Mein Faible

Берта с трудом нашла в себе силы не закричать. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы это оказалось галлюцинацией. Вишневская не хотела, чтобы он был здесь. Она не желала Клаусу такой судьбы. Однако хриплый простуженный голос развеял последние сомнения. — Берта... Hallo, Schatz. Эти слова были тихими, такими, чтобы слышала только она. Ягер произнёс их раньше, чем сам осознал смысл. Мужчина сглотнул и мысленно выругался на себя. Нельзя показывать, что они знакомы, это может навредить ей. Мужчина решил быть более сдержанным в словах, он внимательно посмотрел на Вишневскую. Берта кивнула. Она снова поняла его без слов, как и всегда. Ещё секунд 20 они просто смотрели друг на друга и Ягер просто улыбался. Она жива и вполне здорова, всё остальное было не так важно, если разобраться. Тем временем Берта собрала все силы в кулак и подошла ближе к нарам. — Мне нужно вас осмотреть, — едва дрогнувшим голосом проговорила девушка. Клаус снова улыбнулся, у неё почти получилось. Кажется, на те десять минут, что Вишневская потратила на осмотр, штандартенфюрер напрочь забыл о боли. Он чувствовал тонкие пальцы Берты, иногда смотрел в мокрые от слёз глаза. В один момент он поймал её кисть. В темноте едва сверкнуло кольцо. Осознав, куда смотрит Клаус, Вишневская немого нахмурилась и тоже взяла его за руку. Ягер тоже его не снимал. Посмотрев на него ещё немного, Берта поспешно сдёрнула украшение со своего пальца и убрала в карман. Штандартенфюрер одобрительно кивнул. Он всё понимал. Вишневская, кажется, намеренно затягивала свою работу: обработка ран и перевязка. Девушка помнила, что, возможно, видит его в последний раз в жизни и пыталась досконально запомнить каждую черту лица любимого человека. — Сейчас я введу морфин, вам станет легче, и вы уснёте. Вишневская поднесла иглу к руке Клауса. Всё предплечье было изрыто синяками. Вен почти не видно. На секунду в голове девушки пронеслась мысль превысить дозу и избавить любимого от страданий. Тем временем Клаус быстро оглянулся на затвор камеры и, убедившись, что никто не следит, поцеловал Берту. Это длилось от силы пару секунд. Девушка беспомощно всхлипнула и сильнее сжала руку Ягера. Она поняла, что не сможет. — Я люблю тебя, — читала Вишневская по губам. Из камеры Берта выходила, чуть пошатываясь, будто пьяная, не зная, чего она хочет больше - скорее вернуться или забыть всё, как страшный сон.

