Я должен убить тебя.

Он уже не сдерживал себя, когда упирался руками в кровать по бокам от головы немца, когда с жадностью кусал чужую кожу, что тут же приобретала весьма яркий оттенок. Улыбался, когда слышал отклики на свои нежные контрастные по сравнению с укусами поцелуи. Мальчишка старался зацепить бóльшую площадь, прикусывал кожу рядом с пульсирующей жилкой, кусал прямо под ухом, задевая острый угол челюсти, оставляя рядом с следом от зубов багровый засос. И спускался всё ниже, захватывая кадык, ключицы, грудь и область ниже пупка. Показывая, что этот фашист принадлежит только ему. А сам садился на чужое возбуждение, тёрся об него и вызывающе облизывал свои губы, скользя вездесущими руками по торсу Ягера. — Это ты несёшь наказание за свою злость, — мягко улыбается мальчишка, наклонившись к немцу и горячо выдохнув в его губы. - Я думаю наказание быть позже, - хрипит Ягер, жмуря глаза. А после мальчишка выдаёт самый довольный оскал и впивается в губы Клауса, словно пиранья, кусая и зализывая маленькие ранки за собой. И несмотря на всю страсть, сейчас, после укусов, целует белобрысый настолько нежно и трепетно, что ему позавидует сама невинность. Которая испаряется сразу же, после сказанной фразы. — Тебя так мало, — горячо выдыхает на ухо фрицу русский и целует рядом с ним, — я так хочу тебя, — интонацией выдаёт свою улыбку, но слова подтверждает, прогнувшись в пояснице. Это было очень... Эмоционально. Такого возбуждения и желания он не испытывал раньше никогда, даже будучи вместе с очень красивыми и раскованными девушками. Ивушкин не то чтобы был не красив. Он был красив в какой-то степени, но скорее Ягера в нем больше возбуждала не внешность, а его характер и воспоминания о том, каким беспощадным он может быть в бою. Вот это. Ему хотелось обладать этим иваном, а сам факт греховности и ненормальности их отношений сводил с ума. Хотелось большего. Хотелось заставить Ивушкина умолять. - И ты получать это наказание сполна, - Клаус сильнее сдавливает его бедра, чуть прогибается вперёд, чтобы усилить трение, издает глухой стон, когда иван опускается к животу. Его руки перемещаются на затылок Ивушкина. Клаус коротко и резко целует, а потом скидывает его с себя и наваливается сверху, прижимает к кровати. От одного только голоса мужчины всё тело прошибает электрическим ударом, а стон срывает башню за раз. И тот короткий поцелуй выходит смазанным, но грубым, страстным. В какой-то момент в затуманенное сознание приходит мысль. Немец хищно скалится и опускается ниже. Скользит языком по животу, и обхватывает губами возбужденную плоть. Это было странное чувство. Запах мускуса окончательно выводил из себя. А факт того, что теперь Ивушкин даже дёрнуться не мог, так как был полностью в чужой власти, будоражит разум. Он делает несколько неторопливых движений, чуть прикусывает а потом, подняв голову, смотрит на Ивушкина и с усмешкой говорит: — Хочешь этого? Тогда проси. Коля и не надеялся, что холодные простыни смогут остудить его пыл, поэтому лишь сильнее захотел добиться от этого прокля́того немца своего. И сейчас эта тяжесть совсем не ощущается, когда перед глазами хищная ухмылка, а в глазах озорной блеск, возбуждающий ещё больше. Чужой язык ощущается остро, волнующе, а когда Ивушкин опускает глаза за головой немца и не только видит, но и ощущает, как чужие губы накрывают то, что до этого момента оставалось незамеченным, из глаз словно искры сыплются. Он чуть ли не прокусывает свой палец, зажатый между зубами, чтобы не издавать лишних звуков, и закатывает глаза, не в силах даже вдохнуть. И каждое последующее движение со стороны немца отзываются резкими вдохами и сжатыми коленками. — Святые Мария и Иосиф, — пискляво стонет мальчишка на выдохе, — если ты остановишься, я перегрызу тебе глотку. Мальчишка резко выдыхает и накрывает руки Ягера своими, сразу же сжимая их на своих бедрах, давая понять, что он в восторге от грубости немецкого штандартенфюра. