Всего лишь оруженосец - 1

      Утром о ночных подглядываниях напоминала только распухшая губа. Причем распухла она, зараза, так, что и не скажешь, будто прокусил. Скорее уж кто-то приложил крепко кулаком, как только зубы на месте целыми остались. Иррчи, страдальчески мыча, полоскал губу ледяной водой, вдова, видя такое, даже разжалобилась и предложила сделать примочку. Чтобы не портить отношения, пришлось брать пахучую тряпицу, сидеть, прижимая к губе, пока эрл изволил подкрепляться перед дорогой. Сам Иррчи толком и съесть ничего не смог: в рот не лезло. Еще и потому, что глядел эрл зло-презло. Вся теплая прозелень из его глаз ушла, оставив чистейший синий лед. Иррчи только ежился и пушил хвост, гадая, чем ему аукнется вчерашнее. И дрова, и, возможно, то, что эрл догадывался о подглядках Иррчи. Ну иначе с чего бы такое пристальное внимание? А на себя он дико досадовал за то, что не иначе как с полного отсутствия мозгов, вытекших с семенем разом, сунулся с ранкой в гнилую воду. Вот теперь и страдает, как дурак. И говорить больно.       Ладно, вот уберутся из Рябушек, смешает каплю меда с сушеным краснотропом, приложит к губе — и завтра уже будет в порядке. Должен быть. Это если эрл не добавит науки ради. Хотя, по мнению окружающих — ну, кроме вдовы, — именно эрл своего оруженосца и отвоспитывал. Наверное, со стороны так оно и выглядело: злющий эрл-рыцарь, будь хвост — по бокам бы Беляка стегал, и притихший, понуро опустивший голову оруженосец с губой на полморды. Подмастерье Уррика, встретившийся им по дороге к воротам, поглядел с изрядным сочувствием.       Иррчи пожал плечами и решил, что примет все, что день преподнесет, с подобающим оруженосцу смирением и терпением. А когда отъехали уже на пару перестрелов от деревенских ворот, аж вздрогнул от приглушенного с крайней злости рыка:       — Ирр-р-р-чи!       — Да, эрл? — стараясь сделать голос как можно более спокойным, спросил он. За излишне подобострастный тон могло прилететь и побольше: ох, не любил эрл такого.       — Кто пос-с-смел?       Беляк был повыше Белки, да и эрл тоже не низок, так что ему пришлось изрядно наклониться с седла, а цепкие пальцы, как стальные крюки, впились в челюсть, разворачивая голову Иррчи. Он аж сглотнул, встречаясь взглядом с глазами эрла. Потому что тот рассматривал распухшую губу, и синий лед в его глазах сменялся чем-то оч-чень жутким. Ядовитым, жарким и страшным. И притягательным настолько, что в ответ получилось только невнятно замычать, а хвост сам собой попытался скользнуть под живот. Жаль, седло помешало. Но заодно и помогло: скрыло совершенно неуместную сейчас реакцию.       — Ну?       Как это простое слово можно было прошипеть вот так, Иррчи не понял, но зато понял, что надо отвечать немедленно, иначе... Иначе он наплюет на губу, которая, на удивление, разом перестала болеть и дергать, на запрет эрла — и поцелует его. И пусть потом шкуру спускает, Иррчи и не пискнет.       — Я с-сам, — прозвучало как детский лепет, пришлось торопливо разъяснять: — Прикусил — и в гнилую воду сунулся. Честное слово, эрл! Кто бы на меня руку поднял?       Злобное зеленое пламя в зрачках эрла медленно угасло. И руку он от лица Иррчи отдернул, будто обжегся, и это внезапно оказалось так обидно, вкупе с тем, подсмотренным, что Иррчи снова прикусил многострадальную губу и гнусаво взвыл — теперь уже от боли.       — Ну извини, — буркнул эрл, выпрямившись. — Помажь чем там... Травы-то есть?       — Угу, — пряча мокрые глаза под челкой, Иррчи закопался в седельные сумки.       Потом, уже приложив к губе тряпицу с медом, он ехал и думал, что ничегошеньки не понимает. За что же эрл был на него так зол? За дрова уже бы выговорил, значит, не то. И что такое полыхало в его взгляде? Такое, что отпустило только от боли, и то не сразу. Странно все. И эрл опосля объявления о старом драконе сам не свой, тоже странный донельзя. Все это Иррчи дико не нравилось, а что делать — он не знал. Вернее, знал: приглядывать за эрлом во все глаза, вот что. И стараться не отходить ни на полхвоста дальше, чем надо.       Мерзко ноющая губа не помешала следовать принятому решению и зорко осматриваться по сторонам. Так что к вечеру у седла Иррчи болтался заяц, обещая сытный ужин. Вдова, конечно, расщедрилась на пирожки в дорогу, и один Иррчи умял, когда бурчание в желудке долетело даже до ушей эрла. Но пирожки могли и до утра полежать, а вот поужинать хотелось чем-то более существенным.       