Эльфийские истории

Луносвет сегодня ликует. В воздухе, будто снег, кружатся лепестки роз, усыпают выстланные по улицам ковровые дорожки, алые, как королевские знамена. Под ноги лошадям летят живые цветы — свежо и чисто пахнет давленой зеленью. Горожанам не жалко цветов. Не жалко собственных глоток — они до хрипоты выкликают славу героям. От Врат Пастыря до дворца Ярости Солнца. В Луносвет возвращаются рыцари крови. Возвращаются боевые маги и следопыты, оставившие Кель’Талас ради последней войны. Ради того, чтобы спасти целый мир — и свое королевство тоже. Конные и крылобежьи отряды проходят под приветственные крики. Из-за скрещенных глеф расставленной по обе стороны стражи бросают венки — кто-то ловит и салютует с улыбкой. Они — вернулись. Они тоже вернулись. Трое всадников на белых птицах, почти в самом конце колонны, за ними — только почетный эскорт. Они возвращают городу артефакты. Горделивый магистр смотрит только перед собой, улыбаясь тонко и официально. Следопыту на солнечной улице неуютно, он будто хотел бы спрятаться, натянуть капюшон под прицелом десятков пар глаз. Только самая юная среди них, со светлым щитом на предплечье, ловит взгляды в толпе и возвращает улыбки. Страж Истины мертв. На предплечье эльфийки искусно выполненная подделка. Настоящий щит глубоко в темной крипте, скрытый от взглядов и жадных рук, он больше не светит. И пробудет там, может быть, еще тысячи лет, пока вновь не понадобится кому-то. Отдали свою волшебную силу и меч короля, и лук Ветрокрылых. То, что осталось, — всего лишь символ — на радость простым сердцам. Как и они сами — сегодня, может, в самый последний раз. В последний раз Щитоносица носит золото и эмаль на доспехе, в последний раз убирает за плечи складки бархатного плаща с распростершим крылья фениксом. Она улыбается — искренне. Щит на руке тяжелый. Но она снимет его в конце пути — и путь до площади Солнца куда короче, чем был до конца войны. Она вернулась. Она вернулась живой. Осталось еще немного. Колонна проходит площадь Странников, втягивается под арку. Головные отряды уже, наверное, строятся перед дворцом, на мосту ждет героев лорд-регент. Щитоносица благодарно кивает добросившему до ее крылобега цветок. Толпа взрывается от восторга. И где-то между «славься» и «талассийская роза» она слышит отчаянное: «Эллана!..». Сердце сжимается и пропускает удар. Распахиваются глаза, улыбка вянет. Время густеет, будто смола. Она поворачивает голову резко, до рези вглядывается в толпу, ищет — откуда? Звуки вытягиваются и жухнут, сливаются в ровный гул. Где?.. — Эллана! Элла-ана!!! Женщина прыгает над плечами невозмутимых стражей, неистово машет рукой. Лицо незнакомо. Но там, за ней, в волнующейся толпе, Лана видит другое. Взгляды цепляются друг за друга — только на миг. Она вспоминает, что нужно держать улыбку. Отворачивается, смотрит прямо. Только больше не видит улицы и колонны. Сердце заходится где-то под горлом. Голос разума шепчет: «Ты — символ, сиди в седле!». Арка уже перед ней. Эллана резко сдвигает брови и натягивает поводья. Крылобег возмущенно кричит, оборачиваются другие. Она, опираясь на стремя, спрыгивает на землю. Толпа воет. Колонна остановилась. Лана идет вдоль нее быстрым шагом — обратно. Почти касается глеф и доспехов застывшей стражи. Из-за их спин к ней тянутся руки. Она позволяет дотронуться до пластинки крыла на перчатке — будто отмахивается, заглядывает за ограждение, ищет. Ищет одно единственное лицо. — Отец!.. Отец! — Мы здесь, Эллана! Та самая женщина практически виснет на глефах. Лана устремляется к ней. Бежит вдоль цепочки почти одинаковых стражей. — Расступитесь! — незнакомка срывает голос. — Это ее отец! Пустите!.. Она замирает и смотрит. Звуки глохнут. Ругается та эльфийка, расталкивает локтями. Горожане, не слушая, тянут ладони. Эллана смотрит. На лицо, которое не видела десять лет. И будто трескаются доспехи. Облетают эмаль с позолотой и бархат. Она — маленькая девчонка. Посреди толпы. — Именем Света! — Лана сжимает зубы. Вскидывает пустую руку — сверкают вспышки. На головы горожанам сыплется фантомное золото: справа и слева. Хлопья небесной благодати смешиваются с цветочным снегом. Вздох восторга единой волной поднимается над толпой, она льнет к источникам Света, расступаясь, как море. Женщина бесцеремонно хватает спутника за воротник и проталкивает под руками на миг растерявшейся стражи. Лана ловит его за локти, вытаскивает на дорожку. Они встают. Не расцепляя рук, смотрят друг другу в лица — в смятении оба. Горожане ревут так громко, что их не слышно. Мир сужается, выгорает в белый. Лишь алые лепестки кружатся, остаются в ее волосах, словно пятна крови в свежевыпавшем снеге. Он отпускал ее зеленоглазой и златокудрой, девочкой-подростком с деревянным щитом, в красной куртке из дракондора… Лорд поднимает дрогнувшую руку, ведет вдоль щитка с филигранью, будто не веря. Смотрит на тонкий шрам на щеке. Смотрит в глаза — в них два маленьких солнца. Она щурит их: золотой отсвет дрожит на ресницах. Выдох — с какой-то давнишней обидой: — Ну?! И рука — естественным до странности жестом — скользит под затылок ладонью. У него перехватывает дыхание оттого, как легко клонится ее голова на плечо, упирается в щеку угловатым забралом. Одетые сталью пальцы стискивают расшитую замшу его жилета. — Теперь-то ты мной гордишься?.. — шепчет она, задыхаясь. — Я гордился всегда… — он тоже шепчет. — Святой Свет, я так боялся… так боялся тебя потерять… — Ради этого… единственного… столько лет… — ее голос истончается, рвется, плечи под тяжелым плащом начинают мелко дрожать. Лорд-отец прижимает ее к себе крепче. — Тихо, дочка… Весь Кель’Талас смотрит на тебя сейчас… Не плачь. Она замирает. Отстраняется медленно, снова смотрит ему в глаза и кивает. Кольцо рук распадается так же легко. Возвращаются ликующие крики толпы, кружатся лепестки метелью. Щитоносица отворачивается. Расправляет плечи, идет обратно. И не плачет.