Привязанность

Моя первая симпатия имела тёмные волосы, торчащие в разные стороны; большие и лукавые серые глаза, заразительный смех и пухлые розовые губы. Имя её было Марк. Мы встречались лишь однажды, но всё равно смогли испытать то светлое и красивое чувство. Любовью это назвать трудно, да и слишком оскорбительно. Когда ты ребенок, все это наивно и мило. Любовь тогда была слишком большой для Марка, меня и той встречи на озере. Пожалуй, что лучшие выходные были теми, что я проводила с семьёй Кутузовых на их даче, далеко за городом. Лето тогда кончалось, а впереди меня ждал седьмой класс. В то лето мы с Полиной смогли уговорить мою маму отпустить меня с ними на неделю. Целая неделя с мармеладом, клубникой, оранжевыми закатами и купаниями в озере до обеда, после и ещё вечером за час до сна. Я любила каждый день и наслаждалась им. Мы с Полиной смотрели на звёзды, когда ночное небо превращалось в полотно с сотнями звёздных шедевров, тогда её отец пел нам песни под гитару, любуясь своей прекрасной женой. У меня никогда не было такого умиротворения в семье. И если я замечала падение звезды, то загадывала желание о том, чтобы мне повезло хоть раз в жизни. И мне повезло. Марк был тем везением. У него была улыбка лета и велосипед самой новенькой модели: скоростной и с багажником. О чем ещё можно мечтать в двенадцать, кроме как о красивом Марке на железном коне, который рассекает по лужам и краю озера, где воды не так много? Вообще-то на этом «коне» мальчик с самым заливистым смехом меня и сбил. Мы шли на озеро, чтобы провести там время до вечера, а после вместе с солнцем окунуться в теплую воду и остыть после жаркого и последнего дня нашего небольшого отдыха. Тогда Марк и его велосипед, как мне показалось, то они неслись отдельно, влетел прямо в меня, когда я остановилась завязать шнурки на кедах. Это было, конечно, не лучшим моим решением - сесть прямо посреди дороги, но и он был неосмотрителен и мчался на не позволительной для тех мест скорости. Звонкое «Берегись!» я услышала только тогда, когда мальчишка уже влетел в меня. Он специально падал на спину, чтобы велосипед не повредил меня. Остались с царапинами и ушибами мы вместе, но факт, что он хотел спасти меня от своего же велосипеда, так поразил и тронул моё сознание и сердце. Хотя, возможно, что это был обычный шок. Марк был тем парнем, который всегда вёл за собой всех и отличался благородством и добротой. Все знали его в дачном посёлке. Они с семьёй владели небольшим участком, куда приезжали на лето. Не богатые, но и не жили бедно. Обычная семья с необычным Марком. Он, когда улыбался, словно светился весь изнутри. Марк, как я уже говорила, был парнем благородным и имел только хорошие качества в свои четырнадцать, поэтому тут же повёл меня и Полину, которая прибежала сразу же, как случилось наше случайное происшествие, к себе. Родителей его дома не оказалось, поскольку они уезжали за продуктами, но Марк сам умело справился с обработкой моих ран, своих и душевных Полининых, что без устали причитала и корчилась, когда вата с перекисью касалась моих коленок. С Марком мы нашли общий язык сразу, ну точнее он нашёл и говорил со мной, а я лишь молчала, смущённо улыбалась и кивала. Мы разделяли с этим мальчишкой-бедой наши заинтересованные взгляды друг на друга, а Полина не могла найти себе место. Быть третьей лишней ей не нравилось. Факт, что я могу нравиться кому-то, ей тоже не нравился, поэтому, когда мы вскоре возвращались на злосчастное место нашей первой встречи, моя подруга делала всё, чтобы привлечь внимание нашего знакомого к себе. Однако Марк был моим везением, а потому смотрел лишь только на меня. У озера мы нашли общие интересы и разговорились, но уже все вместе. Было