I wanna love you

      Асгардская тюрьма никогда не внушала большого страха, она была выполнена в приятных тонах, имела весьма просторные размеры и даже привлекала незатейливой красотой, не была лишена царского лоска. Стража здесь была суровой, но даже они не позволяли себе лишнего — клетка прекрасно сдерживала всех, работала на высоком технологическом уровне за счёт великой магии, которая существовала здесь благодаря учёным и подвигам великих предков. Это место разве что угнетать могло однообразностью и светом, точно топя в этом все выбросы мира, которые творили зло, сея раздор между мирами.       Эйя пришла в тюрьму тайно под покровом позднего вечера, скрываемая тёмно-синим парчовым плащом. По слухам служанок, она знала, что в одной из камер содержится пойманный лазутчик — никчёмный тёмный эльф, пойманный во время вылазки асгардских разведчиков в Альфхейм. Царевна без должного сопровождения скользнула в темницу, удерживая в руках струящийся подол платья, она скрывалась в тенях, минуя молчаливые изваяния стражи, которые косились на представительницу царской четы, но не слишком сильно этому дивились — пусть плетут свои интриги вдали от них.       За плотной полупрозрачной завесой сидел эльф, скрываемый плотной браней своих тяжелых доспех, которые берегли прекрасную внешность небожителей от выбросов не благодатных земель Свалталфхейма: их земля губила их красоту, изничтожала её, потому с рождения они носили маски, которые защищали их тела от воздействия собственной родины. В детстве няня пугала её и сестёр этими существами, но сейчас она так безразлично относилась к ним, страха уже не было, лишь тупая, выжигающая её нутро ненависть и озлобленность. — Elen sila lumenn omentilmo (Звёзды осветили нашу встречу), — ухмыльнулся эльф, встав со своего места и поклонившись.       Эйя поморщилась от этого пропитанного ядом голоса, она не снимала капюшона, не желая смотреть на эльфа в упор. Подойдя немного ближе, царевна остановилась у перелива виднеющегося щита, который не позволял выбраться существу по ту сторону камеры. Другие заключенные заметно оживились, навострились и с интересом оглядывали гостью, лишь Локи незаинтересованно лежал в своей кровати и пролистывал фолианты старинных книг, нисколько не заинтересовавшись картиной перед носом. — Ma emma harel (Тебе стоит бояться меня), — хищно улыбнулась царевна. — Mani uma lle merna? (Что тебе нужно?) — спросил он, злобно скалясь под маской, игнорируя глупый выпад. — Что вы собираетесь делать? Куда ударить? — она перешла на асгардский, смотря в упор на зловещее существо за клеткой.       Эльф расхохотался, он отвернулся от неё и сел у стены, сложил руки, не желая отвечать на вопрос, но на языке его явно что-то вертелось. Гадкое. Скверное. Как и всё его никчёмное существование слова без морали, без ценностей, прямо и остро. — Асгардская шлюха хочет добиться от меня признания невесть в чём? День расплаты грядёт. Ar tu na'lin emma mi (Я увижу твою кровь на своём клинке), — он разразился грохочущим смехом.       Эйя задохнулась от переполняющих её чувств несуразной обиды и злости. Её глаза налились багровой кровью, такой густой, полностью заволакивающей обзор, ухмылка царевны точно знамение Дикой Охоты наводила страх и ледяной ужас, она ступила ближе к клетке, прямя спину и смотря прямо. — Ответь, знаешь ли ты, почему меня называют последовательницей Дикой Охоты? — мужчина сплюнул, безразлично глядел на ту, что так бесстыдно смотрела на него. — Я покровительница страха, немого ужаса, предсмертной агонии — я неразделима с преисподней и я — карательный меч, который опуститься на твою шею, жалкое ты существо.       Эльф за решёткой начал кашлять кровью и задыхаться, он сжал рукой свою шею от боли и несуразного желание освободиться от мерзкого ощущения медленного плавления собственной кожи: он расцарапал тонкие вены пуская капиллярную кровь, оставляя красные тропы длинных и тонких царапин. В бессилии пустых сопротивлений он упал на пол, теряя сознание, но не умирая окончательно, точно он уже в Аду.       Шлем спал с его лица, бледное прекрасное создание с длинными белыми волосами предстало перед царевной — они подобны ангелам, но их сердца столь же уродливы и безобразны сколь красива их оболочка. Ими пугают детишек в Альфхейме, потому как нет существ страшнее, чем ужас в покрове прекрасных грёз — беспощадные и жестокие, бесцельно убивающие направо и налево, вот кто они. Их называли прекрасной смертью, изящным ядом и прочими до безобразия красивыми именами, нарекая убийцами собственного народа. — Laita! Ar'din nuvenin na'din (Радуйся! Я не хочу убивать тебя!), — она выплюнула эти слова, смотря на содрогающееся в предсмертных конвульсиях тело, которое медленно освобождалось от адских мук. — Tenna’ ento lye omenta (До следующей встречи).       Эйя отступила, она оглядела стражу, которая не смотрела на царевну и даже не была обеспокоена состоянием тёмного эльфа. Им нет дела до неё, потому как именно ей присуща власть над ними, потому как она сильнее их по всем позициям — асгардцы верны титулованным — цепные псы, точно такие же как и этот чурбан за решёткой: тело без собственного разума и мыслей.       Царевне от чего-то дурно и противно.       