Привязанность

Было почти двенадцать, когда я смогла проснуться. Мне трудно было открыть глаза, но яркое солнце не собиралось отступать. Даже сквозь плотные шторы, которые мы с мамой вешали в начале того года, когда заканчивали ремонт в моей комнате, не могли защитить меня. Я долго лежала на кровати, смотрела на свой потолок и слушала, как где-то за окном кто-то звонко смеётся. Вспомнилось, как я смеялась, вчера, когда Паша шутил и широко улыбался. Почему человек, который проявил ко мне долю внимания, какой-то симпатии, засел у меня в голове? Все мысли полностью пропитаны его зелёными глазами, пшеничными волосами, тонкими пальцами и такими нежными губами. Какие красивые у него были руки, особенно, когда они лежали на моей талии. Встретимся ли мы опять? Нет. Никто не позволит мне влюбиться. Для мамы это будет крахом, для отца будет потрясением, а для меня кончится плохо. Но что я должна делать, если не могу перестать трогать свои губы, которые он целовал? У меня всё тело ломало от пережитых ощущений. На коже всё еще оставались следы его рук, на губах его поцелуи, а мозг безостановочно напоминал о содеянном. Я была готова умереть от такого счастья, от этого незаконного и неправильного поступка, от моей постыдной личной тайны, которую я унесу с собой в могилу. Без родителей я могла пробыть в душе столько, сколько захочу. Я тёрла жёсткой мочалкой кожу, чтобы вымыть все запахи безумной студенческой вечеринки, так сильно, что на белоснежной коже оставались красные пятна. Волосы мыла несколько раз, чтобы смыть весь табачный аромат, который они впитали в себя. Не знаю почему, но я была уверена, что это поможет уничтожить всё пережитое. Стоя около зеркала, я поняла, что старания мои были слишком усердные. Настолько, что покраснения не сошли бы и за неделю. До встречи с классом у меня было ещё примерно часа три, так что я могла позволить себе отдохнуть, посидев на балконе с чашкой клубники, которую мама притащила, когда привезла меня. У нас её было до краёв. Я вообще не очень любила клубнику, ведь почти круглый год могла себе позволить её, но сегодня особенно захотелось. Как только я присела на кресло, в голову ударила мысль, что Катюша явно должна прийти в себя, а если верить её друзьям, то ей должно быть не хорошо. Подорвавшись, я понеслась к Катюше, думая, что буду долбиться в квартиру вечно, но Катя встретила меня на лестничной площадке с сигаретой в руке. Выглядела она не очень свежо, но всё равно оставалась красивой. Я надеялась, что мне улыбнутся, но Катя только усмехнулась и отвернулась от меня. Я медленно спустилась к Катюше и поставила на подоконник тарелку с клубникой, совершенно не понимая, что происходит. Катя выкурила три сигареты прежде, чем повернулась ко мне и сложила руки на груди. Она смотрела сердито и всем своим видом показывала, что зла, но даже так я видела, как подрагивают её губы. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — Катя подняла брови в ожидании моего ответа, а я лишь пожала плечами, чувствуя, как вина за то, не знаю что, наступила мне на горло. — Ты ушла вчера от нас, ничего мне не сказав! Я же отвечаю за тебя, Мирослава! Отвечаю за твою безопасность, понимаешь? — Я просто пошла сесть, потому что было душно... — тихо мямлила я, опустив голову. Чувствую себя омерзительно. Стыдно было неимоверно. Мама бы уже давно ударила мне хорошую пощёчину за такое. Катя выразительно цокнула и топнула ногой, я замолчала. Катюша ещё несколько минут стояла молча, а потом обняла меня, уткнувшись носом в мои мокрые волосы. — Я не хотела мешать Вам. — Ты не могла нам мешать, глупая. — Катюша погладила меня по голове и отстранилась. — Теперь ты часть моей жизни, а значит — моей компании. Понятно? Ты часть всего этого. Важная часть. Я молча кивнула, чувствуя, как сердце выскакивает из груди. Мне не говорили раньше такого. Я часть чего-то важного, ведь Катя важна. Мне нравилось чувствовать то, как меня принимают такой. Это здорово. Это действительно здорово. Не знаю, что думала Катя, но у меня в голове было уже две важные вещи — воспоминания о Паше с пшеничными волосами, красивыми пальцами и нежными губами и о Кате, моей подруге. — У меня так утром голова раскалывалась, просто жуть. — Катя взяла тарелку с клубникой, и мы вместе пошли в квартиру. — Что же я такого пила? Катя поглощала одну за другой клубничины, а я только