здорово, поскольку слушать Марка во время какого-то диалога или спора было невероятно интересно. Сам он был весь невероятным. Я очень хотела остаться наедине с Марком, и в тот вечер и эта возможность мне была предоставлена. Полина убежала до ларька за мороженным одна, поскольку ходила я так себе, а остаться одной не могла. Мы сидели и молчали, наблюдая, как утка и ее утята пересекают озеро. Предложение поплавать от Марка поступило так неожиданно, что я даже вздрогнула. Переломанная и исцарапанная я смутно представляла эту картину, но когда Марк протянул мне руку, я вложила свою, тем самым предоставив негласное согласие. Пока Марк раздевался, а потом нырнул в воду с небольшого пирса, где мы сидели, я мялась и теребила свой сарафан. Из-за комплексов я не могла терпеть то, как выгляжу в купальнике, поэтому долго не решалась идти. — Накинь мою футболку, если стесняешься, — крикнул Марк, подплывший к деревянному сооружению. Я вдохнула побольше воздуха, чтобы не задохнуться от того, как красиво он выглядел в лучах уходящего солнца, а потом почувствовала, как сильно горят мои щёки. — Не бойся, Мира. — Отвернись, ладно? Марк засмеялся, и смех его пронесся над водой оглушительным гулом. Я быстро стянула с себя сарафан в пёстрый цветок и натянула на тело футболку Марка. В тот момент мне казалось, что я уловила на себе взгляд серых глаз, когда одёргивала футболку вниз. Нет, футболка была даже очень большая для меня в силу того, что Марк был хоть и довольно худым, но намного выше меня — я дышала ему в грудь, если бы выпрямила спину. Марк улыбнулся, подплыл ближе и помог мне спуститься в воду. Ссадины щипали и побаливали от воды даже через пластырь, поэтому я невольно морщилась и старалась держаться ближе к берегу и пирсу. Плавала я так себе, а из-за саднящих коленей боялась плавать, а ещё хуже — утонуть. Но Марк был рядом. Он держал меня за руку и смеялся, утягивая на глубину. Истории с его губ слетали так быстро, что я не успевала ориентироваться в их событиях, сильно отвлекаясь на то, как глубоко мы заходили. — Я держу тебя, — вторил четырнадцатилетний подросток, пока я цеплялась за него, как за спасательный круг. — Хочу показать тебе кое-что. Задержи дыхание, хорошо? На все мои отрицательные мотания головой, Марк лишь показал, как задержать дыхание, словно я только учусь плавать. Мне не хотелось отставать, поэтому мы нырнули вместе. Вода была мутной в озере, но я отчётливо видела, как Марк держал мою руку, когда случайно открыла глаза. Вынырнув и обнаружив Марка очень близко к моему лицу, я замерла. Мальчик-лето лукаво улыбался, а потом поднёс палец к губам, указывая мне молчать. Он прикрыл глаза и ещё более блаженно заулыбался. И я вдруг поняла, что мне хотел показать Марк. Тишина. Эта тишина. У меня больше не было шума в ушах, а голова словно очистилась. — Так тихо и спокойно, — шепчет Марк, переплетая наши пальцы в одно целое. Лицо его такое же спокойное, как всё то, что открыл мне Марк, и я любуюсь им в этот момент. — Думаешь, что я странный? — Нет, — улыбаюсь я, а он улыбается ещё шире, сжав мою руку. — Мне нравится. Мой почти первый поцелуй был в паре сантиметров и лишь одной секунде. Моя первая симпатия имела тёмные волосы, торчащие в разные стороны; глаза большие лукавые серые, заразительный смех и пухлые розовые губы. Имя её было Марк. — Мурова, я, конечно, всё понимаю, но могла бы хоть сделать вид, что не целовалась пару минут назад, — закатила глаза Полина, когда я вошла в кабинет, заполненный воздушными шариками, кусая опухшие губы. — Когда-нибудь вы с Петровичем попадётесь. Мы сидели в кабинете математики и надували шары для украшения столовой к зимнему балу. Подготовка к этому событию полностью легла на плечи нашего класса, поэтому