Лжеправедники есть, как есть лжехрабрецы. Бахвальством не грешат отважные бойцы, А праведники те, что подают пример нам, Не занимаются кривляньем лицемерным. Мольер
В тронном зале восседала статная фигура коренастого мужчины. Его тяжёлый, мутный взгляд остановился на лице младшей дочери, нелюдимой Эйе, стоявшей наравне с другими его дочерьми. Он встал с трона, опираясь на золотой скипетр, слегка прихрамывая; пожилой мужчина подошёл сперва к старшей дочери — Виве, — которая счастливо улыбалась отцу, оправляя пряди золотистых волос, смотря на отца своими огромными карими глазами. Вива выглядела хорошо, весьма изящно и утончённо, хотя её открытые наряды и раздражали отца семейства, он всё же мирился с ними — мода волновала его в последнюю очередь. Её фигура была подчёркнута туго завязанным шёлковым поясом, который стягивал платье на талии, а также вырезом, открывающим вид на созревшее, нестесненное робостью молодое тело. Сильно проступающие ключицы-крылья мощные, привлекательные с золотым колье на них, а также волосы, разбросанные по плечам, забирающиеся в грудь, открытую для взора ищущих сиров и благородных мужей. Марна, средняя дочь, была грустна, печальна и до одури прекрасна в своём образе меланхоличной девы. И впрямь, она была так мила, кротка и красива, что невольно можно было залюбоваться ей, не замечая быстротекущего времени. Тихая, спокойная, уравновешенная, мягкая и лишённая вспыльчивости, — идеальная царица для будущего царя. Но, к сожалению, её сердце уже занято, а обрекать дочь на страдания и мучения сердца… Он ведь сам любил, любит до сих пор, потому что в сердце ещё хранится образ его любимой. Не может он обречь свою дочь на подобное, не хочет. Потому что очень любит, дорожит и ценит её преданность. А вот самая младшая, Эйя, непохожая на старших сестёр, такая дикая, требующая умелого обращения с ней. Вероятно, она не умела любить, не могла по-настоящему отдаться кому-то, довериться — она с трудом могла бы довериться постороннему мужчине. Эйя не уступала сестрам в уме, да и в красоте тоже, но всё же, что-то отличало её от других его детей, что-то дикое и животное, противоестественное родовитым дамам. Завитки медно-рыжих волос с золотистым отливом точно такие же, как и у него, струились по груди, прикрывая лопатки. Она была похожа на мать бледным слегка вытянутым лицом, большими глазами и пухлыми губами, пожалуй, на этом сходства с матерью прекращались. Вёлунд остановился, положив руку на плечо закрытое плотной малахитовой тканью. Эйя подняла взгляд на отца, приподнимая вопросительно бровь, как бы телепатически задавая терзающий её вопрос. Князь улыбнулся, отошёл от дочери и вернулся на трон, убеждаясь в правильности своего решения. Молчаливые, молящие глаза Марны окончательно его убедили. Он улыбнулся. — Я принял решение, — громом его голос разлетелся по тронному залу, — Царь Один, которому я писал, одобрил моё желание отправить Эйю в Асгард, как кандидатку на роль жены царевича. Вива неодобрительно выдохнула, но всё же продолжила улыбаться: её, возможность стать женой будущего царя не радовала, потому что она всегда знала, чего хочет: стать министром при отце, получить титул советника, приближённого к королю. Она не покладая рук училась, занималась, желала чего-то по настоящему, так сильно, что отодвигала свадьбу от себя, имея конкретную, высокую цель, мечту к которой стремилась каждый день своей жизни. Отец это поощрял, потому она не думала о замужестве и будущей семье, так как у неё ещё было время. Она не желала добиться места советника путём брака — нет, этот путь был не для неё; она хотела добиться всего своими усилиями, кропотливыми занятиями, острым умом. Марна скрывала радость, смотря на сестру осторожно, боясь её гнева, злости, раздражения, даже простого взгляда, неосторожно кинутого в её сторону. Но она и впрямь была рада подобному исходу, просто потому, что у Эйи не было планов, не было возлюбленного, не было мечты. Так почему бы ей не стать этой наречённой? Или же просто возможной невестой? Ей это явно не навредит. Пыталась успокоить себя средняя сестра. — Я буду следовать вашей воле, отец. Если вы благословите