Когда остановились на привал, эрл, следуя давным-давно установившейся традиции, взял нож и отправился нарезать веток на подстилку, а на долю Иррчи выпадало развести костерок и приготовить ужин. Ну и потом устроить лежбище, шепотом заговаривая попоны и плащи на непромокаемость по росе и изгоняя из подстилки всяких мурах. Чары держались едва-едва до утра, зато ночью было тепло и никто не кусал.       Эрл вернулся с охапкой болотного рогоза, бросил ее на траву под низко нависающими ветками невесть как выросшей на полянке у родника яблоньки-дички и принюхался, приподнимая брови:       — Сало? Что-то я не припоминаю, чтоб мы его покупали, Иррчи.       Оруженосец, надеявшийся, что эрл не спросит, не обратит внимания, заалел скулами и прижал уши.       — Иррчи?       Первое правило, которое Иррчи еще ребенком выучил, попав в Заозерье: «никогда не лгать эрлу». И сейчас не стал, хотя и знал, что вот теперь точно перепадет, и еще как. Спать сегодня будет на животе, а в седле завтра сидеть с трудом.       — Спер... — пробормотал он, тяжело сглотнул и добавил: — В замке эрл-лорда.       — Зачем? — только и вскинул бровь Рримар. С таким видом, что сердце Иррчи окончательно бухнулось куда-то в основание хвоста и трепыхалось там заполошно.        Иррчи промолчал, ссыпал в котелок улику и помешал ложкой. А потом поднялся и принялся раздеваться. Ему не надо было приказывать — и сам не дурак, все понимал. Эрл-рыцарь несет за своего оруженосца ответственность. И если б Иррчи поймали на воровстве, это навлекло бы на эрла Рримара несмываемый позор. Руку, как обычному воришке, оруженосцу бы не отрубили, но у позорного столба бы шкуру спустили и оставили на целый день. Посреди замкового двора. Так что наказание Иррчи заслуживал полностью. А говорить, что эрлу вообще-то надо питаться хорошо, и не пустой кашей — охотничья удача может и изменить, да и зайца того... жилы одни да кости, — а чем понаваристей, Иррчи не стал. Эрл тоже все сам понимал. Просто не из тех был, кто подобным выходкам, пусть даже во благо, попустительствовал. И Иррчи свою вину признавал и принимал полностью, упираясь в ствол удобно изогнутой яблоньки. Хвост таки скользнул к животу, щекоча шерстью кожу.       Он ждал, что эрл достанет плеть, которая у него, как у любого эрла, была, но никогда не использовалась для Беляка — тот был натренирован слушаться свиста и голоса, да и сам по себе был удивительно умным конем. Но вот того, что последовало, никак не ожидал.       Потому что эрл с силой сжал его загривок левой, а правой принялся укладывать полновесные, обжигающие, болезненные удары на ягодицы. Иррчи взвыл сквозь зубы уже на пятом, не сумел сдержать слезы на восьмом, на пятнадцатом постыдно попытался увильнуть, но не смог — эрл держал крепко. Еще через пару ударов Иррчи с ужасом понял, что если эрл не остановится, он кончит. И подтянул хвост, до боли его закусывая. Жаль, не спасло ничуть, только шерсти в рот набилось, превращая истошный вопль в приглушенное мычание. Наверное, оно и отрезвило эрла.       Пальцы на загривке разжались, и Иррчи позорно шлепнулся на колени, заваливаясь на бок и сворачиваясь в клубок. От всего случившегося трясло мелкой дрожью, уши прижались к голове настолько плотно, что, наверное, терялись в волосах. И хорошо, потому что они так горели...       — Иррчи?       Он слышал прорезавшуюся в голосе эрла тревогу, но ответить не мог: приходилось стискивать зубы, которые иначе выбивали бы дробь, как сигнальные барабанщики на стенах замка во время осады. На обнаженное тело приятно прохладной тяжестью лег плащ эрла, а потом его в нее и вовсе завернули, как дитя, подняли на руки и отнесли к костру.       — Ну что ты, глупыш... Сам знаешь, так надо.       — Д-да, эрл, — все-таки сумел разжать зубы Иррчи. Отчаянно хотелось замурлыкать, боднуть потрепавшую по голове руку.       — Лежи. Сам доварю — не пропадать же еде теперь.       Иррчи ощутил мимолетный стыд, но заставить себя развернуться из клубка не мог. Зад горел огнем, уши полыхали, кожу противно стягивало подсыхающим семенем, а на него навалилась горным хребтом такая усталость, что все ощущения отошли куда-то в туман, и он позволил себе закрыть глаза. И там, в темноте, принять случившееся окончательно. Нет, он не свихнулся. Пока. Просто любит своего эрла настолько, что и ласку, и наказание от его руки готов принять одинаково. Но, кажется, скоро свихнется, потому что ни одна живая душа на свете не может слишком долго нести бремя неудовлетворенной любви, любви, которая скоро станет сильнее потребности дышать и есть.              