за пару дней до бала после уроков мы то и делали, что надували шары, вешали тематические украшения и готовились к этому "большому событию" в экстренном режиме. Я уже ругала Пашу за то, что он отложил всё это в дальний ящик, поскольку слышала, что говорили мои одноклассники. Однако вся моя ругань только смешила возлюбленного, и он старался быстро отвлечь меня. У него всегда получалось. Я быстро отвлекалась и моментально посвящала все свои мысли мужчине, что так бесцеремонно вторгался в моё личное пространство и затыкал, захватывая мои губы в плен к своим. С моего ухода из дома от матери прошло около двух недель. Когда Паша забрал меня, я разрыдалась прямо в его машине, стоило мне закрыть дверь. Моя истерика была короткой, но имела свои последствия. Последующие дни я провела в каком-то забвении. Я, как наркоманка со стажем, нервничала и хотела вернуться. Извиниться. Я была зависима от матери, просто признать смогла только тогда, когда ушла. Полина заставила меня жить у неё, поскольку больше она была не намерена оставлять меня одну. Всё медленно налаживалось и приходило в себя. Полина была рядом, Паша приезжал каждый вечер и позволял мне молчать до тех пор, пока я не захочу поговорить. В конце концов, мне пришлось рассказать Полине о своих отношениях, а она в ответ рассказала мне о своих. Я не была готова к тому, что девушкой моей лучшей подруги окажется моя главная конкурентка. Дьяковская не была рада нашему примирению, поэтому устроила скандал, но ночью я слышала, как они помирились у Полины в спальне. Теперь я была почти спокойна за то, что она не претендовала на Пашу, однако всё же не доверяла ей до конца. С Полининой поддержкой и Пашиными поцелуями я всё же вернулась в норму, а когда мать съехала, в этот раз со всеми своими вещами, я смогла вернуться домой. Начать жизнь с чистого листа не смогла бы даже при огромном желании, но я обещала себе жить с нового года так, как хотела бы того сама. Оставалось лишь дождаться. Теперь я знала, где, с кем и как встречу Новый год. Просто нужно было прожить оставшиеся недели. — Прекрати, — я облизываю губы, присаживаясь рядом с подругой, Полина лишь тихо хихикает. — Если ты дальше будешь меня так умело прикрывать, то мы не попадёмся. — Если ты не начнёшь мне платить, то я перестану тебя прикрывать. — Спасибо, ты действительно настоящий друг. Полина смеётся, и мы вновь принимаемся связывать шары. Из небольшой портативной колонки играет новогодний сборник со старыми песнями. Атмосфера от всего этого становится такая волшебная и уютная, что я не могу не улыбаться. Раньше Полина терпеть не могла всё это, а теперь сама составила плей-лист, куда впихнула самую разную музыку на все вкусы. Мне нравилось, что Полина начала пробовать что-то новое. Мне кажется, что мы становимся ближе в какой-то момент, а в следующий, я ощущаю, что теряю её. Но она здесь, рядом, и никуда не собирается деваться. Я просто надеюсь, что однажды я избавлюсь от этого страха потерять всё, что имею. В кабинет входит Анастасия Валентиновна с двумя платьями и улыбкой до ушей. Я всё ещё не переношу её, поскольку она упорно продолжает клеиться к Паше. Я знаю, что не имею права запрещать ему общаться с кем-то, но её «неоднозначные» намёки и жесты в сторону Павла Петровича были такими яркими, что их заметил бы даже слепой. Она всем своим счастливым видом раздражала меня. К тому же ещё и подалась помогать нашему классу, словно никто не понимал, что это не для общего блага и из доброты душевной, а из-за учителя литературы. Толку от неё, как от шпица моей соседки напротив — никакого. — Девчонки, я рада, что нашла вас, — заявила учительница математики, укладывая платья на первую парту прямо пред нами. Одно приятного голубого, как