***
Чонгук не спал, кажется, уже несколько дней. Хотя на самом деле не прошло и двадцати четырёх часов. Он работает на адреналине и чувствует себя дерьмово. Но как бы плохо он себя ни чувствовал, Тэхён выглядит в тысячу раз хуже. Его лицо распухло и покрылось синяками, глаза тусклые и безжизненные, волосы сальные. Он ходит как в тумане, шаркая ногами и почти не глядя, куда идёт. Тэхён больше не проявляет никакого интереса к своему окружению, и Чонгук не может видеть его таким отстранённым и безразличным. Ему постоянно приходится бороться с желанием схватить блондина и встряхнуть, сказать, чтобы он пришёл в себя. Но Чон знает, что Тэхёну нужно время, чтобы осмыслить случившееся и оплакать по-своему. Чонгук лучше других знает, что все люди скорбят по-разному. Едва прошёл день, он вряд ли может ожидать, что Тэхён будет весь в персиках и радугах. Прошлая ночь прошла в тумане паники и движения. Вероятно, это было милосердие, что Тэхён провёл это время без сознания. Чонгук даже не хочет думать, как бы всё прошло, если бы он помнил. Юнги действовал так же эффективно и без глупостей, как всегда, делая всё возможное, чтобы никакие физические улики не привели обратно к Чонгуку или Тэхёну. Мин ждёт его, когда Чонгук выходит из своей камеры. Он не знает, как долго тот пробыл там, но это и не важно. Его сознание одновременно шатается и пустеет, кажется, что он ходит во сне. Юнги держит тряпку, затянутую вокруг рта и носа, на руках ярко-жёлтые резиновые перчатки. От него слегка пахнет хлоркой. Когда Чонгук приближается, мужчина поднимает глаза от своего места, где сидел на корточках, и стягивает тряпку вниз, открывая рот и нос, плотно сжав губы. — Я очистил всю кровь, которая вела к твоей камере, — тихо говорит он вместо приветствия. — И не смог найти оружие, — тут же добавляя, и глаза Чонгука немного расширяются. Юнги качает головой, снимая одну за другой резиновые перчатки. — Нож, — шепчет Чонгук, — Вонхо пырнули. Юнги не спрашивает, уверен ли он, просто кивает. — И всё же, там его не было, — говорит Мин. — Это значит, что кто-то ещё наложил на него лапу. Или, что более вероятно, нападавший или нападавшие принесли свой собственный нож и забрали с собой, но нам всё равно нужно узнать наверняка. На секунду их взгляды встречаются, и Чон понимает, о чём думает Юнги. Он видит, как циничные, тревожные мысли проносятся в его голове, мозг уже вовсю работает над всеми возможными сценариями, которые могут разыграться, всеми исходами, всеми последствиями, которые могут обрушиться на их головы. Чонгук вздыхает. Вопрос о потенциально пропавшем оружии бледнеет по сравнению со всем остальным, что происходит, и он не может найти в себе сил слишком сильно беспокоиться об этом в данный момент. У него на уме так много более важных вещей. Юнги, однако, ориентирован на детали и тщателен до ошибки. Похоже, ему есть что сказать, но он оставил эту тему. — Я разберусь с ним, — говорит Юнги, наклоняя голову в сторону камеры младшего. Чонгуку требуется секунда, чтобы понять, что он имеет в виду, точнее о ком. — Спасибо, — он сам не знает, зачем это говорит, но Юнги молчит, сжав губы в тонкую линию. Он встаёт, засовывая перчатки за пояс. — Куда это ты собрался? — спрашивает мужчина, глядя, как Чонгук проходит мимо него по коридору. — К Тэхёну, — отвечает младший через плечо. Чонгук провёл остаток ночи рядом с ним и следующее утро тоже. Он должен был быть там, когда Тэхён наконец придёт в себя. Верил, что его люди справятся с любыми последствиями без его ведома. Чон знал, что они сделают то, что нужно. Это оставляло ему время быть рядом с Тэхёном, как