Привязанность

«когда же я снова тебя увижу? натюрморт ограничивается лишь этим., а я хочу увидеть тебя вживую, зовущей меня, говорящей мне. «ты мне нужен таким, какой ты есть, таким, какой ты есть» Врать о чём-то сильном, как чувства, например, всегда отвратительно и невероятно трудно. Когда всё твоё тело непроизвольно выдаёт тебя, совершенно не оповещая твой мозг, становится ещё и тяжело жить. Я никогда не умела скрывать свои эмоции, ведь тело меня всегда выдавало. Я не говорила о том, что чувствую, потому что знала, что это мало кого будет волновать, но люди всё равно замечали, что мне неприятно, страшно или больно. Худшее предательство — это предательство твоего собственного тела. В квартире Филиппа, когда мы сидели на диванах и знакомились со всеми, мне всё труднее было сдерживать себя, да ещё и полупьяное состояние, давило на слёзные железы. Мне постоянно приходилось закатывать глаза или прикрывать их, чтобы моих слёз никто не заметил. Я старалась делать это незаметно, в моменты, когда утыкалась носом в плечо Кати или Роди, прижавшись к ним. Мои друзья отняли меня у Филиппа почти сразу после того, как я встретилась взглядом с недоумевающим Пашиным. Я была благодарна, что Катя так вовремя меня вытащила, иначе неприятного разговора с тем же Филом было не избежать. Перспектива такой встречи мне совсем не нравилась. Повторюсь, что все чувства высвечиваются бегущей строкой на моём лбу. Идея усесться за небольшой кофейный столик всей большой компанией пришлась гостям по вкусу, так что вскоре мы уже сидели на диване, почти полностью его себе подчинив. Я разместилась между Катей и Родионом, а Филипп уселся на подлокотник. Я чувствовала на себе его взгляд, но в зрительный контакт вступать с ним не хотела. Понимала, что он поймёт по глазам, что что-то не так, и будет винить себя, какую-то искать причину. Фил был хорошим. Очень хорошим. И я бы могла привыкнуть и может испытывать к нему симпатию взаимную, к слову, она у меня была, но не та, которую он ожидал. Я уткнулась в Катино плечо и из-под ресниц наблюдала за усаживающимися гостями. Это в основном были девушки и молодые люди возраста Филиппа, скорее всего одногруппники. Конечно, ведь он ровесник Паши. Почему именно он? Что за такие шутки, что всё постоянно повторяется? — Окей, ребята, — послышался низкий голос, от которого я вздрогнула и резко подняла глаза. Паша сидел на кресле, напротив дивана, на его коленях покоилась девушка с рыжими волосами, которая слишком липла к нему. Он был хозяином вечера и показывал это всем своим видом. Катя была очень неправа, когда думала, что он тихий. Он громкий. Очень громкий. — Я рад, что вы пришли! Конечно, большую часть я плохо знаю, потому что её позвал мой драгоценный Филиппушка, но я вам правда рад! Давайте познакомимся, выпьем и хорошо проведём время. Все звонко откликались на Пашу, поздравляя его с окончанием практики. Я и не знала, что он уйдёт через месяц. Разве он не говорил, что будет вести нас до нашего выпуска? Видимо, я многого не знаю. Я так сильно волновалась, что вновь начала кусать губы, терроризируя своим взглядом Катины туфли — лаковые лодочки бежевого цвета, такие же красивые, как и Катя сегодня. Взглядами мы с Пашей встретились случайно, когда Катя отвлекла меня от изучения её туфлей, пихнув в бок. Паша смотрел на меня сердито, сжимая челюсть и хмуря свои брови. Губы его медленно произнесли фразу, которую он всегда говорил мне, смакуя каждое слово — «Не. Кусай. Губы». Меня почему-то передёрнуло, а потом я только сильнее закусила нижнюю губу, не переставая смотреть ему прямо в глаза. Видеть то, как он злится, мне нравилось, это пробуждало во мне такой азарт. Выпитый алкоголь действовал на мой мозг, как возбудитель к провокационным действиям, даже таким, за которые мне было бы стыдно. Мне будет