Нам суждено быть вместе

      В последнее время все стало слишком странно. Культя Морти наконец-то выросла обратно в полноценный хвост, пусть пока еще совсем короткий, едва ли до середины бедра, словно достался от детеныша. Сам хвост пока еще был очень мягким и нежным, и узор из темных полосок на нем немного изменился, и… — Р-рик?.. Ученый едва не сгорел от стыда на месте, осознав, что уже где-то минуты две, забыв начисто про врачебный долг, просто сидит и жмякает чужой хвост… Заключение было однозначным — такого хорошего заживления он не видел уже давно. Хоть сейчас отправляй Морти на все четыре стороны! — Все в порядке, но, — Рик откашлялся. — Я бы еще немного понаблюдал…       Пацан, похоже, радовался не столько новому хвосту, сколько избавлению от необходимости ежедневно подставлять свои мягкие места под шприц. А Рик с радостью бы избавился от него. Что это такое, в конце концов — прилип как банный лист, ходит за ним везде следом, как верный пес, совершенно без стеснения ластится и виснет на родном деде, где такое вообще видано? Гребаный малолетний педик. Рик сам не понял, как так получилось, но, по крайней мере, он контролировал ситуацию. Он все еще мог стереть Морти память или выставить его из дома в любой момент, но… Он с негодованием гнал от себя любые мысли о том, что представлять себе возможное расставание с Морти становилось все тяжелее. Откровенно говоря, ни один Рик на просторах Мультивселенной не заслуживает ни одного Морти, и этим дурачкам в желтом жилось бы только лучше, не знай они своих гениальных дедушек вообще, но кому какое дело, если все эти дедушки — конченые эгоисты? Эгоисты и самовлюбленные мудаки, пользующие Морти и в хвост и в гриву и не выказывающие даже тени благодарности — такими они всегда были, есть и будут, и они только портят жизни своим внукам, больше ничего…       А этот идиот ничего не понимал. Ошивался в гараже часами, наблюдая за работой Рика, светился радостью, когда требовалось его участие в космических делах (не приключениях) и вообще как-то… расцвел, что ли? И вот этого жалкого заморыша он видел замерзающим на крыльце своего дома, пьяным и цепляющимся за его хвост, в конце концов, спрашивающего… Почему нельзя просто любить? Чушь собачья. Игра гормонов, выдумки для сентиментальных идиотов, и не самой умной ящерице во Вселенной страдать такой херней! Какая любовь — думал Рик, принимая отвертку из чужой лапы. Какая любовь — думал он, небрежно почесывая когтями гребень на зеленой макушке, спускаясь ниже по шероховатому, как песок на пляже, затылку и гладя за маленькими круглыми отверстиями ушей. Какая любовь — думал он, когда во время просмотра телевизора Морти пристраивал голову ему на плечо или даже на колени, частенько так и засыпая, думал, когда косился на занятое второе кресло в своей тарелке, думал, слушая цокот когтей по полу с утра, думал, принимая эти неуклюжие подростковые поцелуи, думал, думал, думал… Какая, к черту, любовь? Ее не существует. А то, что происходит — просто временное помешательство! Все это можно прекратить. Он держит все под контролем, он холоден, расчетлив, и… И весело шлет нахуй свой мозг за компанию со здравым смыслом.

