Одержимость

Он не успел. Не успел разобраться со снами Рики и подтолкнуть его к выбору правильного якоря. Не успел помочь Ясону стать этим якорем. Не успел вытащить Катце из скорлупы и разобраться с его демонами. Наладить личную жизнь не успел, в конце концов. «Считал себя гениальным демиургом человеческих душ? Вот и получай смертельный хук с правой. Самовлюбленный человечек по имени РаульНеУспел», — он ел себя поедом, давясь слезами. Строки полицейских сводок сухи и безлики, информационные ленты пестрят вопросами. «Сегодня в 9.12 на пересечении трассы TG18 и авеню Амстоун водитель автомобиля RhinoGX не справился с управлением и совершил лобовое столкновение с автомобилем Lykan Hypersport, принадлежавшим владельцу крупнейшей фармацевтической компании…»; «… водитель RhinoGX скончался на месте, господин Ясон Минк госпитализирован в центральный госпиталь в критическом…»; «Крупная авария в центре города парализовала не только транспортное движение, но деловую жизнь…»; «…кому выгодна смерть Ясона Минка? Кто стоит за…». Шок длился два дня. За ним пришло странное душевное оцепенение. Рауль автоматически отвечал на звонки, сам кому-то звонил, даже попытался принимать пациентов (безуспешно, кто бы сомневался), но перед глазами всё время стояли кадры кровавого металлического месива, и рефреном пульсировало в голове: «Не успел-не успел-не успел». Раулю казалось, что первый нормальный вдох — без провернутого в лёгких ножа — он сделал через три дня после трагедии, и тогда же пришло понимание — надо что-то делать. Рауль с маниакальным упорством выяснял информацию о ходе официального следствия, не поскупился нанять хороших частных детективов, дав себе обещание, что вычислит и замурует в бетон сволочь, почти лишившую его единственного друга. На это благословенное «почти» не веривший ни во Рауль буквально молился. Да, Ясона оперировали и лечили лучшие врачи — Ам не особо заморачивался моралью при выборе средств и методов привлечения нужных специалистов и заполучил даже тех, кто находился на другом конце планеты. При таком количестве эскулапов на квадратный метр, при отсутствии проблем с донорскими органами и использовании самых передовых достижений медицины Ясона поставили бы на ноги в кратчайшие сроки. Если бы не одно «но». Мозг, который получил тяжелейшую травму. Врачи беспомощно разводили руками: «Мы сделали всё, что смогли. Шансов мало, но будем надеяться». Рауль надеялся. Но время шло, и ничего не менялось. Глубокая кома, аппараты искусственного жизнеобеспечения — казалось, что жизнь вытекает из Ясона через кожные поры и смеётся над потугами людишек её удержать. Страшно было смотреть, страшно касаться, но смириться и отпустить — ну уж нет. Рауль даже мысли не допускал, что всё бесполезно, что друг скоро умрет или будет существовать в виде овоща. Беспокоило, что с каждым днём тех, кто верил в выздоровление Ясона (даже просто в его выход из комы) становилось всё меньше. «Пожалуй, истинных "верующих" осталось только двое: я и Катце», — грустно вздохнул Рауль. Взглянув ещё раз на безжизненное, мертвенно-бледное тело друга, кивнул дежурившей в палате медсестре и покинул медицинский комплекс. Катце. Сердце противно заныло. В последние два месяца им было не до интимных встреч. Они и виделись нечасто. Изредка пересекались в палате Ясона, ещё реже — в офисе фармацевтической компании, управление которой в отсутствие босса полностью легло на плечи заместителя. Нет, рулить этой махиной ему было не впервой (Ясон со спокойной душой оставлял его за себя, когда ездил в отпуск или по делам бизнеса), но после аварии в Катце словно что-то сломалось. Он стал более жёстким, злым и как будто окаменел внутри. Да и снаружи походил на героя древнего