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — как в бреду шепчет мальчишка и в голову навязчиво лезут воспоминания о том, как провёл ночь в кабинете Клауса, как просил того не уходить и остаться рядом, чтобы согреться. Пусть это и вызывало прилив нежности, виду Коля не подавал. Лишь смотреть иначе стал. Любовно. «Пожалуйста» Как тогда. Крышу срывает от одного лишь голоса Ивушкина. От одного лишь стона. Так приятно ощущать, как иван весь выгибается и как его тело сводит сладкими судорогами. Он словно сверхчувствительный нерв, словно оголенный провод. Клаус втягивает горячую набухшую плоть глубже, урчит, как зверь, с силой оглаживает чужие бедра, оставляет синяки на коже. «Пожалуйста» Низ живота сводит. Клаус уже сам изнывает, скалится, проводит костяшками руки по сжатому колечку сфинктера, распределяет по нему естественную смазку. Хрипло смеётся, чувствуя, что Ивушкин уже на грани. Неожиданно перехватывает его член у основания, и замирает, не позволяя ивану достичь разрядки. Снова нависает над ним, заглядывает глаза и рычит в лицо насмешливо: — Умоляй. Проси. Рука плавно и не спеша двигается по всей длине, дразняще замирает. - Хочешь, чтобы я сделал это с тобой, Ивущкин? Слишком жарко, слишком мало воздуха. И воздухом становится Клаус. Мальчишка резко хватает его за загривок, сжимая его пальцами, и так же резко тянет к себе так, чтобы смочь коснуться губами чужого уха, за которым он без замедлений оставляет укус. — Пожалуйста, Ягер, — шёпотом прямо в ухо просит мальчишка и в подтверждение своим словам скрещивает ноги за спиной немца, обвивая его торс. — Прошу тебя, — зарывается второй рукой в волосы штандартенфюра и сжимает их, прижимаясь губами к пульсирующей жилке на шее. Сейчас Коля чувствует себя максимально открытым и уязвимым. Он дал слабину, умоляет врага, но был ли этот враг действительно врагом ему самому? Не сейчас. Разве может враг дарить такие эмоции, прикосновения? Разве может враг сотворять такое, что едет крыша? Подводить к краю одним тоном? Враг – нет. Клаус – определённо. — Ты невероятный, — скалится и усмехается младший лейтенант, не желая отпускать загривок, и целует в уголок челюсти, следом утыкаясь туда носом и учащенно дыша. Запах Клауса всегда вызывал в мальчишке бурю эмоций, самых разных, но по сути описывающих одно и то же. Коля словно сам наполнялся этим запахом, полностью пропитывался, перенимал привычки и по глазам понимал речь, даже если та не была сказана на русском. Он просил, умолял и Клаус не мог не ответить на его мольбы. Он уже даже поцелуев почти не ощущал, все импульсы были сосредоточены внизу живота, по коже бежали мурашки. — Ты невыносимый, — отвечает немец. — Нахальный. Он приподнимает Ивушкина, обхватив за талию и сам полу-садится. Так, что теперь они могут смотреть друг другу в глаза. — Бесстрашный. Горячий шепот. Он входит в него чуть менее осторожно, чем в прошлый раз. Замирает, привыкая к ощущениям тесноты. Пульсация в ушах. Мурашки повсюду. — Дикий. Два резких толчка. Утробный рык и неожиданная нежность в поцелуе чуть ниже губ, в подбородок, там, где та самая милая ямочка. — Странный. Чуть более спокойный ритм, движение за движением. Чувство вакуума. Дыхание становится рваным и частым, словно кислород иссяк в легких. Клаус смотрит ему прямо в глаза, держит его за бедра, буквально насаживает резкими толчками, каждый раз выменивая их на сладкий стон из приоткрытых губ и сведённые вместе брови. — Единственный. Движения ускоряются, становятся более рваными и разрозненными. Клаус глухо стонет, но взгляд не отводит, рукой начинает стимулировать чужую плоть в такт своим собственным движениям. — Liebe, — шепчет Ягер, прожигает ивана своими невозможно яркими глазами. Ивушкин резко выдохнул, чувствуя, как уши моментально заложило. Словно мир пленкой накрылся, абстрагируя его от всего, кроме мужчины, что так близко сейчас. Отпускать