Приз для проигравшего

«где двое нежно влюблены, всегда страдает кто-то третий»

Так уж получилось, что в полдень одна из комнат в спальном крыле факультета Слизерин превратилась в цирк и балаган. — Пей. — Не буду. — Пей! — Не буду! Терпение Чимина уже подходило к концу, ему отчаянно хотелось засунуть эту несчастную ложку с лекарством другу в одно пикантное место. — Пей, говорю, кретин придурковатый! — Не буду, не буду, не буду! — совсем по-детски взбунтовался Юнги, с головой ныряя под одеяло. Дело в том, что Мин Юнги всей душой НЕНАВИДЕЛ эту гадкую дрянь — Костерост. Кости его правой ноги, раздробленные Кэльпи, уже неплохо срослись благодаря целебной магии, но для того, чтобы укрепить их и завершить лечение, приходилось каждый день пить ужасный на вкус, запах и цвет костерост. Откровенно говоря, слизеринца уже от одного названия зелья тошнило и выворачивало наизнанку. — Идиот! — окончательно взбеленился Чимин: — Если мадам Помфри позволила тебе покинуть больничное крыло и отлежаться в нашей комнате, это не значит, что ты должен пропускать прием лекарств! Я дал мадам слово, что прослежу за этим, а ты, дубина непробиваемая, заставляешь меня нарушить слово! Не стыдно, а?! Я тебя спрашиваю, в глаза смотри! Не стыдно? — Не стыдно. Оставь меня в покое и сам пей эту дрянь! — раздалось в ответ приглушенное ворчание. Чимин раздраженно сдул упавшую на лицо челку и хотел было уже за ногу вытащить друга из его укрытия, но злое шипение вдруг появившегося на кровати Брауни его в этом разубедило. Пак грязно выругался и, сдавшись, бросил лекарство на тумбу. — Да идите к чёрту оба! А ты ведёшь себя как ребёнок, Юнги. Ты что, хочешь с больной ногой на Святочном балу плясать? Дудки! Опозоришься только, если во время танца нога подведёт и ты свалишься на свою партнёршу, как мешок с картошкой. Из-под одеяла высунулась взлохмаченная белобрысая голова: — А кто сказал, что я хочу идти на этот бал, а? Чимин фыркнул: — А кто тебя спросит, чемпион ты наш бледнолицый? Это мероприятие в честь участников турнира. Ты и двое твоих…эээ…соперников должны будете не просто там быть, а ОТКРЫТЬ этот бал, — Чимин замолчал, затем ехидно хихикнул: — И вообще…разве Тэхён не расстроится, если ты откажешься составить ему пару на балу? Заспанное лицо Юнги вдруг вспыхнуло, и растрепанная голова вновь скрылась под одеялом, раздражённо ворча из-под укрытия: — Не понимаю, о чём ты говоришь! Чимин мстительно улыбнулся: — Не придуривайся, придурок! Только слепоглухонемой, безрукий и безногий инвалид не видит, ЧТО между вами двумя происходит. Ты нравишься ему, а он этого даже не скрывает. Кто просидел с тобой весь день и почти всю ночь, пока его не выгнали, а? Кто ухаживал за тобой, пока ты валялся на больничной койке? Кто поил тебя этой дрянью и уговаривал принимать зелья, как будто дитя малое? Кто же это, ну? Юнги молчал. Его лицо и тело горели от слов друга. Он знал, что это правда. И это почти сводило с ума, ведь всё указывало на то, что он и правда нравился Тэхёну. Ну а Тэхён очень, очень нравился Юнги. Мин вдруг поймал себя на том, что он улыбается. Счастливая, нежная улыбка сияла ярче звёзд, и слизеринец очень обрадовался, что сейчас укрыт одеялом и никто не может видеть эту глупость на его лице. Но тешить себя мыслью о том, что, быть может, его чувства к французу взаимны, было рано. Всё таки Тэхён — сама популярность, он дурачился и заигрывал со всеми подряд, быть может, даже не замечая этого. То есть, Ким НАСТОЛЬКО очаровательный, что приходилось сильно сомневаться в его постоянстве, верности кому-то одному. Большой красивый ребёнок, который