Розовый я

                    13 сентября       Мой великий отец узрел на мне фингал за завтраком. Он удивлён и зол.       — Что за манерка бить в голову, она у вас одна, пусть безмозглая, но другой не будет!       Отец у меня самый лучший хирург нашего города, поэтому работы у него завались. Бесконечные дежурства, операции плановые и внеплановые, да ещё подработка в платной клинике. Конечно, я им горжусь и люблю его, хотя вижу редко. В его медицинской и личной жизни есть большая трагедия. Он не смог спасти мою маму, свою жену. Хотя как он мог спасти человека от рака? Мама умерла, когда мне было всего три года. Я её не помню, совсем-совсем. Всю жизнь со мной был отец. Потом он женился второй раз на кандидате медицинских наук — Светуле, и она родила ему Машку. Нет, отношения у нас хорошие, семья крепкая. Светуля милая, в душу не лезет, кормит, одевает как родного. Я типа ценю.       За драки мне от отца всегда перепадало. Он всё-таки хирург.       — За дело хоть получил?       — Да, за дело, пап… Я виноват… Не парься, пройдёт.       Вечером с братвой пиво пили у Кота дома. У него маман — директор музыкальной школы — укатила с хором куда-то на конкурс. Разговоры были в основном вокруг розового.       — Ты бы видел своё лицо, — гоготал Муха, — когда шрамы его рассматривал: шок и трепет!       — Шрамы какие-то странные, не похоже, что операция!       — И вообще, фига ли он так испугался, что мы шрамы увидим? Не майку ведь ему жалко было!       — Да, пожалуй, майка не последнее, что у него есть надеть. Я сначала думал, что он из благотворительности к нам в лицей попал, из семьи группы риска, так сказать. Но вижу, что на тачке крутой его привозят, да и вещи приличные, не похож на бомжа.       — На урода похож!       — Может, правда гермафродит! Оно! А вместо члена подкладывает! Ахахаха!       — Пожалуй, наличие хуя мы проверять не будем! — это я вставил в общую беседу.       — По животу как-то стрёмно бить его теперь…       — Ага, вдруг там у него не кишки, а механический калосборник встроен! Так и самому можно повредиться!       — Да и по лицу не надо бы, будет очевидно, что гнобим его, палиться не надо бы, — это наш Лёшик, сын Дирика, высказался, он, как отпрыск педагога, принцип «кабы чего не вышло» всегда продвигает.       — Но не оставлять ведь дело воспитания неоконченным!       — Думаю, продолжим умывать!       14–19 сентября       Целую неделю методично на большой перемене мы затаскивали Яночку в туалет и умывали с мылом. С каждым разом получалось всё лучше! Опыт, блядь! К его лицу прикасался только я, так уж я всё обставлял каждый раз, роли распределял, режиссёр хренов!       После первого же умывания в понедельник здесь же в туалете вывалили на пол всё содержимое рюкзака Яночки. Выудили из выпавших вещей тушь в золотистом флакончике, ещё какую-то штуковину с чёрной кисточкой внутри — видимо, подводка так выглядит. Выдавили в унитаз тубу с тональником.       Кот потом Ленке Малявиной, нашей красотке, тушь задарил. Она ахнула, ресницами захлопала: «Это же Guerlain! Дорогущий, у кого ты спёр, Котик?»       Но белка-Ихтиандр-изуродованный Спанч-Боб проявил необыкновенное упорство. Уже на следующий урок он пришёл НАКРАШЕННЫМ. Где нашёл тушь — неясно, а вот неровная подводка — явно сделана гелевой ручкой!       На следующий день после умывания были изъяты все пишущие предметы. Но на урок Яночка опять пришёл накрашенным! И даже ухмылялся со своего места в мой адрес. Тварь!       