По дороге домой Пруссия вновь завёл свою любимую шарманку с кучей нравоучений.
Думаю, мало кто был бы в восторге от слишком сильного подавления личности, как это делал Гилберт по отношению к Германии. В конце концов, ты же не абы с кем сейчас контактируешь, а вроде как и с братом, и с любовником одновременно.
Разумеется, что Людвиг помнил всё то, что ему делал брат. Хорошее, разумеется. Как поставил на ноги, как воспитал такого серьезного молодого человека. Но такое брезгливое отношение в целом напрягало, ибо это просто неуважение к личности.
На все упрёки Пруссии Германия лишь открыто и предвзято фыркал, говоря этим, что он, дескать, уже не ребенок, а взрослый и состоявшийся человек, и прекрасно осведомлен о том, что надо уважать тех, кто дал тебе всё, так что Гилберту не стоит причитать на этот счёт и лучше опустить все свои похабные морали.
— Напомни, чтобы я выпорол тебя, как только придём домой, — как всегда высокомерно проговорил Гилберт.
— Конечно напомню, — процедил Людвиг со внутренним напряжением и раздражением на угрозу Пруссии о домашней порке.
Между тем какое-то странное ощущение таилось в груди Германии касательно его отношений со старшим братом. Что-то было в этом токсичное, неправильное, и дело даже не в том, что они родные братья в тех отношениях, которые считаются нездоровыми.
— Что было интересного на саммите? — неожиданно поинтересовался Байльшмидт-старший.
Вопрос про саммит выбил Людвига из колеи, ведь Пруссия редко интересовался деловыми вопросами, которыми приходилось заниматься младшему.
— Впервые ты интересуешься моими собраниями, — усмехнувшись, укоризненно пробубнил Германия будто сам себе. И снова невнятная печаль охватила его разум.
Нет, разумеется, у него будет время подумать, но явно не сейчас — Гил ведь заживо сожрёт, если Людвиг сейчас откажет братцу в ласках. А потом снова укоры, чего младшему явно не хотелось.
Аккуратная, слишком идеальная улица уже привела обоих немцев к дому. Собаки, точно услышав приближающиеся голоса хозяев, стали подавать свой клич, явно радуясь их возвращению.
Отворив дверь, Людвиг вошёл в достаточно просторный дом, включая, ясное дело, свет. Все помещение озарилось тёплым светом желтоватого оттенка, не слишком ярко освещая холл. Голоса любимых питомцев утихли, видать, они только и дожидались, когда же их погладят. Им ведь тоже ласки хочется.
Едва только Германия сбросил с себя всю верхнюю одежду, а портфель аккуратно положил на полки рядом со входом, как Гилберт жадно набросился на своего младшего брата, словно голодный зверь, не видевший пищи дня четыре.
Чудо какое, даже напоминания не потребовалось! Теперь-то никакие люди не мешали уединению парочки, отчего Людвиг всецело отдался внутренним ощущениям и побуждениям к действию.
Он чувствовал, как его тянут к дивану, как дыхание опаляет щёки и уши, спускаясь ниже, как зубы впиваются в нежную кожу на шее, оставляя укусы и засосы, которые проявятся на утро. Вот незадача, их же могут увидеть. Но Германия ничего не говорил, лишь шипел, в мыслях матеря Гилберта, ведь тот забывает о том, как часто Людвигу приходится встречаться с другими странами.
И несмотря на физическое удовлетворение, внутри явно что-то смещалось под кривым углом, но никому сейчас до этого явно не было дела. Закинув ноги на талию Пруссии, Людвиг лишь тем самым показал свою готовность к действию, углубляя начатый старшим братом поцелуй.
Никто не следил за временем. Все страны или уже разъехались по своим столицам, или вернулись в свои номера. Только сильный стук в дверь с отголосками волнения и паники стучащего крайне раздражали обоих немцев, но первым из себя всё-таки вышел Гилберт и, пролепетав что-то на отборном немецком, поплёлся к двери, будучи готовым надрать наглецу задницу.
Только вот судя по голосу, Германия сделал вывод, что таким неуместным гостем может быть лишь Венециано. И скорее всего, этот итальянец пришёл именно к нему. Быстро застёгивая пуговицы на рубашке, дабы скрыть «следы преступления» хотя бы частично, Людвиг подошёл к Феличиано, который явно был чем-то взволнован.
— Италия, что стряслось? — спросил Германия, продолжая приводить свой внешний вид в порядок.
Действительно, у тебя друг весь как на иголках, у него явно что-то серьёзное произошло, но это был единственный вопрос, пришедший в голову для прояснения ситуации на максимальном уровне.
Волосы Венециано были мокрыми, отсюда можно сделать вывод, что на улице идёт дождь, а красные глаза ясно давали понять, что он плакал и довольно долго. Конечно Людвиг уже не раз видел Италию мокрым и заплаканным, но сейчас ко всему этому комплекту прибавилось волнение, беспокойство и тревога. Что же такое могло случиться за эти два часа разлуки?
— Братик пропал, — сквозь слёзы выдавил из себя итальянец, скромненько стоя на пороге. — В отеле сказали, что он ушёл несколько часов назад неизвестно куда. По дороге сюда я встретил Японию, он сказал, что видел Романо, но тот был весь на нервах и не слишком разговорчивым.
Детально рассказав суть проблемы, Феличиано достал из кармана телефон и продемонстрировал братьям последние смс-сообщение от контакта под названием «горячая цыпочка». А писала она: «Перезвони мне, котёнок».
