I wanna love you

      Эйя с большим трудом разомкнула отяжелевшие веки. Она обнаружила своё тело на краю кровати, её талию накрывала крупная загорелая рука мужа. Мотнув головой, осторожно убрала ладонь царевича и свесила ноги, поморгала несколько раз, протёрла ладонью глаза и встала, тут же осела на пол, прикусила нижнюю губу и посмотрела на слегка хмурое лицо Тора, которое быстро разгладилось. Выдохнув, она опёрлась о кровать и поднялась на ноги, стянула верхнее покрывало с одеяла и направилась к боковой двери, ведущей в купальню. Ногами она перебирала с трудом, те то и дело подкашивались, тело вообще было весьма слабым и внутри всё неприятно сжималось, она ощущала ноющую боль и лёгкие спазмы внизу живота. Голова почему-то болела и пульсировала.       Сумрак, спустившийся на Асгард, был разбит пиршеством, устроенным в честь воинов. Царевну всё раздражало. Она старалась забыть о пире, нежась в тёплой воде, уместившись на одной из ступенек и обливая плечи ароматной водой с маслами, кожа отзывалась приятным горячим чувством, раскрывая что-то внутри царевны. Она тяжело дышала, ощущая лёгкий ком в центре грудины; мышцы в воде напрягались, но после нескольких минут смогли расслабиться и боль перестала быть такой яркой. Тяжелый вздох сорвался с губ, а потом она полностью окунулась в воду, подплывая к левому бортику. — Госпожа, простите, я задержалась.       Эстер возникла в купальне с новым платьем и украшениями, а также с полотенцем и парочкой масел. Её щёчки были красными, а сама она тяжело дышала — бежала, захмелела на празднестве, смотрела она с осторожностью — знает про то, что было в супружеском ложе сегодня. Эйя улыбнулась, подавив смешок: девушки легко смущаются. Закрыв глаза, она махнуло рукой, позволяя служанке натереть её плечи маслами; на коже Эйи, в особенности на груди и плечах, были запечатлены метки они красными пятнами расцветали на белой коже, что-то вроде клейма, говорящего о принадлежности и привязанности её к одному человеку.       В голове стоял гул. Она исполнила желание многих в этом дворце, лишь на половину, разумеется, но она отдала своё тело царевичу и теперь никто не сможет потребовать от неё большего. Так же теперь на её стороне весьма сильный рычаг давления — жалость и отобранная невинность, она в глазах Тора запуганный ребёнок, который всецело принадлежит ему и на нём вся ответственность не только за её жизнь, но и за тех, кто дорог жене. Эйя понимала свою значимость и силу, которая снизошла на неё, теперь оставалось умело подбирать слова и напоминать о горе своего народа, а потом надавить на его самую больную точку — совесть и долг. Народ будет спасён, а она продолжит поживать мирно под чистым небом в качестве рабы своего мужа.       Замечательно…       Тоскливо почему-то на душе от этих мыслей, все её усилия были направлены на сохранение народа, на спасения собственных земель, но любое спасение — жертва; все из её семьи принесли жертву, вот и её черёд настал.       Дыхание перехватывает и спазмы в животе возобновляются.       Ненадолго она остаётся одна в купальне, полностью расслабляется и старается освободить разум от тяготящих дум. Но как бы она не старалась мысли в голове назойливыми мухами липнут к мозгу и не желают оставлять её. Эйя думает обо всём что случилось в последние дни и дивится на саму себя — она ли это? Что это за размытое и кривое отражение на рябящей глади воды? Не княгиня — нет, но кто тогда или что перед ней. Принял бы её отец, сёстры или брат? Хоть кто-то из них смотрел бы на неё как прежде или она навсегда потеряна в пучине недомолвок и упрёков… — Почему ты ушла?       Тор шествует медленно, шлёпает босыми ногами по холодной плитке, он слегка потягивается и жмурит глаза, смотрит на фрукты и вино, принесённое служанкой, а потом на свою жену. Спокойно, без лишних слов опускается в купальню и притягивает Эйю к своей груди. Царевна сразу же застенчиво улыбается, поворачивается к нему лицом и смотрит на выпирающую венку, что так путанно окружает его шею. Она должна держать себя в руках. — Я не желала тревожить тебя лишними приготовлениями. Нам нужно прибыть на пир, помнишь? Я приводила себя в порядок, потому…       Тор улыбнулся, положил руку на её щёку и призвал к молчанию, заставляя смотреть прямо ему в глаза. Эйя не противилась. Глаза Тора успокаивали, в них она находила что-то родное и умиротворённое, словно они погружали её в нирвану, где нет лишней суеты и ненужных правил, где она — под его протекцией и не должна думать обо всех этих проблемах.       