***
Днём этого же дня началось что-то невообразимое. Раненых было столько, что госпиталь совсем перестал справляться с нагрузкой. Раненые были повсюду: они лежали в палатах, коридорах, в подвал было спущено несколько коек. Берта практически не отходила от стола, а Клаус предпочитал с головой уйти в работу настолько, насколько это вообще было возможно при том, что человеческие крики и стоны практически не утихали. Ближе к обеду к нему буквально залетела в Вишневская. — Ты можешь мне помочь? — с некоторой паникой в голосе попросила девушка. Мужчина кивну и пошёл за ней. — Всех санитаров я послала на перевязки. Нужно перенести на стол человека. Он совсем плох, давай скорее. Ягер снова кивнул, взял в руки носили и подошёл к человеку, на которого указала Берта. Это был офицер. Примерно его ровесник. Мужчина сильно обгорел, а в глаза сразу бросались несколько огнестрельных ранений и открытый перелом руки. Штурмбаннфюрер кивнул девушке держать ноги, а сам подхватил несчастного за плечи. Однако, как только они попытались поднять его, офицер открыл глаза. Ягер понял, что знает этот взгляд, но, увы, человек перед ним был настолько изуродован, что он не мог его узнать. Они положили его на операционный стол, Берта начала быстро собирать стол. Ягер уже развернулся и собирался уходить, как услышал оклик. — Клаус… — теперь штурмбаннфюрер наконец понял, кто это, и вздрогнул всем телом. — Рихард, — не до конца осознавая собственную мысль, проговорил мужчина и подошёл ближе. Он не мог поверить, что тело, которое лежало перед ним сейчас, — помесь крови, пороха и грязи когда-то принадлежало высокому голубоглазому блондину, лучшему курсанту военного училища, его другу. Берта с некоторым удивлением посмотрела на Ягера, однако ничего не сказала. — Ты постарел, дружище. Выглядишь совсем неважно, — дерзко улыбаясь, проговорил Рихард, будто бы бросая вызов. — Поверь, до тебя мне далеко, Ридел, — в тон ему ухмыльнулся штурмбаннфюрер. Мужчина начал тихо и хрипло смеяться, но почти сразу зашипел от боли. Это Берта прорезала рану, чтобы достать пулю. — Извините, обезболивающиго больше нет, — виновато проговорила она. — Ничего, я привык, — как-то слишком быстро и просто ответил её собеседник. — Потерпи, у меня хороший хирург. Тебе помогут, — попытался подбодрить его Клаус, хотя на уровне подсознания понимал, что Вишневская увы не всесильна. Рихард снова натужно рассмеялся. — Будь я немного посмелее, я бы попросил тебя пристрелить меня. Но из того, что я видел, мне осталось часа три. Танкисты вообще редко выживают, ты ведь тоже там служил, должен знать. Холодный реализм сейчас боролся внутри Клауса с желанием помочь другу, облегчить его страдания. Он понимал, что сделать уже ничего нельзя, но не хотел в это верить. — Как-то быстро ты решил умирать для человека, который собирается жениться. Ридель нахмурился и снова зашипел. Берта вытащила ещё одну пулю и одобрительно посмотрела на Клауса, побуждая его продолжать разговор. Рихард между тем единственной более-менее целой рукой потянулся к шее и вытянул оттуда два кольца на цепочке. Впервые за все время разговора с его лица сползла самодовольная, отпугивающая смерть улыбка. — Кажется не судьба, — меланхолично проговорил он и снова зашипел от боли. На этот раз его глаза начали закрываться. Увидев это Берта, бросила инструменты, сунула мужчине нашатырь под нос и легонько начала тормошить. Казалось, Ридель пришёл в себя и с силой дёрнул цепочку у себя на шее, после чего протянул Ягеру кольца. — Не дай им пропасть зря. После чего поднял голову, нимательно посмотрел на Берту и поговорил: — Дайте мне уйти спокойно. Там ещё много людей, которым нужна помощь. Вишневская вопросительно посмотрела, на Ягера. Штурмбаннфюрер молча взял её за руку отвёл в сторону. — Прощай, друг. — Свидимся ещё, Ягер! — хохотнул Ридель и закрыл глаза.***
Клаус удивляется, что кольца сели, как влитые, когда Берта удивлённо смотрит за тем, как одно такое он надевает на её палец. Без предупреждения, предложения и пафоса. — Зачем это? — удивлённо спрашивает она. Ягер пожимает плечами. — Я хочу, чтобы ты знала, что все то, что между нами происходит действительно значимо для меня. Я хочу обозначить это, но боюсь, что официально может не получиться. Надеюсь, ты не против. Вишневская отрицательно кивает. По её щекам текут слезы, одновременно счастья и горечи. Клаус прижимает её к себе и что-то невнятно шепчет на немецком.***
Свистели пули, рвались снаряды, слышались крики людей, в воздухе сильно пахло кровью. Он будто снова попал в свой первый день в этом госпитале. Будто бы не существовало этих 10 месяцев, и время затянулась в петлю. Клаус сидел на кушетке и смотрел, как Берта стерилизует свои инструменты после того, как снова зашила ему небольшую рану на плече. — Прошу, позволь мне тебя увезти. Неужели ты не понимаешь, что вопрос взятия госпиталя — вопрос нескольких дней. Мы прикроем отступление и будем уходить. Вишневская молчит и не поднимает на него глаза. Ягер думает, что это хорошо. Что она не должна видеть панику. — Ты будешь в полной безопасности… — Клаус сокращает расстояние и легонько трясёт её за плечи. — Там у нас есть будущее. А если здесь кто-то узнает, что ты была в плену, тебя просто убьют. Вишневская кусает губы, протирает и кладёт на белую простынь последний пинцет. — Я не могу, — тихо отвечает она. Клаус закрывает лицо руками, несколько секунд трёт его, а потом из о всех сил пинает металлический бочек. — Ты же понимаешь, что в таком случае мы уже никогда не увидимся? — с трудом скрывая злобу в голосе, спрашивает он. Берта болезненно улыбается, подходит ближе, берет его лицо в свои ладони и большими пальцами разглаживает морщинки на щеках. Он похудел и постарел. Когда она увидела его в первый раз, то подумала, что он жесток, подумала, что он ничего не ищет кроме собственной выгоды. Сейчас перед ней стоял абсолютно другой человек, на лице которого читались эмоции, в глазах которого плескался страх. — Знаешь, здесь я начала верить в судьбу. Возможно, это по-детски, но я думаю, что все будет ровно так, как должно быть. Клаус бессильно выдыхает. Он не видит смысла продолжать разговор. Последнюю ночь они проведут вместе, а утром он вложит ей в руку свой пистолет и прикажет бежать в лес к партизанам. Он проведёт её мимо заставы, попросит беречь себя, дождётся, пока силуэт скроется за деревьями, и только тогда одними губами прошепчет. — Ich liebe dich… 3 июля 1942 Клаус Ягер снова превратится в солдата. Ни чувств, ни эмоций. У него просто не останется сил на них. Только долг.