I wanna love you

      Эйя очнулась к вечеру. Она дрожащими руками читала символы с пергамента на котором растеклась печать её отца, он сообщал о том, что её брат (дядя) убит в собственном доме парой осмелевших тёмных эльфов, его жена была изнасилована, чудовища никого не пожалели — все слуги были вырезаны, в живых остался лишь маленький сын Вигарда — Иштван и его матушка. Малютка был совсем маленьким, только-только научился ходить и уже остался без отца, Эйя не знала, что сейчас происходит с его матерью, но могла сделать предположения о её нестабильном психическом состоянии.       Внутри Эйи что-то окончательно умерло и уже навсегда, она просто перестала ощущать нечто важное внутри себя, опустошение было сравнимое с тем, что ощущает женщина после мучительных родов — чего-то существенно не хватало внутри и это нечто не обрело форму в материальном мире, оно просто исчезло. Царевна любила брата не смотря на его подлость и ложь, она не могла убить несколько веков своей жизни рядом с ним, она ценила его больше отца и питала чувства искренние, глубинные, как верная и преданная мать, любящая сестра, сторонник, соратник, друг — он был для неё миром, определённо он любил её и сострадал, потому как ощущал вину перед невинным ребёнком за свой тяжкий грех убийства.       Эйя не знала, что делать, она была потерянной и потому действовала по наитию, просто совершала то, что говорило ей сердце, внутренний голос — она шла вдоль дворцовых стен, опиралась о колонны, отказываясь от помощи дам, шествующих за ней. Кровь отлила от рук, голова точно свинцом налилась, царевна не теряла сознание, но она ясно ощущала что оборванные внутри чувства загоняют её в самый дальний угол собственных страхов — ненависть крепла в ней, росла из случайно брошенного семя, прорастая на благодатной почве. Она не могла справиться с собой в тот момент, покорно шла на поводу у неизвестно откуда взявшихся эмоций, бредя благодаря силам, которые питались её плотью и животным страхом. — Я отправлюсь в Брейдаблик, я найду Аделу, — Эйя тряслась в приступе накатывающей истерии, — я найду свою мать. Во владениях Бальдра нет порока, нет печали… я найду матушку. — Прошу вас, госпожа, вы очень слабы, вы вот-вот упадёте. Мы отправимся туда, но позже, давайте вернёмся в ваши покои.       Эстер кружила вокруг госпожи, оглядываясь на непутёвых дам, которые и слова против сказать не могли. Камеристка заглядывала в затуманенные глаза царевны, пытаясь найти в этом тумане хоть что-то от прежней госпожи, отрыть в ней хоть толику здравый смысл. — Ты слышишь себя? Княжеская чета пострадала, они уже не смотрят на наши титулы, врываются в замки, в дома к знатным людям — они истребляют нас, не гнушаясь общности происхождения. Они и сюда скоро доберутся, — Эйя тяжело дышала, сгибалась и смотрела на служанок и фрейлин поочередно, хрипло стонала, пребывая в полуобморочном состоянии. — Зачем сейчас искать леди Аделу? Не лучше ли отдохнуть и отправиться к ней чуть погодя, хотя бы обождав два дня. Царевна, вы не просто слабы, понимаете, вы потрясены и если продолжите в том же духе, то сломаетесь окончательно.       И как бы в доказательство слов Эстер, Эйя осела на мраморный пол, теряя равновесие, она слёзно взглянула на свою фрейлину и снова прикрыла глаза. Она ощущала ком подкатывающей тошноты и слабости во всём теле, её ноги ослабли, были точно из воска, ломающегося от лёгкого давления. Она не ощущала себя так плохо с тех пор, как её старшая сестра потеряла ребёнка, её точно сдавили, а потом резко натянули как пружину, сердце отказывалось стучаться в привычном ритме, кровь поменяла свой привычный путь, изменяя течение в другую сторону — так люди умирают, медленно и мучительно гниют. Эйя выдыхала спёртый воздух, она задыхалась в собственном теле, ей было тяжело — душа рвалась из груди, она намеревалась вырваться и найти свежий воздух; голова плавилась, щёки горели, под веками плясали тени и размытые воспоминания прошлого, кости медленно ломались, рёбра царапали надоедливую мышцу, которую должны были защищать — пустота поселилась внутри, поглощая всё самое светлое и невинное, обрекая на вечные мучения и гниение во тьме. Она не знала куда деть себя, она хотела заснуть вечным сном, сомкнув навеки свои отяжелевшие веки.       