ненароком разбивал сердца. Улыбка на губах Юнги немного померкла, ослабла. Исчезла. — Не накручивай себя, Юн, — вздохнул Чимин: — Я готов поспорить, что совсем скоро Тэхён сам поговорит с тобой. Не думай слишком много. Ведь тебе он тоже нравится, да? Юнги помедлил и выполз из-под одеяла, потер чуть влажные глаза. Едва слышно проворчал: — Неужели так заметно? Чимин по-доброму улыбнулся, затем сел на кровать к другу, мягко потрепал и без того взлохмаченные светлые волосы: — Твое лицо скажет всё, что не может произнести твой рот. Юнги фыркнул, в шутку толкнул друга. Затем привалился к его плечу, и оба замолчали. Правда Чимин, в силу своей неугомонной натуры, молчать долго не мог: — Если он позовёт тебя на Бал, как свою пару, согласишься? Юнги закатил глаза: — Пары должны быть разнополые, дубина. Традиция. Чимин недовольно фыркнул: — Возмутительно. Эти дурацкие традиции нужно упразднить. Юнги хмыкнул. И замолчал. Разумеется, он согласится. Не раздумывая ни секунды. *** Ночь. За окном бесшумно и медленно валил снег, и снегопад был такой сильный и плотный, словно полупрозрачная, беспрестанно колеблющаяся белая завеса во тьме ночи. Острый серп луны пронизывал мрак острыми лучами своего холодного света. Было тихо. Юнги выскользнул из комнаты в полночь. Прочитав заклинание Истинного Зрения, он шёл в темноте коридоров без света, боясь привлечь чьё-либо внимание. Перемещающиеся лестницы всегда были не самым надёжным способом передвижения, но только для студентов младших курсов, разумеется. Взрослые студенты и преподаватели умели контролировать направление лестниц. Взойдя на одну из них, Юнги мысленно повелел направиться к западному крылу второго этажа. Через минуту он уже был в нужном месте. Довольно большое светлое помещение, выложенное белой плиткой, тихонько стонущая Плакса Миртл и нужная раковина с рисунком змеи. — Откройся, — тихо произнес Юнги, и его змеиный шепот вибрацией пронесся по всей комнате. Плакса Миртл притихла, не смея издать ни звука, ни всхлипа; парселтанг вселял в мертвую девушку необъятный ужас. Тайная Комната открылась перед слизеринцем, подчиняясь парселтангу. Темнота и сырость знакомых подземных коридоров встретила Юнги тишиной. Звук его собственных шагов был спутником всю дорогу до тех пор, пока он не дошел до большого просторного зала Тайной Комнаты. Что-то холодное, загробное коснулось руки Юнги. Затем раздалось жуткое призрачное хихиканье, заставляющее мурашки танцевать макарену на коже. Но не в этом случае. Юнги был спокоен, и совершенно не напуган. Слизеринец слегка улыбнулся: — Каждый раз одно и то же. У тебя не получается, так что хватит. — Попытка — не пытка! Просто ты слишком толстокожий. Однажды я обязательно напугаю тебя до смерти! В сыром воздухе появилась полупрозрачная дымка, затем сформировавшаяся в призрачную фигуру. Это было привидение девочки лет одиннадцати в мантии факультета Когтевран. Юнги снова улыбнулся, помахал рукой: — Здравствуй, Элли. Девочка-призрак тоже улыбнулась, её большие глаза заблестели радостью: — Привет! Эй, почему ты меня не навещаешь? Я ужасненько соскучилась! Тут так одиноко, даже поиграть не с кем. А те книги, которые ты оставил в прошлый раз, я давно прочитала на три раза! Совсем обо мне не думаешь, Юнги. Мин тихо рассмеялся, погладив девочку по волосам. Разумеется, он не смог её коснуться по настоящему, но девочке, казалось, очень понравился этот жест, и она перестала наиграно дуться и вновь улыбнулась, прильнув к руке слизеринца. — Прости, Элли. Я немного вляпался в неприятности, было много дел. Постараюсь приходить почаще. Девочка