какой-нибудь молчаливый страж. Хотя он чувствовал себя скорее как встревоженный любимый человек в приёмной скорой помощи. Заламывание рук, сердцебиение, которое не остановится, хождение взад и вперёд. Джин заверил его, что ни одна из ран Тэхёна не представляет угрозы для жизни. Он вычеркнул из списка причинённый ущерб: сотрясение мозга, сильные кровоподтеки на лице, шее, груди и, конечно же, сломанные пальцы. При одной мысли о том, что они с ним сделали, в Чонгуке поднималась ярость, такая мерзкая, что его чуть не тошнило. Не было никаких сомнений в том, кто отдал приказ о нападении. Чонгук пообещал себе, что когда он доберётся до Тэяна, то оторвёт ему пальцы и скормит их ему же. Мысли о жестокой мести были загнаны в угол тревожным беспокойством, терзавшим разум. Тэхён выкарабкается, физические раны заживут, душевным он поможет сам. Лицо Тэхёна сильно распухло и покрылось пятнами, несмотря на все усилия Джина очистить его. Тем не менее, он почему-то выглядит умиротворённым, когда спит. Какое бы лекарство ни дали Тэхёну, оно, очевидно, погрузило его в глубокий сон, и Чонгук надеется, что он проспит ещё какое-то время, не обращая внимания на боль, от которой ему предстояло проснуться. Чонгук не отодвинулся от Тэхёна, даже когда сам начал погружаться в сон, бормоча слова, которые не мог разобрать. Время от времени распухшие веки Тэхёна подёргивались, но глаза так и не нашли Чонгука. Когда он полностью проснулся, то оставался сонным и с остекленевшими глазами. Ким смотрел в пустоту, почти не двигаясь, пока его дыхание с грохотом входило и выходило из грудной клетки. Его глаза, обычно такие яркие и полные жизни, были тусклыми, взгляд тяжёлым и опущенным. Сначала он ничего не сказал, не спросил о своей искалеченной руке или, к эгоистичному облегчению Чонгука, где сейчас Вонхо. Чонгук боязно подозревал, что тот мог уже знать. Когда Чонгуку наконец удалось привлечь внимание Тэхёна, он был встречен пустым взглядом. Блондин говорил так, словно всё ещё был в полусне. Он не спросил, где Вонхо, а Чонгук понятия не имел, нарочно это или нет, и обнаружил, что сам не может затронуть эту тему. «Когда он будет готов, — подумал он, — тогда я скажу ему». Это было почти облегчением, что Тэхён снова заснул. Чонгуку было невыносимо видеть это слабое оцепенение на лице человека, в которого был влюблён. Чон предпочел бы ярость, плач и крики. Мучительно думать о том, что Тэхён испытывает боль, но этот пустой шок был хуже любых эмоций. — Он в порядке? Чон моргает, отвлекаясь от своих мыслей, и переводит взгляд на Юнги, который внимательно наблюдал за ним всё это время. Звуки из мастерской просачиваются обратно в его голову, и он оглядывается. Там полно заключённых, все сидят за длинными столами. Сами столы завалены старым хламом, сломанными компьютерными деталями, скобяными изделиями и металлоломом. Он оглядывается туда, где рядом с ним неподвижно сидит Тэхён. Если бы Чонгук не знал наверняка, он бы решил, что тот спит. Кусочки компьютерной платы, которые Тэхён должен был обрабатывать, лежали перед ним нетронутыми. Иногда Намджун или Чимин протягивали руки, когда смотритель не смотрел в их сторону, и делали это за него. Чонгук вздыхает. После нападения напряжение растёт всё больше. И со стрессом, уже таким высоким со времени первой драки в столовой, это почти невыносимо, жить как вчера. Теперь все выглядят как враги. По привычке Чонгук не доверяет многим людям, но теперь он активно не доверяет никому, кто не является его семьёй. Ощущение глаз на спине никогда не покидает его, враги постоянно наблюдают, только и ждут момента, чтобы