Таких не берут в космонавты

— Что это он закуклился, уснул там, что ли? — нахмурилась Степановна, буравя взглядом серебристое пятнышко на мониторе. — Еще и наффцы эти… Подозрительно шмыгают! Экипаж «Пяти пенсов» собрался на срочный совет по поводу вмешательства или невмешательства в дела «Амазонки». С одной стороны — мимопроходящее судно имело право не отвечать на пеленг судов без служебных полномочий. С другой стороны — никто не отменял прионовую лихорадку колонистов, атипичный стафилококк, паш-нар, приступ эпилепсии у пилота и теорию центаврианского заговора, за которую уверенно высказалась Николаевна. — И мозгоедов! — значимо добавил Лукич, зачем-то зажимая левое ухо. — Они, гады, такие: вроде бы ты и остаешься при уме, работу выполняешь по инструкции, а души-то — и нету в тебе! А друзей там, родичей, — вроде и знаешь, а не тянет больше ни к кому! Выложив эту леденящую историю от очевидца, механик первого ранга притих, поковырял в правом ухе пальцем, прислушался к себе и добавил громко и невпопад: — А так-то — хрен его знает, может оно и раньше не работало, а может — и вот прям щас накрылось. Это перебирать всё надо, протестить на черный свет… — Короче, нечисто здесь, — резюмировала Степановна. — Идем на сближение, десантируем на обшивку Валерьевну с собакой, и проводим разведку на месте. Мало ли чего? Может, совсем плохо человеку, а никто и диагноста не поднесет. Экипаж — по местам, Ивановна — собрать аптечку!

***

Тюремного врача-психолога звали Сигизмунд Дружба. Он был брит наголо, бородат и курил электронные сигареты. Когда ему намекали на некоторые курьезные совпадения его персоны с древними светилами психоанализа, он отвечал, что, знаете ли, бывают и просто совпадения. А теперь Сигизмунд глядел в иллюминатор своей каюты и пытался найти в карте звездного неба хоть малейшее совпадение же со знакомыми ему небесами — и не находил. За дверью раздавался тихий дробный топот, иногда в нее скребли с неясными целями или на ходу задевали панцирями. Выходить запрещалось. Воздух на борту, открытом для досмотра, сделался идентичен местной атмосфере. Корабельную систему рециркуляции воздуха замкнули на автономный цикл жилых кают. Возьми гуманоида Homo sapiens. Помести на планету с агрессивной дыхательной средой. Дай ему замкнутый кислородный резервуар площадью в семь квадратных метров, объемом семнадцать с копейками метров кубических. Не нужно ни силовых ограждений, ни колючей проволоки. Идеальная тюрьма конца XXII века. Не нужно даже охраны. Достаточно просто ходить мимо на паучьих ногах, задевая панцирем стены и двери. Гуманоид со своим высокоразвитым Я сам додумает все возможные и невозможные Оно. Esse Homo! Сигизмунд совсем немного, в порядке институтского практикума, знал ксенопсихологию основных рас-союзников, но объясниться с хозяевами планеты не мог. Да от него это и не требовалось, капитан и старпом сами вели переговоры с наффцами. И тюремный психолог остался не у дел: ему даже не позволили проверить модуль с пациентом, которого Сигизмунд сопровождал на медицинский консилиум. Только спросили, с какой целью он перевозит парализованное тело соплеменника — чтобы съесть, спариться или отдать в качестве отступного при столкновении с хищниками? Он не смог объяснить наффцам, что такое медицина. У этой расы не было принято выхаживать увечных и слабых, а с другими разумными формами жизни они дел, как правило, не вели. В гости к негуманоидам служебный катер Метанской колонии попал по досадной случайности. Был на границе двух человеческих секторов один участок с дурной славой: астероидное поле Ведьмин котел. Каких-то явных космических аномалий там не фиксировали, но сбои прыжков в Ведьмином котле нередко выбрасывали суда далеко, надолго, иногда — по частям. Катеру, везущему Сигизмунда Дружбу, заключенного номер 24011967 в модуле и экипаж, еще повезло. Их всего-то зашвырнуло аж в Магелланово Облако, и даже не подстрелили местные при вынужденной посадке на первую попавшуюся планету. Висеть в вольном наффском космосе было вредно для здоровья. Садиться на наффскую планету было чревато дипломатическим конфликтом, но капитан — тертый калач — запросил помощи в алькуявском посольстве, которое здесь — внезапно! — было. На фоне наффцев алькуявцы показались землянам милейшими ребятами. Алькуявский посол прибыл на третьи сутки и живо навел порядок и законность: невезучим комолетчикам тут же вернули неприкосновенность борта, индивидуальность атмосферы и все гражданские права. Вернули даже чуть-чуть погрызенный модуль с заключенным, который хозяева уже почти забрали в виде трофея. Сигизмунд Дружба воспрянул духом. Он придирчиво оглядел, ощупал, обтыкал диагностом анабиозника, который успел совсем разморозиться, и тревожно мычал при виде наффских посетителей. Пациенту поставили капельницу с глюкозой, подали утку, сбрили двухсуточную щетину и снова заморозили как было. Погаситься землянам, увы, не предложили. Теперь катер с непогашенным прыжковым двигателем и наффским пропуском — желтой кляксой-печатью особой формы на пол-корпуса — мог невозбранно покинуть Магелланово Облако за двадцать восемь суток, но тогда экипажу пришлось бы перейти на фотосинтез в плане питания. Алькуявец рассмотрел этот вариант всесторонне и многоглазо, и нашел его недипломатичным. Тогда на выбор землянам предложили либо отвезти их до ближайшей авшурской гасилки на буксире, либо передать просьбу об эвакуации через дипломатический корпус по аль-связи. Авшурское гашение обещало встать втридорога, но — за казенный счет, а вот медлительность при перевозке опасного преступника грозила капитану взысканием и разжалованием в водители гравитележек, а доктору с заключенным — опозданием на консилиум. Так что выбор экипажа был очевидным.

***

Ведьмин котел оправдывал свою дурную репутацию. Проснувшись, первым делом Индиана увидал собачью морду в иллюминаторе. И незнакомую старуху в скафандре, беззвучно барабанящую в толстое стекло…