Стокгольмский синдром

      — Господи!.. — Эрика резко проснулась и едва не задушила саму себя одеялом, каким-то пятым чувством ощутив, что в комнате кто-то есть. Свет не горит. Девушка стрельнула глазами на открытую дверь, а потом нашарила взглядом у подножья дивана завязанные в пучок волосы. Боже, ну конечно. Пальцы, стиснувшие пододеяльник, разжались.       Салли виновато обернулся.       — Прости. Ты уже спала, не хотел будить.       — Это жутко, ты в курсе? — буркнула девушка не особо вежливо, с трудом сдержав отчаянный стон.       — Извини.       Юноша сидел на полу, привалившись спиной к мебели, обхватив колени руками, и глядел перед собой.       Томпсон вымученно провела рукой по лицу, думая, за что ей это проклятие. Бешено подскочившее к горлу сердечко кое-как вернулось в ритм. Привыкнуть к сумасшествию в этом доме, похоже, не получится: ведь только-только она начала спать спокойно, как парень с протезом на лице опять вернул себе роль ночного гостя. И ладно бы это было как-то по-человечески. Эрика бы даже, наверное, смогла уснуть, если бы он предупредил её или, там, поставил перед фактом, но ведь нет!.. Как неприкаянный призрак, бродящий по заброшенному поместью.       И к тому же способный нечаянно заметить, что в комнате появился сквозняк.       Это волнует проснувшуюся девушку гораздо больше, чем в целом присутствие парня возле себя.       — У тебя бессонница? — в конце концов поинтересовалась Эрика, потому что Салли никуда уходить явно не собирался.       — Вроде того, — ответил юноша неопределённо.       «Очень информативно, чёрт возьми», — подумала Эрика, потерев глаза. И да, в комнате действительно гораздо прохладнее, чем было раньше. Нужно отвлечь Фишера.       Спросонья девушка едва не брякнула про снотворное, но вовремя спохватилась. Про то, что она нашла лекарства куда менее безобидные, чем бинты, Салливану лучше не знать. Поразмыслив, Томпсон осторожно подтянула к себе коленки и села, поджав ступни. Сперва она хотела просто подождать, пока на улице не начнёт светать и Салли не уйдёт, но случившийся накануне инцидент и тот диалог… Да всё происходящее снова так отдаёт чем-то волнительным в груди, что оставаться бездушным зрителем уже не получается, а отсиживаться испуганной овечкой осточертело. Собственная смелость немного пугает, но Эрика аккуратно откладывает своё привычное «я» в сторонку и вытряхивает из собственной души другую: ту самую, что молча гладила изломанную сестрёнку по волосам, пока чужие слёзы заливали колени, ту, что долго изучала себя в зеркале в полный рост в комнате родителей, а потом сжала в кулак обёртку от шоколадки. Ту Эрику, которая несмотря на ежедневные ядовитые усмешки самого популярного парня в школе продолжала вставать ровно в шесть и идти на стадион, снова и снова, в любую погоду, с любыми нежеланными зрителями на трибунах.       Потому что сидящий на полу внезапно напоминает девушке о доме. О её настоящей комнате. И как точно так же Рошель приходила… нет, приезжала к ней в комнату, прося немного побыть рядом. Потому что ей тоже виделись кошмары.       От тоски по дому щемит в груди. Эрика посмотрела на собранные в небрежный пучок голубые волосы у подножья дивана. Больше всего девушке сейчас хочется оказаться дома, и пусть Рошель доведёт до головной боли своими идеями, мама докопается до успеваемости, а папа снова зачитает лекцию о «правильных профессиях». Воспоминания о доме — самое отвратительное, что может сейчас надавить на плечи и без того расшатанных нервов. К глазам подбирается непрошеная рябь. Эрика как никогда остро чувствует это одиночество. Самое ироничное, что девушка знает: если сейчас не сдержится и заплачет — Салли не будет смеяться. Иррационально нелепо — до беззвучного крика, — что тот, кого можно было ненавидеть ещё вчера, оказывается тем, кто слышит тебя лучше, чем остальные. Эрика невольно вспоминает заснеженный день школьных каникул и автобусную остановку.       «Здесь больше не так тихо». Это единственный ответ, который пленница смогла услышать от молчаливого юноши с протезом.       Что, если причина всё та же? Бездушное и холодное одиночество.       