Привязанность

Катя слов на ветер никогда не бросала. Она действительно привела меня в порядок. Из моих вещей Катюша ничего не подобрала, поэтому мы отправились на поиски в её гардероб. Несмотря на то, что Катя жила в большой и просторной квартире, в довольно престижном доме, квартира её была совершенно не похожа на другие. Внутри у Кати было не так много мебели, довольно скудный интерьер и не очень хороший ремонт, но при всех недостатках Катюша создала в ней уют. Катя не жила богато, но у неё всегда было много одежды и косметики, которая, как мне казалось, ей совсем не нужна. Катюша была красива и без всей этой штукатурки. У неё были шикарные волосы, идеальная кожа, большие глаза с пушистыми ресницами, очаровательная улыбка и просто прекрасная фигура. Я завидовала Кате всеми фибрами своей души и часто кусала губы, засматриваясь на Загорецкую. Катя выбрала для меня одно из своих платьев – темно-синего цвета, из приятного бархатного материала, с длинными рукавами и кружевной вставкой на спине. Длина его, конечно, просто в ужас приводила, но Катюша велела даже с ней не спорить и раздеваться. Признаться, я долго не снимала джинсы и пыталась отнекиваться, расспрашивая о том, могу ли я пойти в них. Так вышло, что бритвой я не пользовалась и не думала, что смогу оказаться в ситуации, когда светлые волоски на ногах смогут меня так смутить. Больше всего на свете мне бы не хотелось, чтобы Катя подумала, что я не ухаживаю за своим телом. У неё всегда всё было идеально и хорошо, так что я ужасно боялась неодобрения и насмешек с Катиной стороны. — Да что такое, Мурова? — Катя возмущённо швырнула платье. — Ты стесняешься? Или ты брезгуешь? — Нет, ничего подобного! — абсолютно искренне возразила я, подняв платье с пола и сжав в ладонях. — Просто, я не совсем.… Ну, не совсем готова, понимаешь? До Кати дошло не сразу. Она не всегда отличалась быстротой соображения, если честно, но у неё были задатки хорошего интеллекта. К моему большому удивлению, Катя отреагировала совершенно спокойно: выдала мне полотенце и отправила в ванную, предварительно объяснив, что и как. В ванной Катя выставила мне на небольшую стиральную машинку кучу разнообразных тюбиков с лосьонами, кондиционерами, средствами для умывания и увлажнения кожи, показала, как работает её душевая кабина, и велела не торопиться в «этом деле». Я сделала всё, как велела Катя, а уже через полчаса стояла перед ней, чувствуя некий дискомфорт в зонах, где всё теперь было убрано. В следующий час Катюша приводила в порядок мои волосы и лицо, учитывая моё желание о минимальном количестве косметики на коже. Катя высушила мои волосы и уложила их, расположив на плечах так, как я бы никогда не сделала, пояснила, что мне определённо лучше с распущенными волосами, а не с тугой косой, которую мама заставляла меня заплетать. Она мечтательно вздыхала, трогая мои волосы и жалуясь на то, что её прямые никогда не держат ни такого объёма, ни таких кудрей, которые она пытается закрутить, и никогда не отрастают до такой длины. Я смущённо улыбалась и отговаривалась, мол с моими волосами намного больше проблем. — А у кого сейчас нет проблем с волосами? У всех есть, Мирочка! — Катя махнула кисточкой по веку моего глаза и тяжело вздохнула. — Если бы вся моя красота не состояла в этих волосах, то сбрила бы всё под корень. - Мне кажется, что даже лысая ты была бы обворожительна! – Загорецкая широко улыбнулась и чмокнула меня в лоб, а затем звонко рассмеялась. И смех у Кати был красивый и заразительный. Общим решением было принято, что нам стоит пойти по лестнице, чтобы не встретить кого-то из соседей, которые могли рассказать, где и с кем я была, моим родителям. Мы знали, что очень