стыдно за всё. — А может сыграем во что-нибудь? — Катя подорвалась с места, вынуждая меня привстать, чтобы она смогла выбраться из-под моих ног. Она кокетливо уселась на колени к Родиону, который в свою очередь расположил руки на её ягодицах, потянувшись губами к ключицам. Мне не хотелось быть третьей лишней, так что я поспешно отодвинулась, дабы не рушить мост их сближения, выстроенный алкоголем. Катя нравилась Родику, но она не воспринимала его симпатию серьёзно, на трезвую голову так точно, а вот на пьяную всё очень даже принимала. Не то чтобы это устраивало моего друга, но он был доволен даже таким. — Как вам «Правда или Действие»? Катины глазки заблестели, на лице у неё появилась злорадная улыбка. О том, что Катя думает намного больше, чем говорит, я узнала относительно недавно. Загорецкая всегда продумывала всё наперёд, особенно, если это были пакости. Я не могла точно утверждать, но сейчас она явно задумала что-то не очень хорошее. Отговаривать её от этой затеи никто не собирался, наоборот, все даже поддержали, уповая на то, что так они смогут вспомнить «молодость». — Ребят, ну мы же давно не дети, — засмеялся Паша, за что получил подзатыльник от бушующего Филиппа и неодобрение гостей. Все хотели попытать удачу и увидеть или узнать что-то новое. Поняв, что спорить с толпой бесполезно, Паша нашёл утешение в губищах своей рыжеволосой подруги, а мне захотелось выдрать этой курице все её крашеные волосы, а возлюбленного ударить по лицу. — Ладно, придурки, толку с вас всё равно мало. — Отлично! — Я — пас! — восклицаю я, вставая с дивана. Мне не нравится эта затея. Я думаю, что такие пьяные игры ничем хорошим не заканчиваются. — Хорошей игры. — Неужели хорошие девочки не любят игры? — его губы расходятся в улыбке, а зелёные глаза изучают меня и мой наряд. Паша даже не пытается скрыть того, как оценивает меня. Я понимаю, что начинаю злиться на него сильнее с каждой секундой. — Тебя не обидят. — А ты уверен, что я хорошая? — я вскидываю брови, возвращаясь на диван и наклонив голову в бок. Мне почему-то тоже хочется его разозлить и показать, что он не может иметь надо мной вечную власть. Я тоже могу быть такой же соблазнительной, Павел Петрович. Я наклоняюсь к кофейному столику специально медленно, чтобы он успел разглядеть то, как я пытаюсь делать это эротично. Не думаю, что это выглядит, как в фильмах, но главное быть уверенной в себе в этот момент. А я очень уверена. Я беру свой стакан с намешанным алкоголем и делаю глоток, облизнув губы. Мои неумелые способы соблазнения срабатывают, потому что Паша нервно сглатывает и стискивает скулы. Напряжение растёт, а я только начала. — Я очень плохая. Паша только разражается звонким смехом. И, возможно, он показался бы мне самым замечательным, если бы не было так обидно. Он смеялся надо мной — значит, выглядела я максимально нелепо. Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди, устремив свой заинтересованный взгляд на дно своего стакана. Он куда интереснее мерзкой рожи Паши. Игра начинается. За первые несколько ходов, Родик успевает опустошить почти целую банку пива, какая-то девчонка рассказывает про свой самый постыдный поступок, Филипп вылизать шею какой-то скромной одногруппницы, а Катюша рассказать про свой первый секс. Я всё это время пытаюсь влить свой смех в остальной поток, веселиться и совсем не обращать внимание на то, что Паша не отрывает от меня взгляда и облизывает губы каждый раз, как я делаю глоток из стакана. Это уже явно лишнее, но хоть так я могу отвлечься и позволить своему пьяному мозгу расслабиться. — Правда или Действие, Мирослава? — спрашивает Паша, когда все успокаиваются и перестают обсуждать то, как какой-то парень слизывал сливки с груди одной знатно выпившей девушки. Я вздрагиваю, переводя взгляд на него и глубоко