меня, я буду счастливее всех, — осторожно проговорила Эйя, склоняясь перед отцом в поклоне. Эйя не была зла, разгневана, огорчена или опечалена. К удивлению сестёр, она выглядела абсолютно безразличной, опустошённой и немного нервной, но каких-либо страшных изменений в её поведении не было, только это непонятное, странное и непривычное для неё спокойствие. И именно это пугало. Ярость, злость была бы лучше этого страшного, тяжёлого молчания, а налитые кровью глаза волновали бы меньше разящего пустотой взгляда. Младшая княжна посмотрела на отца своим холодным взглядом, а потом, дождавшись его поцелуя в лоб и тёплых объятий, склонилась в лёгком приседе, опуская глаза в пол. — Распорядитесь о чём-либо ещё, отец? — её голос звучал настороженно, тихо. — Да. Прикажи слугам собрать свои сундуки — завтра на заре ты отправляешься в Асгард. Я сопровожу тебя. Царица прислала тебе лошадь в качестве подарка, как одной из наречённых будущего царя, — горделиво произнёс Вёлунд. Вива и Марна переглянулись, а потом все трое ушли, попрощавшись с отцом лёгким реверансом. Эйя выскочила из тронного зала и быстро ушла, просто побежала, прижимая ладонь ко рту, чтобы не сорваться на истошный крик от душащей, невыносимой боли, раздирающей её изнутри. В этот день её никто не видел за пределами комнаты, а слуги, закусив щёки, проходили мимо покоев Эйи, прислушиваясь к тихим всхлипам и музыке, раздающейся из её комнаты.***
Эйя сидела на кровати, наблюдая за тем, как слуги тащили её последний сундук. Двери комнаты были настежь распахнутыми: дворцовые ходили мимо покоев, заглядывая в комнату, а потом убегали. Рядом с младшей княжной сидела Марна, обнимая девушку, целуя и прося прощения, убирая её волосы назад; Эйя не таила обиды на старшую сестру, наоборот, она прижималась к ней, обнимая ту за шею, слегка всхлипывая. Вива сидела по другую сторону от сестры, поглаживая младшую по спине, нашёптывая какие-то успокоительные слова, тихим, мягким голосом, материнским полушёпотом. Эйя улыбалась сквозь слёзы, держа одной рукой руку Вивы, поглаживая ту и сжимая. Они говорили о том, как любят друг друга, как будут скучать и как надеяться на её скорое возвращение; Эйя не сомневалась что вернётся, была уверена, что обязательно вернётся, иначе и не могло быть. — Эйя, не стоит так печалиться, ничего ещё не решено. Ты обязательно всё стерпишь, выдержишь, сможешь выстоять, слышишь? — спрашивала Вива, поправляя прядь волос Эйи. — Как бы жизнь не повернулась, какое бы решение не приняла царь, ты останешься нашей сестрой, ты будешь нашей любимой, младшей сестрёнкой. В конечном счёте, брак — это не конец, а уж брак с возможным царевичем… Не плачь, милая. — Не переживай. Я буду писать тебе каждый день — расскажу всё-всё, что только смогу услышать. Свет мой, только прекрати плакать. Мы же тебя в Асгард отправляем, а не в Йотунхейм, — пыталась подбодрить сестру, Марна. — Вива, Марна — выдохнула Эйя, — я всегда знала, что мы когда-нибудь выйдем замуж, я знала, что эта учесть постигнет нас, но не думала, что это произойдет так быстро. Не думала, что возможно, это стану я, не предполагала, — всхлипывала девушка. — Ещё ничего не решено, — рассудительно сказала Вива. — Простите, — выдохнула Эйя, не в силах сдержать себя. Она встала с места, накидывая на плечи лазурный плащ и, не оборачиваясь, вышла из своих покоев, направляясь к главному выходу, где уже стояли лошади, повозки и слуги. Эйя не могла сдерживаться, не могла больше видеть эту печаль на лицах сестёр, она смешалась из-за всего этого. Там, где находится Асгард, она сможет увидеть брата, но там же находится маленькая вероятность того, что её жизнь больше не будет прежней. Это сильно било по её чувствам, по её памяти, по её любви к людям, которые были дороже всех возможностей и шансов. Она не хотела цепляться за знатных людей, не было у неё желания быть царицей, быть в верхушке: она любила мир, хотела посвятить себя окружающим, а не трону, не верности титулам… Невыносимо. Она вдруг вспомнила Фрейера, который передал её золотую музыкальную шкатулку — подарок из Мидгарда, что-то вроде его благословения в пути. Фрейеру принадлежала некоторая