Брезгливый взгляд упал на собственные окровавленные руки, она взглянула на раны, которые начали быстро срастаться: обуглевшая кожа с мясом и кровью медленно зарастала, её регенерация заметно улучшилась, постоянные обряды и посещения храмов не прошли бесследно — она углублялась в своих познаниях, она перестала ощущать боль, всё медленно перетекало в полную свободу её души и тела — единение смертной и бессмертной оболочек приводило к полному освобождению от болей присущих мидгардцам. Она крепла и силы её заметно увеличивались, но подобные действия продолжали изнурять её дух. — Saesa omentien lle (Рад встречи с тобой).       Притворно сладкий голосок потянулся со стороны темницы, Эйя подняла голову и ухмыльнулась, наткнувшись безразличным взглядом на Локи. Воровато оглядевшись, она подплыла к темнице, придерживая свободный подол нового платья, прикрыв на пару мгновений глаза и прошептав пару слов на своём языке, она очутилась на стороне Локи, который учтиво кивнул и предложил присесть; царевна и без его притворного дружелюбия уселась на обитый мягкой тканью стул, выпрямляя спину. Её длинные, аккуратные пальцы скинули тяжёлый капюшон, из которого тут же выпали прямые локоны длинных рыжих волос; бог напротив улыбнулся. — Украла моё средство для волос? — он пытался вернуть облик того свободного царевича Локи, отложив книгу. Эйя потянула руку к одному из свитков, который лежал заметно ближе остальных. Пожелтевший старый пергамент в руках совершенно не гнулся, точно окаменел под силой времени и пыли, он был написан на древнем языке эльфов: выведенные ритуалы и символы пестрили острыми углами, эти знамения предназначались для узкого круга высших магов её государства. Она взглянула на Локи и изогнула брови на что он заговорщически подмигнул, как бы оставляя этот секрет сугубо между ними. — Думаешь, я буду шутить с тем, кто обрушил столь большое горе на мою семью? Ты самонадеян, глуп и до ужаса самолюбив.       Эйя фыркнула, откинулась на спинку стула и небрежно откинула свиток, который с тихим хлопком упал на деревянную поверхность стола. — Какие громкие слова, милая, разве так полагается разговаривать с родственником? Не забывай о правилах приличия… — Не забывайся! — Эйя ухмыльнулась. — Я не княгиня, а жена твоего старшего брата, престолонаследника, сам же меня титуловал. Перед тобой царевна, прояви уважение.       Локи оглядел свою невестку и впрямь ведь изменилась, помимо выпрямленных волос, черты её лица заметно заострились, прежняя детская припухлость пропала, уступая место взрослости и зрелости, той искусственной метаморфозе, которая приходит после трагедий и душевных травм, изменяя не только душу, но и внешность человека. За этой внешней шелухой скрывалась уставшая и ненавидящая всё Эйя, проснувшаяся под ударами судьбы, которую подтолкнул Локи. — И зачем же ты пришла, моя царевна?       Он издевался над ней, точно пытался вывести её на эмоции, чтобы унизить и указать на место, удостовериться, что он ещё имеет вес и власть над самым слабым и уязвимым членом своей семьи. Это было низко, но иначе он был бы не собой. — Посмотреть в глаза убийце своего брата, — её глаза мгновенно остекленели, а лицо превратилось в безразличную ко всему мраморную скульптуру. — Локи, раньше я считала, что ты просто завистливый, озлобленный и нелюбимый, но теперь я вижу твою гнилую натуру, твоя сущность оказалась куда хуже, чем я думала… Но ты хотя бы не пытался убедить меня в том, что являешься хорошим. — Милая, — он выдохнул, притворно улыбаясь. — Так ты считаешь, что я лучше Тора? Мне льстит это, но местные обитатели могут расценить это как флирт с твоей стороны и не понять… А, или один брат не любит, значит можно найти утешение в объятиях другого?       Эйя выдохнула, истерично улыбнулась и замотала головой, понимая, что серьёзного разговора с ним не выстроить. Поднявшись со своего места, она прошествовала к богу и остановилась прямо напротив него, смотря в глаза столь лживые и ненавистные, что хотелось вырвать их из глазниц и скормить ему же, наблюдая за чужой болью и страданиями, но вместо этого она будто заботлива мать, провела рукой по его волосам, заправив смолянистую прядь за ухо. — Вот так вот флиртуют, Локи, — томно прошептала она, а потом мягко улыбнулась, осмотрела его хмурое лицо, явно показывающее своё замешательство. — А я испытываю к тебе лишь полное безразличие, как, впрочем, и следует относиться к варвару и преступнику. — Показываешь своё истинное лицо? Очень мило с твоей стороны, что именно меня ты удостоила чести узреть настоящую личину моей дорогой невестки, — он поддался вперёд, вызывая в ней лишь чувство лёгкой неприязни и недовольства.       Царевна отвернулась, взглянув на истукана-стражника, который ни разу не шелохнулся, демонстрируя свою полную отстранённость. Этим дворец Асгарда немного отличался от её дома, но к этому можно было легко привыкнуть и она давно уже с должным безразличием относилась к подобным вещам, даже если пойдут шепотки, она останется в неведенье, а это уже хорошо. — Моё истинное лицо? — она задумчиво вгляделась в белый потолок. — Возможно это и есть я, но вопрос не в том, кем я являюсь, а в том, благодаря кому эта сущность показала себя?       