облегчению, делает глубокий, дрожащий вдох. — Просто успокойся. Тебе не нужно делать то, что ты не хочешь. Я не буду заставлять тебя говорить, хоть и думаю, что это к лучшему. Нехорошо держать всё взаперти внутри себя. Я просто не понимаю, почему ты не хочешь говорить со мной, Тэхён.       — Вот это! Из-за этого, — голос Тэхёна звучит жалко, его слова почти на грани срыва, но он не плачет. — Потому что ты смотришь на меня так, будто я что-то хорошее, и ты так добр ко мне, и я боюсь, что если скажу тебе, всё изменится, и ты возненавидишь меня.       — Тэхён, как я могу тебя ненавидеть? — Чонгук спрашивает, действительно не понимая. Нет ничего такого, что Тэхён мог бы сказать ему, что изменило бы его чувства, он уверен в этом. Он видел самое ужасное в человеческой натуре, и этим ужасным был он сам. Поэтому Чонгук уверен, что нет ничего, что Тэхён мог бы сделать хуже того, что он сделал сам. — Ты для меня самый дорогой человек, и никакие твои слова не заставят меня возненавидеть тебя.       — Клянешься? — Тэхён впервые взглянул на него. Его глаза блестят от слёз, они покраснели, но он не плакал.       — Клянусь.       Тэхён делает глубокий вдох, как будто пытается успокоиться, взять себя в руки, чтобы не развалиться в любой момент.       — Я действительно хочу сказать тебе, Кук, но это просто… есть один… одна вещь, и это так омерзительно, он испортил меня. Я чувствую его внутри себя, и он загрязняет мои кишки, и мои внутренности гниют, это убивает меня, и каждый раз, когда мы… каждый раз, когда мы становимся ближе, мне всё хуже. Это повторяется в моей голове, и я не могу дышать, и хотя это ты, и я верю тебе, мой глупый мозг говорит мне, что это происходит снова, и я не могу — я не могу справиться с этим. Это не твоя вина, что я не могу быть хорошим. Это я. Это я сломался. Я тот, кто облажался, — голос Тэхёна приглушён, когда он прячет лицо в ладонях, дыхание становится коротким, как будто он задыхается. Мозг Чонгука пытается переварить всё, что сказал ему Тэхён, тот факт, что в прошлом Тэхёна была какая-то травма, с которой он не справился, и Чонгук хотел бы быть лучше, чтобы он мог знать, как помочь ему. Хотел бы он знать так же много, как Намджун или Джин, о людях и о том, как справляться с их болью. Но он не знает и не может их просить об этом.       — Тэхён, всё в порядке, ты здесь, со мной ты в безопасности, — говорит Чонгук, стараясь говорить как можно ровнее. Он не в своей тарелке и на грани паники, но всё, что сейчас имеет значение, это убедиться, что Тэхён в безопасности.       — Во мне так много уродства, и я просто боюсь, что ты увидишь это, и тогда ты больше не захочешь меня, — Тэхён истерично икает, отстраняясь, чтобы посмотреть Чонгуку в глаза, и что-то внутри Чонгука трескается, и он не думает, когда наклоняется, чтобы обнять Тэхёна, притягивая его в объятия.       — Я просто… я просто иногда чувствую, что во мне нет ничего, кроме недостатков. Что я всего лишь набор сломанных частей, неудач и несовершенств, и больше там ничего нет, — тихо говорит Тэхён, и он выглядит таким усталым, измученным. Он тонет прямо на глазах у Чонгука, и он не может спасти его, он может только беспомощно наблюдать, как Тэхён опускается на дно своего собственного отчаяния. Ему нужно что-то сделать, всё, что угодно, лишь бы добраться до него.       — Я знаю, каково это, — тихо говорит он и чувствует, что Тэхён смотрит на него широко раскрытыми глазами, испытующе и беззащитно. Он чувствует себя незащищённым, как будто кто-то содрал с него всю кожу, оставив совершенно открытым. Даже мысль о том, чтобы поговорить о том дне, заставляет Чонгука хотеть заползти под кровать и свернуться калачиком, но он не может, не хочет. Это его последний шанс спасти Тэхёна, достучаться до него, и он отказывается убегать. — Я знаю, каково это: позволить своим ошибкам и сожалениям поглотить тебя. Однажды и со мной случилось подобное, и это была моя вина. Кто-то, кого я любил, умер из-за меня.       