Мой жестокий мир

"Война испортила нам нервы, Вот только дружбы не забыть. Между тобой и мной одни обрывы, И эти ямы не зарыть..." — Ну так что ты хотел?       Третий рейх дрожащими руками поднял кружку, делая из нее глоток, а после с выдохом произнес: —Как ты относишься к тому, чтобы я пожил у тебя пару дней? — Что?... - от неожиданности вопроса Союз уронил собственную чашку, которая со звоном разбилась об пол.       СССР тут же перевел взгляд на нациста, а после на белые осколки чашки, лежащие в коричневатой жидкости. В комнате ненадолго воцарилось молчание, нарушаемое лишь прерывистым дыханием двух мужчин, смотрящих друг на друга. — Слушай, я понимаю твое смятение и негодование по этому поводу, но я прошу у тебя только пару дней, не больше, - немец тяжело вздохнул, ища в глазах своего врага хоть толику понимания. — И ты думаешь, что я так просто разрешу тебе остаться? Ты же понимаешь, насколько низок мой уровень доверия к тебе? - с каждым словом голос русского звучал суровее и холоднее, а взгляд, казалось, выражал то же самое, но нет... В этом холодном выражении читалось что-то еще, что-то непонятное и странное, нечто неведанное, спрятанное от чужих глаз. — Да, но сейчас я ничем не смогу навредить тебе, да и смысла мне нет... — Допустим, что это так, но почему же ты пришел именно ко мне? Тебе что, больше не к кому обратиться с этой просьбой?       Рейх долго не отвечал на этот вопрос. Союз успел взять тряпку, веник и уже убрал осколки, когда немец подал голос: — Понимаешь... - Третий сделал недолгую паузу, проглатывая подступивший к горлу ком, - за эти дни ты сделал для меня многое и я подумал... — Что если я помог однажды, то помогу и сейчас? - СССР нахмурился, пронизывая Третьего ледяным взглядом. — Можно сказать и так... Но я не настаиваю на этом, если скажешь - я тут же уйду. - Рейх сделал глоток чая, смачивая пересохшее от волнения горло. — Но, всё же, ответь, неужели у тебя и вправду никого не осталось, что бы ты настолько отчаялся, что пришел к своему врагу просить помощи? - Коммунист ухмыльнулся, изучая нациста взглядом. Казалось, Третий рейх был спокоен и сосредоточен, но периодически сжимающая чашку рука и плотно сжатые бледные губы свидетельствовали об обратном. — Да. Доволен теперь!? - Рейх заговорил громко, таким ледяным тоном, словно с улицы подул зимний ветер. — Всё-таки Германия и вправду настолько тебя ненавидит, что даже помогать не желает? - с какой-то змеиной усмешкой уточнил коммунист, сталкиваясь с предателем взглядом.       Рейх промолчал. СССР все таки умудрился надавить на больную мозоль нациста. — Хм-м... И друзей у тебя нет, что бы кого-то просить о помощи? - Союз обошел вокруг стола, подходя к немцу и кладя руку тому на плечо. - Зачем спрашиваешь, если и так все знаешь? - Голос лишь на миг дрогнул, но тут же вернул привычный тон. - Выходит, ты у нас одинок, Рейх. Не друзей, ни сына, ни семьи... Только врагов и имеешь. - Тебе какое дело то до меня? - Немец сверкнул глазами, поворачивая голову к русскому и смахивая его руку с плеча. - Лично никакого, но если хочешь можешь остаться. - Ты это сейчас без шуток? - Германец сделал озадаченное выражение лица, приподнимая одну бровь. - Считай как хочешь. Но ночевать будешь в моей комнате, сплю я чутко, поэтому если что-то задумаешь, имей в виду. * * * *       Прошло незначительное количество времени с того момента, как СССР разрешил остаться Рейху, они практически не обронили ни слова, лишь изредка перекидываясь сухими и мелкими фразочками. В комнате Союза была тьма, которую нарушал лишь тусклый свет ночной лампы, которую забыл выключить хозяин комнаты, разговаривающий за дверью с кем-то по телефону, бурно обсуждая какую-то тему. За приоткрытым окном из которого веяло ледяной прохладой, танцевали силуэты деревьев, поддакивая в такт уже ночному ветру. Нацист недолгое время смотрел на деревянную, лакированную дверь, внизу которой виднелись темные, ходящие взад в перед тени и слышался сурово-строгий голос, в котором проявлялись нотки заботы и нежности, почти неуловимые слуху. На душе было как-то печально и грустно, хотя все могло закончиться гораздо хуже. Если бы не доброта Союза, то Рейх бы сейчас спал не на раскладном и мягком диване, а на жесткой, грязной и холодной лавочке, пронизываемый жестоким осенним ветром. Честно, Третий не сильно удивился такой щедростью русского, ведь если бы узнали то, что капитулированная им же страна находится на улице, пока тот греется в теплом доме, в прессе и общественности поползли бы не нужные разговоры. Немца больше удивляло то, что Союз даже не спросил, почему ему так срочно понадобилось новое место жительство, но оно и к лучшему. Рейху не хотелось объяснять что тот дом в котором он проживал, признали аварийным и на днях его должны снести. Хотя возможно коммунист и так все знал, но почему тогда молчал, даже не бросая шутеечки по этому поводу? "Да кто его знает..." Мысленно сам себе отвечал Рейх, каждый раз когда в голове возникали подобные вопросы.       