Отступив от него, Эйя подошла к прозрачной ограде и в мгновение ока оказалась по другую сторону личной клетки самого всемогущего Локи. Кивнув ему головой, она быстрым шагом удалилась из злополучной темницы, в которой задыхалась чернью окружающих её монстров, она точно сама становилась такой же тварью неугодной никому, не подходящая, лишняя, ненужная. Ей было неприятно и дрожь змеёй бегала вдоль тела, прокрадываясь к самому сердцу, которое сжималось со всей силы и отказывалось откликаться на немые мольбы и тихие стенания — Эйя не могла властвовать над собой со времён свадьбы и её это до ужаса раздражало. Где её хвалёное спокойствие и гордость рода? Нужно за голову браться и вести себя в соответствии со статусом, а не в глазах царской четы падать. Пора прекратить на коленях стоять, голову нужно поднять и смотреть вперёд, как и положено, а не пугаться каждого шороха.       В слишком громадных для одной Эйи покоях стояла полная тишина, которая не приносила ничего, кроме раздражения, одиночество не приносило ожидаемого спокойствия, да и благодати внутри неё давно не было, лишь выедающее всё вокруг безразличие. И жить с этим было до отвращения неприятно.       В помпезности дворцов среди красивых леди в окружении слуг и матушки она ощущала себя не так и всё вокруг неё было не тем. Она не понимала, чего сама желает, но знала, что это не так просто получить даже для женщины её статуса. Вот и приходилось мучиться, рыская в чертоге мужа.       Эйя начала изучать историю. Она всё думала о тёмных эльфах, которые планировали что-то ужасное в скором времени, но понять не могла — они искали, пытались найти что-то, что могло бы укрепить их мощь и возрастить силу. Они нападут, обрушив всю свою силу на девять миров: Эйя искала ответы среди мемуаров Бёра, отец Одина должен был дать ответ на терзающий её вопрос, пришлось читать о Великой войне асгардцев с ветвью её народа. Кропотливо она вчитывалась в каждую строку многотомных книг, засиживаясь в северной части дворца до раннего утра; пиршества более не приносили радости, как и эль, она не радовалась музыкантам и старалась отстранить от себя леди Адель, та почему-то была ей неприятна и даже, неправильно сказать, противна. Эта добрая женщина вызывала тревогу внутри Эйи и полное неприятие, предчувствие никогда не подводило царевну, но фактов не было; а её минутная слабость была лишь ошибкой и срывом после потери близкого человека, не более. Царевна с тревогой поглядывала на письма, приходящие от князя Вёлунда и от младшего брата Альва, которого неожиданно стали готовить к трону — он остался единственным законнорожденным мальчиком в её семье и по законам Альфхейма должен был занять трон — наречённый, последователь, будущий князь; Эйя старалась — вникнуть в вопросы своей страны, она вела тайную переписку с советником по военным делам и с дипломатом, пыталась вникнуть в суть того, что происходило сейчас с мирами на грани ужасающей сознание, кровопролитной войны.       Короткий выдох вырвался из её рта, когда на пороге супружеской комнаты показалась воительница из отряда отца. Эйя кивнула, приглашая пройти Ригунт в опочивальню, воительница настороженно огляделась и прошла, прикрывая за собой дверь. — Процветания и долгих лет жизни царской чете, моя княгиня, — она встала на одно колено, склоняя голову.       Её некогда белоснежные крылья были слегка подпалены пламенем огня и испачканы кровью убитых. Она имела родство с валькириями, но таковой сама не являлась, так как проживала в Альфхейме, в связи с чем имела пограничное положение и была принята в отряд отца с подачек приближённых советников — показать Асгарду, что они принимают всех с кем мир Одина обходится жестоко. Забавно, что своим дочерям он пророчил замужество и место в закрытой комнате, а чужим — воздавал по их заслугам и навыкам. — Ригунт, поднимись. Говори!       Эйя уселась на стул и взглянула на стоящую перед ней высокородную женщину, которая вела за собой легионы, изящество её было в силе, красота в шрамах на теле, сила в холодном взгляде голубых глаз. Царевна видела в ней мощь, а Вёлунд — инструмент. Ригунта не была знакома с Эйей лично, но княгиня Альфхейма знала о ней многое и восхищалась в девичестве, теперь же она безразлично глядела на всех женщин с любым статусом. — Моя царевна, докладываю вам, что северная оборона пала, мы почти сдали весь юг, запад продолжает держать оборону и переходит в атаку. Очаги возникают повсюду, мы не можем отбиться… — Мой муж? — она даже не моргнула, глядела в упор на воительницу. — К сожалению, мы так и не получили обещанной помощи от царя и его сына.       Сглотнув, она осмелилась подняться. Камеристок в комнате не было, потому она не опасалась лишних ушей и взглядов, подойдя к Ригунте, Эйя слегка притянула ту к себе, отчего концы крыльев военноначальницы дрогнули. — Мы не будем пресмыкаться перед царской семьёй, никто здесь меня ни во что не ставит — я всего лишь красивое украшение в руках мужа. Бессмысленные убийства никого не радуют, мы обратимся за помощью к Уллю, а так же найдём Скади, когда-то давно, мой отец помог им, они в долгу у нашей страны… Ригунт, найди их и скажи, что дочь Альфхейма, царевна Асгарда просит их о помощи, доложи, что она помнит и они должны. — Слушаюсь, моя царевна. Но, разве их легионы смогут нам помочь? — Это, разумеется, не элитный легион Всеотца, но я могу просить помощи у предводителей Дикой Охоты, как та, которой пророчат присоединиться к ним, я могу просить их об услуге. Я отправлюсь к Хольд и добьюсь отправки в Альфхейма её войск, будем молиться, что она более благородна, чем Всеотец… Ступай и доложи, как тебе дадут ответ. — А если это не сработает, что вы собираетесь делать? — У меня не останется выбора, — она не смотрит на воительницу, — придётся склонить на свою сторону мощь царевича. Принудить подчиняться. Надавить на больное, заставить ощущать вину, ткнуть лицом в опрометчивый поступок, но перед этим… — Эйя оглядела Ригунт и хмыкнула.       