глупо улыбалась и кусала губы. Глупая привычка. Я всегда их кусала, когда сильно волновалась. Это замечали немногие. В основном родители, классная руководительница и всё. Да, список был мал. И мне безумно не хотелось бы, чтобы это замечал кто-то ещё. Но он ведь не просто «кто-то ещё»? Паша другой. — Думаю, что это из-за твоих жарких танцев с Родионом. Ты сильно трясла головой. — Я танцевала с Родиком? Не может быть! Я надеюсь, что мы только танцевали, а то будет неловко... — Ну, ты хорошо прижилась у него на руках, а твой язык прекрасно прижился у него во рту. Катя аж тарелку выронила из рук, кстати, почти пустую. Пылесос, а не девушка. Хотя, на самом деле это было нормально, ведь она росла в месте, где за всё нужно было бороться и есть быстро. Катя поглотила последнюю ягоду и рухнула рядом со мной на кровать. Какое-то время она сосредоточенно думала, нахмурившись, а потом громко засмеялась. Я тоже смеялась, когда Катя повернулась ко мне. Мы смеялись без какой-то особой причины. Просто смеялись. Долго, звонко и заливисто, что когда живот начало сводить, не смогли остановиться. И всё было хорошо. Все не могло быть плохо. Ведь так? О Паше я рассказала Кате за чашкой моего любимого малинового чая, который Загорецкая купила специально для меня. Если бы я могла поставить всё на паузу, то могла бы долго наблюдать за счастливой Катюшей, которая протягивает мне пачку чая. Катя светится, когда делает кого-то счастливым. А я была счастлива очень. — И что? Он не оставил ничего? Ни телефона, ни адреса? — Катюша возмущенно фыркнула, а до меня только через минуту дошло то, о чем она говорит. Ведь Катя права. Паша не оставил мне никаких данных, ничего не оставил кроме колющего чувства в груди. Я молчала, чувствуя, как покалывает кончики пальцев. Неприятно. — Какой козёл! Вы же ничего больше не делали? Но мы делали. Делали большее. Видимо, только я считала это большим, раз Паша не оставил мне ничего. Мы танцевали, улыбались и разговаривали. Это и правда больше. В груди неприятно закололо, а глаза резко намокли. Так неприятно мне было осознавать всю ту правду, которую Катя накинула на меня совершенно случайно. Неужели он игрался со мной? Не может же быть так. Я постаралась скрыть лицо в волосах, опустив голову и незаметно убрать подступающие слёзы. — Мира, он же ничего... — Катя пыталась подобрать слова, а до меня снова всё дошло только через минуту. Я тут же вскочила со стула, испуганно глядя на подругу. — Он же не... — Нет! Ничего такого! Катя облегченно выдохнула и подойдя ко мне, обняла. Катюша радовалась сохранению моей невинности, а у меня мир медленно терял краски. Разочарование с каждой секундой возвращалось в мою жизнь, злобно хихикая и потирая ручки. И даже небо, такое голубое и чистое, скрылось в покрывале туч. На перекличку я шла поникшая и совершенно не собранная. Погода сменила своё настроение ровно тогда, когда разрушились мои мечты. Дождь обещал лить вечером и всю ночь после. Но мне было плевать на похолодание и на накрапывающий дождь. Я не волновалась даже за дорогой букет Нине Викторовне, который мама велела купить и подарить. Она любила выделять меня подобными выходками. Пока ещё не было учёбы, я могла ходить в удобных джинсах, разных кофтах и с распущенными волосами, так что к школе я пришла в уютной Катиной толстовке, своих джинсах и кедах. Такую одежду я могла носить вечно, да только век мой закончится ровно в воскресенье, если не в ближайшие часы. Если и за городом такая же погода, то родители вернутся раньше, заметят моё состояние и доконают. Я не готова к их приезду, ведь ещё не собрала себя. — Мира! Моя соседка по парте с самого первого класса, Поленька Кутузова, неслась с зонтиком и улыбкой до ушей. С Полей мы были закадычными подружками-отличницами с того самого момента, как мама торжественно сказала: — Теперь вы будете дружить с Поленькой, ведь вы так подходите друг другу! Яркая вспышка родительских фотоаппаратов ослепила и Полю, и меня. Тогда-то мы и поняли, какой груз ответственности на нас возложили. Я и Полина должны были не просто быть соседками по парте, но и прекрасными актрисами, хорошими ученицами и «лучшими подружками» для родительского состава, которым очень нужно было всё это. Поленька нравилась родителям. Ещё бы, ведь у них было сотрудничество с её семьёй. Мало кто знал, что у Поли, супер идеальной