летнее небо, цвета, с пышной юбкой и открытыми плечами, а второе всё в паетках и непозволительно короткое. — Все девчонки ваши ушли, только одни мальчишки остались. Не могу же я у мальчиков спрашивать, а вы мне посоветуете. — Анастасия Валентиновна, а вы что, на бал тоже собираетесь? — Полина закусывает губу и оглядывает учительницу, пока я стискиваю зубы, чтобы сдержать какую-нибудь грубость в сторону учительницы. Математичка обладала длинными каштановыми волосами, которые заплетала всегда по-разному, большими карими глаза, хрупким телосложением и невероятно худыми ногами. Мне невольно вспомнилось, как она этими худыми ногами случайно задевала Пашины не худые ноги под столом. Стерва. — Учителя тоже умеют отрываться? — Кутузова, не перегибай палку моего к тебе доверия, — учительница взяла голубое платье и приложила к себе. Мне стало ужасно неприятно смотреть на неё, поэтому я опустила глаза на шары и предпочла смотреть на них. — Что думаешь, Мирослава? Как тебе? Меньше всего я хотела разговаривать с ней. Отношения у нас явно не ладились, но она продолжала пытаться наладить со мной контакт и понять причину моей такой неприкрытой ненависти к ней. А я действительно её ненавидела? Нет. Я и сама понимала, что просто ужасно ревновала Пашу и боялась, что однажды в его постели окажется она. Но что я могу поделать с этим удушающим чувством? Ревность вязким и мерзким веществом осела у меня где-то в глотке, и каждый раз давала о себе знать при виде девушек рядом с Пашей. При виде учительницы математики всё ещё сильнее обострялось, а у неё повышался интерес к моей персоне. Мне её попытки давались с трудом, поскольку я не хотела как-то общаться с ней, но уже сразу стало ясно, что из общего с Анастасией Валентиновной у нас только одно — Паша. — Очень мило, — я пожала плечами и постаралась не сказать чего-то ещё, Полина прыснула от смеха. Анастасия Валентиновна улыбнулась, уложила платье на стол и взяла второе. Учительница демонстративно встала в какую-то незамысловатую позу, широко улыбнувшись. — Это тоже очень ничего. Простите, я в этом не очень разбираюсь. — Знаешь, я вот тоже, — вздыхает девушка и присаживается на край парты. —Хочу выглядеть хорошо, чтобы не отставать от своего кавалера, а что сделать не знаю. — Да ладно, Анастасия Валентиновна, — усмехнулась Полина, откидывая в сторону фиолетовые шары. — Вы — украшение любого мужчины сами по себе! А кто ваш кавалер, если не секрет? — Не подлизывайся, Кутузова. Я иду с Павлом Петровичем, — слова её, как хлыст по спине. Полина резко замолкает, заметив то, как я побелела. Анастасия Валентиновна крутит прядь своих волос и лукаво улыбается. — Мы вместе с ним дежурим и идём на ваше мероприятие, чтобы следить за вами. Мурова, всё хорошо? Я молча киваю, выдавив из себя улыбку. Значит, Паша так и не отменил ничего. Меня охватывает обида и злость. Её мне хочется ударить, а Пашу ударить ещё сильнее. Математичка ещё какое-то время красуется перед нами, а потом делает выбор в пользу голубого платья и уходит. Полина ставит на паузу музыку и запирает дверь кабинета. — Он идёт с ней? Ты знала? — Полина садится на стул передо мной и укладывает подбородок на спинку стула. Мне не хочется разговаривать на эту тему, но подруга явно не собирается отступать и смотрит на меня выжидающе. — Ты должна сказать ему, если это тебе не нравится. — Я не могу, — тихо произношу я, и вздох отчаяния сам вырывается у меня из груди. — Когда он запрещал мне общаться с Пономорёвым, я его ослушалась. Я не могу запрещать ему ничего. — Вообще-то можешь. Что за отношения такие? — Полина разгневанно вскочила со стула, а потом начала и меня поднимать, дергая за руку. — Вставай и иди к нему! Спроси что за херня такая! Так и