нанести удар. — Я не знаю, — шепчет он, надеясь, что Тэхён не слышит его. Чон поворачивает голову к Юнги. — Он такой с тех пор, как проснулся. — Тэхён что-нибудь сказал... — спрашивает Мин, грубовато, как всегда, но, к счастью, так же тихо, — о прошлой ночи? — Ни слова, — Чонгук качает головой. — По правде, я боюсь, что он может вспомнить. Было странно признаваться в своих дурных чувствах. Повзрослев, он научился скрывать все свои тревоги и заботы. Юнги мрачно кивает, но не произносит ни слова. Он пристально смотрит на Тэхёна, но тот не обращает на него внимания. — Как ты думаешь, он знает о своём друге? — в конце концов спрашивает Мин, и Чонгук напрягается. Юнги чертыхается себе под нос. — Чонгук, ты должен рассказать ему. Он имеет право знать о Вонхо как никто другой. Чонгук хмурится: — Я не уверен. — Мы должны спросить его о том, что было той ночью, — продолжает Юнги, бросая на него сочувственный взгляд. Мин продолжает до того, как Чонгук успевает ответить отказом. — Нам это необходимо, и скорее раньше, чем позже, пока воспоминания ещё свежи. Это важно и мы должны точно знать, что произошло. Чонгук хочет разозлиться на Юнги за то, что он так бесчувственно относится к чувствам Тэхёна, но он знает своего друга. Просто в его характере прежде всего заботиться о безопасности семьи. Так Юнги привык, и Чонгук не может винить его за это. Он видит, как Мин смотрит на Тэхёна, видит беспокойство в чужих глазах. Не важно, во что многие верят и во что сам Юнги хочет, чтобы они верили, он не бессердечен, и даже не близок к этому. — Хорошо, — соглашается Чон, чувствуя, как сердце сжимается при мысли, как сильно Тэхён может пострадать. — В первую очередь спроси его о ноже, — наставляет Юнги. – Тэхён мог видеть, где они его уронили. Мы можем хотя бы узнать об этом для начала; я тоже не хочу давить на него, но так нужно. Чонгук кивает и снова поворачивается к Тэхёну, который по-прежнему остаётся неподвижным и не замечает его присутствия. — Тэ? Чимин бросает на него любопытный взгляд через стол. Сам Тэхён не шевелится. Потребовалось ещё две попытки, прежде чем Чонгук смог привлечь внимание Тэхёна. Тот медленно моргает, оглядывая комнату, как будто не может вспомнить, как он попал сюда. Его ошеломлённые глаза наконец находят Чонгука. — Прости, ты что-то сказал? — бормочет блондин, его голос хриплый и напряжённый с прошлой ночи. Сердце Чонгука сжимается. Тэхён обычно был таким острым и внимательным, но Тэхён перед ним не был ни тем, ни другим. Чон колеблется. Знает он или нет? Должен ли упомянуть о прошлой ночи? Чонгук действительно понятия не имел, как поступить. Это как танцевать вокруг мины, одна нога не на месте, и всё это может взорваться у него перед носом. Одно неверное слово может привести к тому, что Тэхён рассыплется в прах, и Чонгук не уверен, что сможет собрать все осколки. Конечно, они не могли вечно ходить по яичной скорлупе вокруг Тэхёна. Но разве не жестоко скрывать что-то от него? Чонгук хочет, чтобы у него были все ответы. — Тэ, — тихо начинает он, наклоняясь так, чтобы никто из окружающих столиков не мог подслушать. Чон оглядывается в последний раз, чтобы убедиться, что никто не смотрит и не пытается разобрать его слов. Прошлая ночь была жестоким напоминанием; нигде не безопасно, и они не могут доверять никому. — Прости, но я должен спросить тебя о прошлой ночи. Тэхён пристально смотрит на него, но это больше похоже на то, словно он смотрит сквозь Чонгука. Его глаза устремлены куда-то в центр лица, но кажется, что он ничего не видит. Чонгук не знает точно, чего он ожидал, может быть, искры