Эстер с двумя служанками подняли Эйю и повели её в сторону покоев, дабы та смогла немного забыться во сне, приняв небольшую дозу волшебного средства в прозрачном бутылёчке. Им предстоит ещё много времени для восстановления госпожи.       В Вальхаллу Вигарда отправлял сам царь — родство и звание главнокомандующего давали свои почести и привилегии. Эйя вся в белом стояла сперва у алтаря, пока тело её близкого человека помещали в лодку дальнего пути, а потом болезненно-печально глядела на обрыв, втягивая в себя холодный Асгардский воздух, пропитанный скорбной печалью сегодняшнего дня. Она смотрела на бледное лицо брата, на доспехи и клеймор, лежащий вдоль его тела в сомкнутых руках. Лицо её было закрыто белой вуалью, и она не роняла слёз как следовало ожидать — сила проявлялась в её мелких и уверенных движениях; поцелуй её горячих губ навечно запечатлелся на холодной щеке Вигарда, провожая и благословляя в последний путь. Она ощущала мертвенный холод его тела, видела это спокойствие и благодать в разглаженных смертью чертах, застывшее блаженство и прощение, точно ему все грехи отпустили — он плыл в последний путь невинным и чистым. Эйя в последний раз сжала руки брата, вкладывая в них свой надушенный платок — она любила его слишком сильно, чтобы отпускать без всего.       Эйя оставалась возле царицы, выказывала почтение отцу и сёстрам, но не смела подойти к ним — сердце точно сломается и рассыпится на тысячи осколков, не стоит ей так опускаться в глазах народа.       На похоронах не была Тора, не было жены Вигарда и их ребёнка — Эйя понимала, что им тут не место; она слишком прониклась чужими проблемами, дабы избежать ударов собственных, но она продолжала ломаться, бесконечно тонуть и задыхаться. Никто уже не мог исправить этого.       Семь дней миновало с момента похорон Вигарда. Царица говорила о том, что видит всё, подбадривала какими-то речами о том, что вскоре у неё появится смысл к существованию и все печали и горечи позабудутся. Эйя верила слабо, да и понятие «скоро» для вечно живущих весьма растяжимо — она глядела на небо с балкона и слушала музыкантов, которые приходили веселить её по велению царицы.       Её не оставляли одну ни на минуту.       Эскулапы зачастую крутились вокруг неё, некоторые из них приглашались из отдалённых мест Асгарда. В один из дней к ней прибыло несколько женщин средних лет и парочка молоденьких врачевательниц, они обследовали тело царевны, смотрели на её эмоциональный фон и медленное восстановление — наречённая на трон должна быть здоровой для рождения наследника и для отдушины других обитателей дворца.       Эйя не смотрела на женщин, но Эстер удивлённо разглядывала одну из прибывших врачевательниц средних лет. Белёсые волосы женщины были убраны под белый крузелер, глаза, потускневшие синие где-то в глубине радужки, сама она была худощавой, не особо высокая с кинжалом на поясе, одетая в бордовое парчовое платье с серым передником. Фрейлина перевела взгляд на потерянную Эйю и аккуратно положила руку на её плечо, слегка толкая вперёд, призывая взглянуть на стоящую рядом женщину.       Царевна посмотрела на Эстер затуманенным взглядом, а потом на женщину, на которую кивала её верная подруга. Взгляд Эйи бесцельно устремился на женщину, она обомлела, наткнувшись на заинтересованный взор эскулапа. Сердце участило свой ритм, царевна ощутила что-то неведомо тёплое, толкающее её к этой женщине — связь родных людей не рушима, она сталкивает лбами близких всегда и старается соединить разъединённое.       Она выдохнула и начала метать взгляд по комнате. — Выйдите все, немедля, — тяжело проговорила она. — Леди Адела, останьтесь.       Врачевательницы поклонились и спиной направились к двери, а потом скрылись за створчатыми вратами ведущими в величавый коридор с высокими потолками. Эйя взглянула на женщину и взглядом приказала сесть — она всё ещё выше её по статусу, она все ещё таит обиду на то, что её бросили, она всё ещё маленький ребёнок. — Вы моя мать? Не думала, что царица говорила о вас и о нашей скорой встрече, но это даже к лучшему… Я в Асгарде уже несколько месяцев, больше полугода, но вы ни разу не заявили о своём существовании, о себе. Я уже не княгиня и ваш запрет на общение со мной спал, когда я стала женой царевича. Почему же вы не пришли?       