Лицо Эйи в этот момент исказилось каким-то зловещим, искажённым в тени искушением, таким ясным и ярким, точно она наверняка знала как склонить на свою сторону царевича, точно знала всё наперёд — знала за что нужно дёрнуть, чтобы на её сторону наконец-то встала мощь сына царя. Эйя не боялась отдать всю себя, положить свою честь и гордость за свой народ, она была готова ко всему, могла подчиниться, унизиться, могла пойти на поводу — всё, чтобы никто больше не страдал.       Воительницу пугало такое упорство.       Ригунта приклонилась и вышла на балкон, она взмахнула крыльями и растворилась в тумане ночного неба, скрываясь вдали Асгардских гор.       Эйя лишь сейчас заметила розовые розы, которые источали приятный сладковатый аромат цветущей весны: царевна подошла к столику, где под плотным льном скрывалась клетка со спящими златопёрыми птичками. Кончики её пальцев коснулись лепестков пышных бутонов, она оглядывала их, голова немного закружилась от столь приторного и резкого аромата, но на губах царевны всё же расцвела улыбка. Она знала, что царица хочет порадовать свою невестку, потому проявляет столь незатейливую, но от того не менее приятную заботу.

***

      В большой зале, в башне Валаскьялв собралась вся венценосная семья царя Одина, вся свита, чествующая честных воинов, вернувшихся с поля боя — бравые бойцы под гомон горожан входили в залу, где продолжали шуметь уже слуги, которые усеяли тронный зал вдоль торжественного пути к царю, ограждаемые и сдерживаемые стражей. На ступенях, что прокладывали дорогу к престолу Одина — Хлидскьялву, стояли две женщины, разодетые в дорогие шёлковые одежды; ближе к престолу находилась улыбающаяся Фригга, она миролюбиво глядела на сына, желая поскорее его обнять, на две ступени ниже стояла его жена, глядевшая слегка раздражённо и уставши, ей точно докучала вся эта церемония и она всем своим видом показывала, что не желает долго здесь задерживаться.       Тор встал на одно колено перед престолом и отчитался о проделанной работе, Один кивнул и стукнул скипетром, призывая всех начать празднество в честь славных воинов, вернувшихся с благой вестью в Асгард. Фригга спустилась к сыну, Эйя последовала за ней. — Сынок, как же я рада, что ты вернулся, — Фригга положила руку на щёку сына. — Отец устроил большое пиршество в честь тебя, ты должен прийти вместе с женой, дабы почтить память погибших и воспеть имена вернувшихся, — она обняла его, а после отстранилась, вкладывая руку в его ладонь. — Матушка, — он поцеловал руку женщины. — Разумеется, я понимаю. Надеюсь, что в моё отсутствие ничего серьёзного не произошло?       Фригга посмотрела на невестку сына и помотала головой, отступая от Тора, тот взглянул на понурую Эйю, оглядел залу, где толпился народ, состоящий в основном из придворных; он поцеловал жену в лоб, погладил шёлковые волосы и кивнул в сторону выхода; Эйя последовала за благородным мужем. Он пропустил жену вперёд, скрываясь за колоннами и толстыми стенами, царевна в свою очередь кивнула, оказываясь за стенами шумной залы. — Я соболезную твоей утрате, — он встал напротив и заглянул в её глаза. — Вигард был одним из лучших воинов, что мне довелось знавать, но пал он бесчестно от рук мародёров — мне искренне жаль.       Эйя монотонно кивнула, не внимая его словам — сколько ещё ей выслушивать подобные речи от каждого встречного? Это уже утомляет: вести себя так, принимать слова с благодарностью, а они ведь сейчас совсем ни к чему, они уже не помогут, а вежливость и этикет в их случае чересчур надоедает. Что ей говорить на подобное? Только кивать и остаётся, как пустоголовая ей-богу.       Тор не удовлетворился подобным безразличным жестом со стороны своей супруги, он выдохнул и притянул её к себе, мазнул сухим поцелуем по виску и обнял, прижимая к себе, как она его в те дни, когда он страдал от разлада в семье. Он вдохнул аромат розовых масел, ощущая как её шёлковые пряди щекочут его нос, мягкая кожа благоухала мускатом и орехами, Тор ощутил как плечи Эйи слегка подрагивают и как её руки цепляются за его спину, она вжалась в его тело ещё сильнее, пряча лицо на груди. Царевич впервые ощутил себя спокойно; в тёплых объятиях жены, он почувствовал себя значимым и нужным, понял, что является чьей-то опорой в этой жизни. — Тор, — она тяжело выдохнула, ощущая как ноги подкашиваются, — нам… нам лучше обговорить всё в покоях, а не здесь. Знаешь же, что у всего уши есть.       