— Можешь скинуть смс-кой номер этой цыпочки? — проговорил Гилберт, пуская слюнки на фотографии, что были прикреплены к сообщениям выше.
Симпатичная молодая девушка лет двадцати с кудрявыми рыжими волосами и зелёными глаза практически голой мерцала на этих фотографиях, кокетливо подмигивая. Как видно, наш скромняга Феличиано живёт насыщенной половой жизнью, такого сюрприза от него точно мало кто ожидал.
— Извините… Это не то. Вот!
На сей раз на экране высветилась переписка с неким «мой Италия». А писал он следующее:
«Фратл, ты м…»
Сообщение явно было написано впопыхах и не законченно. Отсюда можно смело выдвинуть предположение, что с братом Италии и правда что-то могло случится, несмотря на тот факт, что это самое корявое сообщение всё же было отправлено.
Подойдя к продолжающему шмыгать носом итальянцу, Гилберт приобнял бедолагу в надежде успокоить. Но это мало чем помогло, поскольку потеря родственника и беспокойство были в сотню раз сильнее скупой нежности со стороны немца.
— Не плачь. Великий обещает, что найдёт твоего брата. Но для начала давай всё обмозгуем.
Конечно, в данный момент, а именно после сорваванного секса Пруссии хотелось рвать и метать, но уж никак не отправляться искать под дождём потерявшегося ребёнка. Который на деле вовсе и не потерялся, а просто заплутал где-то.
Венециано — настоящий паникёр, иначе и не скажешь.
— Ты ему звонил? — поинтересовался старший немец.
— Телефон выключен или разряжен, — сипло пробормотал итальянец, привычно шмыгнув носом.
— Зачем он вообще приехал с тобой сюда в Берлин? — в разговор вмешался Людвиг.
— Ну, последнее время Романо не то что никуда не ездит, а практически никуда не выходит из дома или же сутки напролёт торчит в своём кабинете. Поэтому… — Варгас задумался, явно не зная, как более точно и внятно объяснить прибытия обоих братьев. — Я… Не знаю, — на вздохе честно признался Италия.
Опустив ладонь на макушку русых с небольшим рыжем переливом волос, Пруссия несильно потрепал заплаканного мальчика и с улыбкой вновь пообещал помочь найти его потерявшегося братишку, а после повернулся к брату.
— Чего стоишь, Запад? Долг зовёт! — бросил он и вновь повернулся к малышу Италии. — Возьми с собой три зонтика и столько же фонариков на всякий случай и пошли на поиски.
***
Тем временем Романо сидел на берегу озера Флугхафен и смотрел на трепещущуюся от постоянных нескончаемых капель дождевой воды тонкую водную гладь озера. Всё это время он сидел тут и думал, пытаясь переварить увиденное, не чувствуя при этом ни жара, ни холода, ничего, одним словом. Он просто думал, воспроизводя перед глазами снова и снова увиденную картину с братьями Байльшмидтами в главной роли.
Фисташковые глаза померкли, а пустой желудок стал напоминать о себе мелодичным урчанием. Каштановые волосы намокли и прилипли к лицу, включая тот самый выбивающийся завиток, служащий отличительной чертой у обоих Италий.
Трудно сказать, что привело Ловино в чувство, простая потребность организма или же пробегавший мимо единорог, но очнувшись и придя в себя, медленно отходя от раздумий, итальянец с ужасом стал озираться по сторонам.
Не помня, как попал сюда и где вообще находится, Варгас-старший в ужасе попытался позвать на помощь, но никто ему не ответил. Шум дождя заглушал собой все последующие звуки. Кричать бесполезно, во всяком случае, пока дождь не закончится.
Порыскав по карманам, Романо нашёл свой телефон, но этот паразит точно на зло оказался севшим. Что теперь делать и куда идти, он не знал, но продолжать сидеть на берегу, сложив лапки — это не выход, нужно действовать. Иначе его до завтрашнего утра не найдут. А ведь Феличиано уже наверняка потерял своего старшего братика и сейчас в слезах поднимает на уши Байльшмидтов вместе со всеми жителями Берлина.
***
Перед самым выходом Италия попросился в туалет, и Германия ему естественно же разрешил воспользоваться их санузлом.
Пока гость отлучился по зову природы, Пруссия зажал брата в углу, точно школьницу, и властно впился в его искусанные губы, что были для него слаще мёда. Разорвав поцелуй, но продолжая прижимать Людвига к стене, Гилберт проговорил, но так, чтобы его никто не услышал кроме брата:
— Напомни мне, чтобы я выдрал тебя как следует. Твоё тело должно знать своего хозяина независимо от прикосновения.
Вновь прильнув к губам младшего брата, Гилберт игриво прикусил его нижнюю губу, а после, судя по всему, решил поэкспериментировать и поцеловал не до конца заживший нос брата, несильно прикусив его, оставляя таким образом на нём свой след.
— Давно хотел спросить, что у тебя с носом? Будешь морочить мне голову всякой хернёй, типа споткнулся, чего-то как-то неудачно упал на тренировке или у меня был зверский насморк, — на этой секунде Гилберт наклонился к самому уху Людвига и прошептал. — Тогда звони своему проктологу и записывайся на срочный приём, желательно пораньше днём. Я тебя до смерти затрахаю.
Сказать, что Германию испугали слова брата, это ничего не сказать. Отстранившись и взглянув в холодные глаза Людвига, Гилберт театрально облизнулся, а затем перевёл взгляд на лестницу, по которой спускался всё такой же угрюмый Италия.