спроси! — Поль, да прекрати! — Кутузова с силой толкнула меня к двери, а потом и за её пределы, совершенно не смотря на все мои сопротивления. За дверью кабинета я оказалась так же стремительно, как эта самая дверь захлопнулась у меня прямо перед носом. — Ну, не могу я! И тут, как по щучьему велению и не моему хотению, я чувствую у себя на талии руки, какие бы узнала при одном прикосновении. Пашины руки всегда сопровождались коротким ударом статического электричества, искрой, а потом уже теплом. Я научилась почти не вздрагивать, когда он касается меня, но всё равно каждый раз, как первый. По привычке оглядываю коридор, а Паша прислоняется губами к затылку и улыбается, когда вся моя кожа становится гусиной. — Что ты не можешь? — шепчет Паша, разворачивая меня к себе. Он проводит большим пальцем по щеке, обводит линию скул и целует меня в правый уголок рта. — Я могу помочь? — Не думаю, — шепчу я Паше прямо в губы. Стоять так в коридоре, пусть и в темноте очень опасно. — Нас могут… — Я почти всех отпустил, — учитель ловко ловит мои губы, втягивая нижнюю и легко прикусывая. Сердце в пятки уходит, когда он так делает. — Оставил только свою лучшую ученицу. — Ах ты… Я вообще-то хотела домой пораньше уйти. — Не волнуйся, я доставлю тебя домой целехонькой и невредимой. Паша берёт мои руки и кладёт себе на лицо, нежится, словно самый довольный кот на свете. Я узнала много нового о Паше. Например, что он любит манго, холодный чай и исключительно чёрный кофе. Любит, когда я прикасаюсь к его лицу, провожу по линиям губ и скулам, по носу, целую шею, запускаю пальцы в непослушные волосы. Любит, когда я смотрю на него утром и зацеловываю его лицо, как мать своего ребёнка — маленького мальчика, своего кроху. И меня он, походу, любит. — Ты наденешь голубую рубашку? — решение начать издалека мне в голову пришло не так сразу, но всё же пришло и постучалось вовремя. Паша приподнял бровь и взглянул на меня непонимающе. — На бал. — У тебя будет голубого цвета наряд? Хочешь, чтобы я надел рубашку в тон? — Нет, Анастасия Валентиновна идёт в голубом платье, а ты её сопровождаешь. Знал бы кто-нибудь, как тяжело мне дались эти слова, однако я всячески старалась не выдать своих переживаний и не кусать губы. Паша всё ещё смотрел на меня, как на дуру, а потом как-то встрепенулся и кивнул головой. Значит, он говорил серьёзно и ничего не отменил. — Точно, совсем забыл об этом, — усмехнулся Паша, загребая меня в охапку и прижимая к своей груди. — Если оно голубое, то да. Думаешь, что ей важно будет? Его абсолютное спокойное отношение ко всему этому меня на какое-то время парализовало, потом разозлило. Я быстро выпуталась из Пашиных рук и даже оттолкнула его от себя, но он не пошевелился особо. Теперь он нахмурил брови и снял очки. Делал он так всегда, когда знал, что ждёт нас не очень приятный разговор. — Ты не понял, что мне неприятно? Я не хочу, чтобы ты шёл с ней! Неужели ты не видишь, что нравишься ей? — Паша удивлённо вскинул брови, а потом его губы дрогнули в улыбке, и он засмеялся. Это меня только сильнее злило. — Чего ты смеёшься? Это нисколько не смешно. — Ты ревнуешь? — разражается парень звонким смехом, а у меня щёки начинают пылать. Почему-то становится неловко и как-то не по себе от того, как звучит это вслух. В мыслях я могу ещё принимать факт существования ревности, но произнести… Паша так легко это делает, словно ему совсем всё равно, и ревнуют его всегда и все. — Боже, детка, я же уже говорил тебе… — Это было до того, как она пришла советоваться ко мне, какое платье надеть для тебя. Она хочет тебя, и это видят все, — мои жалобы настолько жалкие и глупые, как я сама во всей этой ситуации. — И только ты делаешь вид, что не видишь всех её