Эрика зареклась задумываться об этом, лезть в чащу леса чужих воспоминаний и фобий, потому что этот лес обратно уже не отпустит. Только она уже шагает босыми ногами по опушке, неотрывно глядя на тёмную фигуру между иссохших чёрных деревьев. У фигуры кофта с длинными рукавами, голубые волосы в хвостиках и белое фальшивое лицо. Девушка ёжится от озноба неизвестности, неуверенно оборачиваясь назад: там вдали ещё виднеется слабый просвет тропинки. Только вот вокруг никого больше нет, и бежать обратно кажется в сто крат тяжелее и страшнее, чем подойти к фигуре впереди.       Темнота слишком обнажающая натура, способная выцарапать наружу то, что свет никогда не сможет. И Салливан Фишер — загадка, живущая в этой тьме. Тайна за семью печатями и поцарапанным протезом.       Эрика прикрыла глаза, смаргивая непрошеные слёзы тоски. В голову совсем некстати приходит осознание: если же человеку, у которого есть всё — и семья, и друзья, и в целом довольно неплохая жизнь со своими маленькими ежедневными проблемами и приятными моментами, — может вдруг стать так паршиво без всего этого за какой-то месяц, то что творится с душой того, кто сидит сейчас в полуметре и смотрит в никуда? Каково так существовать тому, у которого нет и малой доли того, что есть у заурядного жителя Нокфелла?       Повернув голову, девушка недолго смотрела на не шелохнувшегося с самого её пробуждения гостя, а потом негромко спросила:       — Что тебе снится?       Сал едва заметно вздрогнул. Будто позабыл, что вообще пришёл.       — Ничего.       Эрика откинулась затылком на диван, посмотрев в тёмный потолок.       — Дети верят в монстров под кроватями или в Бугимена у себя в гардеробных и бегут к старшим, чтобы они успокоили их, что чудовищ не существует.       — Я не ребёнок.       — Ты сидишь с точно таким же напряжённым видом, как моя одиннадцатилетняя сестра, которая выдумала себе кошмаров и пришла попроситься посидеть со мной, пока не уснёт.       Наблюдая за Салом из-под опущённых ресниц, Томпсон заметила, как он стиснул кофту на локте. Угадала, да?       «Как же ты выжил три года в тюрьме с такими проблемами? Или они появились из-за этого?.. после?»       — Смешно, да? — вдруг тихо ответил Фишер.       — Нет, — ответила Эрика без тени издевательства. — Если хочешь — можешь рассказать об этом. Обычно это… помогает.       Пока Сал затих, словно обдумывая, девушка почувствовала волнение. Если бы не тёмная история Салли-Кромсали, она бы даже представить не могла, что может такого сниться взрослому парню, что он готов терпеть усмешки и не спать до утра, лишь бы не подсмотреть случайно свой кошмар ещё раз. Но нехорошее предчувствие по поводу крови или призраков предыдущих жертв (если сплетни были правдой), к которым морально приготовилась Томпсон, на порог не заглянуло.       — Мне ничего не снится, — вдруг произнёс Салли полушёпотом.       Эрика разочарованно поджала губы.       — Ладно, не хочешь говорить, я не…       — Ты не поняла, — вдруг перебил юноша. — Мне ничего не снится. Абсолютное ничего. Это место, где только пустота: ни домов, ни деревьев, ни комнат, ни предметов. Просто чёрное пространство. Но там есть звуки. Иногда я могу идти вперёд, иногда только существовать там часами и вглядываться в темноту. Но я знаю, что не один там. Там есть что-то ещё.       Даже приготовившейся к подобному девушке стало не по себе. Мурашки пробежались по телу. Не говоря уже о том, что это самое длинное предложение, которое она услышала от парня за всё своё (вынужденное) времяпрепровождение в доме №18.       — Оно ходит вокруг, пытаясь добраться до меня. Если я стою на месте или прячусь — находит, если бегу — преследует и догоняет, — срывающимся шёпотом договорил он, почему-то разглядывая свою уже не забинтованную руку с оставшимся следом от пореза. — Где бы я ни был, оно всегда находит.       — Ты знаешь, что это? — так же тихо спросила Эрика.       Сал медленно кивнул.       — Моё прошлое.       Всё это звучало настолько стрёмно и жутко, что Эрика невольно поёжилась, почувствовав себя тем самым персонажем хоррора, который нашёл в стенах старого особняка то, что ему находить не стоило, а теперь выслушал страшную легенду, как приквел к настоящему ужасу. Стоит положить диковинку на место, перекреститься и уехать к чертям собачьим из страны, спалив дом. Девушка поступает наперекосяк логике, как подобает упрямому герою.       Убеждая себя в том, что это лишь способ втереться в доверие.       Эрика не подозревает, что в карточке с её личным делом о болезнях, где зачёркнуто старенькое «проблема с избыточным весом», уже проявляется новая запись.       