I wanna love you

      Эйя начинает ненавидеть мидгардцев. Она с остервенением в глазах разглядывает многочисленные фолианты, обложки книг с выведенными инициалами авторов с той неизведанной Земли. Она ненавистно смотрит на окружающий себя мир, физически ощущая боль от измены своего супруга, который в последнее время в её сторону и не смотрит даже. Она закипает — полное безразличие со стороны Тора её сильно коробит, она воровато оглядывается каждый раз, когда проходит мимо красивой служанки. И в голове у неё то и дело всплывает разговор в первую брачную ночь, когда он дал обещание скрывать свои отношения — лжец.       Внутри всё медленно увядает в то время, как за пределами дворца царит цветущая и солнечная погода. Письма от сестёр приходят часто, но она смотрит на них брезгливо и недоверчиво — слишком уж наивно с её стороны считать, что они скучают — Вива и Марна устраивают свою жизнь. Она начинает ненавидеть притворство. Так яростно, что сама не верит себе — она ли это?       Неприятное чувство внутри разлагает её. Она ничего не понимает, нет уже чего-то понятного и ясного в её жизни, есть только царица-мать и холодная постель. Он даже не ложится с ней! Считает, что так изменит той девке. У Эйи руки трясутся от злобы, она содрогается всем телом, перекатывая это чувство внутри — оно опаляет все органы, ненавистное и до ужаса родное. Оно срастается с ней, нечто чужеродное прирастает к её стержню — она учится мириться с этим.       Эйя часто просиживает за книгами в дальней комнате дворца. Это место её излюбленное. Здесь есть огромное окно, выходящее на задний двор, длинные стеллажи с книгами, многочисленные гобелены и фрески на потолке. Эта комната небольшая по размерам, тихая и неприметная — сюда редко заходят. Она забытая и брошенная, находящаяся на задворках всего этого великолепия. Эйе уютно. Она вдыхает ароматы выцветающих страниц и плесени, кружится в лёгком платьице, которое не надела бы на аудиенцию с царицей, разглядывает витиеватые рисунки и руны в книгах, впитывает в себя знания — это помогает отвлечься.       Княгиня усаживается на подоконник, вытягивает длинные ноги, задирает подол до середины бедра и закидывает одну ногу на другую, прикасаясь мизинцами на ногах друг к другу. Здесь никто её не осудит за столь вульгарное поведение, никто не прочтёт лекцию за искривленную спину, никто не будет причитать из-за взлохмаченных волос, служанки не начнут косить взгляд на закусанную губу, фрейлина не будет напоминать о заветах отца — маленький островок Свободы. Звучит пафосно и величаво, но меньше правды от этого в словах не становилось. Эйя часто брала шкатулку, подаренную братом, открывала её и медленно танцевала, плавно покачивая руками и переступая на носках по комнатке, лавируя от стеллажа к стеллажу в ярких лучах Солнца.       Порой, весьма редко, когда за окном начинался ужасный ливень, она приходила сюда и наблюдала за птицами, которые прятались под ветками раскидистого дерева. Она улыбалась, перебирала пальцами в воздухе, и ветка сама начинала защищать птичек от огромных капель серого дождя. Она ощущала себя значимой для этих существ.       Дворцовые замечали её отсутствие, но как и большинство не придавали этому значения, Всеотец понимающе кивал, а Фригг сильнее сжимала её руку за ужином, убирая прядь её волос за ухо. Ей нравилось, что хоть кто-то её понимает и проявляет заботу, она переставала ощущать себя окончательно пустой до момента новой ночи.       Тор выпивал со своей бравой командой, оставляя молодую жену наедине с горящими свечами и запахами трав. И, будь он более внимательным, заметил бы, что в комнате всё чаще меняются подсвечники и ковры. Ревность его жены превращала её в настоящую дикарку.       