Мой художник...

      Когда я вылез из ванной и попытался пройти на кухню, меня перехватил Шерлок, который всё ещё пугал меня своим непривычным поведением, и без слов потащил обратно в постель, не давая даже возразить. Меня усадили в кровать, предварительно поправив подушки, поставили передо мной специальный столик и глубокую миску с дымящимся куриным бульоном. Сам Шерлок выглядел странно, суетливо, как добрая мамочка, и у меня даже промелькнула мысль не собирается ли он меня прикончить. Меня бы больше устроил мой старый Шерлок, — воротящий от меня нос и шипящий от моих прикосновений, — чем этот, агрессивно заботливый и настороженный. Когда я приступил к ужину, он уселся рядом со мной, по-прежнему не сводя с меня глаз, как будто чего-то ожидая, а я ел и пытался сообразить, мог ли он где-нибудь достать яд, или что-то подобное.       Конечно, я был не такой уж и дурак, а мой любимый художник для меня всегда был открытой книгой. Он совсем не умел скрывать свои эмоции. Его обиды, подленькие затеи, радость, вдохновение — всё это как будто писалось у него на лице. Я вспомнил, как он отбивался от меня вчера, реально выпятив нижнюю губу и дрожа ресничками, как его глазки сверкали, когда он что-то затевал или его пакость срабатывала, как он не мог скрывать свои печальки и растерянность, и сейчас, когда он пугливо суетился и заглядывал мне в глаза, я отлично понимал его эмоции. Ему не было стыдно за то, что он привёл к нам в дом случайного любовника, нет, совсем нет, ему было всего лишь страшно, что я от него съеду. Он привык ко мне, и я был ему нужен, ещё и миссис Хадсон пропустила его сегодня через мясорубку, и он совсем не хотел оставаться с ней один на один.       Я медленно ел его бульон, сытный и наваристый, даже с кусочками зелени и приправ, — он не забыл что я не любил пресную еду, — и собирался с мыслями, которых за прошедшие сутки через меня прошла целая сотня. Я пугался, смирялся, подслушивал за чужим сексом, хватался за нож и жёг чужие вещи, страдал, хныкал, впадал в равнодушие и ярость, презирал себя и Шерлока, хотел сбежать, и осознал, что никуда не денусь, и в этой неразберихе я смог откопать лишь одну светлую мысль, и то не был уверен, что она действительно правильная.       Голод оказался не таким уж сильным как мне думалось и я смог осилить лишь половину тарелки. Я ещё немного температурил, особенно это осозналось после душа, и меня потряхивало и откровенно клонило к подушке.       — Спасибо большое, Шерлок, — сказал я с благодарной улыбкой, убирая тарелку на тумбочку, — но в меня больше не влезет. Может позже.       — Тебе понравилось? — заискивающе спросил мой художник, бросаясь ко мне и убирая раскладной столик. — Может ещё что-то? Чаю с лимоном или просто воды? Я принесу.       — Пока ничего, тем более здесь есть ещё вода, — сказал я, кивая на графин, стоящий на тумбочке. — Спасибо, твоя забота, это очень приятно. Неожиданно, но приятно.       — Ну что ты, мы же друзья, — улыбнулся Шерлок, подползая ко мне так близко, что его коленка упёрлась мне в живот, — всегда пожалуйста. Ты и правда меня сегодня напугал. Я волновался.       — Не стоило, — отмахнулся я, усаживаясь поудобнее, — я же врач, и выполнял прописанное самому себе лечение. Таблетки, сон и покой.       Мы оба замолчали, понимая, что все любезности соблюдены, и наверное пора обсудить то, что произошло вчера. Шерлок поджимал губки, быстро моргал, на его бесхитростном лице проявилась мука, от того, что придётся объясняться, хотя ему явно хотелось бы этого всего избежать, да и не привыкла его гордая задница к таким делам, но моя собранная сумка всё ещё красноречиво стояла на полу и он отчаянно пытался найти выход из этой ситуации. Как бы ему вывернуть всё так, чтобы я оказался во всём виноват со своим блядским поцелуем. Ещё час назад я думал что это будет его главным аргументом в нашем разговоре, но его откровенный страх выдал его с потрохами, а значит за ним пряталось и чувство вины. Если отталкиваться от того, что между нами что-то было, то мой невинный поцелуй, по сравнению с его вчерашним секс марафоном, просто детская забава, а если ничего между нами нет, то чего же тогда вообще выяснять?       