Она отстранилась от него, принимая горделивую осанку и возвращая себе величественный взгляд царевны, давно уже научилась маску на своё лицо надевать — падать в грязь она не собиралась, а значит следует соответствовать роли. Взгляд её голубых глаз упал на шепчущихся служанок, она тут же взяла мужа под руку и повела его в сторону супружеских покоев, где, по её личному разумению, никто бы не посмел побеспокоить мужа и жену, прервав радость воссоединения двух навечно связанных узами брака богов.       Эйя долго думала о том, что увидела в его голове, образ Джейн так чётко отпечатался в его памяти, что её стало тошнить, просто выворачивать на изнанку, не хотела ведь заглядывать, а увидела то, чего совершенно не желала видеть. Теперь ей стало ясно, что между ними были не просто платонические отношения: она была так зла, ярость кипела в ней, обида и собственная безысходность бурлили — ей терпеть это всё нужно впредь?! Глаза закрывать и отворачиваться как от чего-то мерзкого? Мерзко, конечно, но не обращать на это внимание ей не позволит совесть, честь, достоинство и гордость. А что она может? Изменить? Нет! Убить землянку? Хорошо, конечно, но ненависть мужа на веки вечные не хочется зарабатывать. Тогда как ей отомстить? Мелкие пакости по типу Локи? Нападать на землю и вершить суд? Она же не человек, чтобы опускаться так низко!       В их общей комнате оказалось несколько слуг, которых Эйя одним словом выставила за дверь; девушки перепугались яростного огня в глазах госпожи и её разъярённого вида, выскользнули и слова поперёк не сказали. Эйя сжала кулаки, отвернувшись от мужа, она что-то обдумывала пару мгновений, а потом обернулась и влепила смачную пощёчину, одаривая его взглядом полным омерзения и отвращения, точно она на слизняка под лупой смотрит.       Вот это резкая смена настроения, конечно. В этот он момент думал только о том, что каждый переживает горе по-своему и если ей легче от этого, то пусть бьёт. — Не смей, слышишь, не смей думать об этой девке, когда ты рядом со мной! — её голос поднялся до визга, — мне надоело. Я устала постоянно видеть её, слышать, ощущать между нами эту землянку. Я твоя законная жена, Тор, и пора бы свыкнуться с этой мыслью.       Она снова замахнулась, но он перехватил её руку, тогда Эйя забилась в его ладонях, пытаясь вырваться, била в грудь, пыталась достать до лица, Тор перехватил вторю руку и прижал к своей груди, подавляя её, чересчур похожие на человеческую ревность действия. Она и впрямь перестала биться в истерике, не плакала, успокоилась, смахнув две слезинки и повернула голову, упираясь в его грудь левой стороной лица, вслушивалась в биение разбушевавшегося сердца. — Я не хочу о ней думать, Эйя, но не могу ничего поделать с собой, пойми же меня наконец-то, я невольник собственных чувств, — он отстранил её, заглядывая в полные боли глаза.       Эйя заметно изменилась за столь коротки срок: линии лица заострились, глаза смотрели без прежней наивности, она вся выглядела как-то по-другому, точно перед ним женщина стоит, вполне взрослая и уверенная в своих действиях и себе. — Чувства? О каких чувствах речь?! Хоть кто-то думает здесь обо мне? Ты, мой благородный муж, просящий понять тебя, твоя матушка, говорящая мне о важности моей только в перспективе деторождения, моя матушка, бросившая меня и не желающая осознать какую боль она мне причинила. Я должна всех и каждого понять, но кто меня-то поймёт, Тор? А? Мне то, что прикажешь делать, кому мне выплакаться, с кем поговорить? Эстер? Несомненно, но вы все моей семьёй называетесь, а что на деле мы имеем? Мои родные, которым нужен от меня лишь ребёнок, чтобы я укрепилась на этом месте, чтобы… заслужила помощи Одина для своего государства! В итоге, я никому не нужна, да и существование моё бессмысленно, — она высвободилась из его хватки и прошла к софе, — уходи, Тор. Хватит с меня боли, я твоя жена и всё, иллюзия твоей власти и статуса! Можешь уходить, никуда не денусь.       Голос её был безразличным, низким, резко осипшим, таким, что ему передать невозможно. Такая неприступная и холодная, превратилась в разрушенные скалы, стала руинами, точно по ней варвары пробежались, переворачивая всё на своём пути. Она так устала и Тор это видел, чувствовал, как чувствует любой человек способный к эмпатии и переживаниям за близких людей. — Уходить? Этого ли ты хочешь? Все твои речи, громкие крики и высказывания наталкивают меня лишь на одну мысль — ты желаешь власти, управлять и иметь преимущество на своей стороне, верно? Быть женой для тебя недостаточно, ведь ты теряешься в тени моей, без моего участия никто тебя не послушает. Эйя, тебе нужен рычаг, при помощи которого ты сможешь управлять решениями отца и матушки, то с помощью чего сумеешь надавить на них. Тебе нужен ребёнок, желательно наследник, чтобы управлять не только дворцом, но и девятью мирами. Жадная до власти царевна.       Тор расхохотался, увидев в этой невинной девчонке эгоистичную и озлобленную девушку, которую он сам и слепил своими изменами и вечными посягательствами в её сторону от его родных. Верно, этого он и боялся, но это было неизбежно. — Ты? Как ты смеешь? Обвиняешь меня в жадности и лицемерии?.. А что если и так, что тогда? Если у меня будет дитя, то оно точно будет любить меня, видеть во мне целый мир, в отличии от его отца, который даже коснуться меня брезгует, точно я прокажённая какая-то! Ты даже не думай, что я по любви с тобой возлежу… Убирайся!       