Девушка откинула одеяло и сползла на пол к юноше, но оставшись на расстоянии. И тут же зябко поджала босые пальцы — сквозняк задорно цапнул за неприкрытые пятки. Это очень плохо. Томпсон настороженно стрельнула глазами на Салливана, но тот не чувствовал температуры. Эрика уже давно заметила, что холода он не особо боится. Однако рисковать не стоит.       Только действовать куда проще, чем думать о том, что говорить.       «Может, тебе пора к психотерапевту?» — звучит как минимум обидно. Эрике кажется, что парень это слышал не один раз.       — Если ты думаешь спросить меня, обращался ли я к мозгоправам, то не волнуйся — я там был. Много раз, — произнёс Фишер неожиданно, и Эрика стыдливо прикусила язык.       «Как он это делает?!»       — Может, просто специалист был недостаточно хороший? — Не лучшее, что можно было ответить, но хотя бы искреннее сочувствие в голосе было неподдельным. — Прости, — тут же спохватилась она.       Но Салли лишь фыркнул.       — В таком случае можно увольнять всех психологов северного штата. — Юноша потёр собственное запястье, склонив голову с протезом. — Все говорят одно: это пройдёт, последствия шока, надо просто подождать.       Только, вот странно, не проходит, — буквально прозвучало в воздухе.       — И как долго ты ждёшь? — с нехорошим предчувствием спросила Эрика, не замечая, что обернулась к Салу как к обычному собеседнику.       Парень тоже повернулся к ней белым лицом.       — С шести лет.       Эрика поражённо посмотрела на юношу.       — А тебе сейчас?..       — Восемнадцать.       В голове проносятся сотни вопросов, но ни один не складывается в нормальное предложение, да и спрашивать такое? Несчастный случай, значит… Протез. Шрамы. Автомобильная катастрофа? Пожар? Насилие человеческого характера? Если травма ещё с детства, то проблемы с психикой вполне объяснимы, но, опять же, парня отпустили из тюрьмы, а там уж точно сотни проверок на вменяемость за три-то года… Фишера не упекли в психушку, а посадили, значит, доказано, что он психически здоров. Наверное… Опять же, разговаривал юноша нормально — за исключением общей картины происходящего Томпсон не заметила никаких явных отклонений, кроме вполне обоснованных сдвигов на почве явной депрессии. Наверное, это нормально после заключения и фобии собственного отражения. Когда Рошель выписали из больницы, она тоже страдала приступами кошмаров, лёгкой формой эпилепсии и резкими перепадами настроения.       — Что, и даже успокоительные не помогают? — осторожно спросила Эрика, чтобы это не прозвучало как-то обидно, вспомнив, что сестре тоже выписывали таблетки в первый год.       Юноша покачал головой. Что означал этот жест, Томпсон не поняла, но ясно, что никаких таблеток Фишер не употребляет. Но больше всего её поразило, что парень не увиливал от того, что у него есть проблемы психического характера. Не говоря уже о его абсолютной лояльности к собственному «я».       — Не думала, что ты расскажешь об этом, — немного помолчав, произнесла девушка, отвернувшись от юноши.       — О чём?       — О врачах.       — Могу картинно закричать: «Я не сумасшедший!», если ты ждала этого.       — Н-не надо.       — А журналисты это обожают. — Юноша вытянул одну ногу вперёд, неожиданно показавшись самым здравомыслящим подростком во всём округе. — Не вижу ничего постыдного в том, чтобы признать свои проблемы и слабости. В конце концов, никто не стремается говорить о том, что у тебя ангина. Шизофрения хотя бы не передаётся по воздуху.       — У тебя что?.. — едва не подскочила Эрика.       Салли, откинув затылок на диван, повернулся к девушке. Томпсон заворожённо застыла, глядя в тёмные прорези вместо глаз. Жутко и в то же время как-то притягательно, ведь это всего лишь недостаток освещения играет со зрением.       — Голоса в моей голове зачастую говорят мне о том, какой я идиот. Но, думаю, это проблема каждого второго отстающего по школьной программе.       Эрика поджала губы, чтобы не улыбнуться, и облегчённо расслабила плечи. Сложно понять эмоции человека, чьё лицо сокрыто, но Фишер живёт с этим больше десяти лет, и удивительно, как всего парой фраз он может дать понять собеседнику интонацию и подтекст своих слов. Ну, и кто же теперь сумасшедший?       Вдруг Эрику озаряет странное любопытство.       — Погоди, ты не из Нокфелла?       — Нет, я родился в Нью-Джерси.       — А почему ты не вернулся домой, когда… ну… — Девушка стушевалась, поняв, что начала лезть туда, куда не нужно, и мгновенно пожалела об этом.       