Сквозняк смело гулял по просторному помещению, пробираясь то под высокий шкаф, стол, кровать или заползал на диван, заставляя немца заворачиваться в теплое одеяло, в конечном итоге из которого торчало уже пол головы. Вскоре звонкий голос русского затих и в доме воцарилась тишина, но не надолго. Ручка двери дернулась, опускаясь в низ, позволяя двери открыться и впустить хозяина дома внутрь. По полу раздались тяжелые шаги, подчеркивающие уверенность и суровость коммуниста, которой направился к окну что бы его закрыть и выключить забытую, настольную лампу, которая уже вместо приятного света, болезненно резала усталые глаза. Нацист закрыл веки, изображая глубокую дремоту, хотя на самом деле напрягал все свои органы чувств, что бы расслышать действия и редкие фразы коммуниста, который адресовал их самому себе. В темноте послышался глубокий вдох, а после шуршание одежды. Видимо СССР тоже решил отправиться на боковую, начиная избавлять себя от лишней одежды. В комнате снова послышалось шуршание, походу Союз уже лег на кровать и расслабленно перевернулся на бок.        Третий рейх положил тяжелую и гудящую болью голову на подвернутое одеяло, но как ни старался устроиться поудобнее, сон все так же не наступал, а бьющая по вискам боль усиливалась, не давая покоя. Он переворачивался с боку на бок, то открывая, то закрывая глаза, безуспешно пытаясь подогнать к себе сон, но в голове все продолжало гудеть, словно насмехаясь над ним. Воспоминания минувших дней, словно гейзер, выплескивались ему в мозг с необычайной силой, заставляя периодически сжимать одеяло крепкой хваткой. Начиналось все с войны, а продолжалось недавними событиями. Все в голове было туманно, лишь отчетливыми были воспоминания, сопровождаемыми резкими и громкими звуками, добавляя еще больше остроты этой мигрени... Рейх открыл глаза, переворачиваясь на спину и слыша собственное, сбитое дыханье. В области копчика снова чувствовалась боль, которая только заглубляло тяжесть этой ночи.       Третий, что бы как то отвлечься, прислушивался к звукам снаружи. Лишь спустя пару минут он почувствовал странное чувство, словно кто-то за ним наблюдает. Что то подсказывало ему, что Союз не спит. Интуиция никогда его не подводила. В том, как он дышал, была едва уловимая разница. СССР дышал беззвучно, совсем не слышно, но Рейх знал, ощущал, как две пары глаз задумчиво смотрят на него в темноте. Нацист не решался подать голоса или обернуться, он просто лежал, словно окаменелый, тонув в своих мыслях и боли.       Было уже три ночи, когда Рейх почувствовал как боль отступает и в висках перестает пульсировать. В это время обычно чаще всего умирают старики и больные люди, а некоторые стоят на крышах, намереваясь спрыгнуть или сидя у запотевшего окна, режут вены, пуская алые струйки на пол. В это время кровь медленней бурлит в жилах, сердечный ритм замедляется, дыхание становится тише, психика делается более уязвимой, а нервная система раздражительней. Кто-то в это время умирает во сне; кого-то смерть настигает на рабочем месте; кто то просто не выдерживает и уже лежит на асфальте или, дома, в луже крови... Может и Рейх сегодня умрет, тихо, по английски, ни кому не сказав или предупредив, просто уйдя в вечный мрак и темноту. Говорят, умирая, человек оказывается в наилучшем и самом счастливом моменте своей жизни, переживая его вновь и вновь. Может это и считается Раем или сладким и манящим Эдемом? - Хотя Рейх не был силен в этих суждениях, хоть и был католиком. Да и моменты своей загробной жизни не помнил, поэтому трудно что было говорить. Но все же, что было для него самым счастливым моментом?       В память нежно стали проникать их с Союзом недолгое общение, а именно тот момент как они вдвоем всматривались в черное, словно бездонный омут небо, наполненное миллиардами вечно горящих, маленьких, белых свечек... Это единственное о чем Рейх подумал, когда уставшие глаза закрылись, а разум покрыла сладко дурманящая пелена. ( и он умер, конец фанфика. ) **** На утро ****       Когда Рейх открыл глаза, комната находилась в полумраке. Тусклые, бледно-желтые лучи холодного солнца блуждали по комнате, а часы показывали восьмой час утра. Сквозь запотевшее окно, словно через дымку, виднелось черное небо, переходившее в серо-розовый ближе к востоку. С каждой минутой становилось все светлее и солнечные лучи уже во всю гуляли по комнате СССР, освещая немца тусклым светом.        Он тихо встал и подойдя к окну, аккуратно провел рукой по влажной глади стекла и посмотрел наружу. Там ничего практически не изменилось: те же черные, набухшие от влаги деревья, утопающие в утренний туманности, та же увядшая, коричнево-желтая трава и то же холодное, еле видное солнце. Насладившись не долгим видом, Рейх не спеша отправился в низ, накидывая из своего небольшого багажа легкую кофту, а спальные шорты заменяя на брюки. Спустившись, немец увидел Союза, который читал утреннюю газету...