мифа, повстречавшегося с Медузой Горгоной — настолько неподвижным и безэмоциональным выглядело лицо. Рауль пытался поддержать, помочь, и Катце принимал его участие, выслушивал советы, но как-то равнодушно, как от чужого человека. Такое отношение огорчало, но Ам не обижался, понимая причины. Бизнес лихорадило, ответственность на Катце навалилась непомерная, работать приходилось по 12 часов, но главное — самый близкий человек одной ногой стоял в могиле. Рауль знал, что Ясон для Катце не просто любимый босс. Идеал, за которым хочется тянуться и подражать, строгий учитель, которого хочется радовать своими успехами, партнёр, который тебе доверяет, друг, который не выкинет на обочину жизни — половины из перечисленного хватит, чтобы понять чувства Катце. Понять, что ему очень больно. Ради Ясона, ради того, чтобы его не разочаровать, Катце будет рвать жилы, будет хрипеть под непосильной ношей, но тащить, пока не упадёт от остановки сердца. «Нет, рыжее чудовище, тебя я тоже не согласен терять. Мне Ясон не простит. И сам я себя не прощу», — сжимал зубы Рауль, выруливая со стоянки. Трассы в этот час были свободными, значит, удастся дома немного поспать перед визитом к Катце. — «Надеюсь, к полуночи он доберется домой, иначе…». Рауль шикнул на себя — мол, никаких иначе, будет ждать хоть до утра. Катце должен понять: он не один, и никогда больше не будет. Теперь есть человек, с кем можно отпустить себя, ослабить контроль, есть тот, кому можно довериться полностью, показать свою боль и слабость. И любить. «Потому что я, кажется, сам уже… люблю?», — обманывать себя Ам не стал, ответ был очевидным. Какая-то важная мысль мелькнула в голове, но уловить её долго не получалось. Рауль прокрутил ещё раз то, о чём думал в последние минуты, и на слове «люблю» словно что-то щёлкнуло: «Конечно! Рики! Надо с ним поговорить, убедить. Пусть разговаривает с Ясоном, держит его за руку, зовёт, признаётся в любви в конце концов. Если есть хоть один шанс, хоть миллионная доля шанса, что это поможет, я примотаю Рики скотчем к кровати Ясона и не выпущу, пока тот не очнётся». Настроение сразу скакнуло к отметке «отлично». Уверенность, что всё будет хорошо, была по сути надуманной, но бесконечно правильной. С этой мыслью он засыпал, с этой же мыслью собирался к Катце. В полночь Рауль стоял перед его подъездом и жал кнопку домофона. — Кто? — хриплый, бесцветный голос был неузнаваем. — Катце, ты мне срочно нужен, открой, пожалуйста, дверь, — спокойно и твёрдо ответил Рауль, — я тебя не задержу надолго. — Тяжёлый вздох и обречённое «поднимайся» обнадёжили: мог бы вообще не открыть, сославшись на усталость. Катце открыл дверь и отступил назад, пропуская гостя в прихожую. «М-да, красавчик, ничего не скажешь», — подумал Рауль, разглядывая хозяина квартиры. Сейчас никто не стал бы шутить, что Катце олицетворяет наступление на планете Ледникового периода. Лицо выглядело чертовски уставшим. Усталость в потухшем взгляде, в изломанной линии губ сжатых в узкую полоску, в заострившихся скулах исхудавшего лица. Будто весь выгорел изнутри, опустел. Мазнув по Раулю равнодушным взглядом, Катце молча прошёл в гостиную, достал из бара стакан, бутылку виски, налил на два пальца янтарной жидкости и произнёс куда-то в стену: — Будешь? Мол, нет никакой разницы между нежданным гостем-любовником и неодушевлённым предметом. От гнева потемнело в глазах. Стараясь его обуздать, Рауль попытался представить что-нибудь абсурдное, смешное. Ехидное воображение нарисовало собственные надпочечники, истерично синтезирующие катехоламины, и орды норадреналина и дофамина, атакующие кровь с криками «банзай!». Захотелось ржать в голос. Ярость разом схлынула, осталась только решимость. Он