вдохнув. — Правда. — Другого я и не ожидал, — усмехается Паша, заставив встать свою подругу с его колен. Он наклоняется вперёд, и не отрывает от меня своих красивых глаз. — Ты девственница? Паша сосредоточенно смотрит на меня, и мне становится страшно и неловко. Не знаю, что заставляет меня млеть перед ним, но это мне уже не нравится. Меня бросает в дрожь, я сжимаю стакан, а толпа замолкает. Все очень заинтересованы и увлечены нашей зрительной перепалкой. Хочется уйти, спрятаться и никогда не видеть этого человека. Я не узнаю его таким. Мне не хочется представлять, что всё время у меня складывалось обманчивое мнение о Паше. Он опасен. Красив, опасен и знает мои рычаги давления. Все продолжают наблюдать за нами и ждать моего ответа, а я лишь еле заметно киваю, опустив глаза. Не могу так больше. Он выиграл, пусть только перестанет так унижать меня перед всеми, а главное перед самой собой. — Ты серьёзно? В наше время это такая редкость, — удивляется какая-то девица, а я морщусь от того, как противно слышится мне её голос. Я понимаю, что теперь всё точно выходит из-под контроля. — Я уже в шестнадцать трахалась со своим первым парнем. Мне почему-то кажется, что она хвастается этим и гордится. От этой картины, девушка со светлыми волосами мне нравится ещё меньше. Все разговоры про мою девственность мне не нравятся вообще. Это особо не удивляет никого, но занимает, заставив их вспомнить о своих сексуальных опытах и невинности. Одна история краше другой. Я вновь пытаюсь игнорировать то, как Паша не упускает возможности одарить меня заинтересованным взглядом. Не хочу, чтобы он даже смотрел на меня после того, как выставил полной дурой. Я не считаю постыдным то, что девственница — это нормально. Меня больше напрягает то, что Паша сделал на этом акцент именно в своей компании, словно выставляя какие-то рамки для меня. Это нечестно. После того, что между нами было, он не должен был так поступать. Неприятно. Следующие ходы и ответы я пропускаю мимо ушей, зависнув в своих мыслях. Конечно же, они полностью пропитаны Пашей. Что мне не нравится. Отвлекает меня только то, что моё имя вновь повторяется. Та рыжая девица окликает меня, и я замечаю, что она опять греет своими ягодицами Пашу, который опять смотрит на меня. Он начинает раздражать. — Правда или Действие, Мира? — она наклоняет голову, облизывая свои отвратительно большие губы так мерзко, что меня начинает воротить. — Не волнуйся, я так смущать тебя не буду. — Какой смысл спрашивать, если она опять выберет правду? — как-то слишком резко и грубо произносит Паша, а я хочу кинуть в него что-то тяжёлое. — Она явно не любитель что-то делать, в этом мы убедились. — Действие, — довольно громко и чересчур спокойно произношу я, поймав на себе удивлённый взгляд. — Я выбираю действие. Теперь, когда я видела Пашу с другой стороны — с более плохой, я как-то слишком быстро смогла принять факт его внимания. Даже если он игрался со мной, я почему-то продолжала противоречить себе и пытаться доказать ему то, во что сама верила с огромным трудом. Мне хотелось показать, что я не такая слабая, какой он видит меня и воспринимает, прекрасно понимая, что лгу. И он знал, что я лгу. Если бы он оказался рядом, я бы уже давно перестала чувствовать себя настолько уверенно. На расстоянии я могла позволить себе и грубость, и такое отношение к нему, и даже нервозность к его словам. Даже после того, каким Паша видится мне теперь, я не перестаю убеждать себя в теплеющей надежде на любовь и взаимность. Не просто же так это всё? Наивная пьяная дура. — Хорошо, — бодро говорит рыжая и ставит на стол передо мной бутылку водки, злорадно улыбаясь. Наполовину пустую, уже хорошо. — Пей. Выпей всё, что осталось. Мои глаза округляются, а в горле резко пересыхает. Я — выпившая, да, но это не значит, что я