рискуем, ведь нам оставалось пройти консьержа, да и не было никакой гарантии, что мама не затащит отца домой раньше. Мать уже звонила четыре раза за вечер, и я судорожно отвечала, что читаю и скоро собираюсь ложиться спать. И она вроде верила даже, хотя никогда мне не доверяла. Для полной конспирации Катя дала мне свою ветровку с капюшоном, которую я натянула так, что не было не видно не только лица, но и всю меня целиком. Клянусь, что когда мы проходили мимо консьержки, которая мирно посапывала на своём рабочем месте, я просто в один материал с этой ветровкой превратилась. Мы ещё долго шагали, оглядываясь назад. Только за пределами двора смогли облегчённо выдохнуть, Катя стянула с меня ветровку, поправила мои и без того идеально уложенные ей волосы и широко улыбнулась. Ей нравилось смотреть на то, что она сделала со мной. Её взгляд был полон симпатии ко мне и некой… гордости? На меня никто так не смотрел раньше, так что я просто наслаждалась моментом. Я чувствовала себя невероятно комфортно и красиво, но даже так, в Катиных туфлях на небольшой танкетке, в ее платье и накрашенной Катюшиной косметикой, я не затмевала красивую Катю Загорецкую. Любая вещь на ней смотрелась, как самая дорогая, но я знала, что большинство одежды Катюша скупает по скидкам. — Мира, слушай, есть некоторые правила на студенческих вечеринках, куда мы идём. В первую очередь ты должна говорить всем, кто тебя бы не спросил, что тебе восемнадцать. Это важно, потому что, если тебя раскроют, то будет не очень хорошо. Поняла? — Да, — твёрдо произнесла я, чувствуя, как Катина рука, что держала меня, немного дрожит. Она искренне волновалась, я видела по её глазам. Спасти она хотела далеко не себя. — Поняла. — Хорошо. Второе правило — это ни при каких обстоятельствах не уходить ни с кем, каким бы красавчиком он не был. Ты не должна лишиться своей чести на студенческой вечеринке с первым попавшимся парнем. Твой первый раз должен быть особенным. Обещай, что не натворишь глупостей, если меня не будет рядом. — Обещаю. Не думаю, что кто-то и взглянет на меня, ведь под всем этим я не такая и красотка. Катя резко остановилась, повернула меня к себе и, уткнувшись лбом в мой лоб, серьёзно посмотрела. Она была так близко, что у меня даже дыхание сбилось от той тревожной энергетики, что шла от неё. Она была рассержена моими словами и совершенно этого не скрывала. — Слушай внимательно, Мурова! Без всего этого ты невероятной красоты девушка и то, что твоя мать этого не видит — только её проблема. Всё, что она говорит никогда не должно влиять на твоё восприятие твоего тела и тебя в целом. Ты красивая, Мирослава. Ты и есть красота. Самая невероятная красота. Никогда не сомневайся в себе, поняла? Что я могла сказать? Я только кивнула и опустила взгляд, пока Катя обнимала меня и шептала, что я очень красивая. В груди всё сжималось и пульсировало от такого порыва. Я в очередной раз восхитилась тем, какая невероятная эта девушка с этажа ниже. Пока мы шли к общежитию, где проходила вся эта вечеринка, Катя объяснила мне ещё пару правил, связанных со случайными связями, «плохими» парнями, нехорошим алкоголем, стервозными девушками и случаями появления полицейских. Катюша нервничала, когда я, в свою очередь, была почему-то абсолютно спокойна. Мы шли не так долго, как я думала. Общежитие педагогического университета, что был недалеко, находилось в пару остановок от нашего дома. Уже у общаги нас встретила Катина компания, по рассказам я знала, что двоих братьев, которые совершенно не похожи друг на друга, зовут Мишей и Олегом, а девушку и парня рядом с ней — Оля и Пётр. Остальных я с трудом узнала, поэтому Катя представила их сама. На четвёртом этаже громко