подошел к Катце, развернул его лицом к себе и отвесил хлёсткую пощечину: — Очнись! Режим эмоциональной заморозки осыпался осколками, Катце растерянно моргнул, посмотрел прямо и остро, и Рауля буквально придавило тяжёлой, безнадёжной болью во взгляде. «Как же тебе плохо, мой хороший», — сердце заныло, сопереживая искреннему горю. Стараясь удавить в зародыше жалость и неуверенность, Рауль осторожно обнял Катце, прижал его голову к своему плечу, сжимая руки всё сильнее и сильнее, пока не услышал полузадушенный всхлип. — Я помогу тебе, — огладил напряжённую спину, — всем, чем смогу. Во всём. Сколько они простояли в обнимку, вслушиваясь в тишину, было не важно. Потому что вдвоём стоять на краю пропасти под названием «горе» гораздо легче. Но Рауль знал, что пора сделать шаг назад. Даже если придется оттаскивать Катце от пропасти силой. — Пойдём, — подхватил с пола свою сумку и мягко направил любовника в сторону спальни. Тот не сопротивлялся, но двигался заторможено, мол, делай, что хочешь, мне всё равно. Позволил раздеть себя, послушно пошел в душ, и не было сомнений, что все необходимые процедуры Катце выполнит тщательно, как исправный механизм. «Ничего-ничего, сейчас безвольное послушание только на руку», — покивал себе Рауль и занялся приготовлениями. Снял со стены вычурное тяжёлое бра, в очередной раз умилившись тяге Катце к антиквариату, проверил крепость вбитого в стену крюка, перекинув через него веревку, повиснув на пару секунд. Ноги, правда, пришлось слегка поджать. — «Повыше бы его на полметра. Надо на потолке вбить парочку. И два над кроватью, а замаскировать теми же бра. Хотя… Лучше кровать поменять или эту столбиками реставрировать», — деловито рассуждал Рауль, разбирая сумку и выкладывая на кровать немногочисленные девайсы. Подумав, решил раздеться до брифов, но успел только снять рубашку. Катце зашел в спальню неслышно, будто на цыпочках, и стоял у двери распаренный, голый и трогательно беззащитный. Глаза прикрыты ресницами, и это было хорошо — Рауль не хотел сейчас видеть безвольный, отсутствующий взгляд. Он подошел к Катце, молча застегнул на нём наручи, подвёл к крюку в стене и зацепил за него скованные запястья. Поза с согнутыми локтями на уровне лица Раулю не очень понравилась, и он отодвинул Катце от стены на максимально возможное расстояние. Скованные руки выпрямились, тело, вынужденное стоять под небольшим наклоном, натянулось, и это было то, что надо. Распорка добавила мышцам напряжения. Рауль хорошо смазал анальную пробку, медленно ввел в сопротивляющиеся проникновению мышцы и наконец услышал первый стон. Руки сами потянулись огладить с головы до ног, помять мошонку, приласкать слегка эрегированный член, ощущая, как он наливается кровью в ладони, запустить руку в волосы, царапая кожу и оттягивая пряди. Идеальный. Такой чувственный, такой… свой. Рауль дурел от понимания, что ему досталось это рыжее чудо. И точно знал, что не выпустит его из рук. Кто же в здравом уме и твёрдой памяти отказывается от чудес? — Ты на кончиках моих пальцев… Ты на излёте моего вдоха… Ты в сплетении моих мыслей… — Ладони Рауля рисовали по натянутому тетивой телу ласковые возбуждающие дорожки и опечатывали их сильным щипком или хлестким ударом. — Ты во мне. И тебе из меня не выбраться. Никогда. Ты не захочешь. Рауль любовался Катце. Дрожащий, поскуливающий, как раненый пёс, с поплывшим, шалым взглядом — от этого зрелища уже яйца звенели и бился в истерике внутренний зверь. Не осознавая, что делает, Рауль скользнул языком по излучине плеча и с рыком вгрызся в плоть. Пока не почувствовал вкус крови. Пока не услышал протяжный, болезненный вой. — Пожалуйста. — Что… — Рауль скользил по шее перепачканными в крови губами, прижимая