Эйя стояла в другом конце комнаты, её грудь тяжело вздымалась: он был наполовину прав, потому что она уже не была уверена в том, чего по истине желает. Да, несомненно, ребёнок ей нужен, но такой ли ценой? Переступить через себя и спать с ним, когда в его мыслях другая? Так низко и так по-человечески.       Снова! — Или ты рассчитываешь, что я буду делить тебя? Тор, ты не можешь сжалиться над своей супругой? У нас с тобой один вариант, в котором я рожаю тебе ребёнка и остаюсь подле тебя в качестве супруги царя  — по-другому не получится. Я не понесу от тебя, пока того не потребует Всеотец, понял? Как только придёт время, я рожу ребёнка, но до тех пор ты и пальцем ко мне не притронешься… — Ты так часто зарекаешься и клянешься мне, что вся моя голова только твоими обещаниями и забита — хватит, лучше не зарекайся. Не знаешь же как завтра всё повернуться может. Не притронешься, не коснёшься, Эйя, я твой муж и быть вместе не просто долг, а наша обязанность.       Она опешила, он впервые вспомнил, что это их обязанность; ей даже засмеяться захотелось, но она удержала себя. — Не уж то силой вынудишь? — её лицо исказилось гримасой отвращения. — Силой? Я же не варвар. Только вот Эйя, ты забываешь о том, что я могу и тебя ненароком полюбить, тобой заинтересоваться, неожиданно потеплеть.       Тор в несколько лёгких шагов оказался возле неё и положил свою тяжёлую ладонь на её щёку, а потом скользнул вниз к шее, где билась заветная голубая венка, выдающая богиню с потрохами, она билась, намереваясь порваться от перенапряжения. Тор давно вынес урок — так ревновать и беситься может только влюблённая женщина и она его любила, правда любила и дорожила, страх потерять его в ней бушевал. Он не знал почему, за что, но в её голове незначительным пятном мелькали чувства к нему, такие лёгкие, еле заметные на фоне злости, но они были и зачатки этих чувств степенно раскрывались. — Увидел? — она бессильно взглянула в его глаза. — Я правда с ума сошла, Тор. Как я после всего этого могу что-то питать к тебе? Чувства? — она засмеялась, отстраняясь. — Ты даже понравиться мне не пытался, но я… ты мне нравишься. Такое примитивное и жалкое… Я так устала от этого, ненавижу и тебя и себя, а в особенности её. Почему ты любишь её? Чем я хуже…? А! Точно! Любят ведь не за что-то, а просто так, да? Меня правда не за что любить? Я так ужасна? — она измучено заглянула в его глаза. — Я так тебе омерзительна? — Нет, — выдохнул он, хватая её руку, — нет, что ты. Ты мне не омерзительна, но я люблю тебя не так, принимая факт того, что ты должна родить от меня ребёнка как должное. Прости, я не хотел причинять тебе большую боль, но и ты должна осознавать наше положение. Не понимай меня, но постарайся себя понять и принять наконец-то. Я не переиначу тебя, и ты меня, но мы можем справляться со всем вместе, держась за руки и идя вперёд, не оглядываясь на обиды и боль прошлого. Мы слишком сильно бьём друг по другу, забывая, что пронесём нашу жизнь вместе, принеся в этот мир другие жизни.       Тор улыбнулся, смахивая с её щеки слезинку, запечатлев поцелуй на лбу супруги, задерживая в своих объятиях на несколько долгих минут. А она лишь сильнее укрепилась в желании отомстить за свою растоптанную гордость и переломанные первые чувства — получать нож в спину неприятно, но смотреть в глаза возвышающегося над ней Тора… почему же он ей нравится? Возможно, они просто очень похожи внутри, весьма вероятно, всё из-за их одинаковой судьбы и нежелания больше кого-то терять.       Царевич только сейчас замечает, что на ней бархатное кремовое платье, цвет которого, впрочем ему безразличен, но вот то что оно открывает её лопатки и плечи, оголяя все созвездия родинок, а тонкая золотая цепочка обвеивающая её талию, подчёркивая через безразмерную ткань стан супружницы. Ему бы всё равно должно быть, но её кожа обжигает его пальцы и он ничего с этим поделать не может; ладонь скользит вниз к пояснице и Эйя слегка прогибается в спине, животом поддаваясь вперёд, по её спине бежит табун мурашек. Он ненароком делает ей приятно.       Она краснеет.       Эйя отстраняется и прячет глаза в пол, не желая показывать своё смущение. К чему оно сейчас? Никому ненужное чувство, ощущение, лишённое смысла в их отношениях. Тор, почему-то, удовлетворён. Искушённая Джейн не так остро реагировала на него, а невинная юная жена подаётся столь простым и элементарным прикосновениям, отзывается всем телом. Это приятно. Он вдруг понимает, что никогда не целовал её, не прикасался к ней как муж к жене, всегда были эти отцовские поцелуи в лоб и прикосновения к лицу, а ведь она весьма красива. Тору думается, что всему виной интимная обстановка спальни и острые лопатки, отражающиеся в зеркале за её спиной, а ещё простое желание, но он мгновение назад раздражался речью о том, что она его друг, а сейчас в нём бушует желание, столь ясное и животное, прочерченное, чётко прорисованное.       