В среду я намылил ему лицо и тут же стал обыскивать, хлопать по всему телу розового в поисках туши в карманах. Обычно не сопротивлявшийся Яночка стал изгибаться. Пришлось припереть его к стенке, залезть в каждый карман, прошарить каждый шов на экстравагантных джинсах, мои движения по его телу больше походили на страстные ласки любовника. Рывком я развернул к себе розового, полез под футболку. И вдруг намыленное лицо в меня плюнуло!       — Не возбудитесь, Михаил!       В общем, я не сдержался, в этот раз отмолотил парня и бросил его лежать в туалете.       На оставшиеся два урока он не пришёл, хотя из окна актового зала после уроков, где мы готовили концерт ко дню учителя, я видел его фигурку у крыльца в ожидании машины. Как же мне херово! У меня поганое чувство, что я во что-то вляпался. И скорее всего в какое-то говно…       20 сентября       Живой-здоровый, накрашенный, опять сидит рядом на английском. На моё «здравствуй, солнце» привычное «отъебись». Блещет своим английским.       В душевой все стараются не пялиться на него. Ян одевается всё так же отвернувшись, прячет шрамы. Я подумал, что и костюм он надевает из-за них, а не из-за понтов. Борисыч смотрит на Яночку почти влюбленно, занимается в основном с ним. Спрашивает, что за синяк на скуле?       — Случайно получилось… — медленно отвечает розовый.       Потом водное поло. Мы с Ихтиандром в разных командах, я на воротах. Ору на парней, которые не могут забрать у него мяч, плывут чуть ли не по-собачьи, уроды! Он близко, выскакивает высоко над водой и со всей дури бросает мяч в меня. Именно в меня, а не по воротам. Целится в лицо, глаза злые… Мне прилетело ровно в лоб и откинуло в ворота, гол. Чуть не захлебнулся, но, вынырнув, улыбнулся розовому и показал ему фак.       Следующая атака жёлтых окончилась почти так же, только в этот раз он попал мне в ухо мячом. Я аж оглох на минуту, стервец! Потом ещё раз, промазал, сволочь розовая!       Уже в конце игры вновь он один у моих ворот. Выпрыгивает и бьёт, мяч летит мне в нос. Бли-и-ин, больно! Вспышка! Ярость! Я бросаюсь на Яночку, обхватываю его за шею, топлю, душу, зажимаю его прорезиненное тельце ногами, увлекаю его на дно. Розовый дёргается, бьётся, крутит башкой, вцепляется ногтями мне в бедро, щиплет меня туда, куда достанет: ягодицы, колено, ляжки, потом выворачивается и щиплет в мошонку! Ё-Ё-Ё-О-О-О! Думал, что сдохну. Ещё и кровь вокруг себя вижу, первая мысль: «Он меня кастрировал, что ли?» Нет, это из моего носа хлещет. Нас остановил Борисыч, прыгнув в воду… Орал как потерпевший, поставил обоим по двояку. Потом физрук караулил нас в душевой и в раздевалке, чтобы мы опять не сцепились.       Естественно, я не мог оставить это просто так. Стоим, ждём Яночку на выходе. Не выходит, затихарился где-то в недрах лицея. Мы упрямее, стоим, ждём, хотя мерзкий дождь пошёл. Ждали минут сорок. Всё это время я чувствовал, как наливается синевой мой нос и фингал, успевший пожелтеть с прошлой недели, вновь расцветает лиловым оттенком. В башке шумит. К воротам подъезжает чёрная «бэха», блин, за ним приехали! Водитель выходит и крутит головой по сторонам, кричит нам:       — Мальчика с розовыми волосами не видели?       — К его счастью, нет! — честно кричит в ответ Дюха.       Потом водитель схватился за телефон, что-то ответил, кивнул, бросил на нас подозрительный взгляд, сел за руль, хлопнул дверью и отъехал. Мы дёрнулись к воротам, выглядывая на улицу: куда он отправился? «Бэха» остановилась через метров 100-150, и из-за соседнего дома выскочил Янчик, юркнул в машину, и она дала газу!       — Вот гад! Он что, из окна выпрыгнул? Я проверял, запасной закрыт, — начал оправдываться Муха.       — Боится, тварь, — прошипел я. — Уже хорошо! Ну ничего, всего лишь сентябрь.       Короче, в эту субботу я напился. От отца получил по шее. Никакого снисхождения даже к моему вспухшему носу.       22 сентября       В понедельник ждал Яна у входа, рядом тусовалась свита. Опять дождь, стояли, мокли.        Приехала «бэха». Накрашенный медленно вышел, понял, что его ждут. Ян медленно направился ко мне навстречу. Водитель равнодушно уехал. Розовый остановился в воротах, не решаясь продолжить путь. Я рукой сделал знак парням, чтобы близко не подходили к нам, и быстро подскочил к Яночке. Развернул его за плечо к чугунной витой ограде за воротами, своими руками упёрся в ограду по обе стороны от шеи розового, ближе наклонился к его лицу. Он хотя и не мелкий, но всё же ниже меня ростом.       — Яночка, ты понимаешь, что ты творишь? Ты ведь знаешь уже, кто я?       — Истребитель пидорасов? Помню.       — Какого хрена ты выёбываешься?       — Выёбываешься как раз ты, Миш-ш-ша…       — Я ведь не сдержусь, тебя урою… не посмотрю на твою инвалидность!       — Может, я мазохист? Может, я страстно хочу, чтобы ты меня урыл? — лукаво промурлыкал Яночка, и потом он лизнул меня по щеке.       — Ты что, гнида, делаешь?       — Пытаюсь понравиться. Вдруг ты мне как другу разрешишь краситься!       — Опять прикупил краску?       — Да вот подумываю тату вместо подводки сделать, а то встречи с вами становятся разорительными.       — Ты идиот?       — Всё возможно.       — Слушай сюда, идиот всевозможный! Если ты не будешь жить по нашим правилам, тебе здесь не учиться. Понял? Ищи себе другую школу…       И тут на самом интересном месте писклявый возглас!       — Миша!       Оглядываюсь, ко мне бежит Машильда, то есть Машка, сестра.       Пришлось оторваться от нашего милого разговора. Машка же подбежала, нагло обняла братца за талию, кокетливо заморгала и выдала:       — Миша, ты же обещал меня познакомить со своим одноклассником!       Вот убил бы!       — Ну вот, знакомься, это Ян, — я делаю доброжелательный тон, — а это моя младшая сеструха — Мария.       — Привет, Мария, — он ещё ей и подмигнул, урод.       — Вы, наверное, договариваетесь о каком-то деле? Возьмите меня к себе «в дело»!       — Маш, это наши взрослые дела, шуруй давай на уроки.       — А почему ты Яна в гости к нам не пригласишь, раз вы такие друзья?       — Да вот как раз стоим, договариваемся, как будем в гости друг к другу ходить! — лукаво сообщает розовый.       — Ян, какой у тебя классный макияж!       — Спасибочки. Брату твоему вот не нравится.       — Да что он понимает! У тебя сегодня ещё блистючки нет.       — Я не успел наклеить… хочешь — сама наклей!       Он спускается по ограде вниз на корточки, вынимает из своей красной куртки коробочку и выуживает стразу. Подставляет своё лицо Машке, улыбается, тварь, протягивает ей стразу на пальце:       — Там на обратной стороне липкую бумажку надо убрать и можно приклеивать, давай, детка!       Он её назвал «деткой»? Машка благоговейно взяла стразу с его пальца, отклеила липучку и прижала «блистючку» к краю глаза, а потом ещё и по щеке своего божка розового погладила:       — Краси-и-иво!       Я за пиджак вернул урода в вертикальное положение и шепнул ему в ухо: «Убью!» Взял крепко Машку за руку и повёл в школу мимо парней, которые всё ещё стояли на крыльце.       