Это было удивительно. Она не любила его, но ревновала так, как ревнуют свою любимую лошадь к новому наезднику, так, как ревнуют горячо любимую вещь к новому владельцу, который незаконно украл её, но доказать, увы, ничего нельзя. Она знала, что воровство не должно быть безнаказанным, но поделать ничего не могла. Душила себя этим чувством, выжигала свои глаза слезами, топила эмоции в черноте зависти и бранных слов. А потом смотрела на разъярённую себя в зеркале и дивилась — во что она превратилась за эти месяцы? Она ли смотрит на себя в отражении? Может, это кто-то другой, посторонний? Но человек в зеркале повторял все движения за ней, копировал манеру и мимику — этот посторонний бесил её и в исступлении она рушила всё, что попадалось на глаза, плакала и засыпала. Она была больна и недуг её был страшен.       За грехи царскую семью не судят… — Вы снова здесь?       Эстер тяжело выдохнула, смотря на неоднозначную позу своей подопечной. Она попыталась скрыть раздражение и недовольство, что у неё несомненно получалось, но весьма натянуто и плохо. — А если бы сюда зашёл кто-нибудь из… — Существ противоположного пола? — лениво протянула княгиня, перелистывая страницу, — он бы покраснел до кончиков ушей и быстро убежал, — улыбнулась она. — Что-то случилось? Я же просила не беспокоить меня во время чтения. — Дворцовые переполошились из-за вашего долгого отсутствия, царевич искал вас, — тяжело выдохнула Эстер, запинаясь на полуслове.       Эйя хмыкнула, закрыла книгу, положила её на колени и поправила спутавшиеся волосы. Она надула губы, а потом взглянула на безмятежную Эстер. Сегодня ей не особо хотелось видеться с кем-то, но игнорировать собственного мужа, даже если он избегал её, было бы весьма невежественно.       Вздохнув, она соскочила с подоконника, оправляя кремовую юбку своего платья. У неё было плохое предчувствие, но избегать разговора она более не могла — не имела права.       В голове роились мысли, точно пчёлы вокруг матки, этот шум мешал ей сосредоточиться хотя бы на одной из этих многочисленных вещей, которые не желали отпускать её сознание. Она вновь была босая, что не могло не рассмешить Эстер — Альфхейм не мог покинуть душу её госпожи. Но Эйя, кажется, не замечала этой усмешки, она брела в сторону покоев нарочито медленно, черепаха с легкостью обогнала бы её.       Эйя остановилась у входа в покои, посмотрела по сторонам, а потом толкнула двери вперед, шурша подолом платья и сотрясая огонёк свечей в комнате. Она пропустила ужин, так что не видела Тора и царскую семью, будем честны, она надеялась так и не увидеть супруга сегодня в силу необъяснимых личных обстоятельств, Эйя вообще не хотела его видеть априори.       Тор стоял у окна, разглядывая что-то за пределами замка, заслышав свою супругу повернулся в её сторону, которая с любопытством разглядывала двух золотых птичек в клетке, которую он принёс сегодня. Что-то вроде подарка для любимой жены, чтобы сильно не скучала без него — глупо, но мать слишком настойчива и убедительна, когда говорит о унынии Эйи. Он и сам видит, но поделать с этим ничего не может, он же не может её полюбить, а она, к сожалению, не может перестать считать его своей собственностью. Кто бы мог подумать, что она окажется такой нестабильной и раздражительной? У неё абсолютно отсутствуют кротость и терпение. — Ты совсем не торопишься, когда дело касается меня. У меня к тебе серьёзный разговор, — выдохнул он.       Эйя не взглянула на него, подошла к круглому столику и прикоснулась кончиками пальцев к клетке, наблюдая за тем, как златопёрые птички начали метаться по своей клетке. Она с детским любопытством разглядывала их, улыбалась и щёлкала зубами, пародируя их манеру переговоров — он точно был при таинстве знакомства, даже смутился, словно подглядывает за чем-то сугубо личным. — Это мне? — метнула на него короткий взгляд и вновь начала разглядывать птичек, — красивые. Спасибо. — Ты слушаешь меня? — раздражённо проговорил он сквозь зубы.       Тор не знал когда это началось, возможно во время его путешествия на Землю, может в момент свадьбы или в тот день, когда впервые её увидел, но он раздражался рядом с ней, бесился, она лишь выводила его и заставляла чувствовать себя кругом виноватым. Одним своим видом, она будто показывала — ты не можешь быть с Джейн, и я не могу быть счастлива с тобой.       