Осторожно! Дверь!

      — Наруто, — раздался голос Ируки над головой двух подростков, которые сидели с закрытыми глазами в молчании не меньше десяти минут, — нам с Шикамару нужно сходить в травмпункт, чтобы снять побои. Ты пока останься дома и отдохни. Потом мы все вместе отправимся в школу.       — Сейчас? — удивился Шикамару. Похоже, родителей придется дергать прямо с работы. Такая себе перспектива.       — Чем дольше мы тянем, тем сложнее будет потом все это решать. Учителя и директор еще должны быть в школе, поэтому нужно поспешить. Шикамару со вздохом откинул голову и зажмурился. Вся левая сторона болела, дышать трудно, так ещё лишний нервяк. Сейчас он хотел бы просто поваляться на кровати и проспать неделю, но понимал — все на финишной прямой, и осталось сделать последний рывок. А потом все будет хорошо.       — Сделай так, чтобы их отчислили, Ирука, — с необычайной холодностью проговорил Наруто, взглянув прямо в глаза опекуну.       — Если у Шикамару сломаны ребра — в чем я не сомневаюсь — за меня все сделает справка, — уверенно ответил тот, после чего подошёл к подростку и, сев напротив, осторожно обнял, — отдохни как следует, — после он повернулся уже к Шикамару, — как ты себя чувствуешь, Шикамару-кун?       — Как дерьмо, — устало выдохнул он, поднимаясь, после чего направился в коридор за усмехнувшимся от этой реплики Ирукой. От того, как мужчина держался с ними на равных Шикамару не приходило в голову вести себя сдержаннее в его присутствии. Пожалуй, в этом они очень похожи с Асумой.       После двухчасовой волокиты в мед. учреждении, похода на рентген и наложения фиксирующей повязки, чтобы Шикамару было легче дышать, они получили справку, свидетельствующую о том, что и на первый взгляд было понятно. Глядя на диагноз, Ирука со вздохом нажал на кнопку вызова напротив номера приемной директора.       Шикамару, вспоминая все то, что происходило в тот вечер, даже по прошествии лет не мог подробно вспомнить, как разворачивались дальнейшие события. Они все смешались в одну кашу из усталости, удивленных возгласов учителей на срочном собрании и боли в ребрах несмотря на выпитое обезболивающие. Он не помнил, кто сказал тогда: «Наруто и Шикамару в течение последнего месяца показывали действительно улучшившиеся результаты, в том числе и касательно предмета». Он не помнил, кому принадлежал голос, который объявил: «За исключением драки в начале года, за Наруто Узумаки не было замечено никаких нарушений, даже незначительных. Он ничем не привлекал внимание, в то время как на Кидомару, Джиробо, Сакона и Таюю неоднократно поступали жалобы». Кажется, кто-то тогда сказал: «Но та драка была действительно серьезной. Что, если и сейчас это все из-за Узумаки?» Из того собрания Шикамару мог лишь четко припомнить ответ самого Наруто, объявленный в звенящую тишину.       — Скажите, Узумаки-кун, почему вы набросились в тот день на своих одноклассников?       — Они назвали меня приютским отбросом, а Ируку — извращенцем, раз он взял такого взрослого парня под опеку.       Шикамару хотел бы навсегда забыть, как воскликнула его собственная мать, присутствовавшая на этом собрании и не отпускающая его руку, пока все это слушала. И он бы хотел никогда не видеть того, как Ирука сжал переносицу пальцами, едва не падая со стула от шока.       Настолько же четко, как эту сцену, Шикамару мог вспомнить лишь то, что было после.       Отец и Ирука, уже говорившие по телефону до этого, на прощание поклонились друг другу. Ирука так же поклонился матери Шикамару, которая от едва ли сдерживаемых слез вся дрожала, но все же старалась держаться ровно и поклонилась в ответ, благодаря за оказанную помощь.       — До свидания, Шикамару-кун. Пожалуйста, заходи потом в гости, — он осторожно сжал его плечо, ободряюще улыбнувшись, и подросток кивнул в ответ.       После этого он и Наруто, который махнул Шикамару на прощание, ушли из территории школы.       Шикаку — отец Шикамару — хотел уже что-то сказать, спускаясь с крыльца, когда все трое услышали крик:       — Отпусти меня!       Сакон барахтался и вырывался из рук женщины, в ярости сжимающей его волосы. Она волокла его за собой, сжимая в другой руке сумочку, и громко кричала:       — Я трачу столько денег на лечение твоих болячек, и вот твоя благодарность! Зачем я вообще тебя родила! Лучше бы вместо своего брата умер ты!       — Да пожалуйста! — закричал подросток, наконец, выдравший волосы из чужих пальцев. Едва выпрямившись, он тут же наткнулся взглядом на Шикамару, находящегося в объятиях своей матери. Его багровые губы изогнулись в отвращении, пока сам он смотрел с ненавистью и дрожал с каждой секундой все сильнее.       — Мне стоило все же размозжить тебе голову! Ненавижу Кидомару за то, что он меня остановил! — вдруг закричал он в сторону Шикамару и под возобновившиеся крики матери понесся к воротам школы.       — Это один из тех, с кем подрался тот парень, Узумаки? — стараясь говорит ровно, спросил отец, и, получив кивок, негромко бросил, — тебе не стоило связываться с таким проблемным подростком. Лицо Шикамару от удивления вытянулось       — Почему?       — Посмотри, сколько проблем он тебе принес.       — То есть, это он меня избил? Потому что других проблем я не наблюдаю.       — Ты знаешь, что я имел ввиду.       — Шикамару, — тут же позвала Ёшино, стискивая предплечье сына, видимо, понимая, что если не вмешается, то ссоры не избежать, — почему ты ничего нам не рассказал? — стараясь сохранять спокойствие, негромко спросила она, пока они шли в сторону ворот.       Шикамару взглянул на нее, подмечая прямую осанку и строгий взгляд, который был устремлен вперед, но его всегда непоколебимую мать сдавали дрожащие руки, которыми она сжимала лямку сумки. Взгляд скользнул по отцу, шедшему чуть впереди по другую сторону. Тот был тоже прям, как и всегда, и с его лица не сходила выражение спокойствия, однако за него отлично все говорили сжатые кулаки и вздувшаяся вена на виске. Запоздалое чувство вины накрыло огромной волной, и Шикамару поспешил опустить взгляд на землю. Не хотелось смотреть на них.       — Вы всегда на работе, — наконец, коротко ответил он.       Вспомнились одинокие вечера в пустом доме и входная дверь, которая хлопала уже тогда, когда он собирался спать. До занятий с Наруто каждый его вечер в течение последнего года был таким. Рассказать родителям? А они вообще виделись чаще одного раза в неделю, чтобы он мог рассказать?       — Ты же понимаешь, что мы все это делаем лишь ради тебя? — в голосе отца появились властные нотки. Игнорируя ощущение давления, Шикамару просто пожал плечами, глядя под ноги. Он что же теперь, виноват в том, что есть на этом свете?       Усталость накатывала волнами, и Шикамару уже ждал того момента, когда наконец окажется в своей постели. Когда же кончится этот бесконечный день? Он вымотал его сильнее уроков физкультуры, которую так ненавидел.       Закатное солнце продолжало печь, и по виску Шикамару скатилась капелька пота. Он стер ее, замечая такой же жест от матери. Еще вчера шел дождь, а сегодня снова такая духота. Переведя взгляд на женщину, Шикамару с удивлением увидел, что стирала она не пот. Оставаясь внешне абсолютно непроницаемой, она украдкой продолжала стирать слезы, и Шикамару тяжело вздохнул, чувствуя волнами накатывающую боль вперемешку с обидой. Почему они продолжают винить его? Отец — словами, а мать — молчаливыми слезами? Почему весь день и весь последний год он беспокоился об их чувствах, и ни один не позаботился о нем?       Он встал посреди парковки. Мама и отец тут же остановились, пройдя пару шагов вперед, и пристально посмотрели на своего ребенка. Мама — с горечью, отец — с мрачным ожиданием.       — Мне что теперь, извиниться за то, что мне сломали ребра? Или за то, что я родился, и вам теперь приходится упахиваться до ночи?       Его не трясло. Он даже не волновался, говоря что-то настолько дерзкое своим родителям. Но он не знал, что еще сказать тем, кто даже не спросил, как он себя чувствует.       — Мы не хотим твоих извинений, сынок. Мы лишь хотим, чтобы ты больше на нас полагался, — наконец, подала голос мама, делая шаг навстречу ему, и в голосе ее звучало все больше грусти, — чтобы ты рассказывал о возникших проблемах нам, своим родителям, а не решал с посторонними людьми.       — А когда мне их вам рассказывать? Перед сном? А решать вы их будете в полночь? Или во время обеденного перерыва на работе? — спокойно спросил Шикамару, глядя в полные шока глаза матери. Он знал, что причиняет ей боль. Причиняет боль им обоим, но ничего не мог с собой поделать. Ему тоже было больно! Он тоже хочет кого-нибудь во всем обвинить, но не может, потому что нет тут виноватых. Все случилось так, как случилось, он не мог уже ничего с этим сделать. Он просто... Хотел, чтобы этот день кончился, и о нем кто-нибудь, в конце концов, позаботился так же, как заботился о Наруто его опекун.       Шикамару в ожидании ответа упрямо продолжал смотреть в глаза то матери, то отцу, которые, не ожидая такой прямоты, молчали.       — Шикамару, — негромко позвал отец.       — Ну что? Я знаю, что вы все это делаете ради меня и прочее, но я не помню, чтобы просил о новых телефонах или хороших вещах. Просто оставьте меня в покое.       Шикаку мягко сжал плечо супруги, которая сделала еще один шаг к сыну, видимо, собираясь что-то сказать. Мужчина лишь понимающе кивнул и развернулся в сторону автомобиля.       — Хорошо. Давай мы отложим этот разговор. А пока поедем домой.       Шикамару, облегчённо вздохнув, кивнул и последовал за родителями.       Уже садясь в машину в конце парковки он заметил, как завязанные в хвост волосы Кидомару метнулись вместе с головой от удара по лицу. Он смотрел, как мужчина в костюме, убравший руку в карман брюк, что-то говорил с очевидным отвращением на лице, и не мог не чувствовать, как внутри ворочается злорадство.       В то время Шикамару еще не понимал, что чаще всего каждая из сторон насилия является жертвой. Просто они страдают не от одной руки.       Дома Шикамару, не дожидаясь каких-либо слов или вопросов, метнулся в сторону ванной. Он был настолько задолбавшимся, что не стал поправлять обувь, с внутренним ликованием слушая шокированную тишину позади. Сейчас он так хотел, чтобы на подобное действие была именно такая реакция. Шикамару несся в ванную, чтобы наконец-то смыть с себя этот день. Еще минута в грязи последних событий, и его точно вырвет от омерзения.       Пока Шикамару намыливал голову, сдувая с лица стекающую пену, он думал о слезах матери и дрожащих руках отца. Когда яростно тер мочалкой колени и спину, обходя левую сторону, видел, как мелькали собственные кеды перед глазами, пока его волокли за волосы. Сплюнув кровь вперемешку с зубной пастой от резкого желания вычистить из рта все обидные слова, что говорил, он вспоминал, как с одинаковой ненавистью звучали «Они назвали его извращенцем» и «Лучше бы вместо своего брата умер ты». Пока Шикамару вытирался, в голове звучал полные отчаяния крики Наруто за дверью комнаты.       Шикамару мылся час, а чистым себя все еще не чувствовал.       На кухне, как и ожидалось, сидели родители за столом и молча смотрели на только что зашедшего подростка. Тот уже переоделся в домашнее и привычно собрал волосы в хвост, словно и не было ничего. Все выглядело привычным, если бы не то, как сидели родители в ожидании Шикамару. Мама — с плотно сжатыми губами, отец — со сцепленными под подбородком руками. Стоило ему войти, как они словно отмерли, тут же заерзали на стульях, и Шикамару отвел взгляд. Не хотелось видеть смятение родителей.       Садясь за стол, он коснулся ноющих ребер. С повязкой все же было легче, и действие обезболивающих кончилось. Во взгляде мамы тут же мелькнуло волнение.       — Болит? — обеспокоенно спросила она, тут же наклоняясь ближе к сыну. Он кивнул и пытливо посмотрел на родителей, желая закончить с этим поскорее. На разговоры настроения не было.       — Что вы хотели со мной обсудить? Мне казалось, ситуация со школой вполне понятна. Этих четверых отчисляют, мы с Наруто официально жертвы монстров в телах подростков, — спокойно проговорил Шикамару, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула. Шикаку тут же нахмурился, становясь мрачным, а мама судорожно выдохнула.       — Прекрати так разговаривать, — пробасил мужчина.       — И снова мы возвращаемся к тому, на чем закончили, — устало вздохнул Шикамару, чувствуя, как сдавливает грудь от нахлынувших эмоций. Ощущение грязи вернулось. Хотелось делать то же, что и Наруто несколько часов назад: разломать стул или перебить всю посуду — что угодно, лишь бы родители наконец обратили внимание на него, а не то, что происходит вокруг, — мне просто любопытно, почему ты продолжаешь волноваться обо всем на свете, кроме своего собственного сына?       — Мы волнуемся о тебе, Шикамару, — поспешила опровергнуть его слова мама, протягивая к нему руки, но свои он только вскинул вверх, а потом изо всех сил ударил ими по столу, заставляя обоих родителей вздрогнуть. Эмоции медленно, но верно с каждой секундой выходили из-под контроля.       — Именно поэтому я за весь вечер не услышал от него «Как ты себя чувствуешь»? Да? — резко ответил он, но, столкнувшись с пораженным взглядом матери, поспешил взглянуть на что-то другое и продолжил с нарастающей злостью в голосе, — Вы не спросили, хочу ли я разговаривать. Вы не спросили, хочу ли я вам рассказывать, что происходит в моей жизни. Вы ни разу даже о ней не спросили. Весь вечер я слушаю, что вы делаете, что вы хотите, что я должен делать для вас. А вы спросили, чего я хочу? — заводясь с каждым новом словом, говорил и говорил Шикамару, уже не выдерживая этого напряжения внутри. Почему, черт возьми, Ирука — по сути, чужой человек — волновался о нем больше, чем собственные родители? Горло сдавило от желания разораться, но он просто замолчал, боясь сорваться окончательно.       — А чего ты хочешь? — тут же спросил отец, видимо, предполагавший, что это поможет. А Шикамару чувствовал только затапливающую все нутро злость. Серьезно?       — Чего я хочу. Вау, ты все же спросил, — усмехнулся он, а потом поднялся из-за стола. Вытащив кастрюлю из холодильника, он с грохотом поставил ее на стол, — я хочу есть! В последний раз сегодня я ел перед тем, как мне чуть не проломили голову! Под затравленные взгляды родителей подросток метнулся к тумбочке и достал палочки, а после с абсолютно невозмутимым лицом начал есть пресный рис, набивая щеки и давясь от омерзительного вкуса. Он прожевал как следует все, что напихал в рот, еле сглотнул, морщась, и кинул палочки в кастрюлю.       — Просто отвратительно на вкус.       — Как ты смеешь, — грохнул ладонью по столу мужчина, тут же становясь разъяренным, и Шикамару понял, что это последняя капля. Сорвался даже отец. С чего бы он должен держать себя в руках?       — Да блять!       Кастрюля улетела практически к стене, с грохотом свалилась и перекатилась на бок, рассыпая рис. Палочки с легким стуком откатились обратно к столу, когда отец подскочил и изо всех сил грохнул по столу.       — Ведешь себя, как ребенок, позволяешь себе подобные выходки и думаешь, что я стану это терпеть?! — кричал он, кажется, впервые в жизни на собственного сына, и тот закричал в ответ:       — А может, я веду себя, как ребенок, потому что я и есть ребенок?! Ты вообще помнишь о том, что я твой сын, папаша?! Или в этом ебаном доме меня любит только моя мать?! — он со всей силы пнул стул, со злорадством отмечая ставший совсем убитым взгляд матери и пораженно застывшего отца. Да почему он вообще должен думать о чувствах своих родителей? Почему он всегда думает о них, пока они думают о себе? Когда они перестанут строить из себя умников и позволят Шикамару быть тем, кем он действительно являлся — ребенком?       С рыком пнув стул еще раз, он посмотрел на свои ноги, а потом дрожащими пальцами убрал выбившиеся пряди. Он хотел повторить жест, разломать табуретку, а может, все, что были на кухне, когда послышался всхлип матери. Этот звук заставил пораженно застыть на месте, пока все внутри сжималось от чувства вины и ужаса. Что же он творит? Она не должна плакать. Она не должна, черт возьми, не должна плакать из-за того, что ее муж и сын не умеют заботиться о ней!       Руки задрожали, и Шикамару глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Мама. Его мама смотрит, слушает все это и совершенно незаслуженно страдает настолько, что впервые плачет при Шикамару. Неверие в то, что он дошел до такого, сдавило грудь, и он прикрыл глаза ладонью, стараясь дышать ровно.       — Мам, прости, — едва слышно проговорил он, не поднимая взгляд, — если хочешь, оставь, я уберу все завтра сам. Сейчас я очень сильно хочу спать, ладно?       После этого, развернувшись, Шикамару быстрым шагом пошел к двери, но у нее остановился и, обернувшись, посмотрел в глаза отцу.       — Давай поговорим тогда, когда ты будешь готов разговаривать, а не учить меня, ладно? Спокойной ночи.       И вышел за дверь, стараясь не прислушиваться к усилившимся рыданиям.       Осторожно ложась на спину, он зашипел от боли. Возможно, стоило оставить повязку и просто помыться завтра, но что случилось — то случилось, и придется терпеть. Он надеялся, что боль не помешает ему уснуть, однако мешало другое. Мысли роились в голове, вызывая те или иные эмоции. Злость, обиду, боль, сожаление, вину.       Вину за то, что довел маму до слез.       Обиду на отца за то, что он не стремился его понять.       Злость на этот день за то, что он так погано начался и так погано закончился.       И так по кругу, пока спустя некоторое время не раздался стук в дверь.       — Сынок, ты спишь? — прозвучал мягкий голос матери, чуть-чуть гнусавый от недавно пролитых слез.       Выдохнув, Шикамару повернулся к двери и начал буравить ее взглядом. Он не хотел расстраивать маму своим молчанием, но и вряд смог бы вытянуть разговор в таком состоянии, и теперь не мог решить, как лучше поступить.       — Если ты не спишь, то я бы хотела просто сказать, что готова говорить с тобой и выслушать тебя тогда, когда ты пожелаешь. Завтра, через неделю или год — неважно. Я всегда готова оказаться рядом в тот момент, когда тебе это нужно. Хорошо?       Шикамару зажмурился, слушая голос своей матери и, кажется, умирая от ненависти к себе. Совсем тихо раздались шаги, и Шикамару распахнул глаза от накатившего ощущения тоски.       — Мам! — громче нужного вдруг позвал он, — мам. Давай поговорим.       Шаги остановились, и какое-то время за дверью было молчание.       — Я вхожу, — не скрывая радости в голосе, наконец, проговорила женщина, и дверь отворилась.       В темноте он видел ее фигуру, обычно такую статную и строгую, но сейчас она была уже не такой уверенной. В жестах присутствовала некая скованность, и она осторожно подошла к кровати, явно держа что-то в руках. Юноша приподнялся, жмурясь от боли, и потянулся к лампе на тумбочке, но тут же схватился за ребра.       — Я сама включу, — тут же обеспокоенно проговорила мама, кладя что-то на кровать рядом с самим Шикамару, и включила лампу. Желтый свет озарил ее опухшее лицо и красные глаза, от падающих теней делая цвета темнее, чем они были на самом деле. От мыслей, что это все из-за него, хотелось убежать подальше и забиться в угол, чтобы как следует посыпать голову пеплом, но вместо этого подросток поспешил взглянуть на то, что ему принесли. У руки лежал эластичный бинт, блистер с лекарствами и маленькая пластиковая бутылочка воды. Хотелось плакать. Кажется, за этот день он и сам расклеился не хуже своей мамы.       — Я подумала, что тебе наверняка больно и из-за этого будет трудно уснуть, поэтому выпей лекарства, и мы тебя перевяжем, — проговорила она, с нежностью глядя на сына, и тот кивнул, не говоря ни слова. Он боялся, что разрыдается от накатившего чувства вины, если скажет хоть что-то, да и мама, кажется, ничего от него не ждала, лишь избегала его взгляда.       Выдавив себе на ладонь сразу две капсулы, Шикамару запил их водой, осушив почти всю бутылку. Лишь сделав глоток, он вдруг понял, какая жажда его мучила, и, перевеля дыхание, жадно допил остатки.       — Снимешь майку? — мама, все это время наблюдавшая, подняла руку с бинтом, и Шикамару молча снял то, что прикрывало огромное пятно на ребрах, при виде которого женщина судорожно вдохнула. Она придвинулась и стала накладывать плотную повязку, в абсолютном молчании делая очередной моток и скрывая за тканью след от раны. Закрепив фиксатором, она немного отодвинулась, давая возможность сыну одеться.       — Расскажешь мне об этом Наруто подробнее? Он вроде важный для тебя человек, но мы с ним так ни разу и не поговорили, — неожиданно проговорила мама, и брови Шикамару поползли вверх. Он ожидал, что она начнет убеждать его в том, что отец не хотел кричать и ругаться, но, судя по всему, сейчас она тоже не хотела обсуждать недавний инцидент. Укладываясь обратно на спину, Шикамару задумчиво протянул:       — Ну, Наруто классный. Общительный. Ноет иногда даже больше Чоджи, особенно если дело касается уроков. На это женщина улыбнулась, вспоминая жалобы сына своих друзей — семьи Акимичи. Чоджи с детства был очень мягким и ранимым, часто плакал и держался Шикамару, а потому совершенно не удивительно, что с возрастом остался таким же.       — Я и не сомневалась, что ты подружишься с таким человеком, — мягко проговорила она, вызывая тихую усмешку Шикамару. Он подложил правую руку под голову, оставляя ту, что ближе к маме, лежать на кровати.       — Пожалуй. Везёт мне, — не стал отрицать юноша, но усмешка на его лице сменилась теплой улыбкой, — вообще он сначала был такой злой, но потом оказалось, что обычный парень. Знаешь, он рассказывал, что в приюте постоянно дрался, и его там вечно травили, а так пообщаешься — простак простаком. Веселый и шумный. Классный, в общем.       — Этому мальчику пришлось так много пережить, — грустно протянула женщина, и Шикамару согласно кивнул.       — Да, побольше, чем мне. И знаешь, при всем этом он сказал, что я первый друг за всю его жизнь.       Глаза Ёшино удивленно распахнулись.       — А ты считаешь его другом? — мягко спросила женщина, все еще не веря во что-то подобное. Этот ребенок пережил в таком возрасте так много, и все он преодолевал в одиночку. Материнское сердце сжалось, не желая принимать такую сторону жизни, не желая верить, что подобное вообще возможно.       — Конечно. Хотя я бы хотел подружиться при более мирных обстоятельствах. Но я ни о чем не жалею, мам, — вдруг сказал Шикамару, пристально взглянув на маму, словно она собиралась сказать что-то против его дружбы с одноклассником. Она тут же накрыла ладонь юноши своей и слегка сжала, улыбаясь.       — Ты вырос таким добрым, что мне трудно представить, за какие заслуги нам достался такой сын.       Она какое-то время с улыбкой смотрела на сына, а потом вдруг задрожала, сжимаясь и горбясь все сильнее, и Шикамару поспешил перехватить ее ладонь и сжать.       — Мам, не надо, — тихо проговорил он, и женщина закачала головой, роняя на колени слезы.       — Мне так жаль, что тебе пришлось переживать подобное, скрывая такие важные вещи от собственных родителей. Мы с отцом всегда так сильно хотели уберечь тебя от любой боли, делали все для этого возможное. И видеть, что это был неправильный выбор... Мне так жаль, Шикамару, — дрожащим голосом шептала женщина, и Шикамару, не в силах выдержать рыданий собственной матери, приподнялся, игнорируя боль в груди. Он покрепче обнял ее, не припоминая, как часто делал это в последнее время. Возможно, не ему одному весь этот год было одиноко? Даже его всегда сдержанная мама сейчас ведет себя совсем иначе, и он не представлял, как справиться с этим. Ведь, по правде говоря, он и сам никогда не хотел доставлять своим родителям проблем.       — Мам, это ничего. Я же понимаю, что вы много работаете, чтобы обеспечить мне лучшую жизнь. Я это понимаю.       — Прости, Шикамару, прости. Я совсем расклеилась, — всхлипнув снова, она все же выпрямилась, вытирая мокрое лицо, — чуть с ума не сошла, когда твой отец мне позвонил. Прости, что тебе приходится успокаивать собственную мать, хотя все должно быть наоборот. Я поверить не могу, что ты такой взрослый в столь юном возрасте, — она подняла голову, глядя на него покрасневшими глазами с улыбкой, — мы с отцом любим тебя так сильно, Шикамару. Я не стану говорить, что он не хотел на тебя кричать — свои поступки он объяснит тебе сам, когда ты готов будешь выслушать. А пока просто знай, что каждую минуту, каждую секунду своей жизни мы любили, любим и будем любить тебя. Хорошо?       Нижняя губа Шикамару задрожала. Слова, которых он ждал весь последний год, прозвучали, и он бы хотел злиться на то, что они не догадались сказать что-то такое простое и в то же время важное раньше, но не мог. Просто не мог больше злиться на своих родителей.       Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, он взглянул на маму и кивнул, когда раздался очередной стук в дверь. Юноша тут же слегка стушевался, и мама вздохнула, видя перемены в поведении сына.       — Шикамару, я могу войти? — раздался тихий голос отца, вновь спокойный, как и обычно.       — Да, — коротко бросил Шикамару, выпуская ладонь мамы из своей и наблюдая за тем, как отец, прямой, но уже не такой холодный, как обычно, вошел в комнату. Прихватив табуретку в углу комнаты, он поставил ее у изголовья кроватити взглянул на Шикамару.       — Пап? — позвал Шикамару, глядя в глаза отца и не понимая, что в них. Такой взгляд он раньше не видел. Его вечно спокойный отец, которого невозможно вывести из себя, показывал уже какое по счету состояние, не входящее в те, которые привык видеть Шикамару, и последнему действительно было непонятно, как это истолковать.       Шикаку, выглядящий как взрослая копия своего сына — с идентичным цветом волос и разрезом глаз, теми же скулами и тем же характером — смотрел на своего сына непозволительно долго, размышляя и размышляя. И не понимая, как дошел до такой жалкости. Он протер лицо обеими ладонями и, глубоко вздохнув, выпрямился, после чего вновь взглянул в глаза подростка, который смотрел уже без той злости, которая была на кухне. Тогда этот взгляд выбивал из-под ног почву. Глаза собственного сына смотрят с такой яростью, а слова режут хуже ножа. Мог ли Шикаку представить, что когда-нибудь переживет что-то хуже, чем ощущение собственной беспомощности рядом со своим ребенком, который считает, что отец его может не любить?       — Прости меня, — негромко проговорил мужчина, не опуская взгляд и ловя каждую перемену на лице сына. И с радостью видя, что среди удивления и стыда, совершенно ненужного, не видит больше ничего негативного.       — Ты тоже... — негромко бросил он, опуская взгляд на собственные ладони, и Шикаку поспешил его прервать.       — Ни к чему. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь.       Шикамару, уловив, что атмосфера стала проще, слабо улыбнулся и кивнул.       — Хорошо. Ребра не болят.       — Что если тебе полежать в больнице, под наблюдением? Чтобы все хорошо зажило. В конце концов, одно сломанное ребро и трещина в двух — это серьезно, — спокойно предложил мужчина, переводя взгляд на супругу в поисках поддержки, и та согласно кивнула.       — Не, мне нормально. Доучусь эти две недели, а потом буду отдыхать изо всех сил.       Шикамару коротко улыбнулся, и родители улыбнулись в ответ, этим жестом заставляя тиски в груди юноши вдруг ослабнуть. Кажется, рубеж пройден. Шикамару глубоко вздохнул.       — И еще, Шикамару. Мы с мамой обсудили, — Ёшино и Шикаку вдруг переглянулись, — что ты думаешь на счёт того, чтобы посетить Лэнд*, когда твои ребра пройдут?       Шикамару, брови которого от удивления поползли вверх, какое-то время смотрел то на отца, то на серьезную маму, а потом склонил голову, пряча широкую улыбку. Он кивнул и услышал синхронный облегченный вздох родителей. Ладонь отца коснулась области между лопаток и погладила.       — В таком случае приложи все усилия, чтобы это случилось поскорее, и выздоровей, — коротко улыбнувшись, удовлетворенно кивнул Шикаку и поднялся со стула.       — Можешь еще позвать Чоджи и того мальчика, Узумаки. Уверена, они обрадуются, — с улыбкой проговорила мама, погладив ладонь удивленно посмотревшего на нее сына. Тот перевел вопросительный взгляд на отца и совсем обомлел, получив короткий кивок.       Пожелав спокойной ночи, родители уже направились к двери, и, когда мама вышла, Шикамару, поразмыслив, все же решился сказать то, что давно хотел.       — Пап, — негромко позвал он, и мужчина тут же обернулся, — Наруто назвал шоги игрой для старперов.       Отец усмехнулся и покачал головой.       — Он просто ничего не понимает.       Шикамару тоже улыбнулся.       — Поиграем завтра?       Брови Шикаку удивленно поползли вверх, и, какое-то время глядя на сына с удивлением, он кивнул, а потом мягко, лишь приполняв уголки губ, улыбнулся.       — Спокойной ночи, Шикамару.       — Спокойной ночи, пап.       Осторожно ложась на спину и закрывая глаза, Шикамару думал, что этот день закончился лучше, чем начался.