узнавания, вспышки боли, что Тэхён отшатнётся от вопроса. Но вместо этого он получил ничего, ещё один пустой взгляд, как будто слова просто отскочили от него. Чонгук собирается спросить снова, когда Тэхён моргает, и в его глазах появляется слабый намёк на панику. — Да, — шепчет он, и Чонгук ненавидит себя за это. Ненавидит, что ему приходится это делать. Такое чувство, что он отдаёт предпочтение этой войне вместо Тэхёна, хотя на самом деле всё, что он хочет знать, всё, что его сейчас волнует — только чтобы Тэхён был в порядке. — Тэхён, у этих уродов был нож, верно? Они забрали его с собой или может, ты видел, как они его где-то уронили? Ты помнишь? Тэхён вздрагивает, его глаза закрываются, как будто у него внезапно началась мигрень, брови нахмурены. Чонгук хочет протянуть руку и утешить его, но у него есть странное чувство, которое только причинит ему ещё большую боль. Сейчас его прикосновения никого не утешат. — Ничего страшного, если ты не помнишь, — поспешно добавляет он, когда Чимин бросает на него злобный взгляд. — Мы можем поговорить об этом позже. Я знаю, как тебе должно быть больно, Тэ. Тэхён качает головой, внезапное движение пугает. — Нет, я всё помню, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — То есть, не всё, но... Я помню нож и людей, и было темно, и они, они... Тэхён запинается и вздыхает, заметно сдувшись, его лицо снова разглаживается. — Это всё, что я могу... это всё, что я помню, — он опускает голову. — Нет, не извиняйся, — успокаивает его Чонгук. Он хочет протянуть руку, чтобы обнять Тэхёна и, возможно, как-то утешить, но лишь колеблется, не уверенный, что это то, что нужно Тэхёну прямо сейчас. — Ты можешь описать нож? Это было бы полезно. Или где ты видел его в последний раз? Чонгук очень хорошо знает, что последнее место, где Тэхён, скорее всего, видел нож, был живот Вонхо. Но лезвия не было, когда они прибыли в камеру, возможно, оно было потеряно по дороге. Тэхён поднимает голову и встречается с ним взглядом. — Чонгук, — тихо произносит он, его голос лишь слегка дрожит. — Это был твой нож. Справа от себя Чонгук слышит, как Юнги, который, несомненно, подслушивал весь разговор, тихо ругается себе под нос. Лицо Намджуна побледнело, и даже Чимин выглядит ошеломлённым. Желудок Чонгука падает. Он не мог расслышать неправильно. Вонхо был убит ножом, который он вложил в руку Тэхёна? — Тот, что я тебе дал? — Чон спрашивает тихо, но знает ответ ещё до того, как Тэхён кивает. — Чёрт, — говорит он на выдохе, и сердце колотится быстрее. — Блядь. — В чём проблема? — спрашивает Тэхён, и Чонгук видит намёки на беспокойство. Он смотрит на Юнги, тот пожимает плечами. Помимо эмоционального ущерба от того, что его нож был орудием убийства, есть также практические трудности, которые их ждут, и Чонгук решает рассказать Тэхёну только об этом. — Мы не можем найти нож. И это проблема, которая несколько серьёзнее, чем мы предполагали. — Почему? Зачем он нам? — Тэхён побледнел ещё больше, на лбу выступили капельки пота. — Раньше, когда мы думали, что нож принадлежит нападавшим, это было менее важно. Но теперь, мы должны забрать его прежде, чем это сделает кто-то другой, — объясняет Чонгук, морщась от того, как клинически он звучит. Он винит во всём Юнги. — Я всё ещё не понимаю, — говорит Тэхён, покусывая нижнюю губу. Он моргает, глядя на них. — Тэ, — голос Юнги звучал дружелюбно, но твёрдо, его взгляд фиксируется на Киме. — На этом ноже есть твои отпечатки пальцев и пальцев Чонгука, не говоря уже о том, что лезвие принадлежит Чону и может быть прослежено до одного или обоих из вас. — Здесь так принято, Тэ, — соглашается