невменяемая. Я баловалась лишь намешанными коктейлями с очень низким градусом, которые мне давала Катя, следившая за мной в этом деле, но сейчас Загорецкая сама была никакая и изучала ротовую полость Родиона. Я понимала, что не стоит этого всего делать, но почему-то взяла бутылку. Я подняла глаза на рыжую, чтобы понять шутит ли она, но та лишь улыбалась, не скрывая своего презрения ко мне. Рыжая сука. В нос ударяет спёртый и мерзкий запах, от которого я морщусь и вдыхаю больше воздуха. — Мира, ты можешь этого не делать, если не хочешь, — возникает Филипп, его рука нежно сжимает моё плечо, я замечаю, как напрягается Паша. Даже выпивший Фил продолжает за меня беспокоиться, показывая ко мне своё отношение. — Это не обязательно, это всего игра. — Нет, это её действие! — восклицает это подобие Линдси Лохан в юности, а затем встаёт и опирается локтями на кофейный столик, демонстрируя всем своё пошлое нижнее бельё и вызывая людской гул. — Если малышка, конечно, не испугалась. Я слабо улыбаюсь, а потом прислоняю бутылку к губам, запрокинув голову. Горло неприятно жжёт от жидкости, но я продолжаю пить, зажмурившись. Я знаю, что он смотрит и злится. Знаю, что мне будет плохо. Но так хочу утереть этой стерве нос, что быстро заканчиваю с водкой, а потом ещё минут пять пытаюсь восстановиться под громкие восклики толпы. Сознание явно пошатнулось, потому что я стала воспринимать и видеть всё в каком-то другом свете. Стало так тепло внутри, что я даже улыбнулась и демонстративно встала, несколько раз поклонившись аплодирующей публике, словно я актриса хорошего театра. Филипп поспешно усадил меня обратно на диван, но сидеть мне далеко не хотелось. Хотелось танцевать, ну или заняться чем-то активным. Мне даже не было стыдно, что я такая пьяная и счастливая. Не помню как точно, но я смогла усадить Филиппа на диван, а потом забраться на него. Мне отчаянно хотелось тепла и ласки от друга, если Паша мне в ней отказывал. Игра мне теперь уже не интересна, потому, как изучаю лицо Филиппа, наблюдая за тем, как он вздрагивает, когда я неловко дёргаю бёдрами или провожу пальцем по его подбородку, хихикая. Мне нравилось играться так. Я не задумывалась о том, что могут быть последствия. Мой мозг был отчаянно превращён в кашу, а Филипп казался таким соблазнительно милым, что я сама провоцировала его на то, чтобы он тянулся к моим губам, но постоянно отворачивалась, когда он был близко. Отвлечь меня от такой игры смогла только бутылка, которую мне передали. Не успела я и приложиться к горлышку, как Пашины руки вырвали её у меня. Я отчётливо запомнила этот момент, потому что Пашины руки я узнала бы из сотни других таких рук. Я нахмурилась, переваривая факт, того, что выпить не смогу и подняла глаза. Лучше бы я этого не делала. Злобный, словно дракон, Паша стоял надо мной и тяжело дышал. Буквально за шкирку он стянул меня с Филиппа и закинул на плечо, как мешок с картошкой. — Какого чёрта? — мой голос сошёл на писк, но это не остановило Пашу, не привлекло внимание и даже не возмутило Филиппа. — Отпусти меня, придурок! — С тебя довольно этого дерьма, — злобно шикнул Паша, а затем я получила звонкий и очень отрезвляющий шлепок по заднице. — Ага, разбежался. Паша уверенно нёс меня куда-то, пока я пыталась освободиться, дрыгаясь у него на плече и кряхтя. Было ужасно неудобно, ещё я чувствовала, как платье задирается. Я успела только моргнуть, прежде чем оказалась на земле, да ещё и так жёстко, что пятки заныли. Из-за яркого света я с трудом могла различать картинки, но вскоре глаза привыкли, и я смогла увидеть, что мы в ванной. Паша захлопнул дверь и повернулся ко мне лицом. Он так зло на меня смотрел, что я даже чуть отрезвела. Надо же уметь так просто смотреть, чтобы мурашки по телу поползли. — Пришла в себя? — грубо произнёс учитель, включив