О том, что есть все-таки нужно, он вспомнил, только открыв глаза с утра. Проморгавшись, — ресницы совсем склеились от высохших слез, — Иррчи неуверенно выглянул из-под плаща, под которым, оказывается, провел всю ночь.       Эрл уже проснулся, хотя роса на траве не успела высохнуть, сидел у заново разожженного костра и на шорох обернулся, навострив уши.       — Иррчи?       — Прародитель-Хвостатый! — ахнул Иррчи, осознав, что преступно проигнорировал все свои обязанности что вечером, что утром. А еще заметив тени под глазами эрла — кажется, тот большую часть ночи вовсе не спал. — Мой эрл, простите...       — Иди освежись и помой котелок, как доешь, — велел эрл, как-то разом успокоившись. — Не злюсь я, Иррчи. Действительно не злюсь.       Иррчи сперва осторожно намотал на бедра фазию — ягодицы все еще ощутимо болели, потом подобрался к эрлу, встал на колени и ткнулся лбом в расслабленно лежащую на колене руку Рримара. Поцеловать не хватило смелости.       — Не злюсь, — тихо повторил тот, погладив Иррчи по мягкой шерстке на загривке. Даже ругаться за вольность не стал, хотя прикрикнул почти тут же:       — Оденься! Комаров кормить вздумал?       Передвигался в то утро Иррчи осторожно, а сидел исключительно на пятках, стараясь не тревожить отмоченную в ручье задницу лишний раз. И в седло полез, стиснув зубы, правда, к тому времени уже расходился и не так было больно. Мазаться лечебным не стал — это же наказание, какая в нем польза, если не прочувствует до конца? И без того уже к вечеру чувствовал себя вполне сносно.       Ну а горы, меж тем, четко вырисовывались на горизонте зубчатой каймой, закрывая полнеба. И все ближе была та деревушка, где напакостил дракон. Иррчи не сомневался: стоит им явиться туда, и местные выложат все, как на духу. И куда скотина чешуйчатая улетела, и в каких скалах гнездится, и как туда благородному эрлу лучше добираться. Для местных жителей — в основном пастухов, по-своему отчаянных мужиков, не боящихся приходящей с гор крылатой напасти, уничтожить покусившегося на стада дракона было делом чести. Какого первогодку и сами бы запинали, топорами забили, а вот с таким старым пришлось подмогу звать.       Правда, эти же мужики посмотрят на них с суровой насмешкой, прячущейся под кустистыми бровями. Мол, ополоумели что ли? Вдвоем соваться в логово людоеда, который побольше иного дома будет размером, а выдохом легко поплавит рыцарские латы и поджарит вовремя не увернувшегося идиота. И потому на каждом привале Иррчи до полуночи колдовал, разложив на вытертой драконьей шкуре части доспехов и щит. Заговаривал, прислушиваясь к своему дару, к токам текущей в жилах вместе с кровью силы. И пальцы резал тайком, рисуя на оковке какие-то одной Бесхвостой Матери ведомые символы: руку его вел отнюдь не разум, а одно только наитие.       Обучиться бы в храме, хоть немножко... Но это с детства надо было там оставаться, посвящение проходить. Потом сидел бы в башне, учеником какого-нибудь седохвостого мастера, слушал занудные поучения, тоскливо глядя за окно, где уж точно бы нечасто проезжал эрл... Нет, не хотел бы Иррчи такой судьбы. Может, сильные храмовые маги и способны отвратить мор от целого лордства... ну, деревни или города, а он — разве что рану зашептать, но только и выбираются они из своих башен храмовых лишь по таким вот поводам. А то сидят, пыль на хвосты собирают. Нет, все в его жизни правильно. Почти правильно.       Иррчи смотрел на горы, неотвратимо вырастающие впереди всеми своими ущельями и обрывистыми скалами, и думал, что после, если позволит Прародитель-Хвостатый и Бесхвостая Мать выжить, припрет эрла к стенке и все выскажет. И плевать на наказание, даже если последует, на все. Совсем. Только бы все добром кончилось...              Деревушка, к которой они выехали к концу недели пути, состояла в основном из небольших хижин, каменных, где врытых в землю по самую крышу, где втиснувшихся между громадными валунами. Наверное, валуны эти скатились с гор, когда те тряслись, будто намочившие шерстку малыши, и докатились аж до лугов, став теперь домом пастухам.       