Она была груба, жестка и неумолима. Обиженная, эгоцентричная, больная, зацикленная на обиде и боли, утомлённая тяжбой отношений и перипетий. Царевна смотрела твёрдо, но вся её уверенность и сила была напускной, ей было больно и обидно, она была слаба и сломлена, как фарфоровая игрушка, которой только что сыграл маленький ребёнок, бросив на мраморный пол от недовольства её бесполезности. — Ваше высочество, прошу вас, не будьте столь категоричны в отношении меня. Я жрица и не могу покинуть обитель без веской на то причины, кто станет слушать бывшую валькирию, брошенную в наказание во владения Бальдра?       Голос её был мягким, мелодичным, она смотрела на Эйю с каким-то восхищением вперемешку с любовью, она поддалась вперёд, схватила руку царевны и натужено улыбнулась, подбадривая и призывая к какому-то размеренному спокойствию. — Я царевна, законная супруга престолонаследника, вы могли написать мне письмо или послать ворона с вестью и в ту же минуту оказались бы во дворце. Но вы не сделали этого, хотя жрицы были на моей свадьбе и благословляли меня, вы в том числе, но вы не сказали мне о себе, вы посчитали это глупым поступком, пустым, ничего не значащим. Встретить вас в таких обстоятельствах — это ужасно, я не чувствую радости от встречи с вами, я ощущаю горечь, утрату, пустоту, но никак не счастье! — Поймите, я не могла. Я ваша мать и я любила вас всем сердцем, не хотела разочаровывать и рушить ваши представления о реальном мире. Возможно, я была эгоцентричной, но я искренне люблю вас всей своей душой, всем сердцем, кроме как ради вас мне больше не для кого жить, вы моя единственная причина для того, чтобы продолжать существование. Все эти года, столетия я жила лишь вами, лишь для вас, ради вас и вы упрекаете меня? Моя частичка, голубка моя, жизнь моя обвиняет меня? Простите, но я не понимаю вас, — она тяжело дышала, не обращая внимания на слезу, катящуюся по её щеке.       Эйя слушала, понимая, что мать не успокаивает, а трактует правду жизни. Она когда-то отказалась от неё, но не из-за себя: Адела знала о жертвенности и прекрасно понимала какого это — терять любимого человека. Потеряв мужа, она потеряла и дочь, а уже после титулы, испытала на себя лишения и горечь поражения — Адела понимала дочь, нося траур не одно столетие, она не могла утешать, но могла объяснить суть некоторых вещей. — Но вы же моя мать, знай я раньше, что вы живы, что вы где-то здесь я бы бросила все силы на поиски. Та, кто даровала мне жизнь, холила и лелеяла, ожидала моего появления не могла так легко отвернуться и бросить меня. Я жизнь для вас, а вы даровала мне мою жизнь, — она поддалась вперёд, тяжело вздыхала, падая в распростёртые объятия матери. Прошу, не покидайте меня более в эти тяжкие дни для всего нашего мира, не оставляйте меня более наедине с этой болью, не бросайте меня в этот огонь, я не хочу умирать в агонии подобно отцу. Но я продолжаю ощущать это удушающее чувство одиночества, злости и отчаяния… я не могу так более, прошу, молю вас, останьтесь…       Эйя задыхалась, она ревела навзрыд, срываясь на эмоции впервые за эти семь дней. Всё разом навалилось на неё, грудь жгло от всех этих чувств, от ощущений гонимыми древними инстинктами желания быть защищённым. Она вздрагивала в объятиях родного человека, она ощущала тепло, связь, точно никогда её не разлучали с матушкой, точно она её часть. Безмерное чувство благодарности, любви теплело в ней — родную кровь не разбавишь водой и градус не собьёшь. Но её дыхание неумолимо сбивалось, она мне могла вдохнуть полной грудью, задыхаясь в материнских руках, впервые позволяя эмоциям властвовать над ней — непозволительная роскошь для царской особы.       Эйя отстранилась от леди Аделы, заслышав служанок и благородных нимф, которые обыденно сопровождали царицу. Приведя себя в вид более-менее достойный царевны, она кивнула матери, сжала её руку и сказала, что попросит царицу сжалиться и найти во дворце место для неё. Адела кивнула и вышла, уступая своё место названной матери своей дочери — царица цвела и выглядела благосклонно, точно весенняя роза. — Ты поправилась? Хвала всем прародителям, я уже и не надеялась на столь скорое восстановление, — Фригг села на кровать, прося дам удалиться из комнаты. — Ты должна беречь себя, милая, смерть брата — ужасное событие, я понимаю, но такова наша жизнь — мы ощущаем горечь утраты и потерь, чтобы осознавать ценность счастливых и радостных моментов. Судьба любит играть на контрастах, так что не думай, что всё так закончится. — Да, царица, со мной уже всё хорошо. Не стоило волноваться, — она натянуто улыбнулась. — Вскоре должен вернуться Тор, так что мы должны подготовиться ко встрече с супругом моим, а лишние печали и тревоги обязательно уйдут.       