воду, которая быстро наполнила раковину. — Умывайся сама, иначе это сделаю я. Я шмыгнула носом, сложила руки на груди и встала в позицию «отвали, я столб и делать ничего не буду». Мне не хотелось его злить, но оно выходило как-то само. Я почему-то была сильно уверенна в том, что он тоже заслуживает равнодушного и игнорирующего его поступки и слова отношения. Не одна же я должна быть грушей для битья. — Мирослава, я же не шучу. Я умою тебя так, что ты будешь плакать, так что не вынуждай меня. — Лучше умой свою невесту рыжеволосую, а то она явно переборщила с косметикой, — язвительно, и как мне казалось, довольно злобно произнесла я, склонившись над раковиной и быстро ополоснув лицо холодной водой. Легче и правда стало, но не до конца. Уже не так горели щёки, и не слипались глаза. — Выглядит, как дешёвая проститутка. — Мою кого? — засмеялся Паша, протягивая мне полотенце. — Мира, да тебе нельзя пить, у тебя явно глюки. Ты ещё рук из стен не видишь? Как он может быть таким спокойным и расслабленным, когда я так на него злюсь? Мне хочется ударить его за то, что он так поступил со мной, за то, что мял эту стерву и за то, что теперь так просто стоит тут и чувствует себя просто превосходно, когда я кричать хочу во всю глотку. Чурбан и бесчувственная скотина. Я не принимаю его полотенца, вытираю лицо кардиганом и смотрю прямо в глаза. Меня ещё немного пошатывает, так что я держусь за угол стиральной машины и благодарю всё, что можно благодарить за то, что ванная у них довольно просторная, и мы не находимся слишком близко. Так он не сможет распознать то, что я чувствую к нему. Паша раздражённо вздыхает, подходит ко мне и насильно вытирает моё лицо своим полотенцем, сжав мои две руки своей одной. Я лишь смогла прокричать что-то матерное, прежде чем моё лицо было вновь сухим благодаря таким резким движениям. — Что за игры ты устроила? — Я? Это ты устроил свои глядки-переглядки! — я с яростью вырвала свои руки и чуть не рухнула в ванную, поскользнувшись на мягком коврике, однако вовремя была схвачена Пашей и прижата. — Да, отпусти! Что за тупая привычка хватать меня? — Не схватил бы, ты грохнулась в ванную. Могу отпустить, и ты упадёшь. Хочешь этого? — Паша говорил вещи разумные и вполне доверчиво, так что я как-то быстро вникла и отрицательно замотала головой. — Вот и умница. А теперь, пока ты пьяная и честная, мы поговорим. — Я не буду с тобой разговаривать, Паша, — твёрдо, как мне показалось, произношу я, но Паша явно отпускать меня не собирается. Он вскидывает брови и усмехается. Я чувствую, как дрожат мои колени, а дыхание медленно учащается. Меня бесит, что моё тело так реагирует на него. И он меня бесит своим отношением. — Мы с тобой уже достаточно перекинулись сегодня словами. — Нет, я ещё не всё высказал. — смеётся Паша, а затем как-то слишком ловко и быстро садит меня на машинку, поставив руки по обе стороны от меня так, что уйти я явно не могу. — Что ты устроила? Это платье короткое, выходки твои эти. Это не ты, Мирослава. — Ты не знаешь, какая я. Ой, Вы забыли, Павел Петрович? — язвлю я, наблюдая, как его выражение лица меняется от меня такой храброй и независимой. Я сама немного пугаюсь своей смелости, но понимаю, что должна быть жёсткой с ним. — Я же ошибка. — Прекрати вести себя как стерва. — Я лишь говорю то, что думаю. Я — не игрушка, чтобы выставлять меня посмешищем. Я живая, Паша. Ты унизил меня перед всеми, когда… Ты сам знаешь. — Я защищал тебя. Твои пошлые намёки в мою сторону видели все, если ты вдруг забыла, что мы были в компании. А так тебя никто не тронет, узнав, что ты девственница. Но сегодня я заметил, что ты яро хочешь её потерять. — Это не твоё дело. Я не просила помощи. — Могла бы и меня попросить, если так не терпится. Я бы не отказал. Я куда нежнее Филиппа, который