Любовь

Проходит день. Или неделя. А может месяц или год - Фредди не знает. Он уже ничего не знает, ни в чём не уверен. Ничего не понимает. И почти не помнит. Он постукивает какой-то карточкой по столу - быстро, чётко. Уверенно. Квартира пуста. В холодильнике давно нет еды. В сердце давно не скребут кошки - он успел привыкнуть к боли. Впрочем, скорее, он успел привыкнуть к ненависти, разъедающей его грудную клетку. Ненависти к себе. Репетиции потеряли всякий блеск. Теперь это просто работа. У Фредди в глазах больше нет огня, а голос с каждым днём всё сильнее садится. Он отстраняется, закрывается. Огрызается. И только одного человека в студии он не трогает, не смеет тронуть. Джон с тех пор стал ещё тише, хотя, казалось бы, куда уж. Он стал тенью. Молчащей, не поднимающей взгляд, чтобы не столкнуться им с чужим. С этими родными, но предавшими его карими глазами. Не замечающей ничего вокруг. Ему снятся кошмары. Каждую ночь, если перед сном Джон не примет снотворное. Но порой он так хочет их увидеть. Снова увидеть любимые глаза, хотя бы во сне, до того, как он приобретает черные краски, и Дикон вскакивает с сердцем в горле и криком на губах. Он давно съехал от Вероники, снял квартирку. Один пока тянет, всё же, он и раньше жил один. Даже не так давно. Прошла неделя. Месяц. Или год. Они оба не понимают. Не помнят. Роджер и Брайан удивляются, подозревают, но не лезут. А может не хотят лезть. Но вот они все в студии, а главного виновника нет. Фредди опаздывает, да. А на самом деле уже просто никуда не спешит. Ему больше некуда. И он не приходит. Роджер ругается, Брайан раздосадованно качает головой. А Джон внезапно переживает. Его сердце устало болеть. И вот, восьмой час. За окном темно. Свет на кухне, где давно нет еды. И только мерный стук пластиковой карточки о стол. Быстрый. А затем в руках Фредди уже трубочка для коктейля - ничего лучше он не нашёл. Вставить в одну ноздрю, зажать вторую, сделать вдох - забавное привычное движение. Откинуться на стуле и ловить образы под плотно сжатыми веками. Чтобы затем распахнуть их и уставиться в любимые глаза. Как бы Фред хотел всё объяснить. Рассказать. Про глупый разум, про глупые глаза, глупые руки... про таблетки, которые отняли у него разум... или, уже остатки... но время ушло. Его Дикки ушёл. И Фредди ненавидел себя. Ненавидел так сильно. Наказывал себя. Или пытался не сойти с ума? Он уже не понимал ничего... Джон звонит в дверь минут пять. Десять. Он не считает, но знает, что Фредди дома, и поэтому продолжает. Поняв, что дверь ему не откроют, басист на удачу загадывает в почтовый ящик... и видит собственный ключ. На размышления уходит секунда - и вот ключ в замке, который через пару мгновений щелкает, поддаваясь напору поворота. Джон входит, закрывает дверь, идёт к единственному источнику света - на кухню... Где Фредди смотрит в любимые глаза напротив. На его, Джона, фотографию в рамке. Он улыбается и плачет. Он шепчет о любви, он шепчет извинения, он говорит обо всем, что так больно - о том, как предал, о том, как ненавидит, о том, как любит, но знает, что не вернёт, не сможет... - ...а ты заслуживаешь счастья, Джон... мой хороший, мой милый мальчик, ты заслуживаешь счастья... не с таким ублюдком, не со мной... Фредди смотрит своим почти черными от наркотика глазами в любимые глаза напротив. Улыбается безумно - горько, тоскливо, - и плачет. Джон не верит своим глазам. Отступает на шаг, два. А затем бросается прочь из квартиры. Ветер бьёт по щекам, дождь в лицо - или это собственные слёзы? Перед глазами эта дикая картина. Он не знал, что такое возможно, не знал, не понимал, не мог поверить. Да и как..? Когда все твои мысли подрываются? Когда убеждения рушатся, когда... когда понимаешь, что больно не тебе одному. Что Фредди тоже страдает. И Джон... чувствует вину. Конечно, сначала злорадство, непонятно как нашедшееся в просто слишком уставшей душе. Но затем он просто осознаёт... что есть ошибки, которые уничтожают обоих Дикон возвращается в квартиру и застаёт Фредди в пугающей позе. Он откинулся на стуле, голова свисает назад, рот приоткрыт. Руки безжизненными плетьми свисают по сторонам. И Джон кидается к нему, боясь, что тот... но грудь вздымается, он дышит, а значит всё хорошо. На столе валяется карточка, трубочка. Последняя дорожка, на которой видно округлые влажные следы. И фото в рамке. Джон мягко опускает фото лицом вниз. А затем осторожно приобнимает Фредди и, не без труда, утаскивает в спальню. На ходу парс отмирает. Просыпается. Говорит что-то невнятно, хихикает. - Ты... снишься... люблю... умер..? Тогда и ты... а хотелось бы... Джон замирает. Прислушивается. - ...умереть... тебе же станет легче, да..? Лучше... чтобы я вообще пропал... не делал больше больно... ты только попроси, и я шагну - откуда хочешь..? О, с Тауэрского моста! Будет красиво, будет шоу... тебе понравится... лучше, чем на сцене... Фред пьяно хихикает, а Джон давится слезами. Он сгружает Меркьюри на кровать, и тот отрубается, причмокнув губами. А Джон ложится рядом, прижимаясь к любимому мужчине. На календаре двадцать пятое число. Прошло всего полторы недели. Именно столько понадобилось Фредди, чтобы едва не до конца разрушить себя. Будут ещё разговоры. Будут слёзы. Будет больница и реабилитация, обязательно Но завтра утром, Джон знает, они проснутся, и, на мгновение, пока лишь на одно крохотное мгновение, почувствуют себя счастливыми. И этого двум истерзанный душам пока хватит...