Слова

«любимый» «прекрасный» «моя жвачка» «котенок» Котенок? Такого еще не было. Субин улыбается до щелочек, разглядывая себя в зеркало в ванной, и пальцами касается нового словечка на впалом животе. Каю похоже снова стало скучно на занятиях, а как только этому маленькому негоднику становится скучно, то вся кожа Субина окрашивается в чужой шепот. Но старшему это всегда нравилось. — Проказник, — тихо говорит он, чувствуя внутри себя самые различные чувства, начиная с лёгкого негодования, потому что с котенком его еще не сравнивали, заканчивая огромной любовью по отношению к своему мальчику. Когда парень встретил Хюнина, у того еще не было родственной души, он не чувствовал связи, впрочем, как и сам Субин. Но уже тогда казалось, что они идеально подходят друг другу, им было хорошо и уютно вместе, Кай доверял своему хену все секреты и тайны, а еще слишком сильно любил тискать его животик. Кай вел себя, как маленький ребёнок, кем в принципе и являлся, а Субин просто любил быть рядом с ним, возиться и оберегать свое шумное, но нежное сокровище. Маленький или взрослый — Субин знал, что будет нуждаться в любом Кае, и думать о ком-то другом, например о своем предначертанном человеке, он не хотел. — Я думаю, мне больше никто не нужен, — сказал однажды Хюнин, когда они снова ночевали вместе в его комнате. Маме нравился друг сына, потому она никогда не возражала их ночным посиделкам, — даже родственная душа. Субин улыбается воспоминаниям, сидя в наполненной ванной и разглядывая скромное «прекрасный» на своем запястье. — Не говори так, Хюка, — Субин в далеком прошлом хмурится, но не перестает смотреть в чужие светящиеся глазки. И даже в темноте видно, что светятся они тихим восхищением и обожанием, — она будет любить тебя. — Но меня любишь ты, — смело заявил тогда парнишка, пальцами цепляясь в большую, теплую ладонь старшего, — больше мне никого не надо. И сказано было это так наивно, но твердо, что Субину хотелось в это верить. Хотелось, чтобы так все и было, ведь видели они только друг друга, даже будучи в таком маленьком возрасте. И судьба услышала их. Субин вышел из ванной свеженький после тяжелого дня в университете, но все же немного уставший, когда входная дверь тихо хлопнула под звон и бряканье запасных ключей. — Я вернулся, моя жвачка! — раздается на всю квартиру радостный и любимый голос, — но ненадолго! Мама сказала, что я совсем о ней забыл, поэтому некоторое время поживу дома. Субин смеется, выходя из тени коридора, и тут же оказывается в чужих руках, нагло тискающих его бока. Хюнин Кай уже давно не ребёнок, он заканчивает школу и сдает экзамены, а еще догоняет по росту своего хена, чем ужасно гордится. Теперь он не дает таскать себя, зато с удовольствием носит на руках Субина, каждый раз целуя мягкие и смущенные щечки. Хюнин Кай не ребенок, и теперь сам всецело бережёт своего любимого, самого лучшего хена, которого ему подарила сама судьба. — Ты не должен забывать о своей семье, Хюнини, — серьезно говорит Субин, хотя из-за крепких объятий и желанной близости вся серьезность растворяется, но Кай все равно надувает губы, потому что старший постоянно прав. — Я знаю, но мне очень сложно оторваться от тебя, хен. Субин снова улыбается, касаясь темных кудряшек. Он точно такой же. — Кстати, что это сегодня было? — вспоминает все свои метки Чхве и приподнимает брови, пока удивленный Кай пытается догнать чужие мысли, — котенок? Серьезно? Младший фыркает от смеха и пожимает плечами мол ничего не поделаешь, ты не только моя жвачка, но и мой котенок. — Где? Смущение захлестывает с головой, ведь мягкое и нежное слово светится на самом любимом месте Кая, но врать Субин не привык. Да и как, если доказательства даже спрятать не получится. Субин приподнимает футболку, сгорая от стыда, когда Хюнин тихо попискивает от восторга и теплыми ладонями поглаживает мягкий животик. Так хочется еще губами прижаться к нежной коже, но сильно смущать своего хена в планы сегодня не входило, поэтому он лишь прячет довольную улыбку и не дает больше ничего сказать, целуя пухлые губы напротив. — Потому что ты мой котенок, разве нет? «мой котенок» — Я старше тебя, имей совесть, — бурчит Субин чисто из принципа и смущения, ведь бороться с таким Каем у него уже давно не получается, — конечно твой, как же иначе. «твой» И больше никто не нужен.