играла музыка, слышался гул студентов в наступающей ночи. У меня по всему телу мурашки побежали. — Мира, знакомься. Это мои друзья. Олег, Миша, Оля, Петя, Родион, Филипп и Сёма, — Катя указала на ребят, которые дружно поздоровались со мной, почти хором. — А это Мирослава. Её не обижать, иначе я обижу вас и даже не посмотрю на долгие годы мучений в виде дружбы с вами. Да, Филипп? — Мы и не собирались обижать такую очаровашку, – пролепетал Филипп, который каким-то волшебным образом оказался около меня и успел положить мне на талию руку, а она вскоре спустилась на поясницу, но Катя тут же шлёпнула его по руке. — Эй, я уверен, что она была бы не против моей компании! Да, крошка? Филипп наклонился к моему лицу, так как разница в росте у нас была довольно значительная, и оставил на моей щеке влажный след. Я заметила, как закипает Катя, как гудят одобрительно остальные и, нервно сглотнув, отодвинулась от блондина. — Вообще-то против, — тихо пролепетала я, выпрямив спину и подойдя к Катюше, которая по-хозяйски приобняла меня за талию, порождая во мне сверх уверенность. — Я умею выбирать себе компанию, ну а если бы у меня был выбор между твоей компанией и обезьян, то я бы выбрала милых обезьянок, совершенно не раздумывая. Пока ребята смеялись над отшитым Филиппом, я пыталась не дышать, ожидая его реакции. Я впервые почувствовала себя такой самоуверенной и сильной, что меня чуть не стошнило. — Так его! Будешь знать, как подкатывать к девчонкам, которых трогать нельзя! Катя звонко смеялась с компанией так, что и я вскоре выдохнула и смеялась вместе с ними, чувствуя на себе пристальный взгляд Филиппа. Если честно, то я сама не ожидала, что смогу нагрубить кому-то, так ещё и не жалея об этом. Грубость моя мать выбивала из меня с четырёх лет, когда я капризничала, деревянной линейкой. Шрамы до сих пор остались на ладонях. Обычно всё затягивается и от них не остаётся напоминания в таком месте, но у меня слишком тонкая кожа, так что тогда я на всю сознательную жизнь запомнила, что «грубить – плохо». Катя подбодрила меня тем, что Фил не обидчивый мальчик и вскоре забудет обо мне, утопившись в бюсте какой-нибудь красотки. И всё бы хорошо, но Филипп всё равно напрягал меня, поглядывая и прикусывая нижнюю губу. Мы вошли в общежитие, где я смогла отчётливо почувствовать, как весело было ребятам. Последние дни лета они отмечали очень хорошо. От громкой музыки здание общежития, которого явно не ремонтировали давно, трещало по швам и содрогалось, а где-то сыпалась штукатурка. Меня очень сильно интересовал вопрос о том, почему руководство не предотвратило подобные мероприятия, но я поняла, что сейчас мне должно быть плевать. Сейчас я должна отдохнуть и развеяться, ведь я пришла это делать. Я пришла расслабиться. — Не волнуйся, крошка, — игриво произнесла Катюша, толкая меня к открытой двери блока, откуда доносились радостные крики и смех. — Всё будет хорошо! Главное держись нашей компании. Я кивнула, а Загорецкая взяла меня за руку и втянула в толпу, как в пучину. Громкая музыка била по вискам, а вечно мерцающий свет раздражал глаза, но я быстро смогла привыкнуть, чувствуя, как Катины руки лежат на моей талии, надавливая и заставляя меня двигать бёдрами. Мы танцевали с моей подругой максимально близко, я чувствовала её дыхание на своей шее, то, как наши тела соприкасались, двигаясь в ритм музыке. Чтобы расслабиться, мне нужно было много времени, я чувствовала себя некомфортно, но мне нравилось танцевать вместе с Катей. От душной толпы мне стало нехорошо, так что я с трудом пробралась к небольшому диванчику, что стоял в конце блока около стола с разнообразными закусками, точнее тем, что от них осталось, и алкоголем. Я не