забавно фыркнула, милашничая: — Не нужно, если у тебя много дел, я всё понимаю. Просто… Элли заметно занервничала, казалось, даже её мертвенно-бледная, полупрозрачная кожа ещё больше побелела. Юнги нахмурился: — В чём дело, Элли? Девочка покачала головой: — Ни в чём, просто…просто она снова стала буянить. Пару дней назад снова взбесилась, попыталась вырваться отсюда. Юнги напряженно замер, его губы дрогнули. Он хотел было сорваться с места и побежать куда-то, но девочка замахала руками, останавливая парня: — Всё хорошо, всё хорошо, Юнги, не волнуйся! Мне удалось её успокоить, и сейчас она спит, — убедившись, что Мин остановился, Элли осторожно добавила: — Но она стала просыпаться всё чаще, и если не видит рядом тебя, то начинает злиться и швырять вещи, кричать, беситься. Юнги вздохнул: — Она больше не хочет играть с тобой? — Юнги, — Элли, казалось, немного задрожала, испуганно оглянулась и стала говорить тише: — То, что ты принёс сюда… Это существо — очень озлобленный дух. Она давно мертва, но даже так, я чувствую невероятное зло, боль и ярость. Послушай, она очень, очень опасна! Тайная Комната не сможет её сдержать здесь надолго, ни твой барьер, ни даже я не сможем сдержать, понимаешь? Она копит злобу и становится сильнее! Однажды… Юнги остановил её жестом, вновь «погладив» девочку-призрака по волосам, грустно улыбнулся: — Не волнуйся, Элли. Скоро всё закончится. Я закончил составлять заклинание Перемещения, оно готово. И я почти закончил зелье. Скоро всё закончится. Юнги развернулся и пошёл в один из боковых коридоров, откуда больше всего тянуло холодом. Элли хотела сказать что-то, но её навечно по-детски большие, грустные глаза лишь влажно блеснули. Она тихонько всхлипнула и растворилась в воздухе. Все тоннели вели в большой зал Тайной Комнаты. Все, кроме одного. Один из тоннелей вёл в малюсенький темный уголок. Юнги подошёл к кучке чёрного, старого тряпья, сгрудившегося в этом уголке. Осторожно протянув руку, тихо позвал: — Миа… Куча тряпья, казалось, едва заметно вздрогнула. Из-под тряпок зажглось слабое, красное свечение. Два маленьких, ярко-алых глаза уставились на юношу. — Сестрёнка… Едва слышное бурчание. Маленькая, худенькая, бледная ручонка высунулась из-под кучи тряпья, потянулась к Юнги. — Всё в крови, лицо и руки…вся в крови твоя одежда Юнги поморщился, слабо сжал маленькую, призрачную ладошку: — Миа, пожалуйста, прекрати петь эту песню. Она плохая. Тихое, опасное рычание. Тонкая ручонка неестественно вытянулась, крепко вцепилась в рукав слизеринца, потянула на себя. — Веди себя хорошо, Миа! Не злись и не расстраивайся. Скоро я сделаю то, что обещал, и всё закончится. Ты вернёшься, обещаю. Слышишь меня? Я верну тебя, сестрёнка. Рычание стихло, и в ответ раздался тихий, очень тоскливый детский всхлип. Бледная ладошка разжалась и отпустила одежду Юнги. Красные огоньки вновь погасли, и всё стихло. Юнги поднялся и бросил прощальный взгляд на грязную кучу старого, сырого тряпья: — Мне нужно идти. До встречи, сестрёнка. Лишь покинув этот тоннель Юнги ощутил сильное головокружение и слабость; тёмная энергия там была настолько сильная и плотная, что высасывала из людей жизненную силу, словно пиявка. — Ты уходишь? — Юнги запрокинул голову, услышав голос откуда-то сверху; Элли сидела на голове статуи в центре Тайной Комнаты, и беззаботно болтала ногами. — Ага, пора бы и вернуться. — Ну нет! Побудь ещё немного со мной, Юнги-я! — девочка спрыгнула с головы статуи и прыжками приблизилась к волшебнику: — Расскажи мне всё-всё-всё! Что у тебя там, наверху, происходит? Юнги тихо вздохнул и взглянул на