Новые грани после Авады

      Гарри очнулся также внезапно, как получил Аваду в грудь около Хогвартса – то есть, всегда внезапно, но все же ожидаемо. Ветерок лениво ласкал его лицо краткими легкими порывами. Тихо, размеренно шумел лес со всеми его подозрительными обитателями. О, Гарри тосковал по лисам. Или белкам. Волкам? Канарейкам, - в общем, всем тем обычным зверушкам, что в лесах живут у обычных людей, пусть тех тварюшек он в лицо в большинстве своем не видел и знать не знает их ареал обитания. (По созданиям Запретного Леса он не скучал, не-не.)       Ничего не болело.       Это было изумительным открытием. Он точно помнил, что щипало спину и кололо грудь. Такое… сложно пропустить, эти слизкие капли, стекающие по его телу из его тела. Весьма надоедливые ощущения. Неприятные, раздражающие. Откровенно мешающие. Но… это не являлось чем-то, что он не смог бы преодолеть, даже ту противную слабость утекающей из него жизни.       «Потому, наверно, я до сих пор и жив», — с горькой усмешкой констатировал Поттер. Он никогда не был обычным ребенком. Ему просто не дали возможности им побыть. Поэтому после побега Снейпа Гарри просил у Макгонагалл время столько, сколько она сможет ему дать. Потому что знал цену этих мгновений. Человеческие жизни стояли на кону. Они были поставлены на алтарь войны. И его судьба стояла первой на очереди.       Это чувство подспудно преследовало его с тех пор, как он узнал о своем враге от Хагрида. С тех пор, как Гарри узнал, что Волан-де-Морт исчез. Не умер. Пропал. А значит, может вернуться. И Мальчик, который Выжил, станет его первой жертвой по возвращению. Потому что в роковую ночь Хэллоуина посмел не погибнуть вслед за своей «грязнокровной мамашей». Темному Лорду нужно будет оправдать свою слабость, показать всем, что это была ошибка. Что он, Гарри Поттер, ничто перед силой и могуществом Темного Лорда.       Гарри знал об этом, но предпочитал гнать подобные мысли прочь. Причин было много: он был маленький и верил, что взрослые решат эту проблему; он думал, что его возвращение грядет когда-нибудь потом, когда он уже будет взрослым, и Гарри тогда придумает, что ему с этим делать. Ему было банально страшно. Гарри был маленьким мальчиком, только открывавшим двери в таинственный мир волшебства. А тут ему во враги записывают Того-кого-боятся-упоминать. Уж подобное прозвище в должной мере описывало опасность Темного Лорда: он исчез, но люди до сих пор страшатся его имени. И ладно бы он действительно чувствовал какое-то особое могущество, даруемое титулом Мальчика, который выжил. Нет. Он всегда был всего лишь Гарри Поттером, обычным человеком, которому пришлось взять на себя почетную… неблагодарную и невыносимо тяжелую роль Спасителя.       Он знал, что должен всех спасти, иначе не будет ему покоя… Гарри искал силы в людской надежде и рвал себе жилы, но преодолевал себя. Ему было жутко страшно там, на мрачном кладбище, где сын посмел потревожить посмертный покой своего отца (учитывая, что Том же его и убил… хм, не о морали убийцы ему говорить). Но он не мог просто так сдаться. Мальчишка четырнадцати лет вышел против жуткого Темного Лорда на дуэль и смог уйти живым! В этом было нечто невообразимое, невероятное. Хотя Гарри никогда бы не признался в этом. Частично из природной скромности, частично из соображений не привлечения внимания, частично из чувства неловкости: во-первых, Гарри смог сбежать, а не победить своего врага; во-вторых, он применил против Лорда Экспеллиармус. Обезоруживающее заклинание против Третьего Непростительного!!! Несопоставимые вещи.       Поттер встает, опираясь рукой о дерево, хотя нужды в этом нет. Его не шатает, ничего: никаких признаков недомогания. Наоборот, хотелось петь во весь голос, каким бы сомнительными не были его вокальные навыки, и кружиться в страстном танце, неудержимо скакать с места на место, как умоприпадочный или заведенный торопыжка, и хохотать, заливаться смехом до боли в животе, до сведенных скул. Странное, жутко странное чувство эйфории. Будто под зельем. С передозировкой. Так необычно и приятно.       