Иррчи не в первый раз видел горы, но они завораживали его всегда. Вроде, фу мерзость: голый камень, сухой лишайник, бесприютно свищет ветер в скальных клыках, как пойманная драконом птаха, и воздух там, где гнездятся драконы, такой, что приходится его буквально откусывать, и никак не выходит вдохнуть полной грудью. Но вот там, внизу, где травы в рост человека, где белыми клочками облаков бродят по ним овцы и такие же белые огромные псы, где жарит солнце так, что мигом темнеет лицо даже у белокожего эрла, что уж говорить про самого Иррчи... Вот там ему нравилось. Там было хорошо. Но родное, до последнего камешка и кочки, до травинки изученное Заозерье он любил все равно больше. В ясный день озерная гладь в венках из цветущих кувшинок казалась распахнутыми в небо наивными младенческими глазами, и он понимал, откуда такая синь во взоре его эрла.       Как Иррчи и предсказывал сам себе, местные встретили их неласково. Сначала вообще решили, что знать об их беде не знают, первый же попавшийся пастух чинно уточнил, куда благородный эрл путь держать изволит. И очень удивился, узнав, что к ним.       Удивление удивлением, но совсем скоро эрл Рримар вместе с Иррчи сидели в долгожданном теньке одной из глыб, потихоньку пили поднесенную в грубых глиняных пиалах воду и слушали, что же все-таки с драконом приключилось.       — Нужен проводник, — выслушав пастухов, сказал эрл. — Там пройдут лошади?       Посовещавшись, мужики неуверенно покивали, мол, можно провести, конечно, но лучше бы не равнинных лошадей, а местных, привычных к ноголомным узким тропам. Но тут уж внутри Иррчи все встало дыбом и ощетинилось. Беляк, может, и кажется туповатым мерином, вот только вернее него коня нет, да и Белка за столько лет уже стала больше другом, чем просто верховой скотиной. Если вдруг... Он даже мысленно не продолжил фразу, прогнал окончание из головы, — какой еще лошади он сумеет доверить везти эрла? Только Беляку. И вообще, горские лошадки к стати эрла совершенно непривычны. Низкорослы больно, пусть и выносливы. Это Иррчи и озвучил, ни капли не смущаясь. И эрл посмеялся, но кивнул подтверждающе.       Так что утром, проверив подковы, снаряжение и вообще все, они пустились в путь за рыжим пастухом самого что ни на есть сурового вида, с обожженным до основания ухом и тремя четвертями хвоста. Видно, ему не впервые было сталкиваться с драконами. Ну и вместо рогатины у проводника был за плечами внушительный арбалет и колчан с бронебойными болтами. Подобное вооружение Иррчи одобрял всецело: будет кому их прикрыть со спины или отвлечь, если зверюга взлетит, а они схорониться не успеют. А то и в глаз болт попадет — чем не радость? Даже если этот пастух, а не эрл Рримар, дракона убьет, все одно, победа их будет. А прочие детали Иррчи не интересовали.       Шевеля ухом, торчащим из-под куска ткани, которым повязал голову, спасаясь от палящего солнца — шер-р-рсть, черная шерсть! — Иррчи слушал мысли проводника, идущего чуть поперед Белки. Эрл на Беляке, как самый тяжелый, двигался в хвосте процессии.       — Выел он всех аррахов*, вашмилсть, — говорил тот, встряхивая коротко обрезанной гривой. — Охотники эрл-лорда это еще о том годе заметили. Приезжали поохотиться да ни с чем уехали. А два года тому нам пришлось целое нашествие рухкатов** отбить, потом-то они откочевали прочь, видно, в поисках добычи. Ну, или дракон уже и на них охотиться начал, когда аррахов стало слишком мало. Оголодал, тварь крылатая, вот и налетел на стадо.       — И что же, никто из вас раньше его не видел? — эрл чуть повысил голос, ему было неудобно перекрикиваться с проводником через голову Иррчи, но вперед он все-таки не совался. Во-первых, не мог: две лошади тут не разошлись бы, и без того Беляк прижимался к скальной стене, и эрл то и дело чиркал по камню наколенником, во-вторых, понимал, что это правильно.       — Да видели, вашмилсть, как не видеть. Только думали-то: сам издохнет или за горы улетит, баб искать. У них, как рога отрастят, охота всегда просыпается, — хохотнул пастух. — А оно вона как повернулось.       — И сколько у него рогов? — поинтересовался Иррчи.       — Двенадцать, — с готовностью откликнулся пастух, и в его голосе оруженосцу примерещилась чуть ли не толика гордости, мол, каков наш дракон, а?       А у Иррчи под коттой ровными рядами замаршировали кусачие огненные муравьи. Твари было около шести десятков лет. Это ж какого она размера, Прародитель-Хвостатый?! Знал бы заранее — в пыли перед эрлом валялся бы, но уговорил хоть кого подождать! Нет же, остальные эрлы наверняка сейчас в замке сидят и пьют, закусывая преступно редко. Им-то что: жди себе и жди, на дармовых харчах. А потом либо чудом выживший и уехавший ни с чем безумец вернется, либо его оруженосец, а то и опять кто из мужичья придет. Тогда и решат, ехать ли своими шкурами рисковать, уже по разведанному.       