намёков. — Слушай, это не так важно, потому что я хочу только тебя, — улыбается Паша, притягивая меня к себе за шлейки школьных брюк. Он легко поднимает мой подбородок, и не отпускает его, даже, когда я пытаюсь отвернуть лицо. — Мира, я хочу только тебя. Я. Хочу. Тебя. Во рту становится сухо, где-то внизу слишком вязко. Я чувствую, как Пашина рука опускается ниже моей талии и сминает мои ягодицы. Становится смешно и так горячо внутри. Я ещё раз оглядываюсь по сторонам, а потом опускаю уже свои руки на Пашины ягодицы, прижимаясь к нему. Сквозь брюки чувствую возникшее желание, и прекрасно знаю, что Паша его подавит. Он почему-то считает, что я всё ещё не готова. — Не иди с ней, — молю я Пашу, а он прикрывает глаза, сжав мои ягодицы сильнее и получив мой судорожный вздох. — Откажись, придумай что-нибудь. — Я не могу, Мирослава. Это будет странно, к тому же мы всё равно вместе будем работать. Я не смогу объяснить. — Пойми, что этот ваш поход даст ей зелёный свет, и она продолжит… — Мирослава, прекрати говорить, пожалуйста. Как я оказалась прижата к двери кабинета грудью, я так и не поняла. Учитель довольно неожиданно и резко развернул меня в попытке заткнуть. Паша делает характерное движение тазом, и я выгибаю спину, упираясь руками в стену. В его квартире мы уже пробовали такой способ сбросить Пашин стресс, но дальше таких имитаций не заходило. Мы лишь разгорались сильнее, и гасли в ту же минуту, поскольку Паша сдерживал себя каждый раз. Мне даже в голову начала приходить мысль, что я не интересна ему, но она пропадала, как только Паша доводил меня до очередного взрыва внизу живота. Я уже ждала, что Паша, коснётся моего плеча, поведёт пальцами до запястья, возьмёт меня за руку, но он огладил линию моих брюк, поправил заправленную в них кофту и нежно поцеловал меня в щёку. Вот и всё. — Знал, что это поможет тебя заткнуть, — Паша опять разворачивает меня к себе, а я хмурюсь от того, как он обращается со мной. Нельзя так играться. — Прекращай говорить глупости, ладно? — Тогда, я пойду на бал с Пономорёвым. Слова с моих губ слетели слишком быстро, чтобы я успела подумать о них. Паша тут же помрачнел и стиснул челюсти. Он злился, когда я рассказывала об однокласснике. Когда он забирал меня, то решил, что я поругалась с матерью из-за Пономорёва, а я не успела объяснить ему. Он придирался к Васе во всех планах. Я видела и хотела остановить это, однако тогда пришлось бы рассказать о матери, о разводе и о том, что я пережила. Я была не готова к этому. — Нет, Мирослава. Я запрещаю тебе. В прошлый раз после встречи с ним, ты два дня отходила. — Всё было не так. — Прекрати его защищать! Я сказал — нет. В этот раз я ухожу первая. Так быстро, как могу. Хочется сделать так же неприятно, поэтому я знаю, куда иду. Мне приходится спуститься на первый этаж в столовую, но Васи там нет. Я уже было начала разочаровываться, однако Пономорёв сам находит меня и оказывается за спиной. Он легко дует мне на затылок, и я вскакиваю, спотыкаясь о свою же ногу. Я уже предполагала поцелуй моего лица и кафельного пола столовой, но была вовремя поймана Пономорёвым. — Воу, и почему ты так хочешь расшибить себе нос? — Вася резко подтягивает меня к себе и держит в руках, чтобы я смогла прийти в себя и твердо встать на ноги. — Ты прямо очень стараешься, Мурова. Вася смеётся и не отпускает меня. Я смущённо улыбаюсь, пожимая плечами. Наши отношения с Васей из дружеских переросли в какую-то лёгкую симпатию. Но она не та, которая перерастает во что-то большее. Мы оба знаем, что это невозможно. Вася смотрит так нежно на меня, словно я что-то невероятно красивое. Я читаю в его глазах надежду, и каждый раз убиваю её. И сейчас опять оставлю рану на его сердце. — Пойдём на бал вместе?