Фантастические идиоты и куда их вечно уносит

За два часа в полном одиночестве в своем номере я успел заполнить бумаги и в традиционном смысле, и на ноутбуке и уже откровенно скучал, болтаясь туда-обратно по комнате, периодически выходя на балкон. Чего греха таить — пытался перелезть к Коту (больше в шутку, но тем не менее), однако мои попытки не увенчались успехом: я лишь услышал романтическое курлыканье из номера моего друга и заметно ошалел, решив получше прислушаться. Причем романтику в речи Кота было разобрать довольно трудно — нужно было достаточно хорошо его знать, чтобы уловить эти сладкие молочно-сахарные интонации — а я знал его очень хорошо. Два часа нашей разлуки подходили к концу и, видимо, собеседница (собеседник?) на другом конце телефонного провода тоже решила заняться своими делами без развешивания своих любовных соплей на окружающих. Через две минуты я услышал стук в дверь и еле стёр со своего лица заинтересованную ухмылку, потому что Кот бы понял все. Так или иначе, сегодня нам предстоял ужин в компании главного инспектора Farma Optima, а мне лично предстояло уговорить Кота познакомить себя со своими родственниками (это была ещё и отличная возможность узнать, как его зовут) — этим я и решил заняться сейчас. Кот вошёл ко мне в приподнятом, как я и полагал, настроении, швырнул сумку на столик рядом с плетёными креслами, тут же опустившись на одно из них, и молниеносно закинул ногу на ногу. Я решился начать этот разговор, который оттягивал многие годы нашей дружбы (в Гамбург мой друг переехал в неполные шестнадцать — жил в приемной семье, проходил практику под моим шефством в Pflegeinspektion). — Послушай, — я выдавил из себя это слово сразу с комком, стоящим ранее поперек горла, поэтому следующие слова дались бы мне легко и непринужденно, если бы не… — Я не хочу, — отрезал Кот. — Что ты не хочешь? — я, право, опешил. — Людвиг, ну, серьезно, — он умоляюще посмотрел на меня. — Не делай из меня дурака. Я не хочу знакомить тебя с этими людьми. — Это твоя семья. — Разве что Кира, — он поморщился, но продолжил, — сестра моя. Единственная была против патриотической тирании моих родителей и ни слова мне плохого не сказала по поводу переезда.       Девушка с волосами до лопаток цвета зимы, насквозь прожженными дешёвой краской, выпускает изо рта колечко дыма прямо в лицо. «Уедешь — они откажутся от тебя.» «А ты?» «Никогда не откажусь.» «А со мной поедешь?» Качает головой, и тут даже ничего не нужно понимать: Даня будет против, а она в нем души не чает (даже больше, чем в брате). — Кира? — я попытался потормошить друга, который, казалось, завис в собственных воспоминаниях. — Кира, — отстранённый кивок.       Отец кричит даже тогда, когда мальчик выбегает в подъезд с наспех собранными вещами. Мама кричит не так, как он, а надрывно и сквозь слезы, будто пытается выхаркать из себя отчаяние «утраты» сына. Кира помогла с билетами (как и помогала всегда со всем остальным), её благоверный посадил его на самолёт и пожелал удачи. Скорейшего возвращения Даниил ему тоже пожелал, но это слова юноша проигнорировал. Размышления о прошлом были прерваны вибрацией телефона Кота, на котором засветилось «Фло» с сердечком на конце. Я бросил все силы на контроль мимики, но челюсть невольно отпала без моего непосредственного участия. — С ней?.. — С ней. — Хён Бин нас убьет. — Меня, а не нас, — поправляет Кот, а я мысленно добавляю «я за тебя отвечаю», хотя вслух, конечно же, ничего не говорю. Самая лучшая эмоция — невозможность произнести ни звука. Ли Хён Бин — худощавый, суховатый мужчина с типичным для выходца Кореи разрезом глаз и невероятно красивой дочерью. Но что страшнее, это наше непосредственное, самое высокое начальство — то, о котором не вспоминаешь, а молишься, пытаясь заслужить благосклонность. И сейчас эта благосклонность, висящая над нами многотонным облаком, обрушилась вниз. Кот пожимает плечами. — Терять нечего, наверное, ты прав. Завтра у нас свободно? Я усаживаюсь на край кровати и киваю. — Съездим к Кире. Я позвоню ей сегодня. Прости, что не сказал о Фло, — сокращение имени режет мне слух, но я, лишенный возможности говорить уже минуту, снова тупо киваю. Спустя ещё минуту игры в гляделки, мой голос прорезается. — Мы выкрутимся. Она тебе нравится? — вопрос в пустоту: Флоренс Ли очень обаятельна и её облик является прямым синонимом слова «прелесть», да и к тому же умеет ловко вилять между разными мнениями СМИ ради нашей конторы — такая у нее работа. Подготовка к ужину проходит в молчании: я обдумываю пути отступления от вселенского гнева, а Кот — пялится на контакт сестры в телефоне, не решаясь позвонить.