земля в Альвхейме, но он не считался полноправным правителем: он был всего лишь богом владевшим крупным куском земли, дарованным ему асами. Тот имел приятельские отношения с её отцом и хорошо общался со старшим братом, который любил бывать во владениях вана. Эйе он нравился, но они не общались: женщина не может общаться с мужчиной, если он не является её родственником или наречённым, а оставаться наедине уж тем более. Но она бывала у него: брат часто брал сестёр на его приёмы, что, несомненно, радовало; они общались немного, но эти короткие разговоры обогащали её, радовали и приносили приятную усталость от его умных речей. Он, конечно, не мог стать её мужем, но ей казалось, что с ним было бы проще. Все слуги выстроились по обе стороны на лестнице, ведущей прямиком к лошадям. Они склонились перед княжной, которая медленно шла к своей кобыле. Красивую, коричневую кобылу держал за узды пожилой конюх, успокаивая вырывающееся животное. Подойдя к лошади, она кивнула, уселась на кобылу с помощью руки молодого слуги, а потом, вставив ноги в стремя, схватила поводья. Отец, появившийся из сада в сопровождении леди Хёрвер, быстро подошёл к своему коню, вскочил на него и улыбнулся дочери. — Ну, в добрый путь! — вскрикнул он слугам. Леди Хёрвер роняла слёзы на свои ладони, утирая их белым платком, и медленно подходила к лестнице, на которой стояли сёстры Эйи. Они, обнявшись, плакали, смотря на грустную сестру, которая старалась натянуть улыбку, махая им бледной, костлявой ручкой; сёстры кивали ей, размахивая своими ладонями вслед Эйе и отцу. Когда вся эта процессия со слугами, лошадьми, повозками, каретами, флагами и знаменами двинулась в сторону широкой тропы, уводящей от замка в сторону поляны, а оттуда — в лес, девушки дали волю эмоциями и заплакали в голос. Замок казался пустым. Мраморные ступени хранили немую печаль со слезами родовитой семьи.***
— Эйя, держи поводья крепче, здесь может затянуть в болото. Держись ближе к тропе, милая, — мужчина наблюдает за дочерью, натянуто улыбавшейся ему. Лошадь ей досталась неспокойная: она упрямо не желала слушать свою новую хозяйку, которая старательно тянула поводья на себя, пытаясь затормозить непослушную кобылу. Широкий подол тёмного платья раскинулся на всей задней площади лошади; белые ручки были практически незаметны за пышными рукавами; голову скрывал светлый плащ, так, что был заметен лишь кончик прямого носа. За знатной семьёй направлялись слуги и охрана: их запряжённые кони шествовали позади, впереди и по бокам. Девушка сумела взять верх над непослушной кобылой, ударив ту ботинками, от чего животное громко заржало, а потом мотнуло головой, но всё же вернулось на тропу, следуя за жеребцом, которого оседлал князь. Рыжеволосый мужчина с густой бородой улыбнулся, когда его дочь смиренно склонила голову, следуя за отцом — она так была похожа на свою мать в эти моменты, словно бы перед ним была та покорная служанка, которую он выгнал из дворца, не желая признавать свою привязанность к ней. Вёлунд ударил шпорами вороного коня, отчего тот подскочил и рванул с места, развивая свою гриву по ветру, а бог громко смеясь, направлял жеребца в сторону огромного моста, где было обозначено место отправки. Эйя достигла отца чуть погодя, не осмелившись прибавить скорость лошади — она боялась этого подарка царицы, так как понятия не имела на что способная кобыла. К тому же, подарки не вызывали в ней того приятного чувства значимости для кого-то, они не внушали доверия; ей мало верилось, что подобное было чем-то искренним: она сомневалась в уважении царской семьи к её семье, не то что в искреннем намерении сделать ей приятное подарком. Конечно же, она прекрасно осознавала, что подарки — это всего лишь вежливость, так они показывали свою воспитанность, следовали этикету, правилам, приличиям. Это не огорчало её: она же всегда понимала, что всё это делается ради будущего, правда, сознание того, что она является разменной монетой в политической игре, её тяготило. Ей становилось мерзко, она ощущала склизкое чувство, которое так и кричало ей о том, что она женщина в мире неравных отношений; правда, это длилось недолго — ей повезло родиться в знатной семье: она не торгует телом и не перебивается с хлеба на воду, так что может сказать спасибо уже за это. В конечном счёте, её будущий возможный муж весьма красив, богат и родовит, а с её титулом о большем она и мечтать не смеет. Несмотря на то, что она не относится ни к асам, ни к ванам, у её отца вышло выгодно «продать» дочь за договор о мире и защите в случае нападений. И неважно, что дочерей он поменял, первоначально желая продать среднюю Марну, а потом, передумав — младшую. «Защита народа, государства, — которое часто подвергалось нападкам тёмных эльфов — было важнее чувств, эмоций и прочей чепухи, которым ты потакаешь; это недостойное поведение родовитой дамы, ты должна ориентироваться на служение мужу и его семье», — обязательно бы сказала Марна. Эйя с трудом бы могла с этим не согласиться — правда, ведь, они должны думать о других, всегда и везде, потому что они — правящая династия Альфхейма. Она погрузилась в свои мысли, совершенно не замечая того, что они перенеслись к Хеймдаллю, который кивнул владыке Альфхейма, склоняя голов перед юной дочерью Вёлунда. Княгиня кивнула головой, а потом направила корпус тела чуть вперёд, ударяя лошадь в бока, чтобы та начала свой путь. Радужный мост со всей свитой и вещами они пересекли на удивление быстро, а вот дорога до дворца была невыносимо долгой. Множество людей населявших верхний мир склонили головы, выстраиваясь толпами по бокам улиц, смотря на бога-кузнеца, который посетил их государство в надежде выдать свою дочь замуж. Асгардские девушки с интересом разглядывали чужестранку, ища острые уши, которые, как им казалось, должны были иметь иную, причудливую форму у княжеских особ в отличии от обычных альвов. Мужчины оценивали лошадей, сундуки с золотом и оружие, которое привёз князь в дар царской чете; они с удивлением разглядывали странное, замысловатое оружие: острия, рукояти и эфесы мечей были выполнены в странной, необычной манере, присущей исключительно богу-кузнецу. Но Эйя, среди богатеев и обычных крестьян видела бедняков, которые смотрели на них с мольбой и озлобленностью. Когда эти голодные, жалобные лица исчезли из вида, она наконец-то смогла почувствовать себя свободно; все эти люди смущали её, заставляли стыдиться своего достатка, богатства, сытости. Это угнетало. Сторожевые мужчины в металлической броне пропустили свиту князя альвов во владение огромного дворца. Эйя успела услышать от сестры, что нескольким невестам уже было отказано, и они отправились в свои миры; среди них была дочь Фрейи, что искренне удивило и поразило Эйю, которая окончательно убедилась в том, что её не примут в царскую семью. Хотя… почему она должна быть хуже дочери Фрейи? Принижать свои достоинства ей не позволит гордость! Вёлунд помог дочери спуститься с лошади. Их ожидало огромное количество придворных у ворот, множество красивых лиц в дорогих нарядах склонились перед княжеской семьей; слуги проводили их внутрь дворца, где было множество палисадников и фонтанов, золота и фресок. Эйя дивилась богатству и красоте дворца, она с удивлением рассматривала все вокруг, а потом, опомнившись, посмотрела вперёд себя и на отца. Золотой пол и потолки, стены с историей побед Одина, его восхождение, где-то живые растения опоясывали мраморные колонны, а где-то разноцветные фрески украшали всю комнату — это было прекрасно. — Царица, — девушка кивнула, приседая в поклоне. Перед ними, в сопровождении служанок, появилась красавица царица. На ней было золотистое свободное платье с длинными рукавами и закрытой шеей, с жёлтым, блеклым на фоне цвета платья, воротничком. Вьющиеся волосы были убраны в замысловатую причёску: сзади создавался крупный пучок из волос, маленькие косички обрамляли эту конструкцию. На её пальцах были кольца, а ноги окутывали бархатные туфельки — красивейшая женщина, которую возраст ничуть не портил и выдержанная осанка, заставляли восхищаться женщиной. — Фригга, — кивнул Вёлунд, уважительно склоняясь перед ней, — рад видеть тебя! — Князь Вёлунд, я счастлива, что вы почтили нас своим визитом, а это… — она взглянула на девушку, задумчиво перебирая имена в голове, — Вива? Или