***

      Инстинкты до добра не доводят. Морти убедился в этом, выйдя во двор ранним утром, чтобы погреться в первых лучах солнца. Утробное жужжание над головой возвестило о неожиданном завтраке, и парень, не раздумывая, привычно открыл рот и выстрелил языком по цели… Итог был немного неожиданным — не все насекомые одинаково полезны! По крайней мере, точно не те, что окрашены в черно-желтую полоску… Когда он ворвался к Рику с вываленным изо рта, распухшим языком, безуспешно пытаясь что-то сказать и обливаясь при этом слезами размером с горошину, старик от неожиданности даже выронил сигарету. Манипуляции оказались малоприятными. Пытаясь снять отёк и подцепить крохотное жало пинцетом, Рик от души ругался сквозь зубы, называя Морти неразборчивым идиотом и бестолочью. В итоге язык вернулся в прежний вид, но слушаться категорически отказывался. — Ну и ладно, хоть отдохну немного от твоей болтовни, — фыркнул Санчез, берясь за фляжку. Прокляв всех пчёл этого мира и пообещав себе впредь не кидаться на все летающее и жужжащее, мальчик принялся смиренно ждать, когда все окончательно станет как прежде.       Это случилось только к вечеру, и как раз вовремя, ведь обычные посиделки у телевизора закончились немного неожиданным образом. — Ты такой бесстыжий, М-морти, ты об этом знаешь?.. Тем не менее, несмотря на упреки, Рик что-то не спешил сгонять его со своих колен и уж тем более — прекращать поцелуи. Наверное, он и правда утратил всякое чувство стыда, а как иначе, если рядом с тобой находится такой прекрасный, горячий, способный одним взглядом заставить твои колени дрожать, ящер? Вот и Морти не мог удержаться, прижимаясь все теснее и беззастенчиво ёрзая на Рике своим маленьким чешуйчатым задом, пока вместе с кое-чем твердым, упирающимся в тот самый зад, у него не назрел давно мучивший его вопрос. — Р-рик… — Дааа? — непривычно ласковым голосом отозвался Санчез, лизнув его за ухом, и Морти, сглотнув, прошептал, все еще немного шепелявя: — Я… я после душа, ну… видел эти твои… твою… ш-штуку… — Штуку? Секундное недоумение на лице Рика быстро сменилось понимающей ухмылкой. — Ты что, про гемипенис? Морти быстро закивал, отводя взгляд и краснея еще больше, чем уже было. — Хочешь взглянуть на них еще раз, д-детка? Он закивал еще быстрее. — Ну, тогда посторонись, — недвусмысленно пошевелив бровью, Рик потянулся к ширинке. — Пора выпустить моих крошек на прогулку…       Под звуки драки из жестокого шоу про антиквариат Морти медленно сполз с дивана, встав на колени между расставленных ног Рика. Два немаленьких по размеру члена, блестящих желтовато-розовыми головками, оказались прямо у него перед носом, и он не знал, как перевести дух то ли от испуга, то ли от восхищения: а как же?.. — При половом контакте мой вид пользуется только одним пенисом, — будто читая мысли, промурлыкал ученый, опуская лапу ему на затылок. — Но я был бы не против, если бы ты уделил внимание сразу двоим, М-морти… Сразу двоим? Пожалуй, жизнь его к этому точно не готовила! Но отступать совсем не хотелось, и юноша решил сделать все, что может. Опустив лапы на гемипенис, он зажал в ладонях оба ствола, двигаясь в едином ритме сверху вниз и обратно, и, судя по тому, как глухо застонал Рик, откидывая голову на спинку дивана, делал он все вроде как правильно. — Мооорти… Они были горячими и твердыми, их объединяла одна мошонка, покрытая совсем маленькими и нежными чешуйками, к которой Морти прижался губами мимолетом. А потом и прошелся языком. — Ч-что… что ты со мной творишь… Голос Рика звучал почему-то почти умоляюще, мальчик едва ли мог видеть его лицо и даже не знал, все ли делает правильно, но все равно продолжал. Ведь пути назад уже не было. Его язык лип — не так сильно, как к мухам и тараканам, но все же. Каждый раз, когда язык отрывался от гемипениса, раздавался пошлый чавкающий звук, а Рик то ли стонал, то ли коротко вскрикивал, царапая когтями обшивку дивана. Ненадолго прервавшись, Морти прижался к органам щекой. Потерся о них, будто кошка, и уже хотел было, осмелев окончательно, взять их в рот, насколько бы получилось, но увы — Рик дернулся, выгнувшись и хрипло зарычав, и по лицу и губам что-то потекло… По телевизору началась автоматная пальба из-за какого-то старинного чайника. Колени ломило, и ноги затекли. Оттирая, насколько возможно, сперму с лица, Морти поднял голову и робко поинтересовался: — Я все сделал х-хорошо? — Хорошо? Повторив его вопрос со странной интонацией, мужчина встал с дивана, на ходу сбросив лабораторный халат. — Ой! Хвост Рика так неожиданно наподдал ему чуть ниже спины, что Морти мгновенно вскочил — и тут же был бесцеремонно, будто пойманный на охоте олень, перекинут через крепкое плечо. — Я, к-конечно, понимаю, что у тебя пока что не штука, а так, штучка, но, — Рик уверенным шагом направился в спальню. — Н-но раз ты смотрел на мою, то я теперь имею… имею полное моральное право поиграться с т-твоей…