Её губы слегка приоткрыты, налиты кровью и немного припухши, такие взывают к поцелую, будят то животное влечение. Она не смотрит на него, мечется в своих мыслях, не знает куда себя деть. Он же, побывавший в пекле, не знающий что делать с собой, смотрящий на жену перед собой не может думать головой — молчание нагнетает, оно растекается по телу с током крови, разгоняет возбуждение, призывает к действиям. Она не отходит, стоит рядом, но не смотрит; он как ребёнок, увидел и захотел, всё ведь вполне законно, верно? Он же может совершить задуманное? Она же не против?!       Тор, обезумевший в одно мгновение, идущий на поводу своих низменных потребностей, притягивает её, кладя руку на поясницу и целует, касается мягких губ своими слегка пересохшими, он слегка сминает их своими губами, не ощущая ничего, кроме остолбенения и удивления. Она же и целоваться не умеет, верно?! Тогда он языком касается её верхней губы, задевает зубы, Эйя приоткрывает рот шире, но что делать не знает, просто стоит, сминая руками подол платья. Тор кладёт руку на её шею, проводит к седьмому шейному позвонку и притягивает к себе сильнее, протискивает язык между её зубов и дотрагивается до её языка, он слегка дрогнул от прикосновения и неуверенно столкнулся с его собственным — нежно, боязливо, непонимающе. Его горячая рука с поясницы спустилась на её ягодицу и сжала, Эйя простонала что-то невнятное, плотно закрыв глаза — не то ждала конца, не то продолжения. Царевич вовлёк её неумелый язык в поцелуй, распаляя себя сильнее — нужно остановиться.       Необходимо прекратить.       Пора сказать стоп.       Уже…       Её ладонь накрыла его шею, прошлась по мелким волоскам на загривке, а потом вцепилась в густую шевелюру, перебирая пряди в руках. Другая её рука легла на его щёку — он всем своим естеством понял, что не сможет прекратить, даже если захочет. Даже если это измена Джейн. В конченом счёте, Эйя — законная супруга и она имеет полное право на него, как и он на неё.       Он, вернувшийся с поля боя, не может побороть свои желания, не может усмирить их, сдержать в узде. У неё же — свои, тайные намерения о которых он и думать боится, ведь она — потёмки, густой лес без просветов.       Рыкнув в поцелуе, он повёл жену к столу, не разрывая поцелуя, распустил её волосы, отчего украшения упали на стол с характерным бряканьем. Тор перевёл руку с девичьей шеи на ключицы скользнул ниже к небольшой округлой груди, сжал её, вызывая коротки стон, она прогнулась в спине, сжимая колени; он ощущал судороги Эйи, ощущал как она податливо отзывается на каждое его движение, её целомудрие было таким лишним в его отношении. Тор аккуратно перевёл губы к её щеке, провёл устами вдоль скулы и припал к шее, позволяя Эйе откинуть голову назад, давая возможность насытиться кислородом. Она тяжело дышала, давилась воздухом, покрывалась красными пятнами. Он вёл губами по голубым венкам, прикусил немного кожу на шее. Она была ниже и это приносило свой дискомфорт. Тор усадил Эйю на стол и вернулся к её шее, она же царапала его броню, призывая снять холодное железо с тело — ей было не очень приятно ощущать его в этот момент.       Тор быстро, умеючи избавился от верхней одежды, оставаясь в рубашке. Ручки Эйи опустились, зарылись под рубашку и поднялись вверх к груди, слегка царапая кожу — она не знала, как приносить удовольствие мужчине, это умиляло и забавляло, необходимо было направлять её, учить, как ребёнка. Её руки были холодными, но тело пылало. Рука Тора опустилась ниже, задрала бархатный подол, его горячая ладонь накрыла колено, огладила его и скользнула выше к бедру, сперва он оглаживал внешнюю сторону, после чего забрался на внутреннюю сторону бедра, она хотела было сжать колени, но он разместил свой торс между них, не позволяя отрезать себя от этого пути. Он заглянул в её мутные глаза, опьянённые страстью и затуманенные неясной скромностью, лишней и ненужной. — Я… если ты не уверена или не хочешь, — начал было он, но она поддалась вперёд и поцеловала его.       Ей не нужна его жалость, не нужны эти неуверенные слова и разубеждения, не нужны заверения — ей нужен он, полностью, без остатка, чтобы хотя бы на мгновение в этом дворце было что-то по-настоящему её. Личным. То, что можно в дальнейшем использовать во благо народа…       Она повторила его движение, коснулась длинным языком его дёсен, отстранилась, заглядывая в опешившие глаза, а потом снова коснулась губами его губ и он подался ей. Его пальцы задели нежную распалённую возбуждением кожу, он ощутил горячую сырость её лона, её желание. Эйе стало стыдно за природу своего тела, она дрогнула, в попытке сжать бёдра, но лишь снова наткнулась на его торс. Тор ухмыльнулся, провёл мизинцем по внешним половым губам, пуская волну мурашек по её бёдрам — ему было приятно, слушать приглушённые стоны и наблюдать за тем, как она, теряя контроль, кусает свои губы. Столь невинная в своём облике, она становилась более реальной и настоящей. Царевич другой рукой дёрнул золотой ремешок, порвал его, тот упал на стол и медленно скатился на пол; царевна улыбнулась, ощущая как Тор размашистыми движениями стягивает с её плеч платье, то медленно скользит по рукам, он помогает высвободиться и оно остаётся висеть на её бедрах лишь за счёт того, что она сидит. Его тёплая ладонь вновь возвращается к тёплому месту между ног, а другая рука сжимает её грудь, зажимая бледно-розовый сосок меж пальцев. Он припадает к её шее, а потом спускается ниже, проводит языком меж ложбинки грудей и цепляет другой сосок языком. Эйя