Она стыдила его. — Твой серьёзный разговор касается той Мидгарки? Если да, то я не хочу даже начинать. Я ясно выразила свою позицию в прошлый раз, ты не обязан меня любить, но я должна терпеть, так дай мне хоть небольшую свободу действий… — На мой взгляд, сейчас начинаешь ты. Я хотел поговорить о моей матери, скажи, но будь предельно честна, ты жаловалась ей на меня? — он провёл ладонью по волосам, приближаясь к ней на шаг. — Жаловалась? Я не скрываю, что держу обиду на тебя, но я не проявляла этого при общении с твоей матерью. Царица не может знать о твоих ночных прогулках, — прочистив горло, произнесла она. — Под удар дворцовых сплетен попаду я, а не ты. — Тогда откуда она знает? — сдержанно-сердито поинтересовался он слишком ядовито. — О! Как будто никто не видит. Здесь глупцов нет, как и слепцов — все видят меня, тебя, ничто не может проскользнуть от взглядов дворцовых обитателей. Ты осведомлён об этом лучше меня. — Не делай из меня виноватого, я не совершал ничего ужасного, я был предельно честен и открыт с тобой. Я не скрывал своего отношения к тебе, не давал ложных надежд и напрямую заявлял о своём к тебе отношении. Не будь столь резкой со мной, — твёрдо с расстановкой проговорил он. Она впервые видела его таким серьёзным. — И я должна мириться с этим, скажу большее — я мирюсь. Но не смей, слышишь, не смей обвинять меня в том, что я доношу на тебя царице. Поверь мне, если бы я хотела насолить тебе, сделала бы это тихо и незаметно, к тому же, меня не волнует твоя интрижка с той девкой. Не впутывай меня в это.       Она закипала, не могла контролировать то, что росло в ней месяцами, смотрела на него с раздутыми ноздрями и злым огнём в глазах. На лице Тора оживились желваки, живчик забегал по шее — он с неожиданно появившейся ненавистью смотрел на свою супругу. Но она, не замечая этого испепеляющего взгляда, прошла за ширму. — Продолжай вести себя так же, не приходи в покои, пей в своё удовольствие, круши своих противников, продолжай меня не замечать, и ты увидишь, что все вокруг замечают твоё отношение ко мне. Скоро и Всеотец это заметит.       Она достаточно громко говорила с придыханием, расстёгивая платье, дребезжа и прыская недовольством. Тор возвёл глаза к потолку, перевёл дыхание и вновь взглянул на ширму. В тусклом свете огней, он мог увидеть её силуэт, наверное, ему стоило бы отвернуться, но она его жена в конечном счёте, так что он имеет право на это. Он подмечает про себя, что она излишне худа в тех местах, где у красивых женщин всегда присутствует округлая форма, а ещё, он удивляется этому факту столь сильно, что сам себя упрекает (он же ненавидел её мгновение назад), но ему безумно нравится форма её волос в сгустке теней. Они как непроходимые джунгли, медно-рыжие, дикие, не поддающиеся никому, как девушка с Земли. Образ Фостер ловко вытеснил мысли о голой девушке за ширмой. — Ты не ушёл?       Она удивлённо посмотрела на него, завязывая толстую белую ленту под грудью, струящийся шёлк её ночного платья окутывал её тело пьянящими ароматами духов и масел. Эйя была красивой той дикой и немного несуразной красотой молодой неопытной девушки, в отличие от смелой и воинственной Джейн, его жена напоминала дикого оленёнка. — Я останусь здесь.       Эйя хмыкнула, подошла к туалетному столику и принялась гребнем расчёсывать волосы. Ночной ритуал подготовки ко сну она всегда проводила без посторонней помощи, предпочитая заботиться о себе самой.       Тор мельтешил позади — она видела его в отражении: он снимал одежду, кидал на её затылок мимолётные взгляды и часто вздыхал. От этого в комнате установилась стесняющая обоих ситуация, раскалённое железо заклеймило воздух напряжением и молекулами злости — они готовы были сорваться, но перепалок хватило и без этого. — Если хочешь свободы, я могу отправить тебя в Альвхейм, — скрежет его зубов вызвал усмешку у Эйи. Она еле удержала себя от едкого комментария. — Благодарю, но я не хочу покидать Асгард и вас, дорогой супруг, траур по вашему брату ещё не прошёл, а значит моё отсутствие может быть неправильно истолковано окружающими, — лучезарно улыбаясь, произнесла она. — К тому же, я обещала матушке помочь в одном деле, касающемся альвхеймских дипломатов, вы же знает, мой народ весьма своенравный.       «О, прекрасно знаю» — хотел было сострить Тор, но удержал себя от этого удовольствия. Не мог же он так ей заявить, верно? Какой бы она не была, он должен уважать её, даже если она перестанет относиться к нему как к царевичу. — Матушка любит втягивать придворных дам в такие мероприятия, не думал, что и моей жене достанется такая участь, — улыбнулся он. — Во дворце весьма скучно, а конные прогулки пока что под запретом из-за угрозы проникновения йотунов. Несмотря на продолжительный срок, все всё ещё боятся лазутчиков… Дипломатия не мой конёк, но я часто присутствовала на отцовских советах и знаю, как нужно обходиться со своим народом, — она сверкнула глазами.       Эйя резко отложила гребень и повернулась к мужчине, смотря на него с каким-то непониманием и категоричным чувством неприязни. Её лицо исказилось немой болью, она готовилась начать серьёзный и весьма болезненный разговор, но это было важно для них, они должны были начать. — Ты не можешь просить развода со мной, но и быть со мной как супруг не можешь. Твоя любовь к той женщине велика, Тор, но что делать мне? Как я должна вести себя, что должна делать? Прошло достаточно времени, но ты не забываешь её — ты правда её любишь.       Она не кричала, шептала на грани с истерией, готова была убежать в ту комнатушку и плакать, пока глаза не высохнут. Тор выдохнул, посмотрел на неё обречённо, понимая неотвратимость этого разговора, осознавая всю ситуацию. Он смотрел на дверь за женой, а она судорожно закивала головой, закусывая нижнюю губу. — Я не откажусь и не покину тебя, ты же это понимаешь? Но… если однажды ты полюбишь — я отпущу тебя, — твёрдо, но тихо проговорил он. — Я твой долг, а она — судьба? — горькая усмешка скользнула на губах, а потом исчезла, исказившись в кривой улыбке. — Ты понимаешь о чём я говорю… — Понимаю. А ещё я знаю наверняка, что ты никогда не сможешь исполнить супружеский долг из-за любви к той женщине, я никогда не стану для тебя настоящей женой и проведу свою жизнь взаперти как жрица… Тор, сын Одина, я искренне, всем сердцем ненавижу тебя, каждая клеточка моего тела с этих пор пропитана ядом — более не прикасайся ко мне и не смей указывать, как и что мне делать. Между нами, с этого момента нет лояльности, мы теперь совершенно разные полярности, которые непременно будут отталкиваться друг от друга при любой попытке соприкосновения… — она тяжело сглотнула, собираясь сказать что-то страшное. Набрав в лёгкие кислорода, она произнесла, — я, дочь Вёлунда, княгиня Альфхейма, клянусь кровью своих предков, если нога этой женщины коснётся земель Асгарда, я приму это за личное оскорбление и… последствия падут тенью на всю царскую семью.       Тор насупился, смотрел на неё с раздутыми ноздрями, девчонка осмелилась ему угрожать? Может ещё кровью своей поклянётся для пущего пафоса? А он и не думал, что она окажется такой резвой! Мать выбрала для него слишком своенравную.       Он злился, дошёл до точки кипения, преодолел расстояние между ними, схватил её за запястье и дёрнул на себя. Она грудью ударилась о его рёбра, а потом посмотрела на него без боязни с презрением, а он, наклонившись к уху, чётко и в порыве ярости пошипел: — Не смей угрожать мне и моей семье, — шикнул он, сильнее смыкая ладонь на её нежной коже. — Не смей порочить мою честь, я тоже часть этой семьи, — шипя произнесла она, подражая его манере, устремляя свой взгляд в его глаза. — Мы не можем мирно сосуществовать? — отпуская её, тяжело констатировал он факт. — Кажется, мы даже просто сосуществовать не можем. Вообще. Никак. Похоже, даже в качестве врагов.       Она дёрнулась, опустилась на стул у стола и согнулась в три погибели, смотря на своё пунцовое от злости лицо. Кажется, она окончательно испортила отношения с мужем.