Скоты. Редкостные. Будь там хоть один не скот — с эрлом Рримаром поехал, на верную смерть одного не отпустил бы!       Иррчи осторожно обернулся, ловя взгляд эрла. Тот усмехнулся ему с полным пониманием, но все равно знакомой задорной улыбкой, делавшей суровое лицо совсем молодым и невыносимо красивым.       — Не бойся, мы справимся, Иррчи.       Иррчи только сглотнул, стиснул пальцы на поводьях до боли и выпрямил спину. Он не имел права бояться. Теперь уже нет.              К логову дракона приперлись точнехонько в полдень, когда солнце светило в самую маковку, и одинаково взмокли и воняли все — и пеший, и конные, и сами кони. Разило так, что иной дракон, не будь дурак, сам бы сбежал, учуяв. Но именно дураком этот дракон и был. А может, ему нюх отбило, потому что, когда добрались до небольшой долинки, окруженной зеленоватыми скалами, первое, что их встретило — жуткий смрад.       — Эк его! — обалдел даже пастух, закрывая нос рукавом.       Было от чего: долинка-то, приятная на вид, с крохотным озерцом внизу и виднеющимися в скальных стенах многообещающими дырами, была попросту засрана. Вонючие кучи потрясающих воображение размеров валялись тут и там, частично уже подсушенные безжалостным солнцем, частично еще благоухающие и привлекающие мух со всей округи. Вот кому в долинке было раздолье — воздух дрожал и гудел, переливаясь мешаниной блестящих зеленых и черных телец.       — Похоже, смена жратвы ему на пользу не пошла, — обозрев сию красоту, заключил Иррчи. — Эрл, а может... ну его? Сам подохнет от несварения!       — А если притерпится? Нет, Иррчи, — покачал головой эрл. — Дело нужно сделать.       Иррчи представил, как они будут дракона воевать, оскальзываясь в его дерьмище, и понял, что к людям им потом выбираться придется только очень, очень хорошо отмывшись самим, отстирав одежду и выкупав по десять раз коней. А еще то, что очень мудро не стали устраивать привал и перекусывать, когда предложил проводник. И без того мутило, благо, завтрак успел перевариться, а то бы назад попросился. Никакой хлев и рядом не стоял, даже самый поганый, от вони вышибало слезу. Но эрл был прав: дело само себя не сделает.       Для начала осмотрелись издали, прикидывая, какие дыры можно отмести сразу, а на какие стоит обратить внимание.       — Во-он те две, вашмилсть, — указал проводник. — И та, чуть дальше. В остальные не пролезет. Разожрался, гад! — и сплюнул себе под ноги.       — Насколько велика дальнобойность твоего арбалета?       Пастух смерил взглядом долинку, расстояние от одного края до другого, кивнул на небольшой скальный выступ, нависающий козырьком над пропастью:       — Вон туда доберусь — как раз добро будет, и болты не на излете, и не сильно близко, чтоб вам не мешать.       — Сможешь попасть в глаз или в перепонку, когда выманим? — Иррчи закопался в седельную сумку и вытащил плотно увязанные в кожу и ветошь болты. Эрлы, охотящиеся на драконов, заказывали такие именно для того, чтобы лишать зверюг возможности нападать с воздуха. Стилетно-острые у кончика, к основанию наконечники расширялись четырьмя бритвенной остроты гранями. Если попасть таким между сочленениями сустава с должной силой, ящер потеряет возможность летать. А если в перепонку — под натяжением ее разорвет в лоскуты.       Против дракона в воздухе, понятное дело, только аркбаллиста поможет, рыцарю тут ничего не сделать. Вот и извращались оружейники-кузнецы, кто во что горазд.       — Ух ты, пакость какая, — восхищенно сплюнул проводник, бережно принимая сверток. — Попробую, вашмилсть. Простыми, сталбыть, в глаз, а энтими — в крылья?       — Да. И не береги зазря, Прародителя-Хвостатого ради! — почти взмолился Иррчи.       — Да что ж я, дурак какой? — обиделся пастух, на что Иррчи только рукой махнул. Всякие встречались, кто мог и пожалеть дорогущих стрел даже перед лицом неминуемой смерти. Будто они — дороже жизни!       Рыжий засунул болты в свой колчан и со сноровкой опытного горца полез на облюбованную площадку. Иррчи отвел коней чуть назад, сгрузив с них все, что требовалось: щит, мешок с лекарским, свой легкий меч — на крайний случай. Там, чуть подальше, была более-менее широкая часть не тропы даже, а скального карниза, по которому они сюда и шли. Там он, привязав лошадей к камню, подвязал им торбы с овсом и вернулся назад. Очень, надо сказать, вовремя, чтобы услышать, что безмозглый эрл собрался идти лично вытаскивать дракона, не иначе как за хвост, из пещер.       — Эрл ур-Ревалир, — от злости голос, как всегда, стал ровным-ровным и спокойным, а хвост Иррчи, когда хотел, все-таки хорошо контролировал. — Прошу простить мне мою беспримерную дерзость. Вы рехнулись, что ли?       Слишком уж явственно представилось, как эрл заходит в какую-то из трех дыр — а потом то, что от него осталось, выносит наружу потоком огня. Это же не крошечные дракончики, от чиха которых порой и просто доспехи спасают, грозя всего лишь ожогами!       — У тебя есть другие идеи, Ирр-рчи? — глаза эрла нехорошо сощурились.       — Ага, — Иррчи покивал и полез вниз, пока эрл не успел схватить его за руку. Вот только совсем не затем, чтоб в пещеру переться. Просто выбрался, аккуратно обходя горы дерьма, на более-менее ровное место, приложил ко рту ладони и заорал что было мочи:       — Р-р-р-ра-а-ау! Выползай, тупая ящерица, бить будем!       Эхо от его вопля загуляло такое, что аж камешки покатились со склонов. Проигнорировать присутствие двуногой добычи отравленный человечиной дракон попросту не смог. Иррчи и надеялся-то именно на это. Или хотя бы на то, что ящерица проклятая вспомнит, что она — хищник, а эта долинка — его логово, в которое вторгся чужак и теперь надрывает глотку в боевом кличе. На который нужно ответить, нет, на который нельзя не ответить!       Жужжали мухи. Жарило солнце. Дерьмо воняло все так же. А где-то в глубине скалы медленно-медленно зарождался ответный рев. Звук был такой, что казалось: это горы возмутились подобным вторжением и спешат покарать дерзнувшего. Ну, или просто дракон полз наверх по тоннелю, рыча на ходу.       Иррчи напряженно всматривался в три самых больших дыры попеременно, но солнце слишком уж ярко било в глаза. Отсвет пламени он заметил только тогда, когда его сильно дернули за руку, утаскивая под прикрытие раскиданных по долинке валунов. Оставалось надеяться, что присутствие дракона заметил и рыжий и уже целится в ту сторону. Щит эрл не забыл, и Иррчи ухватился за железные скобы, обшитые толстой кожей, прикрывая им себя и эрла сзади — а то ведь и камнем могло прилететь.       И в самом деле, по оковке дробно застучало мелкими камешками, когда смрадный воздух наполнил уже совсем четко различимый рев. А потом он словно захлебнулся, и Иррчи не выдержал, выглянул из-за валуна, чтобы увидеть, как уже прыгнувший в воздух ящер беспомощно трепыхает целым крылом, волоча за собой раненое и сползая по скальной стене, как неуклюжая жирная кошка по слишком гладкой коре.       Он был красив, этот ящер. Шкура густо-горчичного цвета, более темные в прозелень крылья и спинной гребень, зеленоватое, но уже светлее, брюхо — и рога цвета тусклой, позеленевшей меди. Алое оперение бронебойной стрелы торчало из локтевого сустава его левого крыла, потом дракон зацепился им за камень и сломал. А потом снова взревел, когда в полыхающий безумной яростью оранжево-алый глаз впился болт уже с пестрым оперением. Меткости проводника можно было только позавидовать — Иррчи не был уверен, что сам бы попал с такого расстояния в постоянно перемещающуюся цель. А потом эрл рванул из ненадежного укрытия, вскидывая меч, и Иррчи бросился следом.       Тут уже было не до брезгливости и выбора верного пути, так что из-под сапогов полетели во все стороны куски драконьего дерьма. Иррчи мимоходом подумал, что шкуру дракона, который, рухнув на дно долины, изрядно вымазался, пытаясь подняться, отмыть будет ой как нелегко. А потом все мысли вымело прочь, потому что думать стало некогда. Эрл, подобравшись со стороны ослепшего глаза, принялся методично дубасить дракона мечом, стараясь попадать в одно место между последним и предпоследним шейными шипами. Дракон, оглушенный падением, пытался подняться и одновременно беспорядочно размахивал передними лапами и головой. Со стороны, должно быть, все это смотрелось, как странный варварский танец по кругу. Иррчи с возрастающим отчаянием следил, как все явственнее на мече появляются зазубрины, и насколько же плохо поддается даже заговоренной стали бронированная вусмерть шкура: там, где на нее уже раз десять обрушился тяжеленный двуручник, потрескались только несколько чешуй. А сколько еще ударов понадобится, чтобы хрустнул позвонок? Да не меньше сотни, это у маленьких дракончиков голова отлетала с третьего!       