Эльфийские истории

Злиться, если задуматься, у него всегда получалось легко — сложнее было научиться сохранять холодную голову во время драки. Он научился. Однокурсники его считали злым, например, но на самом деле мало кто из них его по-настоящему злым видел. Все эти выбитые суставы, растяжения и сломанные конечности — причем тут вообще злость? Если аристократические детки не знали, как выглядит настоящий бой, эффективный, грязный зачастую, — а не это их красивое размахивание железками по правилам, то лучше они об этом узнают под присмотром инструктора. Он, конечно, в тот период в подобном ключе не думал. Очередной поломавшийся курсант вызывал у него только чувство мрачного удовлетворения. Злился до потери контроля он, если задуматься, всего трижды за время учебы. В первый раз ему сломали нос. Во второй он избил ту, которая это сделала. Причем не из-за носа — смешно сказать — из-за женщины. А третий случился даже не во время драки, и об этом вспоминать неприятно до сих пор. Хотя и остальными-то двумя он не гордился. Но сейчас это жгучее, темное, первобытное чувство можно было выпустить. И он выпускал. Раздраконив себя воспоминаниями обо всех неудачах, промахах, о своей беспомощности, неверных выборах, проявленной слабости и жалости к себе, он просто отдавался на волю выпестанной искрящей ярости. Она застилала мир туманной пеленой, но видеть уже не нужно было. Он кожей чувствовал, с какой стороны цель, угадывал наперед, откуда придет ответ, слушал песню стали, рассекающей воздух, с глухими аккордами ударов, весомо отдающих в руку. За этой границей стирались мысли — даже те, что помогали ее пересечь. Как тогда, когда он исступленно наносил удары, не разделяя уже на свой и чужой, не помня, почему это делает, просто желая бить, — пока по глазам отрезвляющей болью не резанул слепящий свет. Сейчас не было причин останавливаться. И единственное, о чем он жалел, — что его противники неживые, что движение противовесов предсказуемо до зубовного скрежета, что нет внезапных финтов и возможности подловить на ошибке, что нет голени, по которой можно ударить окованным носком, или локтя, чтобы сломать щитом… Слишком мало простора для тела, умеющего куда больше, чем просто махать клинком. Глефа задела манекен по касательной там, где примерно могло быть горло. Лезвие пошло дальше на полный круг и, разогнавшись, срезало другой колоде поперечный брус. Ухо уловило негромкий звук сзади, где колод не должно быть. Рефлексы сработали раньше — и клинок со скрежетом прошел по чужому щиту. — Маэдвель. Он закрылся на упреждение, повернувшись, и выправил стойку. Но отец не намерен был драться. — Ты выглядишь, как дикарь, — поморщился он. — Не таким должен быть стражник. Я учил тебя не этому. — Я могу остановиться в любой момент, — Мэд дышал тяжело, но был необъяснимо доволен — несмотря ни на гадкие мысли, ни на хлесткое замечание. — Ладно. К потере глаза ты, я вижу, привык. Можно отдавать тебя на стажировку Ка’рену. Он согласно кивнул. Его месяц на подготовку закончился.