Чонгук. — Есть негласное правило, — продолжает Намджун, — ты не доносишь, даже на своих врагов, но ты можешь найти... другие способы уничтожить их, изобличить. Например, скажем, если кто-то, кто имел отношение к Чонгуку, найдёт этот нож и сложил два плюс два, они используют возможность, чтобы подставить любого из вас. Доказательства всегда можно исказить. Особенно если это ублюдок директор Ли, он ненавидит Чонгука. Он только рад осудить его на основании отрывочных улик вроде окровавленного ножа и половины отпечатков пальцев, если бы ему дали хотя бы половину шанса на это. — Но постойте, — Тэхён выглядит измученным и уставшим, его опухшие веки открыты так широко, как только могут, а разбитая губа нахмурена. — Мы уже в тюрьме, что ещё они могут сделать? — Это дьявольское комбо: Тэян и Ли, ещё многое могут сделать, чтобы испортить жизнь Чонгука, они только и жаждут найти причину, — говорит Чимин. — Если Чонгука осудят за серьёзное преступление в тюрьме, — Чимин демонстративно избегает слова «убийство», — тогда его приговор может быть продлён, его привилегии отняты или, что ещё хуже, Чонгук может быть переведён сам по себе в ещё худшую тюрьму. — Боже, — шепчет Тэхён, склонив голову. — Но, — встревает Чонгук, каждое новое откровение явно только заставляет Тэхёна быть более расстроенным, и Чонгуку нужно остановить это, прежде чем они зайдут слишком далеко. — Это наихудший сценарий, да? Чтобы добраться до этой точки, многое должно пойти не так. Мы даже не знаем, что случилось с ножом, но знаем наверняка – что он потерян. — Верно, — отвечает Тэхён, но он не выглядит убеждённым или хоть немного спокойнее после слов Чонгука. — Это я виноват, — шепчет он так тихо, что никто вокруг не мог услышать, кроме рядом сидящего Чонгука. Младший опирается рукой на его плечо. — Если бы я знал... — Ты не мог знать, а даже если бы и знал, — говорит Чонгук, – ты боролся за свою жизнь. Это не твоя вина, никто не виноват, кроме тех ублюдков, которые это сделали. Он легонько проводит пальцем по ушибленной щеке Тэхёна, прослеживая дорожку слёз. — Всё будет хорошо. Мы их найдём. Тэхён кивает, но ничего не говорит. — Сокджин и Хосок ищут нож сейчас, — успокаивающе говорит Чимин. — Хоби как ищейка, от него ничего не скроешь, а Джин может разглядеть детали, которые никто другой не смог бы. Как бы Чонгук ни старался не обращать внимание, в глубине его сознания засела мысль, похожая на занозу, которая медленно заражается. Мысль о том, что его не было там прошлой ночью, что он не защитил Тэхёна, когда больше всего в нём нуждались, и что это легко мог быть Тэхён, истекающий кровью, а не Вонхо. Внезапная волна тошноты поднимается внутри, и Чонгук вынужден отвести взгляд от разбитого лица Тэхёна. — Я заставлю их заплатить, — шепчет Чон, будучи никем не услышанным. Он не может вернуться и не отдать Тэхёну свой нож, или оказаться в той же камере, или сделать что-нибудь, чтобы исправить нанесённый ущерб. Он только может пообещать расплату, что каким-то образом справедливость восторжествует, и надеяться, что этого будет достаточно. Чонгук смотрит на лицо Тэхёна и в глубине души понимает, что этого всего будет не достаточно.***