девочку. Пришлось задержаться. Проболтав с призраком девочки около часа, и рассказав ей всё, что произошло с ним за время первого испытания, Юнги вдруг понял, что совсем разговорился и даже затронул деликатную тему его странных и запутанных отношений с двумя волшебниками. Элли вдруг юлой подскочила на месте и восторженно воскликнула: — Я хочу увидеть их! Юнги похолодел и осторожно спросил: — Кого? — Твоих парней, разумеется! Идём! — с этими словами девочка понеслась к выходу из Тайной комнаты, словно маленький призрачный ураган. Его…парней? — Э, стоять! Стой! ЭЛЛИ!!! — Юнги панически сорвался с места, в надежде остановить непоседливую девчонку. Плакса Миртл, завывавшая от скуки на своем обычном месте, испуганно взвизгнула, словно ворона, когда из тайного входа выпорхнула и умчалась маленькая серая тень, а через минуту за ней, запыхаясь, выбежал светловолосый слизеринец. Когда оба скрылись, Миртл, словно злая бабка, стала ругаться и посылать проклятья им вслед. — Куда же ты делась, маленькая фурия? — Юнги, потеряв несносную девчонку из виду, осторожно крался по коридором спящего замка, осматриваясь, в надежде увидеть тонкую фигурку подруги. И вдруг боковым зрением заметил мелькнувшую серую тень, скользнувшую в правый коридор. Юнги побежал за ней, преследуя до тех пор, пока не оказался в больничной крыле. — Чёрт, эта девчонка… — сквозь зубы прошипел Юнги, осторожно прокрадываясь мимо больничных коек. Элли нигде не было. Чей-то холодный голос набатом раздался в тишине больничного крыла: — Что ты здесь делаешь в такое время? Юнги подскочил на месте. «Попался. Дьявол, мне конец…» — в панике подумал Мин, затем медленно, очень осторожно обернулся. И похолодел, проклиная всё на свете: и себя, и Элли, и всю эту дурацкую ситуацию в целом. Это был Чонгук, который смотрел на него сейчас сонными чёрными глазами. Немного растрепанные темные волосы и красивое сонное лицо со сведенными к переносице бровями могли бы очаровать любого, кто увидел бы Чонгука таким. Юнги совсем растерялся. Чонгук потер глаза и поднялся на ноги, едва заметно поморщившись, словно от боли. Нетвердыми шагами направился к Юнги. Тот отчаянно замахал руками: — Эй, не вставай, тебе ещё нельзя двигаться! Чонгук помрачнел, окинул слизеринца недовольным взглядом, в котором затем промелькнуло что-то ещё. Что-то теплое: — Зачем ты пришёл сюда ночью? Мин прокашлялся, не желая ни за что опускать глаза и выдать свою неловкость перед этим мужчиной: — Я лунатик, хожу иногда по ночам, ясно? Чонгук недоверчиво хмыкнул, вскинул брови: — Правда что ли? — Ага. Ну, уже поздно, пора обратно в кровать, да? Чон цыкнул, остановил намылившегося было к выходу Юнги. Чон был совсем близко, внимательно вглядывался в бледное лицо цепким взглядом темных глаз, в которых плавали такие не свойственные ему смешинки: — Неужели это так трудно? Мин повернулся к нему, и тут же пожалел об этом; чужое теплое дыхание касалось теперь его губ, вызывая табун мурашек вдоль спины: — Что? Гук слабо улыбнулся, сонная слабость и болезненная бледность лица словно бы немного сгладились и потускнели: — Неужели так трудно признаться, что ты пришёл ко мне этой ночью? Мин неосознанно повторил мимику Чонгука, и тоже удивленно вскинул брови, смелые зелёные глаза встретились с чёрными: — Господин Чон слишком много о себе думает. Это правда, что я немного беспокоился о твоих ранах, но не до такой степени, которую ты придумал. И пришёл не к тебе. Я лунатил, вот и всё. Холодные пальцы Гука коснулись шеи Юнги, с опасной лаской погладили белую, словно жемчуг, кожу. Мин вздрогнул, а Чонгук насмешливо