Восемнадцать.

Москва. Август 1990 года. Алое солнце медленно покидало небо над московским лесом. Длинные лапы теней от громадных деревьев тянулись к бетонному зданию секретной военной базы. Солдат стоял на балконе высоко над землёй и жмурился от последних на нынешний день лучей, но продолжал рассматривать зелёное море, которое разливалось настолько далеко, что даже зоркий глаз мужчины не мог увидеть его конец. Он сам не мог сказать, о чём думает, но мысли, словно ржавые шестерёнки, скрежетали у него в голове. Жадно вглядываясь в распластанный перед ним пейзаж, Солдат впитывал в себя детали каждого дерева, запоминал камешки, небрежно раскиданные вдоль грунтовой дороги, ведущей к базе. Он хотел запечатлеть всё, как фотографию, у себя в голове, создать ассоциацию запахов, звуков и чувств с этой картинкой. Что-то трепетало у него в груди, словно раненная птица, которая бьётся о прутья тесной клетки, ломая красивейшее оперенье. Солдат впервые испытывал это ощущение, но оно было до боли знакомое, как старая давно забытая мелодия, которая так и норовит запасть в голову. Оно приносило удовольствие, из-за которого мужчина закрыл глаза. Он отбивал металлическими пальцами незамысловатый ритм, опираясь на стальную ограду бетонного балкона, и, казалось, совсем погрузился в свои мысли. — Наслаждаешься видом? — прозвучал голос Тайпана у него за спиной. — Он и впрямь прекрасен. Ты согласен? Солдат еле заметно вздрогнул и распахнул веки. Все мысли ускользнули и растворились в горьком запахе цементной пыли. Он нахмурился, не понимая, как смог подпустить агента так близко, даже не заметив его. Недоумение сменилось злостью к самому себе, когда Тайпан встал рядом и так же устремил свой взгляд на горизонт. Они молчали, пальцы Солдата перестали отстукивать ритм и сжались на холодной перекладине. Напряжение в его теле нарастало, испепеляя те приятные чувства, которые владели мужчиной долгие минуты. Он чувствовал раздражение и глухую ярость к потревожившему его покой человеку, но все эти эмоции утопило одно сильное чувство. Мысль, которая пульсировала в голове. Подчинение. Солдат кожей ощущал власть мужчины, некогда зачитавшего ему код. — Жаль, что лето заканчивается. — Не скрывая своё разочарование вздохнул Тайпан. Он слегка перевалился за пределы балкона, чтобы внимательно рассмотреть, что творится внизу. — Я люблю это время года. Всё живёт, движется, дышит. Я и сам становлюсь живее! — Агент поднял голову навстречу солнечным лучам и зажмурился, как жмурился Солдат несколько минут назад. — А ты? Какое время года любишь? Тайпан внимательно посмотрел на Солдата, который вытянулся, словно струна на гитарном грифе, и смотрел перед собой, скрывая лёгкое покалывание злости у себя в висках. Он молчал, перебирал слова и, немного погодя, ответил: — Я не знаю. Балкон выходил на главные ворота секретной базы, около которых стояла бронированная иномарка. Оттуда выскочил маленький темноволосый мужчина и поспешил в будку пропускного пункта. На узком крылечке его уже ждал солдат в тяжёлом камуфляжном бронежилете и с начищенным автоматом на плече. Сперва он долго разглядывал небольшую кипу бумаг, которую маленький мужчина торопливо совал ему в руки, а после с совершенно недовольным видом отрицательно покачал головой и отправил мужчину назад в машину. Тот, в свою очередь, начал что-то тараторить охраннику, размахивать руками и в конечном счёте сдался, недовольно вернулся в машину и завёл двигатель. — Куришь? — поинтересовался Тайпан, выуживая из кармана потёртой куртки разноцветную пачку. — Составишь компанию? Солдат взял протянутую сигарету в руку и немного повертел её в пальцах. В груди снова стали биться птицы, но в этот раз он не получал удовольствие. Эти птицы своими крючковатыми клювами и когтями, похожие на лезвия, стали расцарапывать грудную клетку изнутри, разрывая лёгкие в клочья, поедая бьющееся сердце заживо. В ушах стоял гул, словно его снова и снова били по голове. Ему даже показалось, что он ослеп: всё вокруг растворилось, как мираж, и на этом месте появилось что-то новое. — Где ты это взял? Перед ним сидел светловолосый мальчик лет тринадцати. Он был мал не по возрасту, с худыми плечами и острыми локтями, и, как маленькая