любит жёстко трахаться. Мне мерзко от каждого его слова. На глаза наворачиваются слёзы, но я быстро закатываю их. Тошнит, но я сглатываю. Не хватало ещё разрыдаться перед ним, а потом обрыгаться. Более жалкой картины никогда не видела. — Ведёшь себя как кретин, — тихо шепчу я, отвернув голову. Паша тяжело выдыхает, его руки прижимают меня к себе. — Самый настоящий. — А ты — как шалава малолетняя, но я этого не говорю, — зло произносит Паша отступив от меня на шаг, он запускает ладонь в грязные волосы и зачёсывает их назад. — То целуешь меня, приходя в своих коротких сарафанах, то виснешь на первом встречном. А наряды твои? Думаешь, не видно, что ты без грёбанного лифчика? Чёрт возьми! Ты не доска, чтобы такое носить, ясно? Нельзя просто так делать всё это, тебе понятно? Я, блять, не мальчик! Я мужик, Мирослава! У меня есть потребности и желания! Я отталкивал тебя от себя, потому что не могу удержаться, чтобы не трахнуть тебя где-нибудь! Ты знаешь, что я чувствую, когда смотрю на твои губы, на то, как ты кусаешь их? Я чувствую, что хочу тебя больше всего на свете. Во всех этих девушках вижу твоё лицо, представляю, как извивалась бы ты. А ты сделала всё, чтобы я вновь чувствовал себя гадким извращенцем. Где ты была ебанный месяц? Я не могу и слова выдавить из себя, лишь безмолвно открываю рот, пока Паша стискивает зубы и прикрывает глаза. Я так часто дышу, воздуха катастрофически мало, а когда Паша подходит ко мне и жадно впивается в мои искусанные губы, его становится ещё меньше. Я жалобно постанываю, наслаждаясь горькой пыткой. Я знаю, что теперь всё изменится. Знаю, что теперь мне станет только хуже, но иступлено целую Пашу. Странно, что моё тело знает, как реагировать, когда Паша подтягивает меня ещё ближе, раздвинув мои ноги, и окончательно уничтожив любое расстояние, даже самое малюсенькое. Я обхватываю его ногами и сама двигаюсь ему навстречу, сжимая в кулачках его рубашку. Пусть снимет её. Она ему не идёт, она лишняя на нём! Уверена, что выбирала это рыжая стерва, не имеющая вкуса. Как она могла привязать его к себе? Сердце предательски екнуло при воспоминаниях о том, как он целовал эту девицу. Я так злюсь на него, что кусаю за губу, за что получаю шлепок по ягодице и слышу сдержанное рычание. Паша запускает свою руку в мои влажные волосы и сильнее прижимает к себе, проскальзывая языком ко мне в рот. Он изучает моё нёбо, прежде чем наши языки сплетаются. Я хочу дальше и больше. Мне интересно, насколько далеко я позволю зайти Паше. Хочу ли я этого? Господи, конечно хочу! И он хочет, я чувствую это по тому, как его мужское достоинство упирается мне между ног, отчего почему-то слишком громко стону. Паша пробуждает во мне такое пламя. Внизу живота расцветает что-то, заставляя меня получать дичайшее наслаждение от того, как Паша прикасается своими пальцами к моей оголённой коже, стягивая лямку платья и оголяя грудь. Я хочу дальше, глубже, больше, но Паша отстраняется и тяжело дышит, замерев. Я сделала что-то не так? Я открываю глаза и вижу, как внимательно он изучает меня. Он проводит горячими пальцами по возбуждённому соску, и я вздрагиваю. Мы оба дышим так, словно марафон бежали, но ничего не предпринимаем. Задыхаться от страсти нам приятно. Паша смотрит мне в глаза лишь пару секунд, а потом вновь опускает взор на мою грудь и припадает к ней губами. — О, Боже! — с моих губ один за другим срываются стоны, пока Паша терзает моё тело своими ласками. Я клянусь, что такого никогда не чувствовала. — Паша… — Господи, как подросток, — рычит Паша, поднявшись к моим губам. Руки его ловко стягивают моё платье вниз, освобождая мои руки. Шифон не сопротивляется и падает вниз по телу, оголяя не только грудь, но и живот, обтянутый колготками. — Что ты творишь со мной, Мирослава? Что ты творишь? А я и сама не