Эйя закусывает губу и Тор хмурится, смотря на её понурое лицо и взгляд полный мыслей… не о нём. Неприятно. Она рядом с ним, они были вместе, а сейчас её голову занимают пересуды о посторонних вещах, его даже передёргивает от подобного пренебрежения и он невольно сжимает её скулу. — Прости, — она опускает глаза, — я думаю о родине и о том, что…       Она берёт его ладонь и отстраняет от себя, поворачивается спиной и прячет лицо в собственных руках, омывая глаза от наворачивающихся слез. Тору физически плохо в этот момент: он притягивает её к себе одним рывком и вжимает бледное тельце в свою грудь, кладя подбородок на макушку супруги, ощущая нежный шёлк ей мягких волос. — Я всё исправлю, обещаю тебе… я отправлю своё войско и всё исправлю, Твой народ не будет страдать, клянусь честью. — Тор? — Эйя резко оборачивается и тут же обнимает его, — спасибо тебе огромное, я благодарна тебе и выполню любую твою просьбу… Тор.       С её губ слетает вздох облегчения и она льнет к нему так же, как беззащитный ребёнок к матери, теряется в его больших ладонях и сильных руках; Тор утвердительно кивает, понимая, что поступок его полностью оправдан и верен, нет больше выхода из сложившейся ситуации, а он всегда следовал долгу и слушал совесть. — Ты мне ничего не должна, Эйя, родина моей супруги — моя вторая родина, потому я делаю это, не только ради тебя, но и для твоего народа. Понимаешь? — Да, — глаза Эйи забегали по его лицу, когда он произнёс это, а затем она быстро поцеловала его в щёку и отстранилась, направившись сначала к ступенькам, а затем к одежде.       Тор остался в замешательстве, а след его жены уже простыл за невесомой полупрозрачной тканью, что скрывала вход в их опочивальню.       Эйя была действительно непредсказуема и до наивности невинна, такие девушки быстро ломаются и гниют под навесом чужих грехов и страхов. Тор опасался за свою жену, потому не тревожил её лишний раз по пустякам и старался уберечь от ненужных волнений и хлопот, которые могли доставить ей неудобства. Эйя была красива, и красота её была оружием, поразившим Тора сперва в голову, въедаясь в память, а затем в сердце, топя всё в лазури глаз и огне густых волос. Эйя стала его и он был рад этому так же сильно, как и разочарован в самом себе — он предал Джейн переспав с Эйей? Он любит Джейн… но Эйя ему симпатична или что? Он не понимал себя и считал отвратительным, даже грязным — его слова разнились с действиями: кто он после всего случившегося? Жалкий трус, не определившийся ублюдок?       Тор терялся в самом себе, что уж говорить о намерениях посторонних. Вот так он потерял себя. Честь и достоинство всё ещё были при нём, но моральные устои пошатнулись, а сердце и мозг не могли слаженно работать — он не определился и устал, желал просто забыться в объятиях милой и молодой жены, которая смотрела на него с доверием и преданностью собаки, со слепой верой и любовью… Такая не походила на взвешенную, самоуверенную и красивую Джейн, царевна лёгкая и открытая, запоминающаяся и независимая от того и желанная, интересная.       Он разрывался.       Когда он вышел из купальни, Эйя уже была готова. Бордовое бархатное платье с расклешёнными рукавами и свободной юбкой, бежевая лента на лбу, украшенная руническими символами и серебренные украшения. Эстер уже вышла из комнаты, видимо, Эйя вознамерилась помочь мужу с его вечерним туалетом. Она помогла Тору с накидкой, после того как он надел основное; красный плащ, отделанный мягким серым мехом, приятно грел и щекотал руки царевны, она закрепила плащ на шее мужа и улыбнулась, любуясь на то, как серьёзен и силён стал муж в её глазах — Матушка будет гневаться, если мы задержимся ещё хоть на мгновение, — Эйя улыбалась, смотря на супруга.       Тор кивнул, взял жену под локоть и торжественно с гордостью царевича покинул комнату, сопровождаемый парочкой служанок жены, что следовали за ними.       В трапезной все веселились и появление мужа и жены не сопровождалось большим вниманием, хотя должно уважение выказывали все, приседая и кланяясь, а после возвращаясь к своим делам, ведя светские беседы и громко смеясь. Тор поцеловал руку жены и покинул её, направляясь к бравой команде. Эйя подумала, что всё снова возвращается на свои места, выдохнула и взяла кубок с нектаром, направляясь к колонне — нужно было взять полушубок, становится холоднее и её не особо приятно собирать на плечах снежинки.       