23–27 сентября       Конечно, он не образумился ни разу. Опять крашеный приходит в школу. Мы изводили его как могли. Подножки, подсечки, ежедневное умывание, подъёбки на уроках. Пару раз побили после уроков. В пятницу вместо умывания, наоборот, раскрасили ему лицо тенями голубыми, румянами, губной помадой, растрепали волосы и вылили полфлакона лака для волос, которые пожертвовала Малявина. Чудо из розового превратилось в голубое! И что вы думаете? После этого он именно в таком виде явился на алгебру. Математичка орала, урок сорван! Яночку отправили к Дирику.       Нам Лёшик потом рассказывал, что Ян молчал в кабинете директора, не сказал ни слова. Но Пал Палыча не так просто обмануть, дир всыпал своему сыну и велел передать всем нам, чтобы «ребёнка не трогали, ему и так плохо». Почему ему «плохо», Лёха не выяснил.       29 сентября       Розовый не пришёл в школу. Скучно. Интересно, он заболел? Или переводится в другую школу? Хм, у меня даже его телефона нет… А если бы был, неужели позвонил бы?       30 сентября       Розовый опять в школе, сидит в своих наушниках за последней партой.       — М-м-м… Я уж понадеялся, что ты в другую школу удрал, — вместо приветствия сказал я.       — Не дождёшься.       — А где был-то?       — Отвали, заботливый!       Зашла Марта, и разговор сразу закончился.       — Ян, ты справку принёс? — любимый училкин вопрос.       — Да.       Он передал Марте Ивановне бумажку с печатью. У класснухи дурная привычка документы устраивать под стекло письменного стола. На перемене, делая вид, что заинтересован отметками, трусь около Марты. На Яночкиной справке из поликлиники корявым почерком что-то написано — не разобрать. Но вот подпись я разобрал — справку Яночке выдал отец.       Спросить у отца о Яне? Может, он что-то как раз про шрамы скажет? А что спросить? Да и потом, я отца знаю, нифига он не скажет! Зыркнет и пробурчит:       — Это не твоё дело!       Так уже было и не раз.       4 октября       Физры сегодня нет, вместо уроков — день учителя. Бегаем, суетимся, подарки дарим, доучиваем текст песен, в школе музыка, шары. Воеводина убедила меня для сцены замазать жёлтые фингалы тональным кремом. Мы выступаем на концерте. Я согласился на такое святотатство, ведь никто не заметит издалека. Милка убежала за кремом куда-то. Через пять минут вернулась довольная.       — Садись, милок! Глазки закрой…       Я послушно сел, закрыл глаза. Милка начала замазывать синяки кремом аккуратными движениями. Крем приятно пах. Вдруг голос:       — У меня и стразы с собой, могу выделить!       Я даже застонал: Милка крем взяла у розового. Вот попадалово!       — Яночка, иди на хуй!       — На твой? Пока не готов, прости, — ядовито ухмыльнулся он.       Милка возмутилась:       — Фига ли вы материтесь? Ян, выйди, плиз! Я крем сейчас отдам.       — Да не надо, я Михаилу дарю, ему нужнее пока…       Я зарычал. Яночка вылетел из каморки, на концерте его не было.       6–11 октября       Яночка, видимо, тактику сменил. Все уроки сидит вполоборота, смотрит на меня, всем видом показывает, что любуется. Лыбится в ответ на мои гневные взгляды.       — Хватит меня рассматривать, дыру протрёшь… — шепчу я придурку.       — Протру, — соглашается он шёпотом и продолжает пялиться. И так все уроки.       На большой перемене мы вновь его моем, просто ритуал какой-то. Я его бью в грудь и ору в ухо:       — Хватит вести себя как пидорас, будешь разглядывать меня — я за себя не ручаюсь!       Он героически хрипит в ответ:       — Ой, дяденька, вы всё только обещаете и обещаете…       Ему прилетело ещё раз. Видимо, крепко, на последних уроках его не было. А ведь это его любимая история.       