Звон в ушах не утихает с тех пор, как он проснулся. На расстоянии Тэхён думает, что это, вероятно, плохой знак, но он не может вызвать никаких чувств беспокойства. По правде, это меньше всего его беспокоит, во всяком случае, не тогда, когда собственая рука выглядит так, как будто её грузовик переехал, или когда его рёбра болят с каждым вздохом. Лекарства действуют некоторое время, но физическая боль медленно возвращается к нему в течение дня, когда таблетки, которые дал ему Джин, проходят. Тэхён обнаруживает, что он почти благодарен за это. Боль прорезает туман, который постоянно затуманивает разум, и даёт ему что-то реальное, о чём можно думать, на чём можно сосредоточиться. В каком-то смысле Тэхён ненавидит туман больше всего, он не чувствует себя самим собой, только размытая версия, слабая копия того, кем он когда-то был. Пульсирующая боль в пальцах, которая была настоящей, мигрень в черепе, которая была настоящей, все порезы и синяки, которые покрывали его тело, тоже были настоящими. Но есть предел тому количеству боли, которое он может вынести, прежде чем она подавит его чувства и превратится в другой вид тумана, который скрывает от него остальной мир. Он становится его болью. Дело не только в руке, хотя она болит ещё сильнее, чем в тот раз, когда отец сломал ему руку. По крайней мере, тогда это был относительно чистый разрыв. Раздробленные кости – это нечто совершенно иное, новый тип боли, которую он никогда раньше не испытывал. У Тэхёна начались головные боли. Он просыпается, а в голове стучит, и пульсирующая боль не утихает весь день. У него давление в голове, за глазами, и оно хочет заставить его череп открыться изнутри. Вероятно, это сотрясение мозга, но Ким не хочет беспокоить Джина, поэтому, когда мужчина спрашивает, всё ли в порядке, он просто кивает. Тэхён не уверен, что ему поверили, но важно то, что Сокджин не настаивает на этом вопросе. Свет обжигает глаза, и Тэхён просто хочет зарыться в одеяло и никогда больше не выходить. Как будто внешний мир стал для него невыносимым. Он чувствует себя отстранённым, даже сидя посреди столовой с Сокджином справа от него и Хосоком слева, он чувствует, что находится в сотне миль от любого из них. Как будто он под водой, окружённый абсолютной тишиной. Всё вокруг него мутно и неясно. Тэхён может видеть их, но они искажены, их голоса приглушёны до неузнаваемости вместе с постоянным шумом разговоров в кафетерии. Ким знает, что они разговаривают, видит, как шевелятся их губы, но голоса гудят, и даже если бы Тэхён попытался, он не смог бы заставить звуки превратиться в слова. Он уже давно потерял нить разговора. Они снова спрашивали о прошлой ночи, о мужчинах, которые приходили к нему в камеру, как они выглядели, не помнит ли он, упоминали ли они какие-нибудь имена. Тэхён помнит, хотя и старается этого не делать. Помнит старые воспоминания, скрытые и забытые, оставленные гнить. Воспоминания о том, как он был молод и опускался на дно бассейна. Абсолютное одиночество, покой, который он ощущал только на грани утопления. Тишина, не похожая ни на что в мире. — ...Тэхён? Это кто-то звал его по имени? Он не может быть уверен, это слишком приглушённо. Звон в ушах становится громче, заглушая любой шум. Ему хочется заткнуть уши, чтобы не слышать этого, но Тэхён знает, что это не поможет. — Тэ. Вот он снова, кто-то определённо звал его, где-то на поверхности. Ким хотел бы навсегда остаться в тёмных, безмолвных глубинах. Но понимал, что это невозможно, и каждый раз он должен вытаскивать себя, вырываться на поверхность и возвращаться в мир шума и боли. С огромным усилием Тэхён поворачивает голову, его шея напряжена. Джин смотрит на него, его лицо проясняется, когда Тэхён моргает. Блондин думает, что тот, кто звал его по имени, был Сокджин, но не может быть уверен наверняка. — Вот, — говорит старший, и на этот раз Тэхён может разобрать его слова. Его взгляд падает на салфетку, которую ему протягивают. — Как ты и просил. Требуется мгновение, чтобы уловить смысл слов, сказанные Джином, и