обиделась, что ребята даже не заметили моего ухода, понимала, что они пришли сюда отрываться, а не следить за мной. Я взяла со стола стаканчик синего цвета, резкий запах московского шампанского ударил мне в нос так, что я чуть не подавилась своими же слюнями. Я знала об этом шампанском, ведь его пили родители. Оно вырубало почти моментально, если пить много. Я сделала глоток и бухнулась на диван, оглядывая помещение. Обычный блок общежития, где живут обычные студенты. Ничего необычного, что могло бы привлечь моё внимание. Я видела, как Катя танцевала с Родионом, смеясь и позволяя парню целовать её. В груди как-то неприятно закололо. Уверена, что это шампанское так действует. От жарких танцев меня отвлекло только то, что рядом на диван кто-то сел, я украдкой глянула на него. Молодой парень в белой рубашке и чёрных джинсах сидел с бутылкой пива в руках и качал головой в такт. Видимо, он почувствовал мой взгляд и повернул голову, тогда я смогла разглядеть его мужественное лицо с аристократичными, точёными чертами, а светлые волосы были взъерошены и лежали совсем неопрятно, на щеке красовался след от губной помады, а зелёные глаза поблёскивали от выпитого алкоголя. Мы смотрели друг на друга в упор, совершенно не стесняясь и нарушая любые правила приличия. Я смотрела на то, как тонкая линия губ расходится в улыбке, оголяя белоснежные зубы, рефлекторно закусив свою нижнюю губу. В тот момент он слишком соблазнительно улыбался, что я хотела смотреть на него очень долго, но воспитанные хорошие привычки сыграли свою роль, и мне пришлось опустить глаза, отвернув голову. Не прошло и минуты, как парень потянулся к лицу и, повернув к себе, надавил на подбородок, освобождая мою нижнюю губу от плена зубов. И вот. Опять контакт. Зрительный. Настолько приятный, что даже музыка стала тише. Его большие тёплые пальцы поглаживали мой подбородок, а обладатель их хмурился. — Не нужно кусать такие красивые губы просто так, ладно? — улыбнулся он, отпустив мой подбородок, но, не отодвинувшись, видимо ожидая моего ответа. Я, молча, кивнула, чувствуя, как горят щёки. — Ты не похожа на тех, кто пришёл сюда ради секса. Я тут же пришла в себя. Всё приятное ощущение, которое он оставлял после себя, нежное послевкусие, тянущееся на языке и проникающее в гортань, исчезло, словно его и не было. Я нахмурилась, отодвинувшись, пусть и не на такое расстояние, которое бы хотелось, но отодвинулась. Парень сделал глоток из своей бутылки, ожидая моего ответа и всё ещё улыбаясь. — Что? — Стакан. На столе же подписаны стаканчики. Синий – ищу беспорядочные связи, — У меня глаза на лоб полезли, я быстро отставила стакан в сторону, чувствуя себя максимально неуютно и неловко. Парень же рассмеялся и поставил бутылку на пол, около дивана, повернувшись ко мне боком. — Я так и знал. Тебе хоть восемнадцать есть? — Да, есть, – тихо промямлила я, пытаясь не выдать своего позора, который уже явно лез во все щели. Лгала я и без того плохо, а когда понимала, что волнуюсь, ещё хуже. Совсем неправдоподобно. И он это видел. Видел, что я врала. — Мне есть восемнадцать. — Квадратный корень из семи тысяч двухсот двадцати пяти. — Восемьдесят пять, — на автомате выпалила я, а потом резко прикрыла рот рукой, мой собеседник рассмеялся ещё звонче. — Это знает каждый. — Нет, котёнок, этого не знает ни один студент так точно, — парень убрал с моего лица прядь волос за ухо и подпёр голову рукой, опираясь на спинку дивана. — Признавайся, что ты тут делаешь? Твои детские часы уже закончились, малыш. Я не знала, что ответить. Под его взглядом я чувствовала себя маленькой девочкой, нашкодившей и не желающий отвечать за свои поступки. От его каких-то резких порывов убрать мои