Пока Степановна с Михайловной делали бизнес в торговом зале Ярмарки, остальной экипаж «Пяти пенсов» тоже не скучал. Инфранет-трафик собравшиеся у астероида корабли пожрали без остатка, и почтенные космолетчицы оказались отрезаны от соцсетей и свежих сериалов. Зато радио-эфир оставался безлимитным, и это вскоре обнаружила Валерьевна. Взгромоздившись в пилотское кресло и нацепив наушники, она ринулась в пучину радиоволн, как заправский серфингист в прилив, и сразу оседлала «гребень»:
— Ша, падаваны! В эфире БАБКА-а-а-а! — «БАБКА-а-а-а!» было произнесено с жутковатым хриплым придыханием. Так могла бы говорить сама Костлявая Старуха, если бы у нее случился приступ болтливости.
Эфир притих.
— Так-то, мурзики! Совсем распустились вдалеке от мамок-папок, на станционный вай-фай расселись во всю корму, как будто на планете им порнухи мало, а у бабки тут давление! У бабки, бля, давление как на марсианском Олимпе! Бабка, сцуко, помирает тут без онлайн-вирт-диагноста, а они, мурзики, весь вай-фай обзадротили, падаваны!.. И похеру мороз — пусть тут помирает БАБКА-а-а-а…
Человеческие «мурзики», пойманные Валерьевной на горячем, так и не подали голоса, и, наверное, дружно отпали от сети перезрелыми поганками. По крайней мере, логотип инфранет-провайдера на экране мигнул и пошла загрузка столь необходимых сейчас Валерьевне онлайн-вирт-диагноста, Николаевне — навигаторского форума, а также «Кастрюли здоровья» для Ивановны.
Зато ксеномордые «падаваны» заинтересовались: кто это так дерзко качает права в свободном космосе?
— Ш-ш-што есть «бха-бкха-а-а»? — прошелестел заолтанец, выйдя из тени радиоэфира в голограмму.
Но «Пять пенсов» блюли конспирацию, и заолтанцу подсказали уже с фреанского судна:
— Это старая самка хуманса, оставившая после себя два репродуктивных поколения.
— О! Самка — это серьезно, да, — проникся заолтанец. — Старые самки — они ош-ш-шень ядовитые!
— Ха! Это ты, лупоглазый, еще собаки моей не нюхал, — приосанилась голосом ядовитая Валерьевна. — Слышь, че говорю тебе?! Собака у меня — чисто тебе хим-пёс, сцуко! Мгэ хах бх’э, ферштейн?!
— Ш-ш-што есть «кхиму-пёсс»? — не унимался любопытный заолтанец.
— Во, бля, дает, тиранида инсектоидная! А-ну, слезай с трафика, щас я тебе нагуглю историю в картинках!
— Хум-м-м! — многозначительно кашлянул фреанин и тоже нарисовался рядом с заолтанцем, в соседнем вирт-окошечке. — Хуманс-самка, ты больше не умираешь? Тогда снижай нагрузку на вай-фай, нам тоже надо держать связь.
— Та-а-ак, бля… Бабка, ясен пень, старая… Бабка, ясен пень, скоро ласты склеит… Но три раза за полчаса, сцуко, тыкать бабке в ноздри гендерным неравноправием?! «Самкой» бабку крыть, сцуко?! Это ты, мудило гамадриловое, у себя в термитнике самок считать будешь на первый-второй! А здесь тебе не сраная патриархия каменного века, здесь тебе, сцуко, ЖЕНЩИНА!
Между фреанином и Валерьевной, женщиной большими буквами, вспыхнул локальный конфликт. Привлеченная криками хозяйки, к разборкам подключилась и «хим-пёс-сцуко» Жужа. Голограммы с «Пяти пенсов» по-прежнему не было, и казалось, что фреанское судно воюет с разумной черной дырой, в которой кроме сверхгравитации находится еще и космический источник сквернословия.
Радиоэфир послушал-послушал, и начал делать ставки: доведет ли бабка фреанина до капитуляции, или фреанин — бабку до инсульта. Николаевна с Ивановной съели под это дело по стакану семечек, заварили чайку и поставили все деньги… на фреанина. После чего принялись мигать всеми глазами Валерьевне: падай, мол, внизу солома!
Валерьевна проморгалась от кровавого тумана перед глазами, издала в микрофон надсадный хрип и с жалостным «Ох, мать!..» — отключилась.
— И чё теперь? — ошарашенно выдал кто-то в эфире.
— Да ничё, сам же слышал — кончилась бабка, — подытожили хрипло.
— Да ну нах! — не поверили пессимисту.
— Бабка не померла, она просто вышла покурить! — откликнулся молодой голос.
— Без скафандра?
— Хорош трындеть, фреанин однозначно победил! Считаем банк и делим барыши, все по честному!
На катере «Пять пенсов» мелодично пискнули два видеофона, куда пришел выигрыш. Затем запищал и третий — почет и лавры гладиаторше! А потом Ивановна скомандовала отбой, и до шести утра катер погрузился в тишину и покой.
***
— Ух, девчонки, встречай купцов с прибытком! — звонко воскликнула Михайловна, ввалившись в салон рано поутру.
Ее встретили три пары глаз из-под спальных масок и одна собачья морда из-под кресла:
— И каковы ж ваши прибытки?
— Четыреста пятьдесят — как с куста, да под кустом два спальника, да для Николаевны — божьего одуванчика — трасса до самой Шебы в карманчике!
— Тьфу ты, балаболка! А чегой-то мы вдруг на Шебу летим?
— Так Степановна-то — туда и собиралась!
— Вот-те нате — хрен из-под кровати! И как я по тамошним болотам — и без горчичников?!
— Ну, посидишь в катере на хозяйстве!
— А вот тебе, на-кась выкуси! В следующий рейд я пойду!
***
Степановна, хмурая то ли с недосыпу, то ли с похмела, заняла свое кресло за пультом и связалась с диспетчером по поводу гашения. Затем сконтачилась со своим новым знакомцем: Индиана прибыл к Ярмарке на космической яхте «Амазонка».
По взаимной договоренности яхта и катер должны были по очереди пройти маршрут до Шебы в три прыжка и снова встретиться на ее верхней орбите, у таможни. Корабли от Ярмарки расходились во все стороны, один за другим ныряя в «червоточины». И ни Степановна, ни Рауль Индиана Карраско не придали значения тому факту, что после гашения за ними след в след увязалось и фреанское судно.