еще пара, чтобы расшифровать их значение. О, точно, обезболивающие. Ким кивает, его язык слишком отяжелел и распух во рту, чтобы говорить. Он ставит одноразовый стаканчик с водой на салфетку, растирая спрятанные там таблетки в пыль. Он высыпает порошок в воду, наблюдая, как она растворяется на секунду, а затем исчезают вовсе. Здоровой рукой он подносит чашку к губам и пьёт. — Болит сильно? — тихо спрашивает Джин. Тэхён смотрит на него, тяжело сглатывая. — Я справлюсь, — бормочет он, ожидая, что таблетки подействуют и притупят боль. Ким старший натянуто улыбается ему. — Какое-то время будет больно, — предупреждает он. — Я буду следить за процессом заживления, но оно может быть медленным. Хотя никогда не знаешь наверняка, — подмигивает ему Джин, — ты крепкий орешек. Я не удивлюсь, если ты скоро поправишься. Похоже, это просто означает, что мир может дробить Киму кости, сколько захочет, ждать, пока он поправится, а потом снова причинять вред. Теперь, когда Тэхён вытащил себя из глубин тумана внутри своего мозга, разговор за столом возвращается к нему, и если он сосредоточится на словах, возможно, поймет, о чём идёт речь. Все шестеро сидят вокруг него, склонив головы друг к другу, и разговаривают тихим, приглушённым шёпотом. Время от времени кто-нибудь из них подозрительно оглядывает столовую. Тэхён смотрит на Чонгука. Его брови слегка нахмурены, лицо застыло в серьёзном выражении, челюсти сжаты. Он не говорит так много, как другие, позволяя своим людям предполагать, слушая их версии. Чон, должно быть, хороший лидер, подумал Тэхён. Чонгук, наверное, почувствовал на себе его взгляд, потому что он поднял голову, и его лицо мгновенно смягчилось. Жёсткие линии тают, сменяясь выражением озабоченности. Внезапная перемена застаёт Тэхёна врасплох. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает младший, и разговор за столом затихает, когда все оборачиваются и смотрят на Ким. Он ненавидит их взгляды, сочувствие, жалость. У него от этого мурашки бегут по коже. Тэхён знает, что они хотят ему добра, и от этого становится только хуже. — Не знаю, — отвечает блондин, потому что сказать, что он в порядке, было бы ложью, а сказать, что нет, значило бы признаться больше, чем ему хотелось бы. К счастью, Чонгук просто мрачно кивает. — Тэхён, — это был Хосок, его голос почти у самого уха. — Я тут набросал людей, которых ты описал, — объясняет он. — Взглянешь? Нам нужно быть уверенными, что это они, чтобы мы могли начать их выслеживать. Желудок Тэхёна переворачивается, но он не хочет их разочаровывать. Знает, как это важно. Он кивает. Хосок разворачивает листки бумаги и раскладывает перед ним. На Кима смотрят два лица, похожие на полицейские наброски и невероятно живые. — Я не знал, что ты умеешь рисовать, — бормочет Тэхён. Рядом с ним Хосок хихикает. — А ты думал, кто сделал большую часть моих татуировок? — спрашивает парень. Тэхён полагает, что это имеет смысл. Блондин снова обращает своё внимание на рисунки, заставляя себя смотреть на лица и вспоминать прошлую ночь. Видит более высокого мужчину со шрамом на щеке, нарисованным точно так, как он описал его Хосоку. Другое лицо было поразительно похоже на человека с конским хвостом. Ким до сих пор видит эти лица перед собой когда закрывает глаза, злобно глядящие на него в темноте, искажённые убийственной яростью, с ненавистью, горящей в глазах. Всё это отсутствует в чертежах. Теперь они смотрят на него пассивно и бесстрастно. Он кивает: — Это они. Остальные члены банды обмениваются взглядами, их губы сжаты в мрачные линии, глаза суровы. — Ладно, — говорит Чонгук, — Чимин, найдёшь