Пальцы не слушались, когда он подтягивал бумаги по обшарпанному столу к себе, ручка и вовсе норовила выпрыгнуть куда-то вниз — за три года даже такое естественное действие, как пользование письменными принадлежностями, затупляется поражающе быстро. Подпись выходит дёрганой и кривой. Как его лицо.
Салливан даже криво ухмыляется этому сравнению — всё равно под протезом не видно. Адвокат забрал бумаги, стараясь лишний раз не заглядывать в прорези для глаз. Из всех подсудимых, с которыми он работал, юноша с пластиковым лицом занимал почётное первое место среди клиентов, от которых хотелось поскорее избавиться. По мнению мужчины (его, кстати, звали, мистер Брейк, если кому интересно, но можете не трудиться запоминать — мистеру Брейку отведена серая маленькая роль, которая закончится в этой главе), юноша в выгоревшей оранжевой робе заслуживал отбыть свой полный срок, а лучше — вообще сгнить за решётками.
К сожалению для мистера Брейка, его жалкое мнение никогда не имело цены, а работа рядового бесплатного адвоката взывала к исполнению обязанностей, и сейчас этой обязанностью было оказать подсудимому помощь в заполнении бумаг за массовое убийство, чтобы тот вышел на волю условно-досрочно. И всё потому, что вышел какой-то там новый закон о смягчении наказания для несовершеннолетних преступников, а пересмотр дела о трагедии в «Апартаментах Эдисона» вдруг выявил несостыковки, которые через дебри новых проверок показали, что Безликий Палач совершил жатву в состоянии аффекта и будучи в тяжёлом психическом расстройстве.
Так себе оправдание целому дому трупов, убитых одним кухонным ножом.
Впрочем, мнение мистера Брейка всё ещё оставалось только при нём, поэтому, собрав все нужные подписи у парня в тюремной робе, мужчина вручил ему — швырнул на стол — ключики от ячейки с изъятыми вещами при задержании и отправился на заслуженный обед, даже ни разу не обернувшись на оставшегося за столом подсудимого.
Парень недолго смотрел на ключики, ещё не до конца веря в происходящее, но всё-таки осторожно накрыл их ладонью и решительно отодвинул стул, скрипнувший ножками по полу. Пока юноша шёл к комнатам хранения, ему не встретилось ни единой живой души, но Сал знал, что за ним наблюдают. В тюрьме за тобой всегда наблюдают. Механические глаза камер поворачивались ему вслед.
Вот и комната хранения.
Чёрная вытянутая кофта, раньше сползавшая чуть ли не до колен, теперь была по размеру, рваные на коленках красные джинсы только благодаря тому, что и так были растянуты, позволили в себя втиснуться, и лишь кеды привычно оказались впору. Переодевшись, юноша завязал отросшие волосы в спешный низкий пучок найденной в кармане резинкой. На дне шкафчика осталось две вещи: давно севший мобильный телефон и игровая консоль. Сал поколебался, прежде чем вытащить их на свет.
Недолго подержав в руках пластмассовые, как его протез, гаджеты, парень закрыл ячейку и отправился к выходу. По дороге он не глядя выкинул в мусорку и телефон, и приставку. Это ему больше ни к чему.
Остался последний этап: на стойке администрации вместе с документами, к удивлению парня, ему вернули ещё одну вещь. Видимо, она была слишком большой для камеры хранения, поэтому лежала где-то на складе. Гитара. Та самая, что была с ним в ту ночь…
Не говоря ни слова, Салливан Фишер забрал принадлежащее ему и прошёл дальше к выходу, где за пуленепробиваемым стеклом жил другой мир, свободный. Всего пара шагов отделяет его от этого перехода.
Сал подошёл вплотную к выходу, и электрические решётки снисходительно распахнулись, выпуская пленника.
***
Первые шаги по городским тротуарам дались тяжело и неуверенно — Салу казалось, что весь Нокфелл почувствовал вернувшегося на улицы фрика. Каждый прохожий, каждая кошка, даже, казалось, деревья с неприязнью косятся на идущего парня с протезом вместо лица. Фишер не знал, что выделяет его ярче — внешность или проклятая слава Салли-Кромсали. Спасибо сердобольным журналистам. Отмыться от этой грязи уже вряд ли получится.
Салли добрёл до автобусной остановки и достал из кармана свёрнутые бумажки. Среди них — результаты теста на вменяемость, справка о здоровье, выписка об освобождении на испытательный срок и рекомендации. На последних захотелось горько фыркнуть. Из-за решётки, может, и выпустили, да только пленником всё равно остался. Жить теперь ему в этом треклятом сумасшедшем городе ещё двенадцать лет, пока не истечёт срок его официального заключения. Кто «счастлив» от этой новости больше — Нокфелл или Фишер, ещё вопрос.
Помимо бумаг со всякими официальными заковырками была ещё одна. На ней — личный счёт ставшего совершеннолетним подростка, которому отошли по наследству все сбережения погибших родителей, а также адрес — выделенный государством дом (!) на то время, пока заключённый не завершит учёбу и не устроится на постоянную работу.
«Целый дом. С чего такие щедрости?»
Скрипнувший колёсами автобус развеял отстранённые мысли.
***
Нокфелл — город маленький. Наверное, есть деревни крупнее этого промозглого недоразумения на карте, но даже у Нокфелла были типичные городские районы, разделяющиеся на центральный, спальный, район для местных богачей и, конечно же, трущобы. Выходя на конечной остановке, Сал был не шибко удивлён, что выделенная ему жилплощадь оказалась в самой заднице полузаброшенной улицы на самой окраине города. Выщербленные и треснувшие асфальтовые дорожки, переполненные мусорные баки, дома, построенные на тяп-ляп, причём половина с заколоченными окнами, да кривые заборы в основном из сеток и досок — самых дешёвых материалов.
Дом №18 — тот самый, что был указан в адресе, — нашёлся чуть ли не в километре от автобуса. Самый последний и самый раздолбанный на вид. Салли отнял глаза от бумажки и, остановившись напротив калитки, вскинул голову. Деревянное двухэтажное строение одним своим видом навевало жуткую тоску и желание повеситься. Одно из окон тоже заколочено, черепица осыпалась, крыльцо перекосилось. Даже с такого расстояния видны горы хлама во дворе. Обычно люди имеют привычку сажать там цветы на клумбах или ставить столики для барбекю, но здесь Фишер видит брошенный свёрток каких-то железных проводов, сломанную стиральную машинку и старые покрышки. Чёрные зеницы пыльных окон смотрели на юношу тяжело и устало. Вот в таких домах впору сходить с ума и видеть призраков даже самым отъявленным скептикам.
Поправив гитару на плече, Сал толкнул калитку. Треснув, та сорвалась с одной петли и едва не продырявила ему кеды. Тихий вздох прокатился под протезом.
Что ж, надеяться на что-то другое было бы верхом наивности.