Она не верила в собственные слова, но этикет и правила предполагали постоянную ложь, даже на аудиенции. Она будет лгать всем, даже самой себе, ради семьи, ради титула, ради имеющейся власти — такова суть общества, в котором она живёт, реалии этого мира суровы, но выживать необходимо и она будет идти до конца. Эйя наконец-то поняла важность своего положения, осознала, что не желает терять его — быть наречённой на престол, матерью народа? Это хорошая компенсация за все унижения и ложь, так что она возьмёт сполна от этой жизни. — Я рада слышать подобное из твоих уст, милая, — царица взглянула на дверь. — Ты уже видела её, верно?       Эйя кивнула, благодарно смотря на всё понимающую царицу, которая хоть и была порой резка и напориста, всё же многое делала на благо своей семьи и невестки. Эта женщина поистине самая настоящая царица, она заслуживает быть ей. — Эйя, я оставлю леди Аделу во дворце в качестве врачевателя, так что больше не печалься и не впадай в уныние, хорошо? — Фригг погладила девушку по щеке. — Ты должна лучше относиться к себе и своему здоровью. — Премного благодарная, моя царица, надеюсь это решение хорошо скажется на репутации царственной четы в дальнейшем.       Фригг кивнула, немного понаблюдала за неменяющимся выражением лица Эйи, наконец-то поднялась с места и направилась вон из покоев молодой невестки. Пожелав перед уходом хорошего дня.       Эйя смогла выдохнуть, она обняла соседнюю подушку и вдохнула еле уловимый аромат тела своего супруга, почему-то это её успокаивало и придавало уверенности, точно она поддержу и заряд сил получает. Ей было плохо, но сравнительно меньше, она степенно приходила в себя, но появление матери взбудоражило и разбередило старые раны, не давая зажить вновь появившимся, сейчас Тор ей был необходим хотя бы для того, чтобы оказать минимальную поддержку и обеспечить ощущением того, что она всё ещё жива и находиться здесь, в этом мире рядом с живыми существами.       Её трясло, но она могла трезво думать и отдавала отчёт своим действиям, Эйя была решительна в своих действиях — она планировала добиться аудиенции с Одином и обговорить с ним последние события, произошедшие в Альвхейме. Больше терпеть подобного пренебрежения к своему народу она не собиралась, кончено, прекрасно осознавая, что она одна помощи от царя не добьётся, но вод при помощи мужа весьма вероятно сможет это сделать. Чувство вины Тора впервые могло сыграть ей на руку, раз уж на то пошло, просто надави на нужную точку, посильнее нажми — и всё, он уже исполняет все её желания. В теории.       Все её думы вновь занял образ Джейн, ловко вытесняя недавние похороны Вигарда и чудовищные преступления тёмных эльфов. Ревность в ней выжигала последние чувства, превращая плодородную землю в безжизненную пустыню, она не могла мириться с полегамостью своего мужа и потому заочно ненавидела всех мужчин. Это не было её желанием, но она не могла себя переиначить. Её всё чаще посещали странные мысли, она часто задумывалась было ли что-нибудь серьёзное у Тора и Джейн, как далеко они зашли в своём грехопадении? Становилось противно от самой себя и осознания того, что их брак не был консумирован и Тора всё устраивало, а её, кажется, уже нет. Конечно её это не устраивало, в конечном счёте они женаты уже достаточно для того, чтобы он хоть что-то сделал — долг превыше всего и супружеский долг входит в перечень их обязанностей. Эйя становилась смелой в своих мыслях, но на действия силёнок бы не хватило; после смерти брата в ней появилось нечто новое, иное, не встречавшееся до этого — она ощущала смелость и силу, видела в себе кого-то другого, изменившегося и надломленного.       Эйя скинула с себя одеяло и медленно прошла к зеркалу, остановилась напротив и недоверчиво оглядела себя — девушка в отражении была бледной и изнеможённой, но она имела горделивый взгляд и идеальную осанку: царевна в своём отражении разглядела матерь всего сущего, будущую царицу. Вспомнились слова Вивы: «Мы рождаемся в боли благодаря ей и меняемся». Теперь она понимала истинный смысл этой фразы.       Эйя изменилась.