ящерка, что водится у бабушки в саду, смотрел на него большими голубыми глазами. Они снова забрели в какой-то переулок совсем далеко от дома и расселись на старой замученной временем лавочке. Осенний ветер уже начал гонять по асфальту рыжие листья, но воздух ещё не успел промёрзнуть, а наоборот был полон тепла. Поэтому мальчики скинули тёплые кофты и остались в одних майках. Он вертел у себя в руках маленькую свёрнутую бумагу с табаком, пока светловолосый мальчик с испугом наблюдал за ним. — У отца стащил, — он пожал плечами и потянулся в карман за спичечным коробком. Светловолосый мальчик быстро перехватил его ладонь и со всей своей крохотной силой сжал её. Их взгляды встретились. Мальчик умоляюще смотрел на него, пока он с детским возмущением выдёргивал свою руку из цепкой хватки друга. — Мне, кажется, что это плохая идея! — Голос мальчика дрогнул, казалось, что он вот-вот расплачется. — Не выдумывай, Стив, — он наконец смог освободить свою ладонь и достать коробок. Затем он снова посмотрел на друга и недовольно закатил глаза. — Что, по-твоему, может случиться? — Что угодно! — Воскликнул мальчик и осмотрелся по сторонам, словно ища поддержки. — Нас могут увидеть! Он нахмурился и так же огляделся по сторонам. В самом конце переулка разлёгся толстый рыжий кот, который неторопливо вылизывал свои лапы, путаясь языком в длинной спутанной шерсти. — Допустим… — начал он и указал рукой на переулок. — Нас увидят. И что дальше? — Узнают родители! — Светловолосый мальчик устало откинулся на спинку лавочки. Было видно, что спор с другом его утомил. — Нас поругают. Тебя даже вдвойне, потому что стащил эту гадость! — Вечно ты драматизируешь! — Он неумело засунул сигарету в рот, прижимая её губами, и зажёг одну из спичек. Его взгляд задержался на том, как огонь набросился на бумажный кончик, который вспыхнул и почти мгновенно начал тлеть, источая терпкий аромат табака. Один вдох и по его телу разбежались сотни приятных мурашек, голова слегка закружилась, а лёгкие судорожно сжались, из-за чего он закашлялся. Светловолосый мальчик подпрыгнул на месте и перепугано посмотрел на друга, который скривился и пытался сунуть сигарету ему в руки. Отползая назад, как от смертельного яда, мальчик тряс головой и отнекивался, отпихивая его руку от себя. Щелчок пальцев почти у самого носа вывел Солдата из мыслей, слово пощёчина. Он вскинул взгляд и наткнулся на сосредоточенное лицо Тайпана, который уже докуривал свою сигарету. Он с любопытством разглядывал Солдата, который смотрел то на табачный свёрток у себя в руке, то на агента. Тайпан обратил внимание, что, обычно пустые, как два хрустальных шарика, глаза Солдата горели синем пламенем, а в зрачках плясали тени воспоминаний. Они были необычайно живыми, что агент усомнился в том, что этот человек всего лишь жестокое оружие у них в руках. Рука Солдата вздрогнула и выронила сигарету, будто та обожгла её. Мужчина попятился назад, перепуганный, как раненный волчонок, и уже вцепился металлической рукой в дверную ручку, как Тайпан его остановил: — Никому не говори, что ты вспоминаешь, а то опять мозги промоют. Солдат неуверенно кивнул и вышел в тёмный пыльный коридор. *** Анна яростно сжимала кулаки, в одном из которых была мятая записка с криво нацарапанной надписью «Завтра в октагоне я пробью тебе череп. №30.». Рита держала её за локоть, схватившись одной рукой за обеденный стол в наполненной людьми столовой, и что-то шептала ей на ухо. Анна не разбирала слов. Злость поглотила её, застилала глаза пеленой. Она нашла эту записку под тарелкой. Кто-то успел подсунуть её пока Анны не было рядом. Номер Тридцать была самовлюблённой брюнеткой. Высокая, с красивым подтянутым телом, изящными чертами лица и хитрыми лисиными глазами карамельного цвета. Анна была полной противоположностью со своими крохотным ростом и тонкими руками, светлыми волосами и круглыми голубыми, почти прозрачными, глазами. Их вражда зародилась в первый месяц пребывания в этом месте. Тридцать высокомерно смерила взглядом Анну, когда та пыталась разобрать автоматическую винтовку, после грубо отпихнула плечом и сотворив довольную ухмылку на своём лице за несколько секунд раскурочила оружие почти до винтиков. Получив