Харассмент в сине-голубых тонах

ВЯЧЕСЛАВ Он пришёл утром, поздоровался. Я указал на кресло. Он сел, лицо, как маска, непроницаемое, под глазами лёгкие тени. Похоже, ночь была бурной. Любопытно, какой он в постели? С такой холодной внешностью он на контрасте может быть очень горячим. Скоро узнаю. Я отдаю себе отчёт, что сразу он со мной не раскроется. Но я растоплю эту Снегурочку. Я смотрел на него. Ждал. — Я согласен, — он смотрит мне в глаза своими невероятными голубыми глазами. Прекрасно! Великолепно! Я не сомневался! Всё как и должно быть! Очередной ход в моих шахматах! Теперь мой черёд. Я подавил эмоции и спокойно ответил: — Прекрасно. Я рад. Я жду сегодня вечером в 19 часов у себя дома. Вам хватит времени, чтобы подготовиться? Белая кожа утончённых скул чуть окрасилась розовым. — Вполне. Я восхищён. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице. Словно для него в порядке вещей отвечать на подобные вопросы от мужчин. — Тогда, Константин Сергеевич, можете приступать к рабочему процессу. ВЯЧЕСЛАВ. Он приехал ровно в назначенное время. В его пунктуальности сомнений не было. Мы сели в гостиной. Не мог же я наброситься с порога, но хотелось. Оставим такие бурные страсти на потом, когда он ко мне привыкнет. Сейчас поговорить нужно. От кофе-чая он отказался. — Константин, у меня есть два разумных предложения, с которыми, я полагаю, вы согласитесь. Он молча ждал. — Первое — думаю следует перейти на «ты». За пределами рабочего кабинета, разумеется. Коль скоро мы станем близки, официоз в спальне неуместен. Второе — предлагаю самое главное отложить до встречи в выходные. Первый опыт — полагаю, вы догадываетесь, — явно будет небезболезненным, к сожалению. Поэтому лучше, чтобы вы после этого остались у меня, отдохнули, поспали. — Я согласен, — ответил он ровно. Могу представить, как он в душе порадовался, что то, чего он, как и любой девственник, страшился, откладывается минимум на четыре дня. Я повёл его в спальню. Он приехал, кстати, ко мне как на работу — в костюме и при галстуке. Я расстегнул ему пиджак, он снял его и передал мне. Я повесил пиджак в шкаф и указал на галстук. Он развязал галстук, стянул его с шеи и растерянно остановился. До этого он делал всё с невозмутимым лицом, а сейчас стоял растерянный, с галстуком в руке, и краснел. Я невольно залюбовался им. Забрал галстук, перекинул себе через плечо и принялся расстёгивать его рубашку, попутно вытаскивая полы из брюк. Когда с пуговицами было покончено, он сам снял запонки. Я обошёл его сзади и потянул за ткань. Рубашка соскользнула с плеч. Я повесил вещи в шкаф и повернулся к нему. Он стоял с горящими щеками и смотрел в пол. Какое тело! Я подошёл и взялся за ремень. Он поднял глаза на меня и начал сам расстегивать ремень и брюки. Наши руки соприкоснулись. Я отошёл, чтобы не смущать его более. Он лёг в приготовленную свежую постель, вытянулся и отвернул голову к окну. Я быстро разделся сам и лёг рядом со стороны окна. Какое тело всё-таки! Я протянул руку и провёл пальцами по его гладкой груди. Он стал смотреть в потолок. Я залюбовался его профилем. Длинные ресницы трепещут. Волнуется. Я коснулся нежно-розовых сосков. Он невольно вздохнул. Значит, соски чувствительные. Ничего, Снежная Королева, я постепенно найду все твои эрогенные местечки и буду ласкать тебя до потери сознания. Сейчас мне безумно хотелось поцеловать его. Я оперся на локоть, взял рукой за нижнюю челюсть и повернул его голову к себе. Он взглянул мне в глаза и отвёл взор в сторону. Смущается. Ничего, привыкнет, не всё сразу. Я склонился над ним и приник к губам. Они чуть раскрылись. Какие нежные. Он прикрыл глаза пологом ресниц. Правильно. Я обвёл языком его губы и проник между ними. Его язык ускользнул от меня. Ну, понятно, он же не привык целоваться с мужчинами. Его губы припухли. Дорвавшись до сладкого, я целовал его, как безумный. Он спокойно лежал. Я начал медленно спускаться ниже. С шеей я был осторожен. Нельзя оставлять следы. С его нежной белой кожей это проблема. Место даже легкого поцелуя моментально розовеет. А если забудешься, то останутся россыпи засосов. Грудь: я ласкал языком соски, облизывал их, посасывал, нежно прикусывал, щекотал. Он задышал чаще и сглотнул. Интересно, я сумел бы довести его до экстаза, лаская только соски? Можно было бы проверить, но столько всего ещё впереди, мне не терпится. Я спустился на живот, проложил дорожку поцелуев, обвёл языком пупок, скользнул в него, полизал, одновременно лаская рукой низ живота. Константин напрягся, чувствует, куда я веду. Я развёл ему ноги, лёг между ними и с ходу заглотил вялый член, шокировав его этим. Он вцепился руками в простыню. Я сосал член, чуть ли не причмокивая от удовольствия. Пока маленький, он мягкий, как конфетка. Я чувствовал, как он постепенно твердеет и увеличивается, и уже не помещается во рту полностью. Я вытащил его и оглядел. Красивый, гладкий, ровный, с обнажившейся розовой крупной головкой. Я лизнул её. Он чуть охнул. Я облизал головку полностью со всех сторон и аккуратно, чтобы не задеть зубами, пососал. Константин пытался держать себя в руках. Интересно, сколько ещё он сумеет сдерживаться? И в какой момент потеряет контроль? Вся его невозмутимость улетела в неизвестном направлении, когда я взял в рот яички. Я легко довёл его до оргазма несколько раз, лаская член, посасывая и облизывая яички, щекоча соски. Восторги поубавились, когда я коснулся пальцами туго сжатого розового входа. Хорошо, нет так нет. В другой раз будет всё сразу. Напоследок я сделал ему массаж и с большим сожалением отпустил. На первый раз достаточно. Пусть переживёт это. Целовать на прощание не стал, ведь я брал в рот его половые органы, а натуралы могут отнестись к этому весьма щепетильно.