***
Тишина простирается неуклюже и мучительно. Кенме не привыкать к долгому молчанию, оно не доставляют ему неудобств большую часть времени, и в большинстве случаев он предпочитает тишину. Но в этом молчании все, что он не может сказать, и все вопросы, которые он не знает, как задать. — Кенма, — тихо говорит его отец, — ты со мной не разговариваешь?***
Посещение его отца в тюрьме не было его идеей. Он никогда не хотел быть в такой ситуации, никогда. Но его мать умоляла его: — Пожалуйста, он просто хочет тебя видеть, — и Куро сказал: — Это может быть хорошо для тебя, ты давно с ним не разговаривал, — и это, вероятно, те люди, чье мнение заботит Кенму больше всего в мире. Но убедил его Хината Шоё. Хината долгое время молчал по телефону, а потом сказал: — Да, я думаю, тебе стоит пойти к нему. — И Кенма не ответил, не спросил почему, но Хината все равно услышал вопрос и сказал: — Ты все еще любишь своего отца, верно, Кенма? Так что ты должен пойти к нему. Это будет печально, если ты этого не сделаешь. Это приводит в ужас, когда Хината говорит это. Хината, переживший больше трагедий, чем кто-либо другой, кого Кенма знает. Это тоже было печально, чтобы вообще существовать.***
— Почему, папа? Кенма не хотел задавать вопрос. Его папа выглядит меньше, чем он помнит, старше и утомленнее. Как будто он сгорает, и это пугает Кенму. Он хотел бы протянуть руку и дотронуться до своего отца, убедиться, что он все еще там. Но в то же время, даже если бы не было стекла, отделяющего их, Кенма почти уверен, что не сможет начать контакт. Он уверен, что не знает как. Он пришел сюда не для того, чтобы спросить «почему», потому что был бы в ужасе от ответа. Он боится, что его отец скажет что-то, что сделает невозможным любить его. (А что, если он это сделает? А что, если Кенма все равно будет любить его? Что хуже — не любить или любить без права на выбор?) Но каким-то образом, теперь, когда у него возникает вопрос, он просто продолжает: — Как ты мог так поступить с детьми? Его отец не выглядит удивленным вопросом, он просто выглядит уставшим. Репортеры так часто задавали этот вопрос во время суда, может быть, даже в тюрьме — он выглядит уставшим от всего этого. — Ты должен понять, Кенма, они не были людьми, когда мы только начинали. Теперь они выглядят как дети, потому что мы хорошо работали. Но ранние проекты — они были довольно чудовищными. Никто бы не осудил нас за то, что мы сделали с этими созданиями, за то, что делали их — да, но не то, что мы делали с ними. Но то, что мы сделали с ними было потому, что ни у кого не возникало вопросов по поводу того, кем они были. — А потом? — спрашивает Кенма. — Вы когда-нибудь были в замешательстве? — Губы его отца сжались, и он просто качает головой. — Кенма, ты и все остальные — тебя просто обманывают эти существа. Уверяю тебя, они не более человечны, чем наши ранние творения. Ты должен знать, на что они способны — ты, должно быть, видел файлы, ты всегда был таким умным мальчиком. Но ты, вероятно, не получили полную картину. — Они — убийцы, Кенма. Все они. Я видел, как они разделывали людей голыми руками — безжалостно, беспощадно. И иногда они улыбались, когда делали это — они делали из этого игры, вы знали об этом? Раньше они ставили друг на друга, кто мог убить больше всех… — голос его отца повествует спокойно, а затем он качает головой. — Кенма, люди все время спрашивают меня «Ты сожалеешь об этом?» И ответ — да, я сожалею об этом, но не по той причине, по которой люди думают. Мы никогда не думали, что они выберутся — и это было нашим самым большим высокомерием — мы думали, что сможем их сдержать. Но теперь они там, и никто никогда не сможет их остановить. То, что они могут натворить теперь, когда они на свободе, я могу быть ответственным за конец света, и это то, что гложет меня ночью. Что они могут сделать? Кенма молчит. Он не отвергает автоматически то, что говорит его отец — он никогда не был таким человеком. Он думает об этом, он усваивает это, он пытается найти причину. И потому что он из тех людей, которые анализируют вещи, он чувствует, что, может быть, в этом есть смысл. Было бы глупо игнорировать все, что его отец называет безумием, только потому, что это звучит безумно. — Кенма, ты мне веришь? Кенма думает об этом и кивает головой. — Да, папа. Я верю тебе. — Он не может смотреть на него, когда говорит: — Но я также считаю, что у тебя недостаточно данных. Ты не видел их такими, какими вижу я. Поэтому я думаю, что ты неправ.***
— Я люблю тебя, Кенма. Ты ведь знаешь это, да? — Да, папа. Я знаю.