их? — Конечно, — говорит Пак. Он наклоняется, и Тэхён видит, что у того есть что-то похожее на грубо сколоченный мобильный телефон с маленьким экраном и клавиатурой. — Я думаю, что знаю, кто напал на вас прошлой ночью, — говорит Юнги, его лицо так же безразлично, как и всегда, но глаза горят. — Описание, которое ты дал, совпадает с двумя мужчинами, которые были связаны с Тэяном раньше. Он достаточно умён, чтобы не посылать человека с прямыми связями из своей банды, но эти двое, как известно, помогают Тэяну. — Есть, — говорит Чимин. Он пододвигает устройство к Тэхёну. На экране два снимка, и Ким останавливает себя физически отшатнуться, когда видит их. Одно дело видеть в них наброски, но видеть их реальные снимки – это удар в челюсть. Сердце колотится в груди, а руки внезапно становятся липкими. Тэхён чувствует, как на лбу у него выступает пот, а дыхание учащается. Паника охватывает грудь, и комната начинает кружиться. — Вот, Тэхён, выпей это, — Чимин наливает воды, поднося стакан к губам блондина. Тэхён делает то, что ему говорят, осушая чашку, его голова немного проясняется. — Просто дыши, — голос Джина рядом с его ухом, спокойный и успокаивающий. — Медленный вдох и выдох. Постарайся соответствовать моему дыханию. — Тэхён, — это голос Чонгука, где-то напротив него. Он не может заставить себя посмотреть в его сторону. — Это может подождать. Но Тэхён знает, что это не правда. Им нужна его помощь, а он их подводит. Искренность Чонгука, его понимание только ухудшают самочувствие. Ким закрывает глаза и прислушивается к медленному дыханию Джина, к каждому его вдоху и выдоху. Он делает всё возможное, чтобы сымитировать что-то похожее, пока его дыхание действительно не замедлится, а сердцебиение снова не выравнивается. — Да, — говорит он, встречаясь взглядом с Чонгуком. — Это они. Я в этом уверен. Чонгуку не нужно просить его дважды и он кивает. — Хорошо, тогда мы знаем, кто они, их имена, лица, и теперь остаётся только одно, — он смотрит на Тэхёна, — и это зависит от тебя. — О чём ты? — спрашивает Тэхён. Лицо Чонгука было вытянуто, и что-то в выражении его лица заставляло Тэхёна нервничать. — Мы должны действовать, и действовать быстро, — отвечает Чон, — возмездие должно произойти так или иначе и как можно скорее, но это месть твоя. Они пошли за тобой, они причинили боль тебе, и только ты решаешь, что будет с этими ублюдками. От тебя зависит, заставим мы их страдать или нет. Я сделаю это, если ты попросишь. Тэхён на мгновение замолкает. Звон в ушах превратился в рёв, и кровь прилила к горлу. Он оглядывает шестерых мужчин, сидящих за столом, встречается с каждым из них взглядом, прежде чем вернуться к Чонгуку. Его сломанные пальцы пульсируют, таблетки, которые дал ему Джин, сдерживают самую сильную боль, но это только вопрос времени, когда она вернётся. Кроме того, осталось совсем немного, когда он ясно вспомнит, что произошло прошлой ночью. Всё, что у него осталось, – это воспоминания о тьме, страхе, боли и двух мужчинах, приближающихся к нему. Они причинили ему боль, заставили чувствовать себя испуганным и беспомощным, и Ким понимает, что хочет заставить их заплатить за это. Он и раньше чувствовал эту жгучую ярость, огонь в животе, призывающий к мести. Это пламя, которое он питает своей ненавистью, пока оно не поглотит его в огромном аду. Тэхён прерывисто вздыхает. — Да, — говорит он, глядя Чонгуку в глаза. Сила, чтобы отомстить, находится прямо здесь, в пределах его досягаемости, и он собирается схватить её и удержать обеими руками. — Я хочу, чтобы ты причинил им такую же боль, как они причинили мне.