Она обернулась, сталкиваясь взглядом с царицей: присела в поклоне и слегка улыбнулась, ощущая как румянец проступает на её лице — внутри всё застыло от неожиданности и немого страха. Абсолютно беспочвенного и ненужного, но окутывающего очень плотно, она опустила глаза, рассматривая подол платья, а потом всё же сумела взглянуть на царицу, которая расцвела как весенний цветок.       Царевна медленно потягивала сладкий напиток, наблюдая за Вольштаггом и его семьёй: жена и трое детишек, красивая картина, а главное, что чарующая — все счастливы и улыбчивы. Фандрал смотрит на дворцовых дам, кажется, пытаясь отыскать кого-то в толпе, в то время как Сиф ведёт непринуждённую беседу с царицей, которая решила не тревожить невестку своими догадками — мучение, а не беседа. Эйя вглядывается в ночное небо, когда что-то тёплое падает на её плечи, согревая своим теплом. — Простите, совсем запамятовала, вам мерзнуть нельзя, — Эстер улыбается, кутаясь в шерстяной платок. — Спасибо, милая, — Эйя приглаживает приятную шерсть и прячет голову в плечах, — я думала, что ты шествовала за нами. — Я вспомнила о вашей накидке.       Эйя тепло улыбается, вручая кубок с нектаром своей служанке, разворачивается на каблучках и идёт в сторону накрытого стола, за которым восседает Тор с печальным взором и позой понурой до того, что самой царевне тоскливо становится. Может и не следует его тревожить, да внутри царевны желание дикое просыпается, неудержимое: кладёт она руки на его плечи, а потом на грудь и молчит, голову свою на его макушку возложив. — Прости, я не подхожу для торжества сегодня, — он берёт её ладонь, целует, а потом поглаживает, возвращая на свою грудь. — Я тоже не отличаюсь располагающим настроением, — тянет Эйя, отстраняясь от мужа и присаживаясь на край скамьи позади него, прислоняясь к его спине, — ты не должен делать вид что счастлив, ведь этим обманешь лишь себя, но никак не окружающих.       Тор ведёт головой, кажется не соглашаясь, но остаётся на месте, слушает, не оборачивается — боится в глаза заглянуть, да узнать правду о себе и своём поступке. Она наверняка с укором смотреть будет, да открыто не скажет — загадками будет речь вести, чтобы его запутать и обмануть, чтобы в обиду не ввести ни себя, ни его. — Обиду держишь на меня? — вкрадчиво вопрошает он. — Обида? Нет, милый, давно нет у меня обиды, разве что жалость и немое понимание, — он резко оборачивается на её тихий голос, — насильно женили на девке из другого мира, а потом приказали с нею быть, чтобы сердце родительское успокоить — Тор, я всё понимаю и знаю… — Но я тебя возжелал по своей прихоти, а не по родительской указке, — он её руки крепко сжимает к груди своей прижимая. — Это тоже знаю, — снопы лучей в глазах её.       Тор молча смотрит в глаза жены, он утверждается в какой-то своей мысли, встаёт с места и выходит из торжественного зала, напоследок жену в щеку поцеловав. Эйя встаёт, смотря в след покидающего торжество мужа, а потом обратно возвращается, голову понурив.       Она окончательно перестала понимать хоть что-то в этой ситуации. — Царевна, вы чем-то опечалены?       Маленькая дочурка Вольштагга машет своей белёсой головой перед её глазами и по-детски забавно улыбается, протягивая ей ручку свою в знак знакомства или приветствия. Её рыжеволоса сестра сидит рядом с матерью, а брат что-то шепчет отцу. Эйя улыбается, протягивает руку девчушке и слегка покачивает ей, а потом и к себе на руки сажает ребёнка. — Папа, когда расстроен тоже на руки меня всегда берёт. Не грустите, вы же царевна, к тому же такая красивая, — певуче тянет девчушка.       Эйя думает, что дети слишком мудры для своих лет и бесстыдно откровенны, но это должно быть так нужно и посему она не может жаловаться и причитать. Хранить молчание и думать о своём она ещё в состоянии, да и слёзы научилась держать в себе, так что кроме обезоруживающей улыбки ничего боле нет на этом чудном лице. — Правда? Ну раз такая красавица признаёт мои достоинства во внешности, то я точно грустить не буду, — Эйя огляделась, слегка кивая головой родителям маленькой гостьи, — ваша матушка хотела бы с вами поговорить, маленькая госпожа, так что ступайте к ней.       Девочка соскочила с колен, она собиралась уже было убежать, но опомнилась, обернулась, присела в лёгком реверансе и побежала к родителям, которые тут же приняли её в свои тёплые объятия.       Эйя уже и не помнила, когда она в последний раз была в объятиях отца или обнималась с сёстрами, видела брата, кажется, это было вечность назад и вовсе не с ней, а с какой-то другой, незнакомой ей девушкой.       С княгиней, но никак не с царевной.