Харассмент в сине-голубых тонах

КОНСТАНТИН. Казалось бы, я должен радоваться. Нежеланный любовник нейтрализован, возможно, навсегда. Я свободен. Но отчего-то радости не было. Какая-то тягучая тоска. Я всегда старался быть честным с самим собой. Убого и неэффективно пытаться лгать себе. Я начал анализировать свои чувства, мысли по поводу Славы. Да, мне нравилось его повышенное внимание к моей персоне, это явное неравнодушие. Он всегда старался окружить меня комфортом, когда мы встречались. Во всём сквозила его ненавязчивая забота. В тёплых нагретых полотенцах около ванны (кстати, я до сих пор не знаю, как он их грел). Тот самый сорт зелёного чая, который я люблю. Особое внимание после секса, забота о моём теле. Свежевыглаженные домработницей сорочки моего размера в шкафу. Какие-то специальные мази от синяков — у меня от его твёрдых пальцев моментально оставались синяки на коже. А собственно секс? Пусть я не Бог весть какой специалист в гейских отношениях, но думаю, его поведение в постели может являться эталоном для любого мужчины независимо от ориентации. Он настоящий альтруист в сексе. Он окружал меня в постели максимальным вниманием. Всё было направлено на моё удовольствие. Он целовал, обсасывал, лизал меня везде. Единственное, он не делал римминг, он сказал, что боится, что я потом не буду с ним целоваться вообще. Я тогда ответил, что так и будет. Он нашёл на моём теле столько чувствительных мест, что я даже не подозревал об их существовании. С ним я узнал, какой сумасшедший оргазм бывает от стимуляции простаты. Прежде я был уверен, что это досужие разговоры тех, кто пытается оправдать свою гомосексуальность. Но самое главное, я видел, как всегда теплели его глаза, когда он смотрел на меня. Никогда бы не подумал, что холодные светло-серые глаза могут теплеть. Я когда увидел его впервые, подумал, ну, этот мужик — каменная скала, помесь Шварценеггера и Дуэйна Джонсона, прикрытая смазливостью ван Дамма. Хотя, конечно, у Славы не такая слащавая внешность, как у последнего. Мог ли я тогда подумать, что за таким суровым обликом может скрываться столь нежная, любящая натура. Даже на работе, где мы общались строго официально, по имени-отчеству, он смотрел с любовью. Не прикасался, даже когда мы были наедине, не целовал, близко не подходил, но глаза говорили обо всём. При этом, буквально обволакивая меня любовью, он ничего не требовал взамен. Когда он впервые озвучил своё шокирующее, неприличное для меня предложение, я опасался, что это означает действительно сексуальное рабство. Я был уверен, что он будет требовать минет в рабочем кабинете в рабочее время, что мне придётся отсасывать ему, стоя на коленях перед его креслом, что он будет вызывать меня в любое время и трахать на рабочем столе, как проститутку, что мне нужно будет сосать ему даже в машине, если мы будем ехать куда-то вместе. Я действительно ожидал всего этого и, к своему стыду, был готов выполнять его требования. Но ничего этого не было. Он ничем ни разу не унизил меня как мужчину, ну, за исключением последней встречи. Но я виноват сам, спровоцировал. Я вспомнил всё то хорошее, что было за время наших недолгих отношений. И сейчас, когда я понял, что могу потерять его навсегда, я вдруг с изумительной ясностью осознал, что мне Слава, оказывается, по-своему дорог. Я не ценил его, да, я отмечал про себя мимоходом все эти знаки его внимания, его заботу, но особо не ценил. Я раздражался, злился, досадовал, был постоянно обеспокоен мыслями о жене, поэтому не получал удовольствия от общения со Славой. Я хотел, чтобы он поскорее взял своё и отпустил меня. Я спешил к Мире, боялся, что она что-то заподозрит. Я чувствовал, что огорчаю Славу своим небрежным отношением к нему, к тому, что он для меня делает, к нашим встречам. Я действительно относился к этому как к работе, как к условию договора, который нужно исполнять, ну, и получать законные дивиденды. Слава же видел в нас любовную пару, а в наших отношениях — своего рода семью. Я относился к нему потребительски, а он — нет, хотя мог бы. Он каждую нашу встречу стремился сделать незабываемой. Для него каждое свидание было праздником. Я подозревал, что он влюбился всерьёз. Иначе как объяснить всю эту трепетность? Понятно, что моя внешность тоже сыграла роль, но если бы не было чувств, то не было и заботы, какого-то бережного отношения. В своих чувствах я толком не разобрался. Но влюблён я точно не был. Я даже не помню, каково это быть влюблённым. К Мире у меня было спокойное отношение. Я считал это любовью, но теперь даже не знаю, что это было. Привязанность, привычка? А к Славе? Благодарность, признательность? Я настолько закоснел в повседневности, в работе, что чувства казались мне красивой сказкой для праздных мечтателей и досадной помехой для таких, как я. Слава показал, что даже в жестоком деловом мире есть место этой сказке. Я был выбран принцессой, но не оценил по достоинству свой титул и швырнул корону в кусты.