прошептал, приблизившись к самому уху юноши: — Должно быть, в спальнях факультета Слизерин очень холодно, если господин Мин спит в обуви и теплой мантии. Выражаю искренние переживания. Юнги проиграл. Смущение взяло вверх и он опустил глаза, до боли прикусывая щеку. Но, услышав тихий смешок над ухом, вдруг разозлился, его зелёные глаза опасно блеснули, но ничего сделать он не успел. В коридоре послышались чьи-то голоса, и оба волшебника переглянулись. Надо прятаться! Чонгук медлить не стал, взял Юнги в охапку, бросил на свою кровать, накрывая их обоих одеялом. Справедливо недовольный таким поворотом событий Мин хотел было возмутиться, но Чон шикнул на него и притянул к себе, крепко обнимая: — Прекрати брыкаться и молчи. Заметят. Юнги послушно заткнулся, но не потому что так приказал Чон, а потому что вспомнил их поцелуй в лесу. Тогда Чонгук был таким же: порывистым, смелым и горячим. Его тело…крепкое сильное, словно всеобъемлющее. Чёрт, как же жарко под этим одеялом. Они были так близко, и это разрушало всё. Всю их вражду, которая была. Разве они не были жестоки друг с другом всё это время? Почему судьба свела их вместе сейчас? Голоса мадам Помфри и кого-то ещё прозвучали совсем рядом, затем совсем скоро удалились. «Видимо, это был какой-то ночной обход. Хотя пациентов у мадам Помфри сейчас негусто. Чонгук да пара пострадавших игроков в квиддич на дальних койках», — подумал Юнги, и хотел было уже наконец отстраниться от Чонгука, но тот почему-то не отпускал. Тогда Мин поднял голову и встретился с парой горящих странным огнем глаз. — Останься. Гук был так близко, и когда он произносил это, его губы касались гладкого лба слизеринца. Чон ловко перевернулся, опрокинул Юнги на спину, нависая над ним, повторил: — Останься. Чонгук приблизился, его горячие губы коснулись влажного виска Юнги, затем места под ухом, выцеловывали шею. Юнги издал тихий стон, запрокинул голову назад. Это чертовски приятно. Чонгук приподнялся, оторвавшись от зацелованной шеи юноши, заглядывая в немного разомлевшее и раскрасневшееся от жара лицо Юнги. Строгие, но сейчас с каплей нежности глаза встретились с яркой зеленью чужих: — Я предлагаю. Это не попытка изнасиловать. Откажись, если не хочешь, но прямо сейчас. Ну? Юнги замер, а в его голове немного, но прояснилось. Чонгук предлагает ему…трахнуться? Ого. Юнги бы солгал, если сказал, что Чонгук не привлекателен. О нет, Чон чертовски хорош собой, дьявольски горяч. Впервые особенно ясно Юнги понял это, когда увидел Чона во всём чёрном на первом испытании. Чёрт, как же в тот момент у слизеринца загорелось между ног, когда он увидел такого соблазнительного Чонгука! И сейчас, в этот самый момент…ничего плохого, правда? Это просто близость, наверняка, Чонгук делал это со многими. Он опытный. А Юнги действительно хочет. Мин Юнги хочет Чонгука. Эта его темная сторона вдруг заявила о себе в тот момент, когда Мин понял, что не может контролировать свою жизнь и чувства. Слизеринец медленно облизнулся, бросил на нависшего над ним парня томный взгляд из-под ресниц. Рука теплой улиточкой скользнула вниз по груди Чонгука, расстегивая поддатливые пуговицы. Чон удивленно распахнул губы, вопросительно взглянул в потемневшие от желания глаза Юнги. Мин опустил ладонь на затылок Чонгука, притянул его к своему лицу, захватывая распахнутые губы своими, утягивая северного волшебника в долгий, сладкий поцелуй. Они целовались медленно, влажно. Таких мокрых и возбуждающих поцелуев у Юнги ещё не было. — Сделаем это. Пусть это начнётся и закончится здесь. Только мы, ничего другого. Чонгук усмехнулся, и вместо