Ядовитые слёзы щиплют ему глаза, комок в горле глушит голос, мозг наполнен пулями и кровью, в висках стучит, а голова раскалывается от боли, которая грозит расколоть череп надвое. Он слышит внезапный пронзительный крик, за которым следует тишина, которая была бесконечно хуже. Чонгук заставляет всё это отступить. Он может быть лицемером, но Тэхён не единственный, кто не готов говорить, во всяком случае, не полностью. Есть вещи, о которых Чонгук до сих пор не может даже думать, не говоря уже о том, чтобы поговорить с Тэхёном. Он лишь до некоторой степени готов выложить всё начистоту.       — Ты о той ночи десять лет назад? — спрашивает Тэхён, и Чонгук вздрагивает при мысли, что другие говорили об этом. Он знает, что они никогда не расскажут о том, что произошло, но тот факт, что это было даже упомянуто, заставляет его левый глаз дёргаться. Он так сильно хочет похоронить этот день навсегда, стереть его из своей памяти, но не может: это как шрам, как бы сильно он ни затянулся, он всегда будет с тобой, сколько бы времени ни прошло.       — Да, — сдавленным голосом признаётся Чонгук. Он болезненно сглатывает, и в горле у него что-то щелкает. — Моя мама умерла, и это была моя вина.       Он думает, что это должно быть облегчением. Наконец-то сбросить груз правды с себя, но это не так. Впервые за десять лет он признался в этом вслух, и это причиняет ему такую же боль, как в одиннадцать лет, когда он рыдал в объятиях Юнги. Боль не зажила, и это был не шрам. Он ошибался. Раны такие же свежие, в лучшем случае, струпья, но теперь он их разрывает, и кровь течёт, как вода из крана. Но это для Тэхёна, напоминает он себе, так что всё в порядке. Он с радостью истечёт кровью за Тэхёна.       — Ох, — выдыхает Ким, его плечи опускаются, но впервые в его глазах появляется что-то кроме боли. Там есть удивление, сочувствие тоже, и Чонгук расслабляет Тэхёна, жалея его. Обычно он ненавидел бы это, но сейчас приятно знать, что кто-то сопереживает ему. Это заставляет его чувствовать себя немного менее одиноким.       — Да, — говорит он, потому что, что еще можно сказать? — Так что я знаю, каково это: сожалеть, — но ты больше, чем твои ошибки, Тэ. Мы — это не просто недостатки и слабости, мы несём в себе и хорошие вещи. Помнишь, что ты сказал сегодня утром? О том, что чудовищ не существует, есть только люди? Это относится и к тебе — ты человек, состоящий из хорошего и плохого, как и все мы.       Тэхён не говорит, и Чонгук больше не уверен, что это плохо. Он не уверен, что нужно говорить, если вообще что-то нужно.       — Я скажу тебе, Чонгук, скажу. Когда-нибудь, — говорит Тэхён спокойным голосом, и Чонгук понимает, что это обещание. Он не может ожидать, что Тэхён расскажет всё, когда он сам не может заставить себя сделать то же самое. Это было по-честному. Однажды Тэхён скажет ему, что поломало его, а взамен Чонгук расскажет ему.       Он протягивает руку и берёт ладонь Тэхёна, удерживая её рядом с собой, чувствуя тепло другого человека, находящегося так близко от него, было так приятно.       — Да, хорошо, — обещания — это всё, что у них есть сейчас, но им хватит и этого. Они не могут торопить события, не могут нырнуть с головой в нечто подобное. Старые раны должны быть обработаны с осторожностью, и Чонгук готов быть терпеливым.       — Я не могу остаться здесь на ночь, — ни с того ни с сего говорит Тэхён, нарушая тишину, и Чонгук моргает.       — Можешь, — возражает Чонгук. — Поверь мне, тебе не нужно беспокоиться об охране, они не будут этого делать.       — Дело не в охранниках, Чонгук, — говорит Тэхён, и теперь Чонгук замечает, как он напряжён, как резки его слова и как он больше не смотрит на него.       — Ты не хочешь оставаться здесь на ночь, — говорит Чонгук, чтобы Тэхёну не пришлось этого делать самому.       Блондин вздыхает, его поза немного расслабляется, и он смотрит на Чонгука извиняющимся взглядом.       — Не из-за тебя, правда, — уверяет он. — Всё дело в нас. Я… я думаю, что мы движемся слишком быстро, и мне нужно некоторое время, чтобы разобраться со всем, что произошло.       Чонгук кивает, стараясь, чтобы ни обида, ни разочарование, расцветшие в его грудной клетке, не отразились на лице, сохраняя нейтральное выражение. Он бы солгал, если бы сказал, что не понимает, откуда Тэхён всё это берёт, но это не значит, что ему это нравится. Но нельзя забывать о том, что этим утром они вбивали друг друга в пол. Они не могут просто притворяться, что этого никогда не было, как хотелось бы Чонгуку. Им обоим нужно время, чтобы справиться со всем. Чонгук лишь надеется, что для этого нужно не слишком много.       — Если это то, что ты хочешь, — говорит он, сжимая руку Тэхёна для успокоения, не совсем уверенный, кого он пытается успокоить. — Я не стану тебя останавливать.       — Я не убегаю, Чонгук, — говорит Тэхён, беря лицо Чонгука в ладони и нежно поглаживая его щёку мозолистым большим пальцем. — Я вернусь.       — Знаю, дорогой, знаю, — вздыхает Чонгук. — Позволь хотя бы проводить тебя до камеры?       Тэхён качает головой. Упрямый, как всегда.       — Пожалуйста, — просит Чонгук, кладя свою ладонь поверх руки Тэхёна. — Дай мне это сделать. Достаточно того, что Тэян знает, что ты рядом со мной, но ты сделал это в сто раз хуже, когда откусил ему палец. Он придёт за тобой, Тэ, и не только для того, чтобы причинить мне боль. Он захочет отомстить, и это будет грязно. Ты номер два в его списке хитов, сразу после меня, так что, пожалуйста, позволь мне попытаться защитить тебя.       Тэхён открывает рот, но Чонгук обрывает его прежде, чем он успевает возразить:       — Я не смогу уснуть, пока не увижу тебя в безопасности в твоей камере, — Тэхён улыбается, закатывая глаза, но смягчается к облегчению Чонгука.       — Хорошо, милый, — соглашается он, вставая с кровати. — Давай сделаем по-твоему.       Прогулка до камеры Тэхёна проходит слишком быстро, на взгляд Чонгука. Такое ощущение, что они шли всего минуту — и вдруг оказались у двери Тэхёна. Вонхо, без сомнения, внутри. Обычно Чонгука возмущает тот факт, что Вон делит комнату с Тэхёном, но теперь он счастлив узнать, что там есть кто-то, кто заботится о нём. Друг, видит бог, в ближайшие дни ему очень сильно понадобится.       Тэхён поворачивается к нему, и Чонгук говорит себе, что это временное прощание, что Тэхён сдержит свои обещания и вернётся к нему, но от этого боль не становится меньше.       — Спокойной ночи, любимый, — шепчет Тэхён, как будто это не просто ещё одно слово для прощания.       Чонгук наклоняется и колеблется, безмолвный вопрос, и это Тэхён сокращает расстояние между ними, прижимая быстрый сладкий поцелуй к разбитым губам Чонгука.       — Спокойной ночи, дорогой, — говорит он, отпуская чужую руку.       Тэхён поворачивается, чтобы вернуться в свою камеру, он тянется к ручке, и неожиданная мысль поражает Чонгука.       — Тэ, — зовёт он, и Тэхён оглядывается, он видит тревогу на его лице, как будто он ожидает, что Чонгук попытается убедить его остаться ещё раз, и уже мысленно готовится отклонить его просьбу.       Вместо этого Чонгук выуживает из кармана предмет, который всегда брал с собой после того нападения на них, протягивает Тэхёну и сжимает его пальцами.       — Я хочу, чтобы это было у тебя, — говорит он, когда Тэхён смотрит на нож в его руках, его глаза расширяются от шока. — На всякий случай.       — Спасибо, — хрипло шепчет Тэхён, засовывая нож в карман.       — Держи его поближе, — приказывает Чонгук, и тот кивает.       — Обязательно, — обещает он. — На всякий случай.       Чонгук наблюдает, пока дверь камеры надежно закрывается за Тэхёном. Так неправильно оставлять его там. Беспокойство клокочет у него в животе, и он не может избавиться от ощущения, что всё это закончится катастрофой, но он ничего не может сделать, во всяком случае, не сейчас.       Всё, что он может сделать, это ждать и надеяться, что Тэхён вернётся к нему.