А дела шли все хуже и хуже: у дракона в голове начало проясняться, и он понял, отчего ему так плохо. Не от вчерашней выпивки, а из-за вот этого двуногого, скачущего вокруг с огроменной железякой. И следующий удар пришелся уже куда более прицельно — эрл не успел увернуться, только смягчить. Громадная лапа ударила вскользь, скребанув когтями по наплечнику, но и этого хватило, чтобы лопнули ремни, а кусок железа и эрл и его меч разлетелись в разные стороны.       Крохотная передышка дала дракону шанс применить свое самое страшное умение. Покрытые чешуей бока начали раздуваться, засвистел воздух, всасываясь в открывшуюся пасть.       — Эрл!       Иррчи упал на колени, поднимая щит над ними обоими. Только вот это все равно бы не спасло. Жар огненного выдоха старого дракона — это не слабый плевок трехлетки, едва научившегося выдыхать пламя. Это даже посильнее, чем жар в жерле сталеплавильной печи, там пока еще металл нагреется, пока потечет. От выдоха старого дракона он потечет сразу. Взгляд Иррчи заметался по долине в поисках укрытия и вдруг остановился на серебристом отблеске воды. Оруженосец накрыл щитом обеспамятевшего от удара эрла и поднялся.       Ему казалось, он все делает очень медленно, словно воздух здесь загустел от вони, как патока. Вытянул руки в сторону озера, скрючил пальцы, как когти — и над потревоженным зеркалом воды вспух мутный желвак, задрожал и оторвался от поверхности. Иррчи буквально чувствовал его ледяную тяжесть меж своими ладонями. Он с трудом повернулся, ощущение было: он держит эту громадную каплю на длиннющей ложке. И вот ею-то и надо попасть в разинутую пасть дракона, уже багровую от отсветов внутреннего пламени. С натугой хакнув, так что аж что-то хрустнуло внутри, то ли в сочленении ребер, то ли глубже, Иррчи метнул водяной ком в эту пасть и рухнул на камни, откатываясь под ненадежную преграду щита. Если не вышло — он хотел умереть рядом с эрлом.       Но характерного рева пламени не последовало. Даже более того: после плеска, который Иррчи почти и не услышал, раздался такой звук, будто дракон... подавился. Задыхающееся бульканье оборвалось, переходя в какой-то уже совсем жуткий сипяще-хрипящий звук, который можно было издавать разве что сожженным горлом, в котором и звучать-то нечему — только воздух бьется об обгорелую плоть, выплескиваясь наружу напополам с кровью. По щиту дробно стучали камни, хрипу вторили беспорядочные удары и скрип когтей. Потом все стихло, и Иррчи рискнул приоткрыть один глаз. Потом и второй, потому что одному верить отказывался.       Драконья башка лежала прямо напротив них, словно ящер силился посмотреть, кто же осмелился его убить. В уцелевшем глазу затухало пламя жизни, он мутнел, становясь похожим на старое оплывшее стекло. Иррчи перевел взгляд дальше. Горла у дракона не было. Его разорвало в клочья изнутри, и куски мяса, хрящей и шкуры были вывернуты наружу и словно сварены — больно характерный цвет был, белесо-бурый. Иррчи моргнул, помотал головой и осторожно сел. Ящер определенно был мертв, значит, о нем можно было забыть.       Иррчи повернулся к эрлу и отбросил уже ненужный щит, принимаясь осматривать и ощупывать все еще не пришедшего в сознание Рримара. На шлеме красовалась внушительная вмятина, видно, приложился эрл башкой о камень в падении. Иррчи пока не стал трогать его, осмотрел располосованный когтями на плече поддоспешник. Ткань окрашивала кровь, но ее было совсем чуть-чуть, раны — их было две — оказались неглубокими, просто поверхностно вспороты мышцы. Иррчи перетянул плечо поясом и вернулся к шлему, очень осторожно стаскивая его с головы Рримара. Из уголка рта тянулась кровавая дорожка, но она уже подсохла, как и несколько капель крови, вытекшие из носа. Эрл, наконец, застонал и поморщился, потом и глаза открыл — мутные и косящие в разные стороны.       — Эрл? Вы меня видите? — тихонько спросил Иррчи, зная: после таких ударов голова гудит немилосердно, орать — все равно что еще раз бить. — Сколько меня?       Эрл моргал, мучительно щурился, потом оскалился в ухмылке и прохрипел:       — Пока что... трое...       — Уже хорошо, что не пятеро, — покивал Иррчи. — Вы лежите, лежите пока. Я сейчас!       Перво-наперво нужно обработать раны, на когтях у дракона дряни явно было не меньше, чем вокруг. А потом уже смотреть, как везти эрла обратно.       Слезший со своего насеста проводник подошел, недоверчиво попинал голову дракона, восхищенно глянул на Иррчи, тащившего мешок с лекарствами.       — Эк вы его, вашмилсть! А что ж не сказали, что маг? Я-то уж думал — все, беда вам. Сожрет!       — Я не маг, — ровно заметил Иррчи. — Я оруженосец эрла ур-Ревалир, и все. Помогите-ка перенести его наверх, тут врачевать — все равно что заразу заразой пытаться вымыть.       Ему было как-то странно, словно что-то внутри поднывало, как иногда ноет пустой живот, в котором уже несколько дней не было ничего, кроме воды. Но на свои ощущения Иррчи сейчас почти не обращал внимания, все его отдавая эрлу. Потому что разве ж кто-то кроме него позаботится? Проводник может и был мужиком крепким, но в лекарском деле не понимал ровным счетом ничего, сыпал такими советами, пока несли эрла к коням, что у Иррчи вставала дыбом даже насквозь пропотевшая шерсть на загривке. Так лечить — это даже от царапины помереть, не думая! Нет, он нужен эрлу. Вот когда убедится, что все хорошо, тогда и о себе подумает. А пока...       Беляк — умный, умный коняга, чтоб ему еще долгих лет жизни! — послушно лег, чтобы Иррчи смог очень осторожно усадить наскоро перевязанного хозяина в седло и сесть позади. Эрла нужно было крепко поддерживать, он то и дело норовил сползти набок. Белка пошла сзади в поводу. Ну а проводник — снова впереди, и мерин шагал за ним сам, чувствуя, что поводья ничья рука не держит.       До селения пастухов добрались уже потемну. И Иррчи совсем не нравилось то, что в последние пару часов его эрл молчит. Тяжеленное тело, наполовину освобожденное от доспехов еще там, на горной тропе, наваливалось на оруженосца всем своим весом. И в чем дело, Иррчи понял, когда снимали с коня и заносили в освобожденный для них домишко. В мечущемся свете факелов и редких ламп лицо эрла выглядело странно бледным и отечным. А еще он горел весь, и это было страшно до жути: от обычной грязи так быстро бы не проняло.       Воспалившаяся рана — это воспалившаяся рана, с ней можно что-то сделать — вычистить, поставить примочку, вытянуть попавшую в нее дрянь. Но когти у этого дракона, похоже, были отравлены, и Иррчи, принимая котелок с горячей водой, только закусывал губу, не зная, что ответить пастухам на их искреннее беспокойство. Все что он мог сделать — это прогнать местного горе-лекаря, который разве что выбитые суставы был горазд вправлять да принимать овечьи роды, потребовать побольше света и пытаться найти в своих запасах хоть что-то, что могло бы помочь.       Смоченная нужным настоем повязка легла на раны, и Иррчи хотелось завыть тихонько: багровая, какого-то неприятного оттенка плоть сочилась мутной жижей. Здесь нормальный лекарь нужен, а лучше — маг! Но все, что у эрла есть — его оруженосец. Который костьми ляжет, но постарается помочь. И Иррчи, положив ладони поверх повязки, забормотал себе под нос слова наговора. Простенького, от простуды да разбитых коленок, почти таким матери своих детей успокаивали, лепя на «боевые» ранения размятые листья жив-травы.       Живот подвело, внутри опять что-то потянуло, но Иррчи не обращал внимания, бормоча и бормоча, слово за словом, по кругу, забыв обо всем. О времени, о пересохшем горле, о потихоньку отодвигающихся звуках. Только иногда приоткрывал глаза, поглядывал: дышит ли эрл? Эрл дышал, и Иррчи снова зажмуривался, шевеля губами. До тех пор, пока не понял: все, больше не может.       Тогда он открыл глаза. Посмотрел на повязку, моргнул — по той аж густые мутные капли выступали, настолько напиталась. Сунулся торопливо сменить — и обнаружил, что под ней чистые раны. Не зажившие, конечно, но нормального цвета, какого и положено быть хорошо обработанной ране. Для надежности Иррчи еще раз их промыл и принялся перевязывать по новой, когда обнаружил, что эрл-то, оказывается, очнулся. Глаза открыл, смотрит, и взгляд ясный-ясный. Пронзительный. Недобрый.       — Сейчас, эрл. Дайте закончить, — устало попросил Иррчи. Прохрипел, точнее, горло сводило, будто сорвал.       Витки ткани ложились на плечо, Иррчи старался сделать их достаточно тугими, чтобы держали, но не настолько, чтобы пережали руку. Это было сложно: собственные ощутимо дрожали. Наверное, от усталости и накатившего облегчения, осознания, что все с его эрлом будет хорошо.       За ухо вдруг дернули, вцепившись когтями. Иррчи закончил с повязкой и недоуменно поднял голову. Эрл что-то говорил ему. Кажется, уже давно, потому что когти сжимались все сильнее. Вот только Иррчи не слышал ни звука... да, впрочем, и не беспокоился об этом. Поди расслышь хоть что-то сквозь стоящий в ушах звон?       — Вы лежите, эрл. Вам надо. И я тут прилягу, ничего?       Лавка широкая, а он всегда хорошо умел сворачиваться в комочек. Да так и теплее...