чужую шею он не может, боится, что если отпустит — не сможет больше зацепиться. Смотрит в блестящие глаза и чувствует, как сносит башню. Ощущение заполненности вызывает лёгкую дрожь, а рот сам приоткрывается, выпуская что-то похожее на стон. — Господи, — тихо шепчет мальчишка и чуть ли не выкрикивает, когда очередные два толчка проходятся прямо по простате, но вовремя прикусывает кулак до крови, позволяя выйти только резкому, но достаточно громкому мычанию. Говорить становится тяжело и практически невозможно. Отодвигаться от Клауса не хочется и с каждым толчком горячее тело становится всё ближе, плотнее, от чего у Коли в глазах темнеет и плывёт, а тело сводит сладкая судорога. Дыхание сбивается окончательно и Ивушкин закидывает голову назад, рычит и сам насаживается, сжимая пальцы на ногах, плотно вжимаясь в Ягера, словно желает слиться с ним в одно целое. Мальчишка полностью отдается ощущениям, сжимает чужие плечи, шумно выдыхая, закрывает глаза и до боли закусывает губу. Не потому, что неприятно. А настолько горячо и приятно, что его член ноет, а внизу живота завязывается и тянет тугой узел. — Только не останавливайся, прошу тебя, — судорожно просит мальчишка и вздрагивает от резкого попадания в цель, не сдерживая громкий стон, — пожалуйста, родной, ещё немного, — чуть ли не пищит Коля и прижимается лбом ко лбу немца, выдыхая в чужие губы из своих приоткрытых. Ивушкин невозможно тесный и горячий. Клаусу кажется, что он сгорает заживо, тяга внизу живота уже практически болезненной становится, каждый толчок как будто сквозь пелену, дается все сложнее и все сложнее становится сдерживаться. Но Клаус хочет, чтобы это случилось одновременно, поэтому он старается удерживать ритм. Подходить к краю всегда волнительное до приятной боли в груди, и сейчас Коля чувствует ничего, кроме дикого желания быть ближе к немцу, слышать его рычание и стоны. Чувствует, как сжимается и пульсирует его анус, сжимая чужую плоть внутри. — Я так люблю тебя, Клаус! — выкрикивает мальчишка на последних секундах, когда чужие толчки буквально выбивают из него яркий оргазм. Тело напрягается, каждый мускул, каждую клеточку себя он чувствует с неимоверной точностью, отчего коленки начинают трястись, а глаза чуть ли не закатываться от блаженства. Он с силой хватается за чужие руки и чуть сводит вместе дрожащие бедра, наклоняясь назад и выдавая громкий стон немцу в губы, и изливается. Немец смотрит на Ивушкина, а глаза у него уже мутные, смотрят куда-то сквозь. С губ срывается только тихое шипение и даже теперь Ягер пытается оставаться спокойным, хотя выходит у него с трудом. Ему трудно так же открыться как Ивушкин, но это и не нужно, потому, что русский может сделать это за них двоих. — Du меня дополнять, — шепчет Клаус почти неслышно, заглушаемый стонами и вскриками ивана. — Делать целым и давать то, чего у меня нет. И снова глухое рычание и сжатые сильными руками, до боли, бедра, говорят о том, что узел в животе наконец-то развязался и наступила долгожданная разрядка. Клаус шумно выдохнул и уткнулся лбом в плечо Ивушкина, прикрыв глаза. Он так и остался внутри него на некоторое время, все еще чувствуя, как сокращаются мышцы. — Мне нравится, когда ты так кричишь, — глухо усмехается немец, не открывая глаз. Дышит все еще часто и тяжело, сдавленно смеётся.— Du быть очень жаркий, как солнце пустыни, Николай. Ещё пару секунд Коля старался не двигаться и даже не дышать, стараясь прочувствовать всю сладость момента и понять свои ощущения от растекающейся внутри вязкой субстанции. Глубокие вдохи приносили с собой расслабленность, а дыхание Ягера рядом успокаивало. — Лучше, чем с девкой? — усмехается младший лейтенант и кладёт ладонь на влажный от пота затылок немца, зарываясь в волосы пальцами. — Включите вентилятор, потому что ты огонь, — приглушённо смеётся мальчишка, прижимаясь губами к виску Клауса. Этот человек кажется ему