волосы, или шлёпнуть меня по подбородку, чтобы я не кусала губы, я вздрагивала и боялась пошевелиться. Он действовал на меня странным образом, парализуя и завораживая. Не знаю почему, но мне не хотелось от него уйти. — Я тут с подругой. — Что ж она бросила тебя тут одну, малыш? — мужчина властно повернул мои коленки к себе, тем самым разворачивая меня и не давая возможности встать в любой момент без препятствий. — Ты ведь такая маленькая. Тебе тут не очень нравится, да? Хочешь, пойдём отсюда? Я помнила про правило: «ни при каких обстоятельствах не уходить ни с кем, каким бы красавчиком он не был» и знала, что это опасно. Знала и всё равно пошла за ним. Я не чувствовала, что он причинит мне вред. Он выглядел скорее, как тот, кто не даст в обиду. — Я не буду приставать, правда. Сказал он, когда мы выходили в коридор, и несильно сжал мою руку, которую держал с того самого момента, как мы встали с дивана. Сначала мы шли медленно, а потом побежали. Он звонко смеялся, оборачиваясь на меня и сжимая мою руку. Я особо не была спортсменкой, так что около лестницы я вырвала руку и остановилась. Дыхание совсем сбилось, сердце колотилось, как птица в клетке, а ноги подкашивались. — Из тебя такая себе бегунья, — он тоже тяжело дышал, но всё равно улыбался. — Ничего, бывает. Сейчас, при свете лампы в коридоре, я смогла рассмотреть его стройное накаченное тело, волосы пшеничного цвета и что пальцы длинные, а не толстые, как мне показалось в темноте. Красивые и тонкие пальцы. Такие же красивые, как и он, целиком и полностью. Я смотрела на него, глотала воздух, которого мне так не хватало, и понимала, что это вовсе не вина бега, а его. Из-за него мне трудно дышать. — Как тебя зовут? — Мирослава. — А я Паша. Хочешь, я тебя поцелую? Не дожидаясь моего ответа, Паша подошёл ко мне и, склонившись, коснулся моих губ совсем легонько, словно спрашивая опять соглашения. Моего кивка головой ему вполне хватило, чтобы вновь поцеловать меня, но более требовательно и настойчивее. От него пахло пивом, сигаретами и мужским одеколоном, таким сильным, что он впитался в мой нос и не хотел растворяться. Паша целовал меня так непостоянно, в том смысле, что поцелуи его были то трепетными и нежными, то такими настойчивыми. Мой первый поцелуй был настолько долгим, что голова кружилась от нехватки воздуха. Я не умела целоваться, но с ним почему-то умения и не требовались. Он всё делал сам, от чего у меня закралась в голове мысль, что я могу показаться ему в этом бесполезной. Настолько эта мысль меня ела, что я решила рискнуть и легонько укусила его за губу, о чем пожалела, ведь Паша отстранился, издав приглушённый стон. Мы стояли лоб ко лбу и хватали ртом воздух, а я ещё хватала остатки того поцелуя, своего первого поцелуя. — Ты целуешься совсем отвратительно, — смеётся он, а мои щёки пылают красным пламенем. Внутри появляется жуткая обида, я хмурюсь и хочу уйти, но Паша вовремя ловит меня и прижимает к себе. Я чувствую, как его руки ползут по материалу платья к моей пояснице, минуя талию. — Но этот отвратительный поцелуй был очень милым. Ты укусила меня в конце. — Мои губы ты не даёшь кусать. — Их могу кусать только я. Это случилось летом перед моим одиннадцатым классом. Это время года было на пике своего завершения, пахло яблоками и скошенной травой. Нет, пахло алкоголем, сигаретами и Пашиным одеколоном. Я была на вечеринке в студенческом общежитии со своей подругой, на мне были ее платье и обувь, а везде была громкая музыка. Когда мы шли рано утром домой, я не могла перестать трогать свои губы, опухшие от его поцелуев. Расцветало, был окончательный и последний день лета. Я уже была дома, а мне всё ещё пахло алкоголем, сигаретами и им.