Да, между нами определённо что-то было, и я только сейчас понял, что так думал не я один. Всё-таки надо было вчера разбить ему голову.       — Шерлок, — начал я, усаживаясь поудобнее и укутываясь до самого подбородка. — Ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь, сейчас не тот момент, когда можно прикидываться дурачком, и…       — О, Джон, я так рад что тебе полегчало, — совсем нагло перебил меня этот негодяй, подползая и укладываясь головой мне на плечо, — весь день пока ты спал, я совсем испереживался. Эта полоумная старушенция тёрлась здесь всё утро, шугала меня, несла какой-то бред, даже пыталась вспомнить, где у неё спрятан револьвер. Хорошо что днём у неё прихватило бедро, а то я уже был близок к насилию и прям мечтал, чтобы ты очнулся и выгнал её.       — Не смог справиться с милой бабулькой? — хихикнул я, отфыркиваясь от его кудряшек, которые лезли ко мне в рот и в нос. — Шерлок, ты безнадёжен.       На секунду он обнял меня так сильно, что у меня хрустнули рёбра, но тут же отпустил, и, задрав голову, он посмотрел мне в глаза.       — Знаешь, Джон, пока ты спал я не смог удержаться и всё-таки тебя нарисовал.       — Спасибо, конечно, это очень мило с твоей стороны, но…       — Это важно, Джон, — зашипел мой котёнок, подрываясь и бросаясь к комоду, откуда вернулся с плотным листом бумаги формата А3, — я вообще-то никогда никого не рисую. Ты первый.       — Первый? — почему-то начиная злиться спросил я, забирая у него свой портрет. — Шерлок, ты уличный художник и рисуешь всех подряд. Что ты несёшь? Какой ещё первый?       — Первый! — упрямо сказал Шерлок, усаживаясь рядом и скрещивая ноги. — Я только портреты рисую, по плечи, и ещё тех, кого придумываю. Все мои образы — это собранные люди из множества разных лиц, их не существует, они слишком идеальны, чтобы быть на самом деле. Ты первый, кого я нарисовал целиком ничего не меняя и ничего не добавляя. Это важно, мог бы и порадоваться.       — О, какая честь, — фальшиво умилился я, начиная по-настоящему закипать от его наглости, — меня нарисовали.       Шерлок обиженно вздрогнул, услышав в моём голосе сарказм, и впервые с того момента как я его увидел, я понял, какой он на самом деле козёл. Я перевёл взгляд на картину, которую все ещё держал в руках, и вот тут уже вздрогнул я.       В том, что это был мой портрет сомнений не возникло. Я сидел на кровати, обнажённый, облокотившись на высокую спинку, скрестив ноги так, что, слава богу, мои скромненькие причиндалы не было видно, и держал в руках розу на длинной ножке. Всё было красиво, даже мило, если бы не одно но… У меня не было глаз. Не дыры, как на черепе, не затемнения, заштрихованные простым карандашом, а просто пустое, белое место. Я перевел взгляд на Шерлока, надеясь получить объяснения, но он смотрел на меня выжидающе гордо и довольно.       — Ну как, Джон, тебе нравится? — взмахнув ресничками спросил этот придурок.       — Неплохо, но по мне, тут кое-чего не хватает.       — Не хватает? — заволновался Шерлок, наклоняясь ко мне и рассматривая собственную работу. — Чего? Что тебе не нравится?       — Мне всё нравится, — нахмурился я, тряхнув картиной, — но почему у меня нет глаз?       — Нет глаз? — тупо переспросил Шерлок, поджимая губки. — Ах да, они у меня не получались. Я рисовал их, но взгляд выходил укоряющий, какой-то злой, и я переделывал, переделывал, и в конце концов устал от этого, и решил совсем убрать глаза. Так даже лучше. Мне больше нравится.       — У меня укоряющий взор? — сердито спросили я, укоряюще смотря на этого дурня. — С чего бы это вдруг? Может для этого есть повод?       — Какой ещё повод?       — Попробуй подумать.       — Ничего не приходит в голову, — быстро моргнул Шерлок.       — Подумай ещё раз, — с нажимом сказал я.       — По-прежнему ничего…       — Иногда мне хочется тебя пнуть, — вскипел я окончательно, сминая в руках края своего недопортрета. — Ты что, намеренно издеваешься надо мной?       — Да чего ты завёлся? — всколыхнулся Шерлок, вырывая у меня свою картину и протягивая мне руку. — Дай мне карандаш.       — Карандаш? А где он?       — В кармане моего халата.       Меня немного перекосило, но я подтянулся к нему, залез в его карман, где нащупал огрызок карандаша, достал его и положил ему в ладонь. Он примостил лист у себе на коленке и быстро пририсовал мне глаза с огромными ресницами, ну такие, как дети обычно рисуют, и протянул мне новый вариант моего портрета. Теперь всё выглядело ещё хуже, я бы даже сказал намного хуже, пугающе и довольно стрёмно. Пикассо, блять, недоделанный.       — Вот тебе глаза, — весомо сказал Шерлок, бросая в меня карандаш. — Теперь ты доволен, или так и будешь ко мне придираться? Я вообще-то хотел сделать тебе приятно, рисовал тебя тут, пока ты прохлаждался в кровати, а ты ещё и нагребаешь. Я думал ты поймёшь, как это для меня важно.       Он надменно задрал нос, складывая руки на груди, и мой мозг окончательно заволокло пеленой ярости и злости. Он трахнулся с кем-то почти на моих глазах, устроил настоящее шоу из своих обидок, настроил всех против себя, а когда остался один вспомнил обо мне, и, в качестве извинения нарисовал мой портрет! Какая честь! Какая божья благодать! По его тупому мнению, можно творить всё что угодно, гадить и пакостничать до последнего, а потом протянуть свои каракули и считать вопрос исчерпанным? Мне захотелось сломать ему шею, наброситься и стучать его пустой головой по стене, пока она не начнёт соображать нормально. Завалить его на кровать, связать, задрать его ноги до ушей, и трахать, пока он не сорвёт голос и не начнёт просить пощады. Дважды. Трижды. Пока не сотрётся с лица эта наглая надменность и из глаз не потекут слёзы. Обычные, человеческие слёзы стыда и раскаяния. Пока он не поймёт, что он просто человек, такой же как все, из тех же ворот, что и весь народ, а не какой-то особенный ангел, которого отрыгнул волшебный единорог или сам боженька принёс его в этот мир в своих ладошках.       Я снова взглянул на его подарок, так до конца и не разобравшись, что же он хочет мне сказать, но решил сделать ещё одну попытку понять его, прежде чем начну всё крушить и ломать.       — Важно, Шерлок? — угрожающе тихо спросил я, рассматривая уродливый рисунок с разными глазами. — Что важно? Нарисовать кого-то, это по-твоему важно? Имеет какое-то значение? Как мне убедить себя в том, что то, что я вчера видел — не важно, а этот рисунок важен? Неужели ты совсем ничего не понимаешь? Я вообще не уверен, что захочу даже попытаться в этом разобраться. Я стараюсь, но кажется, мой лимит исчерпан. Ты думаешь, что я был рядом с тобой потому что ты хорошо рисуешь? Ты просто не можешь быть так туп и слеп. Так не бывает. Как мне развидеть то, как ты занимаешься любовью с другим? Рассматривая твои картинки?       Я посмотрел на Шерлока, который неподвижно сидел передо мной, и пожалел, что начал разговор, который не собирался начинать. Он бросился ко мне, истерично доставая из кармана ластик, вырвал из моих пальцев мой портрет и начал яростно стирать мои идиотские нарисованные глаза. Ему было стыдно за то, что я видел, и именно поэтому он нарисовал меня без глаз. Я наконец-то понял смысл его картины, но легче мне от этого не стало. Мы же взрослые люди, и мы не можем общаться шарадами и ребусами. Хотя… Это же Шерлок…       Я взял из его рук свой портрет, перевернул его обратной стороной, согнул колени, чтобы разместить на них листок и нашёл в складках одеяла огрызок карандаша.       — Тогда давай и я тебя нарисую, — предложил я, отпихивая его подальше, чтобы ему ничего не было видно, — садись поудобнее, но я быстро управлюсь.       — Давай, — обрадовался Шерлок, небрежно взъерошивая волосы и поправляя халат. — Скажи как мне сесть.       — Сиди так, как сидишь, — покладисто сказал я, начиная рисовать. — Скажи мне, чудик, ты зачем всю гостиную ухайдакал? Ладно двери, но со стенами и с мебелью что мы будем делать? Миссис Хадсон хватит удар, когда она это увидит.       Шерлок промолчал, но довольно и предвкушающе улыбнулся, наверное представив, как старушка будет визжать, когда узреет убитую гостиную, и ему было даже всё равно, что он и сам здесь живёт и будет теперь передвигаться по комнате, исполосованной чёрными разводами. Главное, он отомстил бабульке, которая с утра смешала его с грязью, а остальное было неважно. Вот и весь Шерлок Холмс. Сначала он срывается из дома в поисках поправления своего треснутого эго, утешаясь в объятиях незнакомца, а потом удивляется, что никто не хочет с ним разговаривать, и, почему-то, вообще непонятно почему, считают его уродом и придурком. Да, мне понадобится бита посерьёзней, чтобы сбить корону с этой непокорной головы.       — Получается? — нетерпеливо спросил Шерлок, явно борясь с желанием наклониться и посмотреть на мою работу. — Я не знал, что ты умеешь рисовать.       — Более-менее, — хмыкнул я, старательно выводя кудряшки на бумаге, — почти готово. Нет, я не умею рисовать, делаю это крайне редко, лишь когда вдохновение нападает, как сегодня. А сейчас, я весь пропитан вдохновением, так сильно, что аж задницу сводит.       — Ну, твоя задница довольно милая, — улыбнулся Шерлок, — ей можно доверять.       — Я тоже так подумал, — кивнул я, отодвигая от себя свой рисунок и рассматривая его издалека. — Вот и всё, я закончил.       — Можно взглянуть? — резво спросил мой художник, пытаясь выхватить лист бумаги из моих рук, но я прижал его к своей груди, не позволяя этого сделать. — Что? В чём дело, Джон? Дай посмотреть.       — Дам, дам, конечно, не переживай, — поспешно сказал я, — как не дам. Знаешь, я тоже нарисовал важный рисунок, со смыслом, и ты должен отнестись к нему серьёзно. Пообещай мне, что постараешься, ради меня.       — Обещаю, — послушно кивнул Шерлок.       Я протянул ему свой рисунок, и он сразу же его схватил и начал внимательно рассматривать. Я пытался увидеть выражения его глаз, но он наклонился так низко, что мне ничего не было видно, кроме его шевелюры. Он так и сидел, неподвижно и задумчиво, и через пару минут мне надоело ждать и я сам к нему придвинулся.       — Ну, нравится? — спросил я, садясь рядом с ним и тоже смотря на своё творение. — Что скажешь?       Посреди листка я нарисовал кота, самого обычного, — голова, туловище, четыре лапы с острыми когтями, и торчащим вверх пушистым хвостом. Были ещё треугольные уши, раскосые глаза и несоразмерно длинные усы, и чтобы придать сходство с Шерлоком, я добавил ему на голову множество завитушек.       Чтобы уж совсем не было сомнений, я написал сверху «это Шерлок», и пририсовал стрелочку вниз, указывающую на пушистого засранца, а вот под котом я добавил «и я люблю его», и, наверное, именно поэтому, он так и продолжал молчать.       Шерлок провёл подушечками пальцев по этим важным для меня словам, и я надеялся, что он поймёт, зачем я их написал. Он отложил рисунок в сторону и посмотрел на меня. Его лицо ничего не выражало, странное и нескладное, с острыми углами и резкими очертаниями, как будто его вырубили топором, а не слепили с любовью, но это было моё самое любимое на свете лицо, и я ждал, что он мне ответит.       — Джон, — шепнул мне мой художник, смотря на меня нереально огромными глазами, — я не знаю что сказать.       — Да наверное не нужно ничего говорить, — прошептал я в ответ, — просто скажи, что понял то, что прочитал.       — То, что ты… что ты любишь меня? — спросил Шерлок, медленно моргая.       — Это всего лишь слова, — улыбнулся я, беря его за руку, — а важно то, что они под собой несут. Я люблю тебя, Шерлок, очень люблю, и никогда тебя не подведу. Никогда, понимаешь? В следующий раз, прежде чем что-то себе надумать, сделать идиотские выводы, и броситься бежать, задумайся на секунду, и вспомни, что Джон Ватсон любит тебя, и, возможно, ты ошибаешься в чём-то, и твоя поспешность причинит мне боль. Я не жду от тебя взаимности, хочу её, но не требую, моя любовь тебя ни к чему не обязывает, не бойся, но если ты хочешь, чтобы я был рядом, ты должен относится к ней с уважением. Если она тебя тяготит, скажи мне прямо и я уйду…       — Нет, нет, Джон, не уходи, — перебил меня Шерлок, отчаянно бросаясь ко мне на шею, — я виноват, виноват, прости, я просто перепутал.       — Перепутал? Чего перепутал?       — Я даже предположить не мог, что ты можешь куда-то засобираться. Останься, прошу тебя, не уходи.       — О чём ты? — забормотал я, пытаясь его отпихнуть, но он вцепился в меня мёртвой хваткой. — Перепутал? С кем? Со своими родными над которыми ты всю жизнь издеваешься? Ты гадишь всем вокруг, родителям, брату, даже миссис Хадсон, и всё сходит тебе с рук? Ты перепутал меня с тем, кто не сможет тебя бросить?       Шерлок отлип от моей шеи, свернулся клубочком, и улёгся головой мне на колени, обхватив их руками, и я понял, что попал в точку. Он знал, что причиняет мне боль, он сделал это намеренно, но ему не пришло в голову подумать о том, что я могу уйти. Я вспомнил его истерику, когда миссис Хадсон прикоснулась к его кисточкам, и удивился, что сразу не догадался о том, что мой Шерлок страшный собственник. Он считал меня своим, и не раздумывая бросился на сторону, как только что-то пошло не так, как он привык.       — Джон, прости, я не хотел, — шепнул мне мой котёнок, — только не уходи, пожалуйста.       — Я никуда не уйду, Шерлок, — тихо сказал я, обнимая его за плечи, — я же сказал, я люблю тебя, как я смогу тебя оставить.       — Повтори ещё раз, — улыбнулся мой проказник, утыкаясь носом мне в коленку.       — Ах да, ты же у нас ушами любишь, — рассмеялся я, уже прекрасно разбираясь в этом засранце. — Я люблю тебя, Шерлок, и всегда буду рядом. Я обещаю. Но если теперь, зная что я к тебе испытываю, ты снова выкинешь подобное, я уйду и больше никогда не вернусь. У этих слов есть две стороны, и ты должен понимать это.       — Я всё понял, — быстро сказал Шерлок, поднимаясь и смотря мне в глаза. — Можно я сегодня посплю с тобой? Не хочу возвращаться к себе в комнату.       — Конечно можно. Но я ещё плохо себя чувствую, и…       — Давай померим тебе температуру, — заботливо сказал мой котёнок, спрыгивая на пол и насильно укладывая меня на подушку, — я буду за тобой ухаживать, пока ты не поправишься.       Я с благодарностью позволил за собой поухаживать, как будто только сейчас осознал, что я вообще-то ещё болен, и на полчаса меня окружили вниманием и заботой. Шерлок принёс мне таблетки, ещё раз подогрел бульон и впихнул в меня несколько ложек еды, сделал горячий чай с лимоном, хотя я просил кофе, и ещё через час он уснул у меня на груди, запустив свои острые коготки мне под кожу. Я обнимал его в темноте, перебирая его упругие кудряшки между пальцами, и надеялся, что самое страшное осталось в прошлом.