Однако, чего не было, того не было. Гарри точно знал, что за прошедшее время ему негде было отравиться. Иначе бы симптомы проявились раньше.       Это состояние Гарри решил соотнести с вчерашним неожиданным открытием. Жаль только, что его умозаключения выглядели несколько… нездорово, хотя бы, потому что были в некотором роде алогичны и безосновательны, но силу этой веры он успел оценить. В Люмосах. Так что у этой теории было действительно вещественное доказательство, то, что он осознал и прочувствовал сам. Да, у силы Любви тоже был неопровержимый аргумент — Риддл весьма пострадал, когда пытался ему навредить с помощью Квиррелла. Однако, кроме слов директора, ничем не было подтверждено, что это была именно сила Любви. В конце концов, многие матери любят своих детей, но это же не позволяет их детям отражать Авады? Многие матери встают на защиту своих детей, однако отразил Третье Непростительное только он один.       В этой истории было множество странных, откровенно непонятных моментов, но Гарри предпочитал в нее не лезть, доверяя словам авторитетных людей. Потому что его шанс найти правду самостоятельно был, скажем, откровенно мал. Да и нужно ли оно ему? До пятого курса Поттер искренне верил в то, что его отец — добрый и справедливый гриффиндорец, но воспоминания Снейпа, случайно подсмотренные в Думосбросе, показали, что это не так. Кто может предположить, как в действительности развивались события той ночью? Гарри понял, что бывают моменты, когда лучше правду не знать. И это был как раз-таки этот случай.       Поттер вздыхает и отправляется на промысел. У него, наконец, наладились дела с магией, а это означает, что голод будет мучить его сильнее. До этого он терпел, потому что противное чувство не отпускало его даже тогда, когда он целый день что-то ел. Целый день!!! Из-за этого прилипший к спине желудок, пустой и бесконечно бурчащий, виделся неизбежным злом. Возможно, дело в том, что ему не хватало сытного, сочного куска мяса… А рыба, во-первых, не такая сытная, а во-вторых… ему в походе этого опыта хватило. Он, конечно, пробовал поймать и приготовить… Вероятно, все решает опыт, которого у Поттера не было. Насекомых было достать и съесть проще, даже несмотря на то, что те от него бегали, как от огня. С каким наслаждением он отрывал ноги пауков и хрустел ими… Да, у пещеры Арагога Гарри не истерил, как абсолютно несдержанный Рон (ух, тетушка бы прошлась по его воспитанию!), а вел себя вполне достойно… можно сказать, что спокойно, но после их нападения…невзлюбил восьмилапых. И это чувство маленькой мести, путь даже не тем же тварям, что напугали их тогда в Лесу, оно…удовлетворяло. Помогало держаться на плаву. Было очередной отсылкой к его жизни до второй Авады.       Эти дела стали привычны. Как прополка грядок у тети Петунии. Механически работая руками, Гарри впадал в некое подобие транса, в котором можно было о многом подумать… или не думать вовсе.       Поттер на этот раз выбрал первый вариант. Да, работа мысли отнимала много энергии, но благодаря ей Поттер чувствовал, что не теряется среди диких, безмозглых тварей. Ощущал себя человеком.       В этот раз неисповедимые пути размышлений привели его к неожиданной теме: к анализу своих действий со стороны качеств, приветствуемых факультетом благородных и отважных.       Он, в миру известный как Гарри Поттер, Мальчик, который Выжил и преодолел множество Испытаний, который совершил несколько серьезных подвигов и успешно зарекомендовал себя, как Герой, он вчера… сбежал, как последний трус.       Да, это было из соображений рациональности, да, ему не перед кем тут держать марку. Та же Гермиона похвалила бы его за проявленное благоразумие, да и от Василиска он тоже долго бегал, но все же…       Раз сбежал, два сбежал — потом привыкнешь решать все проблемы так. «Гриффиндор, — напоминает себе Гарри, — это образ мыслей, жизни. Он не может зависеть от того, внимают ли с напряженным вниманием моим действиям или нет».       «А Василиска я убил», — в сознание затесывается яркая мысль, оттеняя все остальное. Пронзенное небо гигантской – такой же большой, как недавно напугавший его динозавр, разве что глаза побольше… и посмертельней, но убивал он уже слепую тварь, слава Фоуксу, - змеи, отчаянный крик боли умирающего врага, проткнутая рука, по которой растекается жгучий яд, хочется отрубить руку, но сил нет, странное оцепенение сковало тело, двигаться получается, но как сквозь незримый упругий барьер, голова работает, но мелькают черные мушки. Страшно, страшно. Он так устал, ноги подкашиваются от долгого бега, сердце грозится выпрыгнуть из груди, он в грязной одежде, провонял наверняка канализацией. О, Мерлин, что за нелепая смерть ему грозила от Короля змей…       «Значит и гигантского ящера смогу осилить. Маг я или кто?!» — ухмыляется Гарри своим мыслям, прогоняя неприятное воспоминание. Причина данных «подбадриваний», к сожалению, прозаична: Поттеру банально надоело жрать траву.       Голодного Поттера не останавливало даже то, что тварь вообще-то, живая и хочет жить дальше, а недостаточная степень разумности — не тот повод, что дает ему право решать, жить ли этому существу дальше или нет. В конце концов, он никогда не убивал просто так.       Однако, моральные принципы быстро меркли перед грузом непростых условий бытия, хотелось кушать – это определенно достойная причина. В конце концов, это банальный закон выживания: или они тебя, или ты их.       Закон силы, который принимал Риддл.       И чувство мести за попранное душевное равновесие. В конце концов, он сбежал! СБЕЖАЛ!!! Сбежал от безмозглой ящерицы со смешным хохолком, как у петуха, как когда-то вечно сбегал от другой безумной недозмеи Волан-де-Морта (даже сумел оторваться насовсем: через Смерть, но все же, Лорд бы его везде достал. Радует, что есть что-то, Темному магу неподвластное). Это угнетало, как и то, что он морально страдает от почти принятого решения убить тупую тварь. Так или иначе, если не он, то кто-нибудь другой! В любом случае, эта тварь смертна, она все равно умрет!!!       … но это все же вопреки всему выматывало. Как и то, что ему приходилось заново обустраиваться, как после, хм, кораблекрушения на неведомом острове, что окончательно сделать Гарри смог только под вечер. И утомился, как раб (провинившийся студент) на галерах (в Зале Наград, отирая чертовы награды до безупречного блеска. Упырь Филча покусай – иногда тот был таким придирчивым!)       Поэтому решение о судьбе динозавра было перенесено на следующий день.       В сумерках, когда Поттер вспоминает о доме, глядя на отблески заката в отражении воды, к нему снова приходит мысль о том, что скажет Риддл, когда выйдет поглумиться над проигравшими. То, что он сделает это, не было и унции сомнений: в этом был весь Том. Том скажет наверняка, что Гарри трус, что Поттер сбежал и оставил их на растерзание ПСам. Как сможет Гарри оправдаться? И будет ли перед кем?       «С чего я взял, что они непременно победят и без меня? Ведь с самого начала было ясно, что это моя война…» - все те же аргументы, все та же точка зрения. О, Мерлин, он определенно с ума сойдет, переливая из пустого в порожнее.       Но не это было главное, понял Поттер. Все теряло значение, если он не сможет вернуться.       Ночью, когда Поттер терзал настил, полный беспокойных мыслей, над ним насмешливо мигали огоньки звезд. Такие незнакомые. Не те, что видел он на поздних уроках Астрономии. Не те, что наблюдал он во время их похода, когда тяжкие сомнения одолевали его разум, мешая спать. Чужие.       Говорят, что звезды, как указатели пути, дарят надежду. У него же эти проклятые огни ее убивают. То, что должно быть постоянно, то, что даровало какую-то надежность, опору в вечно изменяющемся мире…       …Нынче он даже Сириуса на небосклоне не в состоянии найти.       Это печалило чуть ли не больше, чем знание о вероятности долгой разлуки.       Это было болезненным напоминанием того, что теперь в мире он один.       Совсем один.