одобрение от куратора дисциплины, она откинула длинные кудрявые волосы, томно вздохнула и, взглянув на Анну из-под чёрных пушистых ресниц, процедила: — Неудачница… С того момента Анна скрежетала зубами лишь от одного вида девушки. Их стычки ограничивались только словесными унижениями, часто у всех на виду. Но в этот раз… В этот раз Анна не была готова поносить свою соперницу. Её пальцы хрустели и белели от силы, с которой она сжимала кулаки, а ногти впивались в ладони, царапая кожу. Локоть ныл от жёсткой хватки Риты, которая всё продолжала успокаивать девушку. — Если ты на неё накинешься, то нам несдобровать! — Прошептала Рита, тряхнув руку Анны. — Слышишь? Будет очень плохо! Она не слышала. Её взгляд, как у львицы на охоте, блуждал в поисках добычи. Анна сосредоточенно искала её в шумной толпе. Гнев клокотал, бурлил, как вода в кастрюле, обжигая девушку. Она захлёбывалась им и чувствовала, как внутри разрождается сила. Гнев, как длинный кожаный кнут, хлестал её, подстёгивал, словно наездник шпорами, отключал голову и включал инстинкты. Кто-то собирается убить? Найди его и убей раньше. Анне потребовалось несколько мгновений, чтобы сорваться с места, перепрыгнув через стол, и настигнуть ничего не подозревающую Тридцатую. Одним прыжком она была сбита с ног и повалилась на спину. Анна села на неё, как в седло, и сжимая одной рукой горло соперницы, прошипела: — Пробьёшь череп? — она сильнее сжала пальцы, из-за чего Тридцать судорожно вдохнула и захрипела. — Молись, чтобы ты дожила до завтра. Анна замахнулась и нанесла точный удар в лицо девушки, которая, очнувшись от неожиданности, начала извиваться под ней и размахивать длинными руками. Вся столовая мгновенно затихла и столпилась вокруг девушек. Ослеплённая яростью Анна твёрдым кулаком разбила сперва верхнюю пухлую губу, а следом и прямой нос сопернице. Тридцать начала захлёбываться своей кровью, которая текла из носа в глотку, кашлять и давиться ей. Анна чувствовала чьи-то руки у себя на плечах, которые стаскивали её с брюнетки, но она резво скидывала их, продолжая бить без разбора. Когда Тридцать смогла выскользнуть из-под хрупкого тела, глаза Анны были заполнены слезами ярости, текущими по её щекам. Брюнетка, вся измазанная кровью, с прилипшими к потному лбу волосами, вскочила и отшатнулась назад, оглядываясь по сторонам, пока Анна стояла на коленях и тряслась от распирающего гнева. — Я не закончила. — Она поднялась на ноги и вновь кинулась, как пиранья на кусок мяса. Но достигнуть своей цели она не успела. Тайпан заломил ей руки, сильно сжимая тонкие запястья, и уложил на пол. Громким звенящим голосом разогнал толпу людей и выволок Анну из столовой. *** — Какого чёрта ты себе позволяешь? — Вопил агент, встряхивая девушку за плечи. В его глазах искрили огоньки, а зубы скрежетали от сжатой челюсти, из-за которой голос Тайпана звучал глухо. Он затащил её в небольшую учебную аудиторию. — Что за детский сад? Анна обмякла у него в руках и болталась, как тряпичная кукла. Гнев сменился на слабость, а злость на пустоту, разрастающуюся где-то в животе. Её иногда пробивало на дрожь, потом снова отпускало, из-за чего она вяло сползала по стене, к которой её прижал агент. Тайпан же вновь и вновь сжимал сильные руки, удерживая лёгкое тело девушки. Он чувствовал под пальцами каждую тонкую кость, каждое сухожилие слабых мышц, которые трепетали, как крылья нежной бабочки, а артерии пульсировали, жёстко чеканя ускоренный сердечный ритм. — Ответь мне! — Настойчиво требовал он, сильнее вжимая Анну в стену. Он ловил расслабленный взгляд девушки, как спасательную тростинку. — Что произошло? Анна лениво посмотрела в глаза агенту. — Она очень плохо себя вела, — она слабо улыбнулась и пожала плечами. — Плохая девочка. Тайпан захрипел от злости и отвесил девушке звонкую тяжёлую пощёчину. Анна вскрикнула от неожиданности, задержав взгляд на агенте, и изумлённо поморгала. Её словно облили ледяной водой, чтобы она отошла от пьяного умата, словно пустили разряд электрического тока, чтобы мышцы снова ожили. Она схватилась за покрасневшую щёку, которая противно защипала. — Боль, — проскрипел Тайпан, выпуская девушку из своих тисков. — Это твой якорь. Запомни и держи себя в руках.