знала, что я такого творю. Я просто влюблена. Влюблённые люди часто идут на рискованные поступки. Паша — мой рискованный поступок. Он был им с того самого момента, когда прикоснулся к моему подбородку. Всё изменилось с того самого момента, когда я бежала за ним по коридору обшарпанной общаги и задыхалась. Всё из-за него. Я влюблена в него, я готова на всё. Я знаю это, потому что он отрезвляет мою голову. Я больше не чувствую себя пьяной, потому что каждое его касание отдаётся мне электрическим ударом, Паша полностью забирается ко мне в голову, под кожу, в сердце. Паша не медлит, стягивая мои колготки вниз вместе с платьем и нижним бельём, но резко останавливается. — Нет, не хочу, чтобы твой первый оргазм случился на стиральной машинке, — от его низкого тембра, я чувствую, как между ног становится влажно и вязко, а от его слов я готова от стыда сгореть. Он видимо это замечает, поэтому хмурится. — Ты смущаешься от моих слов? Я лишь молча киваю, закусив губу. В этот раз возлюбленный ничего не говорит по этому поводу, а лишь тепло улыбается, притянув меня к себе за подбородок и уткнувшись лбом в мой лоб. Паша нежно поглаживает мою нижнюю губу, медленно высвобождая её из зубного плена. Для меня было особенным открытием, когда я, приоткрыв рот, захватила его большой палец губами, вызывая приглушённый стон парня. Паша нервно сглатывает, прикрывая глаза. — Мирослава, ты маленькая сучка! Плохая девочка, очень плохая. В этот раз мне нравится то, как звучат его слова. Мне нравится слышать его стоны от того, что я делаю. Это меньшее, что я могу. Я вспоминаю, что видела такое в одном фильме и хотела когда-нибудь попробовать. Мне стыдно признаваться себе в том, что я не раз видела разных героев книг или фильмов в своих эротических снах, где облизывала их пальцы. Но сейчас мне не стыдно, ни за одно своё действие. Я улыбаюсь, выпрямив спину. Мне хочется быть недосягаемой в тот момент, когда он так возбуждён. Я хочу видеть его со стороны, понять его тело. Я касаюсь руками его щеки, заставляя Пашу замереть. Я чувствую, как он дрожит. — Не могу больше, — выдыхает Паша так жалобно, что мне жалко его и хочется пожалеть. Он выдыхает как-то слишком грустно и спешно вновь одевает на меня платье, пока я прихожу в себя. Колготки он всё же стягивает вместе с бельём, а когда замечает на моих трусиках влагу, усмехается, взглянув на меня. Я краснею, облизнув губы, пока Паша расправляет их и медленно одевает на меня обратно. — Так трудно сдерживать себя рядом с тобой, малыш. — Зачем ты… — недоумеваю я, Паша поднимает на меня глаза и вскидывает брови, легко приподняв меня и подтянув нижнее бельё на мне. — Разве мы… Я думала, что ты хочешь… Ну, там… — Мирослава, я не буду заниматься с тобой сексом. — он говорит это так спокойно и равнодушно, что мне становится ужасно досадно из-за этого. Я безмолвно произношу тихое «А» и сползаю со стиральной машинки под взгляд парня, который заставил меня чувствовать что-то определённо новое и самое лучшее в моей жизни. — Эй, куда ты собралась? Мирослава, я не буду спать с тобой сегодня. Потому что мы пьяные. — Я больше не чувствую себя пьяной, — вру я, потянувшись к его лицу и задев губами подбородок. Паша тихо смеётся, поправляя моё платье и склоняясь к моему лицу. — Правда. — Нет, Мира, ты пьяна. Пойми, что я хочу, чтобы ты ощутила полностью всё то, что я чувствую рядом с тобой постоянно. Хочу возбуждать тебя до предела, а потом слышать твои стоны. Сладкие и звучные, чтобы волосы дыбом вставали. Хочу видеть, как ты прогибаешься в спине и двигаешься на мне, ощущая меня полностью. — тихо шепчет Паша, прижимаясь к моей щеке, а я вновь вся дрожу и завожусь. — Хочу знать, что кроме меня у тебя никого не было до момента, когда ты раздвинешь ноги. Хочу, чтобы с твоих губ срывалось только моё имя. — Паша…