Но на следующий день на паре биологии Яночка припух окончательно. Он не только продолжал мне лыбиться и пялиться на меня… Все склонились над тетрадями, заполняя очередную таблицу. Вдруг чувствую руку на своей коленке, причём она не просто лежит, а поглаживает, продвигается по ноге наверх. Ян, урод! Короче, я врезал ему прямо на уроке в челюсть. Он свалился со стула под подоконник. В этот раз в кабинете Пал Палыча был я.       Выслушал длинную речь о товариществе и благородстве. Выслушал недоумение в свой адрес, что, мол, никак не ожидал! Выслушал даже угрозу сообщить о СИСТЕМАТИЧЕСКИХ избиениях подростка-ангелочка не только отцу, но и тренеру в секцию бокса. Систематических, значит… учителя, конечно, не совсем слепые, а, может, и Лёшик пробалтывается. Но я молчал, оправдываться не буду.       После школы я успел розового перехватить, вернее догнать уже на улице, схватив за капюшон. Вцепился ему в плечо и поволок за школу.       — Ты мало получаешь, что ли, гнида? Зачем ты меня достаёшь?       — Тебе разве не понравилось?       — Мне не может это понравиться. Пидорас тут ты!       — М-м-м. А я думаю, что ты ко мне пристал и никак не отлепишься...       — Только посмей ещё раз…       — Миш, а ты просто пересядь от меня, вон дружок твой, Муха, один за партой сидит, по-любому тебя ждёт обратно, вздыхает горько. Пересядь!       Во-о-он оно что...       — Не дождёшься!       — Тогда терпи меня. Я же тебя терплю!       — Уебок ты розовый!       И дал ему под дых хорошенько.       13–14 октября       Уехал на соревнования по боксу. Пока был в Екатеринбурге, пришла СМС-ка от Мухи: «Розовый стал ещё розовее». Вот интересно, почему именно этот цвет, вроде никакое он не эмо. Кубок мы не взяли, вернулись расстроенные.       15 октября       О чём хотел сказать Муха, я понял, как только увидел Яночку. Его розовые волосы стали практически ярко-малиновыми, при этом в каскаде небрежно ниспадающих волос проглядывали белые, седые пряди. Покрасился, значит, придурок. Но это было только раз. Тут же я заметил пирсинг в губе и в носу, это два. Добили его руки, вернее, ногти с чёрным лаком, это три.       Громко выражаться я не стал, усаживаясь рядом с этим фриком, так как урок уже шёл, я опоздал. Шепнул:       — На члене, на пупке и на сосках тоже дырки?       — Попросишь, будут непременно!       — Ты в курсе, что ты урод?       — Главное, ты в курсе…       Тут меня к доске вызвали, где я продемонстрировал возможности человеческого разума и труды репетиторов.       Сюрпризы от Яночки не закончились. После четвёртого урока, на большой перемене, после столовой мы по обыкновению потащили малинового мыть. Оказалось, зря, он себе сделал какую-то нестираемую подводку и только хохотал над нами. Кретин!       У меня замкнуло что-то от его хохота, хуком я заставил его согнуться, он упал на колени, хватая воздух ртом, как рыба.       — Парни, заприте дверь! А ты, дружок мой ненаглядный, сейчас будешь оправдывать свой светло-голубой образ. Тем более, в столовой кушаешь мало, отсосёшь сейчас нашего белка полную пасть! — короче, меня понесло, ничего такого я не планировал в принципе, остановиться уже не мог. Судорожно расстёгивал ремень, ширинку и думал: «Неужели я сейчас это сделаю? Я идиот?» Яночка стоял передо мной на коленях, я видел только его затылок. Вытащив член, я одной рукой схватил Яна за малиновые волосы, развернув его лицо на себя:       — Соси, сука!       Ян облизнул губы!.. Поднял на меня чёрные глаза и сказал:       — Не боишься, что откушу?       — Что-о-о?       Яночка заржал и пополз от меня в угол туалета. Дальше мы только пинали его.