Mein Faible

Берта сидела на углу своей кровати, крепко прижав колени к груди и упираясь затылком в холодную каменную стену. Ее глаза были прикрыты, но девушка не спала: она вздрагивала от каждого взрыва и выстрела. Руки Вишневской мелко дрожали, она чуть прикусывала губу, чтобы не заплакать. Прошло уже почти две недели с тех пор, как Клауса забрали на передовую. В нескольких километрах отсюда к востоку шли локальные бои с партизанским отрядом, который попал в окружение. Немецкий офицер был убит, а Ягера отправили его заменять. Машина за штурмбаннфюрером приехала около 5:00 утра, и, глядя вслед ей, Берта осознала, что впервые за долгое время она действительно осталась одна. Солдаты Клауса не стали относиться к ней по-другому, да и вообще ничего не поменялось кроме отсутствия одного человека. Человека, который был важен. Да, действительно, она очень привязалась к нему и это было глупо отрицать. Именно Ягер был тем человеком, который пошатнул веру Берты в то, что мир разделён на врагов и друзей. Всё было намного сложнее. Анализируя несколько прошедших месяцев своей жизни, Вишневская ни разу не смогла понять, зачем этот чужой человек проявлял к ней столько заботы и доброты. От осознания же того, что его нет рядом и, возможно, уже никогда не будет, у Берты опускались руки, в ней словно что-то сломалось. Уже разгорался рассвет, когда в комнату Берты постучали и почти сразу открыли, не дожидаясь ответа, на пороге стоял бледный, перекошенный от страха адъютант Ягера. – Штурмбаннфюрера привезли, – сбивчиво проговорил он. – Я видел его: все очень плохо. Вишневская кивнула и, стараясь унять дрожь в голосе, произнесла: – Будите других, я скоро буду. Когда парнишка поспешно убежал, девушка тяжело всхлипнула, на несколько секунд прикрыла глаза руками, а после встала и, как ни в чём ни бывало, достала из шкафа белый халат. Пожалуй, ничего в её внешности не выдавало того, что внутри всё было скованно диким страхом. Она торопливо вошла в операционную и очень сильно старалась не смотреть на истерзанное тело Ягера. Помимо неё здесь были ещё медсестра и седовласый мужчина лет 40 – врач, который был прислан сюда из госпиталя, захваченного русскими. Она не хотела, чтобы эти люди видели, как дрожат ее руки, не хотела, чтобы они понимали, как сильно она боится ошибиться. – Я осмотрел его, не думаю, что можем чем-то помочь, – сухо заключил коллега Вишневской. Берта поморщилась и вздрогнула всем телом. – Я попробую, Герр Шнайдер, – тихо проговорила девушка. Операция длилась более 5 часов, и за это время Клауса реанимировали трижды. Это был первый раз в жизни, когда Берте было так страшно. Она боялась потерять Клауса. Она боялась потерять человека, который заставлял её верить в то, что этот мир ещё не совсем сошёл с ума. Когда всё закончилось, Вишневская валилась с ног, но так и не пошла спать: ей нужно было знать, что с ним ничего не случится, что он придёт в себя. Ягер приходил в себя мучительно медленно. Около 10 минут у мужчины ушло на то, чтобы осознать, где он находится и что с ним произошло. Лежал он на постели в госпитале в своем кабинете, его грудная клетка была туго перетянута бинтом, но всё тело жутко ломило от боли. Мужчина был уверен, что он один, но, как только он попробовал сделать первое серьезное движение, откуда-то с периферии донеслось: – Нельзя вставать! Мужчина медленно повернул голову на источник звука. Возле его кровати стоял деревянный стул, на котором, слегка откинувшись на спинку и прикрыв глаза, сидела Берта. – У вас пробито лёгкое, к тому же вы очень слабы. Не стоит. С этими словами она поднялась со стула и поспешно подошла ближе, критично разглядывая мужчину на предмет того, что может его беспокоить. Ягер тоже смотрел на неё и думал о том, что сегодня она ещё более уставшая чем обычно, ещё он думал, что это, пожалуй, первый раз на его памяти, когда она сидит с пациентом после операции, обычно для этого она оставляла медсестру, которая, если что, будила девушку. Этот факт заставил штурмбаннфюрера улыбнуться. – Хотите воды? – почти прошептала Вишневская. Ягер кивнул. Тогда Берта аккуратно помогла мужчине приподнять голову одной рукой, а второй поднесла к его губам небольшую чашечку с холодной водой. После того, как Ягер сделал несколько больших глотков и кивнул, она отпустила руку и случайно коснулась щеки со шрамом. У Вишневской руки были невероятно теплые и нежные. По крайней мере, Клаусу так показалось. Его тело приятно содрогнулось, и он снова улыбнулся, заметив это, Берта немного покраснела. – Почему вы не оставили меня медсестре? – медленно спросил штурмбаннфюрер, намеренно заглянув в глаза девушке. Она смутилась ещё сильнее и даже немного отшатнулась. Однако Ягер продолжал вопросительно на неё смотреть. – Я должна быть уверена, что с вами все хорошо, Герр Ягер, – наконец протараторила Вишневская так нервозно и быстро, словно боясь, что за эти слова её накажут. Клаус кивнул и бережно взял маленькую аккуратную ручку Берты в свою и немного пожал. – Спасибо, mein Engel. Я тоже к тебе привязан. Штурмбаннфюрер держал девушку за руку, он слышал, как бьётся её сердце, видел, как её обычно белая кожа сейчас стала слегка розовой, как она смущённо улыбается и тоже держит его ладонь. Пожалуй, это определено можно было считать ещё одним поводом выжить, хотя бы для того, чтобы сохранить ей жизнь.