откидывается назад, упирая руки позади себя в стол, она позволяет ему делать с собой всё, что ему заблагорассудиться, сминает попавшиеся под руку листы и томно дышит, грудь её ласкает тёплый дневной свет — эстетика представленной перед ним картины завораживает. — Жарко, — шепчет она, доказывая это красными пятнами на лице и шее, — очень…       Тор улыбается, он уже ни о чём не думает, забывается в молочном блеске девичьего тела, ощущает её теплоту и учащённое сердцебиение. Его мизинец проходит по внутренним половым губам, а потом указательный палец легко погружается в вагинальное отверстие, сразу же ощущает как тёплые, эластичные мышцы сжимаются вокруг его пальца. Эйя опускается в плечах, она беззвучно дышит ртом и прикрывает глаза, жмурясь от удовольствия. И Тору хочется ещё, больше, слышать её звонкий голос, видеть её целиком.       Он делает несколько поступательных движений, а потом вынимает палец и опускает её на пол, явно разочаровывая супругу. Платье падает, она смущенно отводит глаза, волосами пытается прикрыть маленькую грудь, но он не намерен терпеть ужимки, хватает её за талию и утягивает в поцелуй, а потом поднимает, заставляя её ухватиться за его торс, ноги обхватывают его, но ягодицы слегка опускаются и Эйя ощущает его возбуждение, чувствует промежностью. Тор идёт с ней к кровати, он придавливает её телом, когда они оба просто бухаются на мягкие простыни. Жена облизывает пересохшие губы, тянет на себя, он сжимает её бедра в руках, стягивает рубашку, которая приземляется возле его ног, снова льнёт к её губам, рукой сжимает её грудь, а другой обеспечивает себе поддержку, чтобы не упасть на Эйю.       Она стонет, мычит, неосознанно трётся о его член, чем вызывает его утробный стон и сильное желание. Её руки опускаются на край его штанов, она ловко управляется с ремешком, задевая нежную кожу собственных бёдер, улыбается в поцелуе, а потом отстраняется, смотрит вниз, управляясь с его ремнём, а потом поднимает взгляд на него. Тор доделывает всё за неё, встаёт на колени перед ней и стягивает штаны вниз; Эйя не может взглянуть на него, она глядит на балдахин над кроватью и ждёт. Тор смотрит на неё, ухмыляется. Опять. Он проводит головкой члена от клитора к заветному входу минимум три раза, а потом аккуратно, медленно, погружает его внутрь жаждущей плоти. Эйя прогибается в спине, поддаётся вперёд, слегка дрожит, ей не больно, но она определённо ощущает некий дискомфорт и ни капли удовольствия. Такое странное, непривычное чувство, пока он не начинает двигаться, слегка раскачиваясь. — Тор… — она тяжело говорит, точно на груди булыжник лежит, — медленнее, прошу.       Он лишь до середины погружается в неё, а потом осторожно отстраняется, проделывает это несколько раз, позволяя привыкнуть ей и её телу. Она снова распаляется желанием и он погружается глубже, нет уже в её взгляде неприязни и неприятия, она снова забывается в страсти, запрокидывает голову, пот выступает на ней, он блестит под лучами солнца и сотрясается от раскачивания её тела. Тор признаёт, что подобное он готов наблюдать всю свою жизнь, все эти метания и страстные шептания, все её выкрики и томные вскрики, она столь совершенна в своей непорочной оболочке, столь идеальна в пороке. Всё её изящество на кончиках его палец, вся её идеальная оболочка в его руках. — Быстрее, — она шепчет, хватая себя за шею в припадке новой волны, — быстрее…       Он становится более напористым, ощущая, как она вся сжимается, как мышцы охватывают его, как он бьётся о мягкость её лона. Эйя открывает рот, выдыхает, втягивает воздух так тяжело и самозабвенно, точно и вовсе нет её в этот момент здесь, она где-то там, далеко, в другой реальности, в собственном мире. Мягкая и податливая, идеальная для его тела.       Она беспорядочно повторяет его имя, оно слетает с её уст, а её руки блуждают по собственному животу и груди, сжимают мягкую плоть и она срывается на вдохи, вскрики, глубокие и томные шептания с мольбами о большем. Эйя скрещивает лодыжки на пояснице Тора и открывает глаза, смотрит прямо на него и кивает, сообщая о том, что находится на пределе. Царевич видит все её содрогания, наблюдает за тем как она теряется и не находится в собственных чувствах и эмоциях, она вся сжимается, а потом запрокидывает голову, ощущая как Тор наполняет её в момент когда она находится на пике удовольствия. Горячее семя полностью заполняет её, оно проникает внутрь и остаётся там до тех пор, пока Тор не вынимает член, он сам слегка дрожит, и откидывается рядом, весь потный и горячий, липкий, такой уставший, гляди уснёт. Его сил хватает на то, чтобы поцеловать супругу в нос и притянуть к себе, положив одну руку под свою голову, а другую на её талию. Ноги её всё ещё раздвинуты, на простыне немного крови, она практически незаметна, но присутствует. — Я… — она не знает, что сказать, смотрит на него. — Это ведь правильно, верно? — он теряется в её ярких глазах. — Разумеется, — её рука накрывает его щёку, она так хищно и плотоядно улыбается, — нет чего-то более правильного, чем мы, — томно шепчет, точно тайну рассказывает, делится сплетней.       Улыбается так ярко и лучисто, так неестественно и победоносно, хорошо, что глаза его закрыты и он не видит этого злого и животрепещущего огня.