***

      — Серьезно?! — шокировано воскликнул Наруто.       — Ага, — кивнул Шикамару, задумчиво глядя на асфальт.       — Отстой.       — Угу.       Это было начало марта, а в их районе уже наступили теплые дни, позволившие выходить на облюбованное за год крыльцо, и Шикамару с Наруто не переминули этим воспользоваться, потому что утром Шикамару сказал, что у него есть новости. Еще несколько месяцев назад он бы рассказал об этом по пути в школу, но за то время, которое прошло с их знакомства, Ирука с Наруто переехали ближе к школе, и по итогу двое одноклассников встречались уже у самых ворот.       — А что, в этой префектуре строить бизнес совсем никак? — с досадой пробурчал Наруто. Новость ему не нравилась.       — Не-а. У мамы Чоджи связи, они там будут налаживать торговлю, а папа с мамой пока останутся здесь. Чоджи нам оставить они не смогут, — протянул Шикамару будучи в восторге не больше Наруто, который отлично успел подружиться с Акимичи. Но они общались год, а Шикамару с Чоджи — почти всю жизнь. Тяжелый вздох вырвался из груди, и подросток закрыл глаза.       Когда ему вечером сказали «у нас для тебя новость», Шикамару думал, что она будет несколько иного рода. Ну там. Может, они сломали его набор шоги, подаренный Асумой на рождество, или решили подарить Шикамару братика или сестричку, а может, сразу двух, которых он ни в каком количестве не хотел. Он многому вообще не обрадовался бы, но лучше бы ему сказали что угодно, чем то, что теперь лучший друг уезжает на другой конец Японии навсегда. Если только он не решит поступать в старую префектуру, но зная то, как Чоджи любит родителей, вряд ли это произойдет. Абсолютный абзац, в общем.       Наруто новости тоже не обрадовался. После того случая летом, когда все решали с учебным комитетом, лишь Чоджи не донимал их вопросами, в то время как вся школа гудела еще месяц точно. Тогда Наруто впервые в жизни радовался экзаменам — при нагрузке перед и во время них у людей просто не было так много времени, чтобы их с Шикамару доставать, а по прошествии летних каникул посторонние, кажется, забыли обо всем.       Класс же не успокаивался до конца второго триместра, и если в первую неделю Наруто и Шикамару отвечали на какие-то вопросы, то потом, стоило только звонку на перемену раздаться, они улетали из класса под шокированные взгляды подростков. То есть, их положение оставалось все тем же — они ни с кем не общались, на них все еще смотрели дольше нужного, но теперь это уже был их выбор. Ощущения отличались разительно.       Четверку одноклассников, как и ожидалось, отчислили, и Шикамару долго еще вспоминал, как женщина с лицом, как у Сакона, благодарила их за то, что они не стали передавать дело в полицию и как она стыдится собственного сына. Возможно, Шикамару потом даже стало немного его жаль, но не в тот момент. А потом их дни полетели совершенно незаметно, спокойно — так, как и Шикамару, и Наруто того хотели. Лишь изредка эти моменты прерывали диалоги из разряда:       — Наруто, хочешь с нами на обед?       — Не, я с Шикамару.       Так прошел почти весь учебный год. Приближались экзамены. За ними — каникулы, и новый учебный год. И так по кругу. Только теперь есть одно «но».       — Грустно будет без Чоджи. Не хочу, чтоб он уезжал, — огорченно вздыхал Наруто.       Шикамару согласно кивнул. Эти двое порой ладили даже слишком хорошо. Временами они втроем так и проводили время у кого-то дома: Шикамару сам с собой играл в шоги, а эти двое друг с другом, а потом приходили ныть и сбивали ему всю стратегию.       Зато теперь стало понятно, почему до этого целый год родители впахивали, как никогда — налаживали дела и копили бюджет для открытия дела. Небольшого — поставка и продажа посуды — но все же муторного, как и любое другое дело, которое начинаешь вести сам. Асуму, как лучшего друга семьи, тоже втянули, и принялись творить великое посудное искусство.       Шикамару иногда вспоминал тот год, полный одиночества на кухне за ужином. Вспоминал их разговор, а потом последовавшие изменения. Сейчас, подумав об этом, он не сдержал едва заметной улыбки.       В конце концов, все ведь хорошо? С Чоджи можно ездить друг к другу на каникулах, а в обычные дни созваниваться или переписываться. Расстояние ведь не помеха дружбе в век цифровых технологий? Главное, что все хорошо.       Шикамару удовлетворённо вздохнул, довольствуясь своей спокойной жизнью, пока рядом его друг, который все еще рядом, балаболил о том, что без Чоджи будет скучно. В тот момент они еще не знали, что через год, когда пойдут в одну старшую школу, попадут в один класс с Харуно Сакурой, с которой были обречены стать друзьями.       Насыщенная жизнь ждала своего момента. А пока Шикамару наслаждался спокойствием.