Возможно, он мог бы огрызнуться и не ответить. Но он ответил:       — У меня нет дома. А теперь я не могу покинуть пределы Нокфелла ещё двенадцать лет.       — Извини, — тихо произнесла Эрика, хотя на языке моментально завертелся ещё более нетактичный вопрос: что же действительно произошло с Салли-Кромсали, раз несовершеннолетнего мальчишку упекли за решётку?       — Ничего. Это было давно.       — Всё равно.       — Достаточно и того, что тебя это задело и ты извинилась, верно? — ответил Салли, и Эрике на мгновенье показалось, что губы протеза улыбнулись. «Где-то я это слышала».       — Ты странный, — вырвалось у девушки невольно.       Юноша удивлённо замер, а потом, судя по дрогнувшим плечам, хохотнул.       — Ты заметила это только сейчас?       — Нет. Ты сегодня странный. Ты ни с кем не разговаривал в коллежде и потом…       — Да не с кем было разговаривать. Я… отвык от слов. А потом… просто устал пытаться. Люди обходят стороной то, что для них непривычно. И я ничего не могу с этим сделать. Никогда не мог. Лучше быть тенью, чем мишенью для насмешек. Хотя ребёнком я был согласен на всё, лишь бы не слышать этой пустоты вокруг.       Здесь больше не так тихо.       Эрика начинает понимать, почему юноша пошёл на такое.       Но не понимает, почему именно она.       — Ты думаешь, я сумасшедший?       Девушка вздрогнула, почему-то именно в этот момент побоявшись глядеть на Салливана.       — Я… не знаю.       Это правда. Нормальные люди не крадут других людей. Не сидят в тюрьмах, не заколачивают окна и подвалы. Не говорят странные вещи. Только вот парадокс: обычно нормальные люди имеют взрывное свойство обижаться, проявлять агрессию или обиду, когда окружающие топчут их своими скверными словами или действиями. В моменты перелома в них просыпаются природные инстинкты. Порой отвратительные, даже животные.       Салливан Фишер изломан душой и телом дальше некуда, но в нём нет злобы.       Эрика решается снова поглядеть на своего похитителя.       — А ты сам считаешь себя сумасшедшим?       Фишер застыл. Вновь стиснул кофту на локте. Будто только сейчас и вправду задумался.       — Согласно тысяче справок — нет. Я… не думаю, что это сумасшествие. Я бы назвал это чрезмерно богатым воображением.       Ничего себе воображение.       Юноша вдруг поднял левую руку и повернул запястье. Эрика разглядела наручные часы.       — Уже утро, — констатировал Сал удивлённо.       — Разве? — Девушка обернулась на заколоченные окна. Если приглядеться, то между щёлочек и правда просвечивал восход от нисходящей ночи.       Услышав движение сбоку, Томпсон повернулась обратно и увидела, как парень поднялся на ноги.       — Прости, из-за меня ты совсем не спала. Я пойду.       Эрика что-то отрешённо промычала себе под нос, задумчиво кивнув. А потом остановившийся и чуть нависнувший сбоку юноша вдруг протянул ей ладонь. Только это была не попытка прикоснуться к лицу, а предложение помощи подняться. Жест примирения. Что-то даже ещё большее, чем просто долг воспитания. Салли прекрасно понимает, что он делает, и чувствует за это вину, но будто не может по-другому. Словно есть некая причина, заставляющая его идти наперекор всему.       Эрика недолго смотрит на раскрытую ладонь Салливана. Таинственный лес загадок и тайн вдруг манит с небывалой силой, и девушка сдаётся практически сразу.       Поколебавшись, она осторожно протянула ладонь в ответ и вложила её в руку юноши. Тёплые искалеченные пальцы медленно потянули наверх, поднимая с затёкших колен. Эрика выпрямилась, оказавшись совсем рядом возле Салли и продолжая чувствовать, как он держит её ладонь.       — Спасибо.       — За что?       — За то, что выслушала.       Его голос так близко, что мурашки идут по коже, только желания отпрянуть уже нет. Как компас, сменивший полярности, оно развернуло стрелки. Эрика теряет обратную дорогу.       — Спокойной ночи.       Юноша уходит, а Эрика ещё долго стоит на месте, ощущая странное покалывание в ладони. И только уже вернувшись на диван, Томпсон спохватилась о сквозняке и метнулась к комоду. Вытащив оттуда пару вещей, она быстро заткнула ими дыру в стене. Помогло не сильно, но лучше, чем ничего.       Девушка чихнула, сжав босые пальцы ног, и поняла, что вся продрогла от этих посиделок. Юркнув под одеяло, она ещё долго смотрела в потолок, размышляя, и уснула кое-как, предчувствуя, что совсем скоро случится что-то необратимое.