невероятным. И дело даже не в их странных отношениях, а в этом необъяснимом свойстве действовать на русского мальчишку как какой-то наркотик. Заводить, разжигать в нём огонь. И это невероятно возбуждает, вызывает целый спектр эмоций. — Пойдём в душ? — предлагает Ивушкин и приподнимает голову Ягера, взяв ее в чашу ладоней. — Нам надо остыть и помыться перед отъездом. Слабо улыбнувшись и оставив на губах немца влажный поцелуй, Коля, слегка морща нос, приподнимается с мужчины и резко выдыхает, оказавшись на ногах. А после, протянув руку Клаусу и помогая тому встать, тянет за собой в сторону ванной комнаты. — Mädchen haben keine Chance, Ivushkin, (У девушек нет шансов, Ивушкин)— хрипло усмехается Ягер, вдыхая запах кожи ивана. Дыхание постепенно выравнивается и становится спокойным и размеренным. Клаус такое впервые переживает. Он часто слышал разговоры друзей о том, как они влюблялись в каких-то женщин, шли на всё ради них и им сносило крышу. Тогда он их не понимал, это казалось ему глупым и смешным — так зависеть от кого-то. Он и сам не раз пробовал что-то подобное с девушками, которые были в его окружении, но эмоций не было. И Ягер думал раньше, что просто он такой чёрствый ублюдок который не способен на эмоции. Ивушкин эту мысль опроверг сполна. — И у девушек, и у мужчин, — чуть помолчав усмехается немец, имея ввиду, что это именно Коля такой уникальный оказался. Наверное просто Ивушкин был для него специально создан, вот поэтому Клаус и не влюблялся ни в кого — его единственный шанс был только в одном экземпляре. Он ведь и геем себя никогда не ощущал, так как к мужикам его тоже не тянуло ни разу, не считая ивана этого. На минуту даже стало страшно. А что если бы Клаус тогда его фото не увидел? Если бы Ивушкина убили в той камере пыток? Или он бы не выжил после того, что с ним сам Клаус тогда сделал? Или ещё в 41 бы умер? И они бы никогда-никогда бы не встретились? Ягер гонит эти мысли прочь и выпускает наконец-то ивана из своих объятий. — Ja, душ это быть Gute Idee. Ягер послушно следует за Колей. Включает воду. Тугие струи бьют по коже, Клаус довольно жмурится, как кот, и подставляет лицо под воду, запрокинув голову назад. Было что-то очень интимное и вместе с тем забавное в том, что они мылись в одном душе теперь. Ягер с усмешкой вспоминает, как старался не смотреть на ивана, когда в своём кабинете в штабе заносил ему в ванную полотенце. Смешно. Теперь они тут вдвоём стоят, совершенно бесстыдно. Неужели они успели настолько сблизиться за такой короткий срок? — Heiße Dusche nach heißem Sex. Was könnte besser sein, (Горячий душ после горячего секса. Что может быть лучше)— бормочет Клаус наклоняя голову в бок, и подставляя бок шеи под воду. Он улыбается и фыркает, когда вода попадает в ноздри. Коля с удовольствием подставляет лицо под струи воды и жмурится, иногда приоткрывая рот и ловя языком горячие крупные капли. — Ja-ja, секс огонь, — смеётся мальчишка, услышав знакомое слово из всей реплики. — Мне так нравится, когда ты забываешься и переключаешься на немецкий, вроде понятно, но совсем нет, —улыбается и, приблизившись ближе к мужчине, прижимается к кончику носа своим, также склонив голову набок. Достав с полки гель для душа, русский выдавливает на ладонь немного и сразу же размазывает по спине немца, обняв того за пояс. — У тебя такая широкая спина, — тихо отзывается Коля и, проводя руками по лопаткам Клауса, целует в плечо, даже не стараясь скрыть улыбку. — Я думал, немцы более..компактные, — усмехается и отстраняется, чтобы намылить свои волосы. Ивушкин снимает душ с подставки и обливает свои волосы, а затем и волосы Ягера, прикусив губу. Вид мокрого немца был намного лучше, чем что-либо, что мальчишка мог себе представить. И это было так забавно, видеть этого строгого мужчину говорящим на такие отстраненные темы, дурачащимся или смеющимся над выходками Коли. Это и было тем, что так нравилось мальчишке.