Катце под грудью. — Что ты хочешь? — Боль, — прозвучало на грани слышимости, — забери её. Дай мне… другую. Воздух застрял в горле плотным комком. В глазах на мгновенье потемнело, и вдруг внутри Рауля что-то взорвалось, омыло мозг и тело ледяным цунами и схлынуло, оставив после себя кристальную чистоту. Сверкающую безусловной уверенностью. Он понял, что надо делать. Уподобился четко отлаженному часовому механизму, нацеленный на одну задачу — дать своему нижнему, своему партнёру, своему любимому (да просто своему до самых кончиков рыжих волос) боль-избавление, боль-наказание, боль-удовольствие. Ремень пел в руке, обжигая спину и ягодицы хлёсткими поцелуями. Стоны сливались в протяжный вой, когда удары задевали вибрирующую в теле анальную пробку, а потом по опухшим, ярко-розовым половинкам проходилась ласковая ладонь. Катце бился, как мотылёк в паутине (улетал бы лицом в стену, если бы Рауль его вовремя не подхватывал и не возвращал на место), смешанная со слезами слюна стекала из распахнутого рта, в расфокусированном взгляде клубился бездонный внутренний космос. Тело Катце словно танцевало немыслимо завораживающий танец, подставляясь, изгибаясь, дрожа, и такая отдача приближала Рауля к пику собственной эйфории. Может, именно так выглядит топспейс? Рауль не думал об этом. Но знал, что его чувства, ощущения и эмоции единственно верные, знал, что именно сейчас он стёр в порошок скорлупу Катце и создал новую — для них двоих. Казалось, пролетела вечность, хотя на самом деле — всего час до момента, когда ремень полетел на пол, а руки подхватили улетевшего в свой личный космос любовника. Расслабленного, потного, зарёванного, лохматого, такого родного — до спазмов в лёгких, до разрыва сердца. Рауль баюкал укутанного в одеяло Катце, шепча ласковые, глупые словечки, сцеловывал его слёзы и сам едва не скулил. Долго любовался умиротворенным лицом задремавшего любовника пока сам не вырубился, сплетаясь с ним в сюрреалистический ком. — Пить хочу, — послышалось из одеяльного кокона. Рауль вскинулся, как солдат по команде «подъём!», выпутал свои конечности и потрусил на кухню. Литра минеральной воды еле хватило, чтобы залить пустыню в двух пересохших глотках. — Как ты? — Рауль завалился обратно в кровать, уложил голову Катце к себе на грудь и стал нежно перебирать спутанные волосы. — Спасибо, мне легче, — не надо было смотреть в лицо, чтобы видеть умиротворённую улыбку, — а ты как? — Я рад, что забрал твою боль, — задумчиво произнёс Рауль куда-то в рыжую макушку, — но не хочу повторять подобный опыт часто. Ты не мазохист, разве что чуток, как большинство из нас. То же самое верно и в отношении меня, как садиста. Нет-нет, — зафиксировал руками дернувшегося Катце и чмокнул в висок, — ты был настолько прекрасен и жаден, что я сходил с ума. Но садо-мазо не наш вариант отношений. Хотя… — закончил с ехидной улыбочкой, — иногда хорошая порка пойдет тебе на пользу. Катце прыснул и ткнул Рауля в бок. — Ладно уж, доминант, как скажешь. — И внезапно сменил тему, враз став серьёзным. — Ты был сегодня у Ясона? Как он? — Был. Без изменений. — вздохнул Рауль, — Но у меня появилась неплохая идея. — Рики? — поймав удивлённый взгляд, смущенно улыбнулся, — Сам вчера об этом думал, о том, что Рики может… В общем, я хотел его попросить… — Давай лучше я с ним поговорю, ладно? — мягко перебил Рауль и поцеловал Катце. — Видишь, мы даже думаем в одном направлении. Значит… — и замолчал, вглядываясь в любимое лицо. Зрачки Катце расширились, топя янтарную радужку, ресницы дрогнули и опустились вслед за уверенным кивком. Он улыбался. Зеркаля искреннюю лёгкую улыбку, Рауль понимал, что половина его личного всеобъемлющего «всё будет хорошо» уже случилась.