Марна? — О, моя царица, я же сообщал царю Одину, что привезу свою младшую дочь — Эйю, — сконфуженно произнёс князь. Эйя вскинула головой. Отец же сказал, что кобылу ей отправила царица. Наверное, кобыла была отослана Марне, вернее, возможной невесте, кандидатке, но Эйя, заменившая сестру в последний момент, получила этот подарок вместо неё. Стало немного неприятно. Марна обожает лошадей, она прекрасная наездница и к тому же, ладит со всем живым. Эйя, конечно, любит живых существ, лошадей тоже, но они с трудом поддаются ей: она не может их приручить и заставить слушать себя. Забавно. Она похожа на этих диких лошадей. Но вместе с тем горько: подарок не её! Предназначался он другой. — Простите, кажется, я переутомилась, — улыбнулась Фригга. — Я приказала приготовить ваши покои, так что, если вы устали, можете отдохнуть. Слуги вас проводят. Эйя держалась отца, боясь посмотреть в глаза Фриги. Странно, но это неуютное чувство сковало её тело, она ощущала это чуждое ей, неприятное, ужасно тягучее и до банальности неприятное ощущение в животе. Она должна была что-то сказать, чтобы не казаться безвольной куклой в глазах царицы и, что страшнее, отца. — Царица, я хотела поблагодарить вас за подарок. Лошадь прекрасна, — тихо проговорила она, поднимая глаза на женщину. Врёт же, да и пусть. Фригга одобрительно кивнула, слегка улыбаясь, а потом ушла со своими служанками в сторону сада, где раскинулась беседка. Эйя тяжело выдохнула, посмотрев на смущённо улыбающегося отца; внутри неё всё дрожало, ходило волнами и горело от страха, конечности оледенели, в висках появилась тупая боль. Так странно, ведь царица добра, красива и совершенно лишена той злобы и надменности, которой обладали многие герцогини, но это её и настораживало. И эта настороженность была свойственна ей, но вместе с тем, она была очень сильной, практически маниакальной; порой она была одержима этим чувством опасности, ощущение было ужасное. Слуги, пришедшие к ним, сопроводили княжеских особ до их покоев. Другие слуги, помогали людям снаружи разбирать вещи княжны. И эта суматоха, эта излишня кутерьма раздражала, досаждала Эйе, безумно злила. Оказавшись в покоях, которые ей подготовила царица, она выдохнула; она не осматриваясь, вышла на балкон, оперлась на перила и, вдыхая свежий бриз, запрокинула голову назад. Закрыв глаза, она сумела искренне улыбнуться, ощущая лёгкое расслабление в мышцах, которые ныли от долгой поездки на лошади. Белая тюль развивалась за её спиной, а её плащ слегка колыхался от ветерка, который царствовал в Асгарде этим днём; она вдыхала прохладный воздух, ощущала ветер в своих волосах, и то, как раздувается капюшон плаща. И это минутное блаженство, эта тишина, это спокойствие наводило на неё приятное чувство умиротворения — она готова была растянуть эту минуту на всю жизнь, так не хотелось видеть конец этого мгновения, но на то оно и мгновение. — Княгиня, куда положить сундук с одеждой? Звонкий голос Эстер звучал сейчас громче музыки уличных попрошаек, которые донимали их во время поездки. Эйя обернулась, вошла в комнату и выдохнула. Комната казалась просторной, хотя она понимала, что размеры её не особо велики: кровать, приставленная к стене справа от балкона, ковёр с изображением охоты в середине комнаты, софа, обитая мягкой тканью там же, книжный широкий шкаф у стены, напротив входной двери, камин напротив кровати и письменный стол у двери. Всё было милым, неброским в приглушённых тёмных тонах бордового, малахитового и золотого цветов. — Поставь к шкафу, только не раскладывай все вещи: может, завтра уедем… Элизия, дочь Фрейи, отправила Виве письмо — ей отказали, а она, на минуту, самая благовоспитанная девушка, которую можно только найти. К тому же красивая, умная, да и выходит из благородной семьи. Я, конечно, тоже. Но она дочь вана, а я… хоть и княжна, но отец мой не был рождён ни в одном из волшебных миров… Не понимаю смысла этого сватовства. Ради приличия? — всплеснула она руками. Эйя уселась на софу, облокачиваясь на подушку, прикрывая глаза: утренние слёзы и страх вымотали её, так что она начинала медленно засыпать. Между полудрёмой, сквозь марево