***

Ягер лежал на холодном каменном полу. С потолка падали капли, раздражающим звукам проходя по его ушам. Было ужасно тихо. Не было посторонних скрипов, шагов за тяжёлой металлической дверью, тихих разговоров дежурных. Тишина медленно затягивала в бездну. Пытки прекратились на некоторое время — полковник хорошо понял, что этот способ не действенный в данном случае. На Ягера начали собирать досье под грифом «секретно». Тогда было около 2-х часов ночи. С улицы был слышен грохот дождя по крыше. Тусклый свет в кабинете полковника мешал ему концентрироваться, но тот уже привык. Стопа бумаг, лежащая слева от него, то и дело наполнялась новыми листами, которые он собственноручно заполнял. Грохот дождя смешался со стуком в дверь. Вошёл капитан Игнатьев. За это время он слегка зарос щетиной и стал менее резок в своих движениях. — Здравия желаю! Полковник поднял на него глаза, оторвавшись от бумаг, и спросил: — Надеюсь, очень надеюсь, Игнатьев, что ты принёс мне хорошие новости. — Так точно, товарищ полковник! — он несколько приободрился и стал больше походить на прежнего себя. — Взаимосвязь подтвердилась. Ягер руководил ротой, осадившей медицинский университет Севастополя. Полковник улыбнулся. Он отодвинул ящик стола и с некоторой долей облегчения вынул трубку и с удовольствием закурил, пуская дым. — Умеешь же принести хорошие новости! Молодчина, Игнатьев, хорошо поработал. Думаю, в конце месяца тебя ждёт повышение. Несколько растерянный Игнатьев смог только сдержанно улыбнуться, чем вызвал добрую усмешку полковника. — А теперь приведи себя в порядок: выспись, побрейся, побудь пару дней с семьёй. Заслужил. Только распорядись, чтобы завтра с утра мне принесли все документы по делу Ягера, а вечером пусть приведут его самого. — Есть! На следующий день в камере Клауса послышался скрип. Ягер, спавший чересчур чутко и пугавшийся каждого лишнего звука, вскочил с пола. На пороге в камеру показался молодой дежурный. — Сегодня вечером полковник хочет видеть вас, — доложил он спокойно. Он не говорил заученный текст, он не был искусным актером или умелым провокатором, он просто сказал все, что думал. Клауса настигла дрожь. Он старался уснуть, но через ночные кошмары он слышал слова молодого дежурного, кричал от безысходности и страха. Лишь к вечеру Ягер сумел немного прийти в себя. Он успокоился, старался думать о чем-то приятном, но все мысли сводились к одному. Ровно в 16:00 на пороге камеры появился уже знакомый ему дежурный. Он не сказал ему ни слова — Клаус понял все и так. В сопровождении также знакомых ему Ржевского и Васильева он направился к кабинету полковника. Не открывая двери, можно было почувствовать запах табака — тот снова курил. Ягера завели в кабинет, полковник, повторяя их первую встречу, стоял к нему спиной, смотрел в окно и курил. Но Клаус уже не был тем человеком, кто пришёл в этот кабинет впервые. Тогда он вошёл туда самоуверенный отважным бойцом, которому было нечего терять, которому было в удовольствие пошутить и ухмыльнуться. Сегодня он даже передвигался с трудом. Дрожь все ещё сопровождала его, он понял, что теперь ему есть, что терять. Берта здесь, он видел её. Полковник в привычной для себя манере отпустил солдат. С ними остался лишь дым от его трубки. — Вы изменились, Ягер, — сказал он, как ни странно, без всякой усмешки. — Вы не готовы продолжить нашу беседу? Клаус молчал. Он не мог ответить из-за того, что дрожь была слишком явной — он не желал показывать свою слабость. Но та была слишком очевидна. — Я не хочу долго говорить с тобой. Скажу одно: я знаю все о тебе. Досье лежит у меня на столе. И ты не так чист, как кажешься. Ягер прикрыл глаза, голова ужасно болела. — В кого ты превратился за эти дни? Выглядишь ужасно. Тебе бы не помешал свежий воздух. Клаус болезненно усмехнулся, вспоминая былые ощущения, когда он был на свободе. — У тебя есть такая возможность, — от такого заявления Ягер замер, даже дрожь удалось унять и подчинить контролю. — Если ты согласишься на сотрудничество. Полковник не был удивлён привычному кивку головы вправо-влево. Больше медлить не нужно. Пора открыть все карты. — А зря... Зря. Наверняка морское побережье не помешало бы твоему состоянию. Представь себе: ты стоишь на берегу тёплого моря, море неспокойно, но благосклонно... Я плох в описании, но ты сам наверняка сможешь воссоздать нужную картину воспоминаниями из Севастополя. Ягеру казалось, что воздух перестал поступать в лёгкие. Дрожь возобновилась с новой силой. Он знает о них с Бертой. Он все узнал. — Хотя в Севастополе ты был занят другими делами. Я сейчас не о ведении военных действий, а о враче, с которым вы неплохо поладили. Последние надежды рухнули, как взорвавшийся мост. Ягер пытался вертеть головой, отрицать что-то бессвязными конструкциями, но ничего не удавалось. — Я поставлю тебе условие: ты выкладываешь мне всю информацию, которая будет меня интересовать. В ответ на это я отпущу тебя в Швейцарию вместе с ней. Он не называл фамилии, он до сих пор не верил, что дочь его давнего знакомого была способна на подобный поступок. — У неё ребёнок, Ягер. Мы не убийцы, которые казнят детей по расовым признакам. Дитя не виновато, что его отец — бездушный палач. Однако ты не похож на человека, который за пределами круга нацистов будет говорить о величии партии и идеологии, — после краткой паузы полковник продолжал, — подумай, Ягер. На одной чаше весов — остаток жизни в концлагере, и не сомневайся, что все преступники получат по заслугам. На другой — возможность счастливо провести остаток жизни с женщиной, которую ты любишь, и с ребёнком в нейтральной стране. Предателем тебя будут считать и в том, и в другом случае. Хотя вряд ли это сильно тебя беспокоит. Ненадолго в кабинете повисла тишина. Клаус стиснул зубы. Он молчал. Он не мог дать ответ. Ребёнок... Холодный комок встал в горле. Он понимал почему Вишневская ничего не сказала. Берта умная девочка, она понимала, что ему не выйти отсюда живым. Клаус определённо ей гордился. Девушка не только выжила сама, она сохранила жизнь дитя в этих адских условиях. Ягер снова усмехнулся от мысли о том, что ни один его орден или медаль не стоят её подвига. В голове штандартенфюрера зародилась мысль о том, что с легкостью бы продал душу сатане всего за день рядом с Бертой и ребёнком. Но одно дело душа, а другое военная тайна - дело чести. К тому же у него нет никаих гарантий, что этот человек содержит обещание и не навредит им. Полковник пристально посмотрел на него. — Неужели ты не хочешь счастливой жизни? Вопрос был тихим. Но он давил. Давил очень сильно. Ягер переступил грань. Он не выдержал и дрожащим голосом спросил: — Хочу... А разве я достоин? Хриплый голос дрожал. Клаус осознавал все, что говорил ему полковник. Любой на его месте уже давно ответил бы согласием. Но он не мог. Берта была для него ангелом, ангелом, который не побоялся снизойти до монстра. Неужели она достойна жизни с убийцей и палачом? Она достойна большего. Намного большего. Полковник отнёсся к этому ответу спокойно. — Разумеется, уговаривать тебя я не стану. Я дам тебе 24 часа на раздумья. Больше времени не будет. Он подождал, пока Ягер немного придёт в себя, чтобы его могли довести до камеры без приступов. — Ржевский, Васильев! — когда на пороге появились двое солдат, он ещё раз взглянул на Ягера и сказал: — подумай, хорошо подумай... Уведите!