девочки-отличницы, отвратный характер, булимия, панические атаки и куча комплексов. У нас почти все десять лет были конфликты, но так как я не имела возможности отвлекаться на всё это, то Поля всегда выигрывала, чувствовала себя главной, а самое важное, что нужной. Поленька чувствовала, что нужна мне. Так ей было легче, да и мне было спокойнее. Я переживала за Кутузову всем своим сердцем даже тогда, когда она разбивала его. Друзья тоже могут разбить сердце. Порой это бывает даже больнее, чем когда его разбивает любимый человек. Потому что дружба важна, иногда даже больше, чем любовь. Так я думала всегда. Думала до того момента, пока Поленька, в порыве ярости, не заявила, что у нас вовсе не дружба, в классе восьмом. Это так засело мне в голову, что общалась я с ней не так, как мне бы хотелось, начала анализировать все годы нашего общения и пришла к выводу, который меня огорчил. Поленька была права. Это не было дружбой, о которой писали в книгах, рассказывали девчонки во дворе, и даже не та, о которой говорилось в фильмах. Оказалось, что дружбы я никогда и не познавала. Мы с Поленькой были пленниками обстоятельств, а потом просто привыкли друг к другу, нуждались в существовании такого «союза». Горького союза. Настолько горького, что порой сводило челюсть и тянуло блевать, как тянет Полину после любого приёма пищи. Но даже с фактом такого разочарования я смогла смириться. — Привет, Поленька, — подруга накинулась мне на шею и чуть ли не задушила. Я внимательно слушала её лепет о том, как она скучала и улыбалась. — Я тоже скучала. — Мира, мне столько нужно рассказать тебе! Господи, не могу поверить, что мы уже оканчиваем школу... Полинин трёп разносился по улице, как аромат свежей краски, которой покрасили фасад нашей школы. К моему большому удивлению, на перекличку пришло чуть больше половины класса. Я ожидала меньше, думала, что все ещё немного позволят себе отдохнуть. Мы стояли на крыльце, ожидая последних одноклассников, которые немного опаздывали. Поленька без остановки говорила обо всём, что могла вспомнить, в открытую обсуждала повзрослевших одноклассников и кокетливо хихикала. Что я могла делать? Я просто слушала, улыбалась и пыталась не думать о Паше. Мне просто необходимо было выбросить из головы всё это недоразумение с красивым именем, пшеничными волосами, зелёными глазами и... — Мурова! Ну проходи скорее! — вывел меня из транса мой одноклассник Вася, страшный зануда и хам. Джентльменом он никогда не был, но это лето многое могло изменить. — Сколько мне дверь ещё держать? Совсем мозги сварились от вечной зубрёжки? Я молча вошла в школу и постаралась не видеть осуждающих глаз одноклассника, а чтоб точно не отвлекаться, спряталась почти что целиком в толстовку и за цветами. Надо же было так зависнуть. И всё снова из-за... — Мира, давай быстрее! — Кутузова махнула на третью парту в ряду посередине, обнажив свои идеальные белые зубы. — Что-то ты вообще медлительная стала! Я быстро дошла до соседки и села, ожидая Нины Викторовны. Признаться, школьный гул довольно сильно давил мне на виски, но я пыталась сосредоточиться и успокоить себя. Сердце почему-то безостановочно колотилось и не могло войти в привычный ритм, заставляя меня тяжело дышать. В класс вместо приятной Нины Викторовны вошла директриса и приветливо всем нам улыбнулась, хлопнув два раза в ладоши. — Отлично, одиннадцатый класс! Вижу, что почти все в сборе, что не может не радовать! Радость в последнее время у нас явление редкое, знаете ли, — наша пышная директриса наигранно вздохнула, а затем звонко рассмеялась. — Но не будем печалиться! Так вот, милые выпускники! Я знаю, что вы привыкли к замечательной Нине Викторовне, но она вынуждена была уйти из нашего заведения! Класс негодовал так, как только мог. У меня так вообще всё обрушилось. Нина Викторовна была моим единственным спасением и лучом света в этой темноте. Она всегда поддерживала меня, приносила разнообразные вкусные кексы и ещё много чего. Как же так? Два разочарования за день — это слишком много для меня. — Тише, ребята! Я не договорила же! — директриса злобно захлопала в ладоши до наступления полной тишины. — У меня и хорошие новости! Ниночку Викторовну заменит прекрасный профессионал и лучший практикант из педагогического университета, прямо из Питера! Прошу любить и жаловать! Павел Петрович, ну идите же сюда!