полусна, в этом тягучем, сладком состоянии она услышала голоса людей, какие-то странные, где-то далеко, а может рядом. Слабость в теле, мягкая, приятная боль в мышцах не хотели отпускать девушку из царства сна, где она хорошо прижилась. Распахнув веки, княжна начала медленно подниматься: Эстер беседовала со служанкой царицы, стоявшей у входа. Когда служанки заметили заспанную девушку, медленно встающую с софы, тут же отпустили головы и поклонились: — Княгиня, царица ожидает вас в саду, — оповестил сладкий голосок, прежде чем раствориться за дверью. Эйя взглянула на свою служанку, державшую в руках кувшин с водой. Эстер подошла к княжне, медленно развязывающей узелки своего плаща и оставляющей его на спинке софы; служанка наливала в небольшую пиалу чистую, прозрачную воду, которой умылась Эйя. Эстер поправила причёску княжне, а потом направилась к небольшому письменному столу, поставив кувшин и пиалу на деревянную поверхность. Эйя сонно оглянулась, поправила платье, отдёрнула длинные рукава и направилась к выходу. Медленно перебирая ногами, сопровождаемая служанкой царицы, она добралась до сада, где находилась Фригга, общающаяся с одной из приближённых фрейлин. Эйя, с позволения Фригг, присела за стол, принимая чашку с горячим напитком из рук самой царицы — высокая честь для княгини, к тому же, весьма приятная. Эйя ощутила себя немного лучше. Ей показалось, что напиток был с необычным, слегка странным привкусом, но это не самое худшее, даже немного приятно от этого терпкого привкуса на кончике языка. — Очень красивый сад. Царица, вы сами его обустроили? — Эйя оглядела цветы, высокие деревья, красивые кустарники. Сад образовывал некое подобие аллеи, где можно было погулять в сопровождении слуг, полюбоваться красотой цветов, посидеть в беседке или понаблюдать за тренировками сыновей. Тихое, неприметное местечко: оно спряталось у подножья замка, скрываемое огромными, золотыми столбами от посторонних глаз. — Да, я обустроила всё здесь. Люблю это место — тишина, можно умиротворённо посидеть, вдали от суеты и дворцовой суматохи. Мальчикам оно никогда не нравилось: я запрещала играть в саду, — улыбнувшись, сказала Фригга. Кажется, она что-то вспомнила. Эйя кивнула, не зная, что сказать. Между ними царила неловкая тишина: вернее, лишь Эйя ощущала неловкость, судя по скованной фигуре, а вот царица наоборот, ощущала себя вполне свободно и даже комфортно. Княгине было неудобно, не из-за молчания, а из-за взгляда царицы: пронзительного, материнского и тёплого, оттого и непонятного и незнакомого Эйе, чуждого всему её существу. — Почему твой отец так резко передумал? Я думала, что именно Марна должна была стать одной из кандидаток, мы обговаривали это долгое время, — голос Фригги был мелодичным и вопрос прозвучал как-то привычно, так естественно. — Сестра, она… отец очень привязан, глубоко уважает её чувства и выбор, так что… Понимаете ли, она не… в смысле… Марна любит другого, — выпалила Эйя, медленно осознавая что она сказала, — простите. Я не умею лгать и по-другому сказать не могу. Такое ведь бывает? Отец не хочет вредить ей, поэтому… — Теперь мне всё понятно, — улыбнулась женщина, — ну, а ты? Что чувствуешь ты? — Я? — опешила девушка. — Я не знакома с вашим сыном и не могу сказать, что люблю его — это было бы неуместно. Но, я не сомневаюсь, что он такой же справедливый и сильный, как Всеотец. Я думаю, он станет мудрым правителем и честным бойцом, — подбирая слова, произнесла девушка. — Он обязан им стать! — улыбнулась девушка. Трудно было сказать: она правда так думала или нет, но Фриггу, кажется, устроил этот ответ. И лицо Эйи, при словах о её сыне, так просияло — это первая искренняя эмоция за их разговор. Фригга не была уверена, но ей казалось, что Эйе одиноко; оттого царице было жалко эту девочку с грустным оленьим взглядом, таким печальным и вкрадчивым, заискивающим. Она вдруг представила её рядом с сыном, почему-то ей казалось, что честная и по-детски наивная девушка, смогла бы стать хорошей партией. Конечно, царица мало знала девушку, но ей виделась в этих чертах и взгляде искренность, что немаловажно для будущей царицы и верной жены.