Розовый я

                    21 октября              Не трогать его задницу? Чёрта с два!       Всю ночь я танцевал с Яночкой, держа его именно за задницу, зная, что на его коже горит мой засос. Что танцевал? Кажется, этот танец называется пасодобль! Яночка — воплощение быка, я — воплощение тореадора. Танцевали мы в нашем спортивном зале, Ян был в легендарной, но целенькой футболке со Спанч-бобом. Во время танца я пытался ртом снять колечки с уха, но зацеплялся зубами и выдирал их с кожей. Яночка хохотал, как будто ему щекотно от этого, а я сплёвывал колечки на пол, оставляя на нём красные пятна. У розового текла из разодранного уха густая кровь, а я пытался и её слизать. Этот сюрреалистический обдолбанный танец всё никак не заканчивался, у меня кружилась голова, и я мял рукой Янкины ягодицы… Мамочки! Я вздрогнул и проснулся…       Может, лучше было бы не просыпаться? Как он тогда сказал? «Не смешно».       Ян лежал на животе, отвернувшись от меня. А вот я примостился почти полностью на Яне! Левая нога обнимала его правую ногу, рука на его заднице (вот что значит выражение «сон в руку»!), моё лицо зарылось в розовых волосах. Но вся эта живописная картина маслом — фигня по сравнению с реальным стояком. Мой член упирался в его бедро, и мне даже кажется, что в пах сердце переместилось и стучит там… Ё-о-о! Меня подбросило и унесло в душ, по дороге споткнулся и грохнулся на пол. Это вместо будильника всем страждущим на работу!       Стоял в душе минут пятнадцать, вода холодная. Дрочить уже закончил. Прижался лбом к кафелю. Что за хрень! Я что, гей? Нет, нет, нет! Я просто заигрался! Все эти поцелуи, шлепки и пируэты надо прекращать! Это расплата, зачем домогался его? Шептал в ухо и стонал в губы! Но я ведь ничего такого не хотел! Точно не хотел? Нет, нет, я не голубой! Просто утренний стояк, со всяким бывает! Кого ты уговариваешь? Дрочил-то ты на образ Марты Ивановны, что ли? Нет ведь, на светло-розовый лик Яночки, будь он проклят, ублюдок! И сон, конечно, просто отличный, best of the best! Никаких игр сегодня! Спать на диван! А если он заметил? Не-е-е, не должен, спал, как суслик! Интересно, каково это — трахаться с парнем? Фига ли я об этом думаю? Я его не хочу! Он па-а-арень! Прекратить панику! Интересно, что он чувствует ко мне? Не посылает ведь меня! Ненавижу его, почему он не останавливает меня? Ну, я попал!       Стучит отец:       — Миш, ты там что, утонул?       — Выхожу уже!       Ещё минут пять стою, медитирую: Я не гей! Я не гей! Я не гей! Я не гей! Я не…       Мантра собственного сочинения помогает плохо!       Теперь постучала Машка:       — Ми-и-иш! Ну, выходи уже!       Завернулся в полотенце. Вышел. Отец поджидал прямо у двери.       — Ты чего соскочил? Тебе плохо, что ли?       — Да уж, ничего хорошего! — прохожу мимо, на кухню, заряжаю кофе-машину.       Завтракаем втроём: с Машкой и отцом. Машка рассказывает очередную ерунду про какую-то Ритку-предательницу. Чувствую, отец тоже не слушает её. Очередные ЦУ на сегодня: днём приедет Светуля («приготовь что-нибудь»), пол в кухне бы помыть («стыдоба!»), поставить два укола, смотреть, чтоб лежал, не скакал, наушники забрать, от репетитора меня никто не освобождает… Я внимаю. И отец вдруг говорит:       — Завтра он уедет, всё пройдёт…       Встаёт и уходит, болтает с Машкой в коридоре. Я сижу в прострации. И вот думаю, за что мне такой отец достался? Сидел, наверное, ещё с полчаса — околел в полотенце-то. Пошёл в комнату, Яночка всё ещё спит на животе. Переодеваюсь, иду мыть пол — труд, он облагораживает!       Трудился я самоотверженно, выдраил коридор и пропылесосил в большой комнате. Когда возился под столом на кухне, увидел босые худые ноги:       — Я бы и помочь мог! — промолвили ноги.       — Поможешь, если ляжешь обратно…       Ноги потоптались, развернулись и на носочках обиженно удалились.       — Домою — покормлю! — крикнул я, почти извиняясь.       Ноги не ответили.       Сегодня розовый умывался сам и ел сам (хотя и в постели). Я демонстративно делал уроки. Сейчас это так называется! Тупо листал учебники и внимательно пересчитывал строчки, потом стал раскрашивать волосы Декарту в книжке. Пауза затягивалась.       — Я тебя чем-то обидел? — тихо спросил Ян.       — Не парься, чем ты меня мог обидеть?       — Тогда что за траур?       Что я скажу?       — Да всё нормально! Давай укол тебе поставлю! — даже типа улыбнулся ему.       Принёс шприц, Яночка уже на животе улёгся, зад в боксёрах отклячил. Я спустил резинку, сделал укол. Натянул обратно трусы. Положил шприц на тумбочку. А розовый так и лежит ко мне спиной, как будто ждёт чего. Задумчиво провожу ладонью по его ноге, от пятки до ягодицы. Ян напрягается, покрывается гусиной кожей. Тыльной стороной ладони спускаюсь по другой ноге. Начинаю маршрут заново, веду ладонью уже по внутренней стороне ноги и обратно. Бли-и-ин, у меня стоит!       Наклоняюсь лицом в нежную кожу под коленом и говорю синей жилке на бледной коже:       — Что ты сделал со мной, урод? Сначала превратил меня в агрессивного дебила, теперь в тряпку. А я не такой! У меня всегда всё правильно было: мечты, девчонки, друзья, спорт… И тут ты со своими нелепыми волосами. Ты не отстраняешься от поцелуев, ты не сопротивляешься, когда я лапаю тебя! Как будто это нормально! У меня ощущение, что я запачкался об тебя, твоей тоналкой, твоей тушью, твоей кровью. Ты заразен, я розовым становлюсь. Я стал противен себе… Ты прекрасен, но я, наверное, ненавижу тебя… или себя… Я хочу от этого избавиться… пасодобль, блядь…       Я целовал его ноги и говорил всё это. Зачем? Вдруг он резко развернулся на бок, ко мне спиной, и сжался в позе эмбриона, сжимая руки в замок над согнутыми коленями, лишая меня возможности трогать его губами.       Я встал и шатаясь вышел из комнаты. Сидел в большой комнате на диване два часа! Ян не выходил. В моей комнате ни звука, даже кровать не шевелится. Может, он заснул? На цыпочках подбираюсь к комнате, смотрю в щель двери: он так и лежит в позе эмбриона, глаза закрыты. Можно ли так спать? Сомневаюсь…       Вдруг ключ в двери. Приехала Светуля. О-о-о! Мишенька! Чмок в лоб! Ну, какие новости? А в Москве ужасные дожди, грязно, холодно, бр-р-р… Что ты стоишь, как неживой? Живо мне кофе поставь! Я тебе подарочек привезла из Москвы! Сквозь болтовню снимает ботинки. От неё пахнет дождём и усталостью, Светуля фальшиво бодрится.       — А Ян спит? — этот её вопрос меня ошарашил. Она знает Яна? Она знает, что он здесь? Хотя чему я удивляюсь, она — жена моего отца, он её любит, общался каждый вечер по телефону…       — Я не знаю, спит или нет.       Светуля заходит в мою комнату. Я стою в коридоре. Она подходит к розовому эмбриону, теребит его волосы (!), трясёт за плечо:       — Янчик, я зашла поздороваться. Как у тебя дела? Александр Михайлович попросил протестировать тебя…       — Недавно ведь тестировали, — тихо говорит Ян, мне плохо слышно, да и не видно, я спрятался за дверь.       — Нужно, Ян! Не дуйся. Как вы с Мишей ладите?       — Нормально.       — Тебя кормили сегодня?       — Да.       — Не нравится мне твой голос, твоё настроение! С Машкой познакомился?       — Да, клёвая…       — Тут шприц, тебе Миша укол ставил?       — …       — Ну, сейчас я что-нибудь приготовлю. Поедим и поедем в поликлинику. Надеюсь, нас Мишка довезёт.       Я отскакиваю от двери. Светуля отправилась в душ, потом что-то жарила-парила, я же сидел в большой комнате. В два часа мы сели обедать. Ян в одежде, которую ему родственники привезли. За столом говорила только Светуля. По окончании обеда она заявила:       — Ну, Янчик, давай, я тебе укол поставлю и поедем. Мишенька, ты же довезёшь нас до поликлиники? Тебе как раз потом к репетитору.       Меня вдруг в жар кинуло: засос!       — Теть Свет, я укол Яну сам сделаю!       Взял живенько готовый шприц и ампулу из холодильника, схватил Яна за руку и потащил в комнату, закрывая за собой дверь.       Ян молча расстегнул джинсы, стянул их с себя, лёг лицом в подушку. Набрав шприц, смочив ватку спиртом, подошёл к розовому. Засос виден, меня осенило: сделаю укол прямо в эту отметину, как будто синяк от неудачной инъекции останется! Так и сделал! Ян не издал ни звука, хотя я думаю, что больно сделал ему. Почти довольный собой, стал собирать всё с тумбочки и, уже выходя из комнаты, услышал в спину:       — Трус!       Вечером Ян не вернулся к нам. Отец не сказал почему, а я побоялся спросить. Ночью лежал на Янкином месте, нюхал простыни, подушку. Как мне мерзко! Хочу его рядом!