ответа накрыл его своим горячим телом, властным жестом раздвигая стройные ноги юноши. Юнги охнул, но принял напор Гука, послушно раздвигая ноги, обхватил ими чужие крепкие бедра. Чонгук жадно, словно голодный волк, впился губами в губы Юнги, терзая их, кусая, вбирая в себя. Его руки ловко освободили слизеринца от верхней одежды, и теперь горячие ладони изучающе скользили по груди и животу Мина, мяли бока, пальцы ласкали впадину тазобедренных косточек. Юнги прижался щекой к щеке Чонгука, затем, подавшись чуть вперёд, подхватил зубами мочку уха, с которой свисала хорошо знакомая ему золотая серьга. Холодный металл коснулся его горячего языка, и слизеринец со странным удовольствием облизнул серьгу, затем вобрал мочку в рот, посасывая. Чонгук громко вздохнул, мягко отстраняя лицо Юнги, чтобы затем снова накрыть его ярко-красные, словно после острой пищи, губы своими. Юнги улыбнулся в поцелуй, сплетая их языки. Мин просунул колено между чужих ног и дразняще медленно подтянул вверх, с удовольствием слушая предупреждающее шипение Чонгука: — Играешь с огнём, аккуратнее, господин Мин. Юнги усмехнулся, подавшись бедрами навстречу, потёрся пахом о пах Чона: — Ага. Но я уже доигрался. Так что уж теперь? Слизеринец опустил руки и, совершенно не стесняясь, снял с себя оставшуюся одежду, позволяя Чонгуку сделать то же самое. Теперь уже два совершенно обнаженных тела тесно прижались друг к другу, тёрлись друг о друга, соприкасались разгоряченной кожей. Жарко. Ладонь Юнги легла на влажный загривок Чонгука, не давая отстраниться ни на секунду, длинные пальцы затерялись среди темных, спутанных волос. Чон жадно и мокро ласкал языком скользкие от слюны губы и рот слизеринца. Крепкие пальцы Гука, оставившие после себя множество алых следов на светлой коже, остановились на мягких ягодицах, поглаживая и крепко сжимая нежную кожу. Затем рука Чонгука скользнула ниже, обхватывая член Юнги, немного грубо лаская его. Юнги громко ахнул, глотая чужую слюну вперемешку с собственной. Мин был самоучкой в таких делах, и неопытность с лихвой компенсировал желанием научиться. Он также опустил руку и обхватил чужой член ладонью, почувствовав, как тот стал твёрже, увеличиваясь в размерах. Обжигающее дыхание Чонгука на его шее, казалось, стало прерывистым, и Чон толкнулся бедрами навстречу ласкам руки Юнги, тот сделал то же самое. Оба юноши со всей страстью ласкали друг друга, доставляя небывалое удовольствие. Казалось, что оба вот вот сгорят. Обоим было так горячо, так влажно, неописуемо приятно, что даже бесстыжие вещи больше не имели значения. Только удовольствие и страсть, испытываемые ими, в каждом вздохе, в каждом внимательном взгляде друг на друга, в каждом поцелуе и ласке. Только это и имело значение. Юнги почувствовал, как невообразимое удовольствие фейерверком взорвалось внутри и блаженство теплым медом растеклось по всему телу. В голове на несколько секунд стало очень пусто, оставляя место лишь чистому, желанному удовольствию. Опустив взгляд, Юнги увидел, что кончил на живот и бедра Чонгука, а сам Чон, не отставая от него, тоже достиг своей точки. Белесая жидкость выплеснулась между ног Юнги, и горячие капли заскользили вниз, к чувствительно сжимающемуся колечку мышц. Безумно странное ощущение. Безумно приятно. Безумно восхитительно. Безумно опрометчиво. Безумно. Юнги, глубоко дыша, прикрыл глаза, крепко прижимаясь щекой к мокрой щеке Чонгука, обнимая его за шею. Вторая рука легла на талию Чона, вновь замечая, что она чудесно тонкая, тоньше, чем его собственная. Чонгук тоже обнял его, нежно целуя в висок. Чёрт, что они наделали?